Звёзды в сточной канаве

А дед, потерявший память, проснувшись, в который раз задал один и тот же вопрос:

– Мужики, где это я?

Люди не поменялись. Но я изменился.

Раньше, в любой ситуации и в любых условиях, даже когда слаженное взаимодействие с окружающими было необходимо для общего выживания, я всё равно эгоцентрично делил людей на полезных и бесполезных. И в зависимости от этого, к одним проявлял расположение, других принижал, а на третьих не обращал внимание.

Например, я проявлял неподдельный интерес, не забывает ли сын моего возраста лежащего в палате психически больного деда, пока сын подгонял отцу папиросы. Но также искренне потерял к этому деду интерес, когда у него папиросы кончились.

Володька стал для меня закадычным другом, когда пообещал устроить меня на работу после неизбежного увольнения с нынешней. Но когда оказалось, что нынешняя работа ещё не потеряна, мне стало всё равно, сумеет ли он поправить дела после выписки, или так и будет употреблять алкоголь с феназепамом, впоследствии откачиваясь в этой больнице.

А оказывается, надо думать не о том, что люди могут дать тебе, а о том, что ты можешь дать людям.

Но что я мог, когда я заперт в ограниченном пространстве и беден, как церковная мышь?

Разве только настроить телевизор, висевший в коридоре, что меня попросили сделать после ужина, когда его настройки по непонятным мне причинам сбились.

Многие пациенты не могли придумать лучшего времяпровождения, чем сидеть на стульях в коридоре и смотреть всё подряд.

Я равнодушен к отечественному телевидению. Считанные передачи могу посмотреть охотно. Например, «Шесть кадров» или «Что? Где? Когда?» Но в это время в этом месте ни того, ни другого не было.

Ну, ещё футбол смотрю.

Но без фанатизма.

В случае проигрыша своей команды не пойду нажираться, поджигать тачки и громить магазины.

В случае выигрыша или проигрыша чужой команды тоже бурно проявлять чувства не буду.

Поэтому, как только матч закончился победой Спартака над ЦСКА со счётом 3:1, я не обращая внимания на соседей по палате, оживлённо обсуждающих красивые голы, сразу же пошёл ложиться спать.

Значительно сильнее меня взволновало, что этой ночью прошла ровно половина времени, что мне положено на лечении пребывать.

«Служи, матрос, и будь прилежен, но помни: дембель неизбежен», – вспомнил я, как мои однополчане говорили во время срочной службы в армии.

Тогда я воспринимал перспективу вернуться на гражданку с надеждой. Теперь скорое возвращение в большую жизнь вызывало страх.

Моя карьера разбита, как машина Саньки с соседней кровати, что из-за этой аварии прав лишился. Невесты у меня нет, чтобы ждать меня с нетерпением. Я не девственник, но ни с одной пассией до сих пор отношения не зашли столь далеко, чтобы сделать ей предложение. А ведь уже четвёртый десяток разменял. Случайные связи приелись. Хочется семейное гнездо свить, как любому нормальному человеку. А теперь ещё и три года на учёте в наркологии состоять – ни сменить работу на более высокооплачиваемую, ни с девушками знакомиться. Любой адекватный работодатель не захочет иметь со мной никаких дел, не говоря уже о том, как быстро убежит девушка, когда про моё клеймо узнает.

Вот так вот, гоняя в своей дурной башке типовые стереотипы классической депрессии, я и закемарил.

Но молитвы прошлой ночи не прошли даром. Я просил Господа не покидать меня, и Господь меня не покинул. И пока я наяву впадал в уже ставшее привычным уныние, мой ангел-хранитель пытался воодушевлять меня хотя бы во сне.

Давно у меня не было таких светлых и позитивных снов. В запоях и на отходняках, в основном, кошмары снились.

