За стеклом

К тому времени, мое «искусство» и правда достигло апогея. Одежда, сумки, рюкзаки, а соответственно, специальные карманы, ниши, потайные застежки, – все это служило одной цели, – прятать там выпивку различных мастей.

Отныне, бутылки подбирались не по объему и содержимому. Нет, это для дилетантов. Виды и тара моей выпивки носили чисто утилитарный характер.

Хитом моих покупок стали двухсотграммовые фляжки с виски или джином. Плоские, для того, чтобы не выпирали из внутреннего кармана. При этом, по объему – как раз достаточные на два быстрых опрокидывания, по сто грамм каждый. Ра-два, великолепно!

Если мне хотелось напитков слабее и требовался больший объем, то в ход шла заправка моих верных «листериновых» друзей – флаконов с зубным ополаскивателем, которые всегда были со мной, дома и в любом путешествии.

События и места служили поводами «как бы выпить».

В связи с этим, я вспоминаю выпивку «по-булгаковски», которая происходила, пока жена с дочерью гуляли на детской площадке Патриарших.

Все в этом идиотском «спектакле» было рассчитано по секундам.

Мы шли вместе, от Арбатской до Патриарших, совершая воскресную прогулку, заодно выполняя обещание «побыть вместе».

Примерно на половине пути, я останавливался, как вкопанный, для острастки, бил себя по лбу или закрывал лицо обеими руками, изображая стенания.

– Господи… – вздыхал я.

– Что, что, что… что такое!? – беспокоилась моя жена, думая, что у меня начался инсульт или что-то такое.

– Господи… я же забыл…

После слова «забыл», подставлялись разные причины, по которым я должен на пять минут вернуться домой. Забыл сделать что-то важное по работе, забыл закрыть машину, забыл кофе на плите… я уже говорил, мозг алкоголика чрезвычайно изобретателен на тему «как выпить».

– Идите дальше… без меня! – произносил я с миной страдания, означающей, что ненавижу свою «ношу» и что счастливая воскресная прогулка, всей семьей, для меня отныне безвозвратно испорчена.

– Ну ладно, иди. – пожимала плечами, жена. Не понимая, к чему такая экзальтация чувств.

Глубоко вздыхая, разочарованно мотая головой, всплескивая руками, я уходил выключать кипящее молоко или отправлять самый важный, в своей карьере, email.

На самом деле, быстро пройдя в обратном направлении пару домов, я поворачивал за угол, заскакивал в магазин, где меня ждало все «великолепие» воскресного мира.

Через десять-пятнадцать минут, я появлялся на Патриарших, махал издалека жене и, сразу же, сворачивал в туалет. Где и происходило употребление купленной двухсотграммовой фляжки. Через пять мину, пьяный, осоловелый, придурковатый, я появлялся на детской площадке, распевая дифирамбы воскресным семейным прогулкам по прекрасным историческим местам своего родного города.

– Как же все-таки хорошо! – вздыхал я, сидя на лавочке, обнимая жену.

– Слушай, опять каким-то алкоголем пахнет. – подозрительно шмыгала она носом.

– Ну, Патриаршие… – разводил руками я, давая понять, что в этом, воспетом Михаилом Афанасьевичем месте, возможно и не такое.

– А ты точно не пил!? – иногда, не унималась она.

– Что ты! Как можно! – картинно хмурился я, про себя, начиная изобретать следующий повод отлучиться за следующей фляжечкой.

Не так давно, я снова был на Патриарших, но уже без выпивки. И с удивлением обнаружил, что к зданию туалета пристроено маленькое, сохранившееся со времен булгаковской Москвы, здание с надписью МОГЭС. Этот домик, украшенный бордюрами по периметру, стоит рядом с той дверью, куда я тысячи раз заходил, и привлекает внимание свой аутентичностью, особенно шрифтом букв надписи, означающей Московское Объединение Государственных Электростанций.

Но, я заметил его впервые. Сотни дней, литры выпитого виски, джина, коньяка… километры, которые я намотал вдоль почти пересохшего пруда… а это, без сомнения, привлекающее к себе, здание, я заметил впервые.

Не удивительно. Все прежние разы, уже за пятьдесят метров до входа в туалет, когда во внутреннем кармане «чесалась» фляжка, я и не мог ничего замечать. Мне и не нужно было ничего, кроме того, что было в кармане.

Много лет спустя, когда я писал эти строки, а моя жена узнала обо всем, она сказала только одно: Боже мой… если бы ты всю ту энергию тратил на…

Честно говоря, я не помню, что было после «если бы тратил на…». Это и не важно. Творчество, семья, деньги, хобби, спорт… очень много, на что можно тратить свою энергию.

***

Сложно улучшать и продлевать жизнь тому, кто выбрал «не быть». Я не могу и не буду этого делать. Просто я выбрал для себя «быть» и пишу о том, как это у меня получилось и почему.

Я не буду писать «боритесь, боритесь из последних сил, и вы преодолеете зависимость». Увы, это не так. Здесь применим базовый закон физики: сила действия равна силе противодействия.

Поэтому не борьба, а осознанность и регулярная работа со своими чувствами и переживаниями – единственное, что может помочь не пить.

Как я уже говорил, перестать пить – не разовая схватка, на силе воли здесь далеко не уедешь.

Еще меня часто спрашивают, есть ли точка невозврата. Когда, употребляя алкоголь, бросить уже невозможно, никакими средствами и способами. Мой ответ – нет. Перестать пить – можно всегда.

Но, есть другие точки невозврата и их много. Здоровье, семья, работа, социальный уровень. Бросить можно, а вот вернуть, восстановить все остальные «точки» – увы, нет. Или, можно восстановить, но не полностью.

***

Что нужно всем этим людям!? – таким видом высокомерия начинаешь страдать после достаточно долгой и осознанной завязки.

Что, на самом деле, нужно им, то есть нам, алкоголикам?

Деньги – нет! Мы готовы разрушить финансовое благополучие, даже если оно у нас есть, лишь бы получить оправдание пить дальше. Семья, близкие люди, отношения!? И да, и нет. Я заметил, что многие алкоголики – люди, патологически боящиеся одиночества, предательства. И, во много, поэтому, повинуясь извращенной логике своей зависимости, они всех вокруг проверяют на «стойкость». Сколько еще выдержит этот человек? Как он себя поведет, если я упаду совсем низко, ха-ха!? – никто так, конечно, не думает, но именно к этому стремятся, повинуясь сложным законам психики.

Близкие люди действительно готовы выдержать, дотерпеть до самого дна. Но, увы, зачастую не потому, что нас так любят. А потому, что мы своим поведением делаем их невольными соучастниками нашего погружения на дно бутылки.

Может быть, алкоголикам нужен кураж!? Извращенные психологические «американские горки», бросающие человека от кратковременного возбуждения в начале пьянки к разочарованию, прямиком к отвержению себя и мира!?

Или людям не хватает настоящих сражений, риска, перемен? Они устали от рутины!? Искусственно помещая себя в состояния опасности, обреченности, риска жизни, они пытаются «перебить» рутину с помощью таких вот алкогольных приключений!?

В связи с этим я вспоминаю историю, как встретил своего бывшего друга, Лешу, спустя двадцать лет нашей последней пьянки.

В тот день я случайно попал в свой старый район. Я шел по, до боли, знакомым дворам, вдоль низких обшарпанных домов и предавался воспоминаниям о сотнях бутылок, которые были когда-то здесь распиты.

Вдруг, справа, со стороны дороги, раздался скрип и стук. Затем кто-то крикнул «Кост-я-я-н». Голос был незнакомый и знакомый.

Я повернулся и увидел в окне старой машины что-то вроде мумии человека. Я смотрел какое-то время и не верил. Но, это был он, Леша.

Сам не помню, как, но я сел на пассажирское сиденье, мы куда-то поехали.

Я даже не знаю, что меня так выбило из колеи. То ли встреча через такое продолжительное время и его страшный вид, то ли то, что я не знал, что сказать, кроме «привет, как дела».

Очнулся я только тогда, когда обратил внимание на странные рычаги, ведущие к рулю. Чем-то напоминало конструкцию старой раскладушки, только без полотна. При этом Леша зачем это их все время дергал и мотал в сторону.

– Ты че!? – злобно сказал он, увидев, что я сижу с открытым ртом, и, наверное, широкими, как блюдца, глазами.

– А… – не понял я и продолжил смотреть за раскладушечными железками, опутавшими пространство вокруг водителя.

– Ну че, как, сам-то?

– Э…

– Че, «э», не понял? – он сильно двинул железную трубу, и машина резко встала на светофоре. Горел зеленый свет, сзади кто-то начал сигналить. Но, видно, Леша только этого и ждал. Он как-то странно перевалился в открытое окно, заорал «молчи су-у-у-к-а-а, я за тебя кровь проливал».