А тут мы стояли с девушкой из Крыма, которую я пару лет назад закадрить пытался, на горном серпантине, спускающемся от городских кварталов Ялты прямо к морю. Следующий кадр – я сел в машину за руль, она села на пассажирское сидение, и я повёз её вперёд. Почему-то по Калининграду, хотя за секунду до этого мы были в Крыму. Куда – не знаю. Но точно помню, что она взяла в руки распечатку романа моего собственного сочинения, который выиграл приз на конкурсе «Писатель года» и начала зачитывать мне избранные эпизоды из него вслух. Роман был автобиографический. В литературном мастерстве я превзошёл сам себя, и описывая обыденные вещи бытового реализма, так закрутил сюжет, что дух захватывало. Она дошла до настоящего момента моей жизни, и я уже с интересом приготовился узнать о том, что будет потом. Но пророчества не получилось. Я доехал до развилки проспекта Калинина, Аллеи Смелых и улицы Дзержинского. И, выполняя резкий поворот, так неосторожно вильнул рулём на скорости, что от этого движения в открытые окна машины ворвался шальной сквозняк, и нужные страницы в окно улетели.

Никогда не читал сонники и всегда считал суеверием толкование снов.

Но из этого сновидения вынес пару-тройку полезных идей.

Не стоит держаться за прошлое, потому что его уже нет – отпусти его в окно, пусть летит.

Не стоит загоняться по поводу страхов о будущем, потому что его ещё нет. Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо.

Крепче держи руль здесь и сейчас. И осторожней на поворотах. А куда ехать, Господь управит.

С такими мыслями наступил день, по-своему для меня уникальный.

Именно в этот день я прильнул к телевизору не хуже, чем поклонники сериалов.

Мне было стыдно, что гордясь своей активной гражданской позицией, я девять дней назад акт геноцида украинского правительства против одесситов бездарно пропустил, даже не оставив ни одного комментария на интернет-форумах.

И я решил во что бы то ни стало быть в первых рядах тех, кто узнает итоги референдума о независимости в Донецкой и Луганской республике.

После 22 часов по киевскому времени, что совпадает с нашим, пациенты у телевизора разделились на две примерно равные части: одни хотели смотреть новости о Донбассе, а другие – наплевать на политику и расслабить мозги каким-нибудь приключенческим боевиком.

Обе стороны проявили упорство, и нам не удалось договориться, но мирный спор перерос в нешуточную перепалку. После чего дежурившая строгая медсестра радикально решала проблему, что смотреть по телевизору – отключила телевизор и унесла его в ординаторскую. Нет телевизора – нет проблемы.

Но на этом воскресный вечер не закончился.

Начальник со стройки из второй палаты имел с собой ноутбук и предложил политически активной части пациентов продолжить следить за итогами референдума на youtube через модем.

Но у него случился облом. Программное обеспечение, отвечающее за работу модема, упорно не желало запускаться. Двойной клик по ярлыку, несколько секунд покрутился кружок на месте курсора, и всё.

Вот мои профессиональные навыки и пригодились.

Доведёнными до автоматизма движениями мышки убрал всё лишнее из реестра windows, что мешало нужным и полезным программам запускаться.

Все были довольны, Тимоха даже на радостях чифирь заварил.

И, угостив меня сигаретой в курилке, показал мне свой планшет, надеясь, что я и его тормоза и глюки исправлю. Но его пришлось разочаровать. Чуда не случилось. Samsung galaxy note N8000 не может стоить две тысячи, за которые тот его купил. Даже б/у и с рук как минимум раз в десять был бы дороже, если это подлинный Samsung. Туповатому гопнику продали самого дешёвого китайца, где вместо написанных на корпусе краской 16 гигабайт внутренней памяти, и одного не было.

Здоровяк описал в нецензурной форме, что он сделает с продавцом планшета, что его кинул, и наивно уверовал, что я телепат, одним взглядом в экран прозревающий насквозь любое электронное устройство.

Следующим в очереди получить квалифицированное техобслуживание ноутбука захотел татарин. Но не срослось.

Только он успел сказать мне свой пароль на вход в систему, как дежурный врач позвал его помогать ставить капельницу новому пациенту, который слишком сильно брыкался.

Татарин только на вид щуплым казался.

А на самом деле, существенно помог доктору в таком непростом деле, как уложить на кровать в своей палате дюжего буйного пьяницу.

Тому и правда грубой силы было не занимать.