Тут я «отлип» от вида металлических конструкций. Вместо этого, уткнувшись взглядом в Лешин пиджак. Только сейчас заметив, что коричневые и серые точки – это не рисунок, а следы пепла и мелкие прожжённые дырочки.

Еще я вспомнил, что этот пиджак уже где-то видел. «Лучший пиджак». – вспомнил я, как Леша его купил и надевал только по самым «уважительным» поводам, то есть на стрелки и свидания.

Теперь «лучший пиджак» превратился в какую-то сваленную тряпку. Что и не удивительно, ведь прошло больше пятнадцати лет.

Прооравшись, Леша с силой закрутил ручку окна так, что она заскрипела, харкнул куда-то вниз, под себя, и туда же кинул бычок. Я перевел взгляд, и в очередной раз, «залип». Внизу, под водительским сиденьем, были только трубы и гадкая масса из бычков и плевков. Там не было ног. Только две, кое-как, завернутые штанины свисали с подушки сиденья. Еще я увидел, и это врезалось мне в память навсегда, что с одной из штанин свисала длинная спутанная нитка. Видно, их не подшили, а просто обрезали и завернули.

– Господи… – только и сказал я и, готов поклясться, это был один из немногих раз, когда я не упоминал имя господа всуе. – Господи… господи… господи… – лепетал я. Откуда-то снизу начал прорываться, то ли крик, то ли хрип.

– Че… – вскинулся Леша, – Видишь, ноги урезал. – он постучал по одной из труб. – Я ветеран, на-а-х… – он достал еще одну сигарету, прикурил и опять сплюнул под сиденье.

Не помню, как… я открыл дверь машины, вывалился наружу и побежал, полный ужаса, скользя на остатках ранневесеннего льда, царапая лицо ветками деревьев и кустарников. Бежал вдоль низких и серых домов, одинаковых дворов, пересекая небольшие улицы.

Я не знаю, что меня вело, может быть, я бежал наугад, а может включилась какая-то бессознательная память. В конце, я оказался на берегу реки, очутившись рядом с тем местом, где когда-то было распито не меньше, чем во дворах, которые только что пробежал.

Сколько видела эта река!? Разного и, при этом, одинакового… драки, пьянки, свидания, расставания, слезы. Сколько проявлений человеческой психики, которому я до сих пор не нашел настоящих причин. Язык не поворачивается назвать это поиском приключений. Весь этот сонм грязи и глупо загубленных судеб. Нет, это никакие не приключения.

Я смотрел на серо-коричневую воду, текущую лениво, отстраненно. Как будто река, как отдельный живой организм, видела и впитала все те людские проявления, которые происходили на ее берегах.

В голове пульсировало «ноги урезал… ноги уре-зал» и вид кучи окурков, вперемешку с мокротой, через которые проходили железные трубы.

Нет! То, что произошло с Лешей из-за алкоголизма и еще со многими, кого я знал, язык не поворачивается назвать приключениями. А мое сознание отказывается верить, что так наша психика восполняет недостаток «дикого леса» в большом мегаполисе.

ШАГ 4. БРОСИТЬ, ПОТОМУ ЧТО – ХОЧУ!

Я очень хорошо помню, как и когда решил по-настоящему бросить пить. Не «бросить», а бросить. И не потому, что кому-то пообещал или стал объектом внушения, не для галочки и не для того, чтобы кто-нибудь отстал с занудливыми «ну сколько уже можно». Решил сам, для себя.

Я уже немного говорил об этом. Но, в этой части книги, пришло время рассказать подробно.

Накануне того дня, мне приснился сон. Страшный, жуткий, выматывающий. В нем я увидел здание, заброшенный пятиэтажный дом, с выбитыми окнами, разрисованными стенами, кое-где, с черными следами пожара.

Все квартиры были покинуты, среди обстановки остались ветхие, ненужные, прежним жильцам, вещи. Перекошенная полуразвалившаяся мебель, лохмотья на полу, битое стекло, обрывки и куски чего-то, что больше не восстановить и не склеить.

Полными ужаса и отчаяния глазами, я заглядывал в окна, осматривал оставленные комнаты, пытаясь понять, какая жизненная трагедия развернулась здесь, в каждой из этих квартир и, в целом, во всем этом жутком доме.

Вдруг, в одной из квартир я заметил движение. Я присмотрелся и увидел, что в разгромленную комнату, с засаленными оборванными обоями, вошла нестарая, но очень измученная, женщина. Кажется, она принесла и поставила на стол какую-то банку.

Кожа на ее лице была натянута, как у трупа, руки висели и, кажется, не гнулись, как деревянные. Походка была шаркающей, лицо серое с выцветшими вдавленными глазами. В этой женщине я, с трудом, узнал свою жену. От нее прежней, осталась только форма глаз и век, а еще длинная тонкая шея, которая, правда, теперь загнулась как у мертвой курицы.

Потом в комнате появился «палач». Я увидел раскисшую одутловатую ряху, больше похожую не на голову, а на протухший, с растопыренными врозь гнилыми листьями, кочан капусты.

Этот «кочан» кое-как держался на, не менее, страшном теле. Это тело, как будто, все осело вниз. Не толстое и не худое. Но, очень сплывшее. Как слезает кожа с рыбы, которую подвесили, и та протухла.

Получеловек попыталось сесть на грязный табурет, но покачнулся и упал, завалился навзничь на пол.

В следующий момент, я увидел комнату, как будто прилип к потолку и смотрел сверху вниз. И на меня, через щелочки опухших век, смотрело это уродливое создание, ворочаясь, пытаясь встать, за что-то уцепиться, злобно кривляясь ртом, давясь мокротой.

Это было не моё лицо. Даже во сне, я не мог допустить, что есть хоть тысячный шанс, что мое лицо может стать таким. Но, я узнал себя. Может, по бровям, ещё по каким-то частям мимики, которые хоть чуть, но остались от меня, прежнего.

Жуткое создание дергалось на полу, грязная растянутая майка задралась, по всему телу были сине-зеленые назревшие фурункулы, круглые и большие, как будто стремящиеся разорваться, вытечь наружу чем-то гнилым, что только и осталось в этом изуродованном человеке.

– Злобно нажрался! – сказал шаркающий полутруп женщины.

– Ни-че… ни-че не злобно…

Жуткий слизняк все-таки схватился за ветхий стол, но не смог толком подтянуться, опять упал, продолжил барахтаться на полу.

– Ты обещал не злобно!

– Нал-л-л-е… – он не смог выговорить, задохнулся слюной.

Я, было, подумал, что он пытается сказать по-французски «алле». Но, потом догадался, что он пытается сказать, более очевидное, «налей».

Больше всего, меня ужаснуло то, что страшное создание с куриной шеей, которое когда-то было моей женой, не ругала, не грозила уйти или еще что-то сделать. Хотя… если двое живут в заброшенном доме, стекла выбиты, вероятно, время угроз уже прошло. Она только повторяла «ты обещал … не злобно… не злобно».

Господи! – тот я, который был наблюдателем, схватился за голову, – Господи… она меня даже не ругает! Почему, она меня даже не ругает?!

Я не помню, проснулся ли я после этого или еще какое-то время был в забытьи. Но, когда я открыл глаза, то на губах у меня еще было это «почему она меня даже не ругала, почему, почему, почему…».

Это действительно страшный момент, который, к сожалению, бывает не только во снах. Ваши близкие перестают вас ругать, перестают удивляться. Многие просто уйдут, не захотят смотреть на то, во что вы превратитесь. Кто-то останется. Кто-то из тех, кому придётся наблюдать, как вы убиваете себя и все хорошее, что в вас есть.

Утром, лежа в холодном, липком поту, я закрывал глаза, возвращался в сон, раз за разом осматривал пустые окна, копоть пожаров, разбитые рамы с висящей паклей. Весь дом был брошен, пустой, осталась только одна квартира, в которой был тот, кем раньше был я. И та, кто раньше была моей женой.

Но, было и еще кое-что третье: огромная, глупая трагедия, которая произошла с ними двумя. Что-то уродливое и неописуемое, что привело их к обломкам их жизней, поселило в этот страшный заброшенный дом.

***

На протяжение нескольких лет я был алкоголиком-спортсменом. Это означало, что я много пил и потом, на следующий день, «компенсировал» выпивку усиленными тренировками. Что позволяло мне успокоить совесть, оттенить падение на самое дно бутылки, – на самом деле, все, чтобы пить дальше и больше.

Вы удивитесь, но таких людей много. Ни раз и не два, во время пробежки, я чуял от впереди бегущего, кислый запах перегара. На площадках и в залах, видел людей с набрякшими подглазьями, облизывающих пересохшие губы и раздраженно чешущих горло и нос.

Но, в жизни любого «спортсмена-алкоголика» наступает такой момент, когда здоровье уже не позволяет компенсировать выпитое полноценной тренировкой, планка «покаяния» снижается.

Это был день (и период) когда «планка» у меня уже упала. Отдышка, жуткая боль в спине, кружащаяся голова и мельтешащие черные «мухи» от скачущего давления, более не позволяли совершать утренние пробежки, и я стал просто ходить.

Что делает алкоголик во время прогулки в лесу? Да, обычно думает, где среди чертовых ёлок найти бар или хотя бы ларёк.

Еще, в моменты «компенсации», алкоголик часто задаёт вопросы Миру. Или Богу, или какому-то тотемному существу, в целом вселенной… Не так важно, кому или чему. Он задаёт экзистенциальные вопросы. Из разряда: что делать дальше, почему все так… риторические вопросы, потому что он задаёт их не себе, а куда-то – туда, в эфир.

Я верю в Бога. Я верю в судьбу. И в предназначение верю тоже. Я много, во что верю, что лежит за пределами законов физики. И, на первом месте, в этом длинном списке, стоит энергия честности, осознанность с самим собой. В нее я верю больше всего остального.

И эта самая честность мне говорит: если человек, шатаясь от похмелья, задает вопросы Богу, и Бог, вдруг, обратит внимание именно на него… даже если обратит, что очень вряд ли, но если, если… даже тогда, на вопрос «почему я пью» или, более завуалированные «почему все так», «каков мой путь», Бог – не ответит.

Даже Бог не ответит. Кришна, Будда, Иисус, если они соберутся вместе, будут сидеть и думать над такими вопросами, они не ответят. И никто не ответит, кроме самого человека.

Но, в тот день, когда я шел по лесу и возмущенно, одновременно, жалобно, вопрошал «каков мой путь… каков мой путь… каков мой путь… почему все так», Бог мне ответил. Я даже не буду говорить намекнул, потому что ответ был весьма точным и однозначным.

На подкашивающихся ногах, вытирая испарину со лба, с ноющим мочевым пузырем, я дошёл до выхода с лесной трассы, зашёл в одну из кабинок биотуалетов.

Была зима, было скользко. Ноги плохо держали, пуховая куртка стеснял движения. Поэтом, когда я повернулся в маленькой кабинке, чтобы закрыть дверь, обе ноги как-то сами по себе оторвались от пола, тело последовало за ними.

Получение ответа на вопрос «каков мой путь» довершило то, что кто-то не закрыл крышку унитаза, отверстие было достаточно широким, чтобы принять меня в болтающуюся внизу жижу испражнений, смешанных с едкими септиками.

И… бульк! Ква-у-ч… ква-у-чч… ква… какое-то время я лежал, окунув попу и часть спины, смотрел на темно-зелёный купол крыши, на котором увидел наклейку с надписью, начинающуюся с большого слова «ОПУСТОШЕНИЕ». Дальше следовали телефоны службы, занимающейся откачкой биотуалетов.

Так я нашёл очень точный ответ на вопрос «каков мой путь», если я не остановлюсь.

***

Я не хочу писать только страшилки, про отрубленные руки или прячущего водку, шестилетнего мальчика. Были случаи, и их было довольно много, когда алкоголь оставался безобидным весельем.

Я помню, как после затяжной ночной пьянки, мы с другом спустились в магазин у его дома, купили там уйму холодного пива, килограмма три копченых свиных рёбер и красного лука. Потом, весело сидели у него на кухне, пили пиво большими глотками, руками ели рёбра, добавляя остроты, луком. Набор не для поцелуев, конечно, но тогда нас интересовало качественно опохмелиться.

Я где-то слышал, что с точки зрения психологии, алкоголик пьёт не ради самого опьянения, а ради похмелья (чувство вины и следующее за ним, облегчение) и еще – ради рассказа «как это было».

Но, в то похмельное утро никакого чувства вины у нас не было. Это было похмелье ради похмелья. Можно сказать, биологический процесс восстановления.

Отрывая очередной кусок пряного мяса, запихивая его в рот, заливая обжигающе-холодным пивом, друг сказал фразу, которую мы вот уже двадцать лет, как вспоминаем: Как же хорошо… я даже прослезился.

У него и правда навернулись слезы. А я ответил ему, с не меньшей, как мне кажется, ироничностью: Бери от жизни все! – в подтверждение, допив очередную банку.

Потом мы долго смеялись, полные иронии. И это был по-настоящему радостный момент, позитивный. Момент настоящего, искреннего юмора, без подтекста, без двойного, тройного дна…

Я не знаю, было бы нам так же хорошо, если бы мы встретились и просто поели рёбра с луком, запивая их холодным томатным соком. Не знаю. И никогда не узнаю. Зато я знаю другое.

Мы не становимся моложе, это факт. И за следующие двадцать лет, в моем алкоголизме было все меньше таких вот простых и веселых моментов юношеской беспечности.

К сожалению, у всех, кого я знал и знаю, в алкогольной зависимости, происходило тоже самое. Все чаще, принятие алкоголя, последующее похмелье и следующее за ним раскаяние и искупление, – только туже затягивало узел.

***

В работе с алкогольной зависимостью, второй шаг можно охарактеризовать, как самый страшный из всех, – своим откровением, признанием самому себе, серьезной проблемы.

Третий шаг, без сомнения, самый разочаровывающий: вы понимаете, что не все так просто, но пока еще не понимаете, что зависит от вас, а что – нет.

Четвертый шаг – выматывающий, как всегда бывает, когда человек отказывается от самообмана.

Но еще, четвертый шаг, теперь я точно это знаю, – самый сложный.

До этого, вы продолжали сидеть в бутылке, изредка протирая стекло, через которое смотрели на мир, пытались немного достать голову через горлышко, опять сползали на дно, зажимаясь в углу, дрожа от страха неизвестности. И вот, на четвертом шаге, неизвестность пришла. Вы выбрались из бутылки. И все вокруг предстало пугающими декорациями.

К тому же, появились и довольно утилитарные проблемы: освободилось много времени, но ушел порыв, – тот самый, который появлялся у вас вместе с чувством вины за пьянку.

Люди, окружающие вас, стали какими-то другими. Вы видите связи, которые раньше держали вас с ними в отношениях. Но, теперь эти связи не работают. И вы не знаете, что с этим делать.

Вроде бы, начали просыпаться первые настоящие, ваши настоящие чувства и желания, но… остался вопрос, который, кажется – невозможно решить: как отдыхать, расслабляться? Чем заняться, когда все дела сделаны, тело и мозг просят расслабления!?

Алкоголик совершенно не представляет расслабления без бутылки. И, я думаю вы уже поняли, дело тут не только в этаноле, который попадает в кровь.

Компания, места, разговоры, подготовка к пьянке, сама пьянка, последующая пьянка «after party», и, конечно же, похмелье. Равно как и удержание от того, чтобы превратить похмелье в новую пьянку.

Есть огромная часть жизни, которой мы себя полностью лишаем на четвертом шаге, без вариантов и хитростей: мы уже знаем, как действует зависимость, и поэтому не поддаемся уговорам, внешним и внутренним.

Я говорил, что постараюсь быть максимально честным и открытым. поэтому повторю: на четвертом шаге мы лишаем себя большой, очень существенной части нашей прежней жизни.

Я видел людей на четвертом шаге. Они, в буквальном смысле, похожи на новорожденных. Их глаза не сфокусированы, движения размазаны. Они неловко щупают этот, новый для них, мир, стараясь хоть что-то понять: как все устроено и что мне тут делать!?

Но, увы, это не похоже на радостное любопытство. Больше напоминает панику мореплавателя, чудом спасшегося, но, выброшенного на необитаемый остров.

Бутылка, в которой вы сидели много лет, звенит в ушах, призывает «вернись, я все прощу». Она все еще здесь, поблизости. И будет здесь всегда, всю жизнь.

Мне хотелось бы сказать, что пройдя уже столько, в своей зависимости, на четвертом шаге, люди выбирают – исследовать новый мир, и пусть, через различные преграды, строят себе новую жизнь, по кусочку, по кирпичику.

Но, увы, в большинстве случаев, это не так. Поэтому, на четвертом шаге, равно как и на всех других, можно сорваться.

Более того. И я остановлюсь на этом отдельно. С каждым шагом – опасность сорваться возрастает.

***

Меня часто спрашивают, «что мне делать, чтобы заглушить этот мир» или «как лучше отгородиться», «как не обращать внимание».