Старший лейтенант МЧС решил обмыть приказ о присвоении ему капитана. И дообмывался до наркодиспансера. Теперь его командование, наверно, даст задний ход, и ему ещё долго капитана не видать.

А офицер и под капельницей не унимался:

– Я спасатель! Профессионал! У меня опыт, как реанимацию проводить, побольше, чем у вас всех. Где тебя, чурка нерусская, капельницы ставить учили? В колледже для бухгалтеров?

Да уж. Опустился на самое дно, а туда же, учить жизни всех подряд.

А я? Разве я лучше? В каждом, буквально в каждом разговоре за рюмкой пива или напитка покрепче рано или поздно съезжал на излюбленную тему «Все козлы, а я Д’Артаньян». Но Бог смиряет высокомерных. Лучше смириться самому, не дожидаясь, пока смирит Бог. А то небо с овчинку покажется. На себе проверял.

* * *

На следующее утро я, как говорится, проснулся знаменитым. До сих пор у меня не было клички в пределах диспансера, ибо не заслужил. Теперь товарищи по несчастью за глаза называли меня хакер.

И когда все собрались после завтрака на перекур, я уже не стрелял по обыкновению докурить у других, а сам угощал их честно заработанным табаком.

Но главной моей радостью были не сигареты, и даже не чай. А тот факт, что даже в таком месте удалось профессиональные знания применить.

Вспомнился случай, как после рок-фестиваля несколько лет назад, выпив со случайными собутыльниками, я получил по башке и оказался с сотрясением мозга в БСМП. И в предпоследний день пребывания там, когда мой мозг уже восстановился полностью, зав. отделением, узнав мою профессию, повезла меня к себе домой, чтобы объединить стоящие в разных комнатах роутеры в единую сеть по раздаче wi-fi. Врачиха оказалась честной и не стала эксплуатировать пациента бесплатно, но щедро наградила меня за услуги. После чего на работе шутили, что я наверно еврей – сумел извлечь финансовую выгоду даже из травмы собственной головы. А я отвечал шуткой на шутку: «Таки да», хотя на самом деле не имею ни капли еврейской крови.

Денег у пациентов диспансера не было, да они там и ни к чему, поэтому сейчас меня за IT-услуги награждали продуктами, чаем, кофе и сигаретами. Мои склады в тумбочке были поскромнее, чем у Гоги или у Ольги, но лучше, чем ничего.

А ещё было в кайф то, что теперь скучать не придётся. Ведь я уже оправился от похмельной депрессии, и запертый в четырёх стенах откровенно скучал. Отчего, как когда-то в казарме, лезли в голову хулиганские мысли, типа, что бы сделать такого хорошего, чтобы всем плохо стало.

Хотя, с окончанием длинных выходных и приходом рабочей недели, жизнь в диспансере и так стала менее скучной.

После завтрака заместитель главного врача совершил такую уже подзабытую нами процедуру, как обход. Лично ко мне подошёл, одобрительно глянул на открытую посередине книгу Сент-Экзюпери и спросил:

– Как вы себя чувствуете?

Я ответил, как есть:

– Так скучаю, что в кой-то веки даже начал читать классику. Скорей бы выписка, и снова на работу.

Что вызвало дружный гогот соседей по палате. Не понимавших, что так оно и есть. Обманывать я не умею и не люблю. По крайней мере, когда трезвый.

С выходом на работу начальства люди в палатах начали меняться. Одних оформляли на лечение, других наоборот выписывали.

За выписанными часто приходили родственники забирать их – то ли помочь добраться до дома, то ли следить, чтоб не назюзюкались по дороге.

По крайней мере, те, кто не хотел подшиться или закодироваться.

По стандартной процедуре, перед выпиской подшивки и кодировки предлагали всем. Но не обязательно, а по желанию. Большинство отказывались.

Больше всех мне запомнилась одна колоритная пара. Маленькая, худенькая, но волевая старушка и здоровенный детина, несколько старше чем я, у которого печень выпирала, примерно как два-три месяца беременности.

– Не хочу я кодироваться! Зашивать меня тоже бесполезно, – повышал голос мужик с увеличенной печенью, сдабривая фразы словами, что я здесь пропущу, – Я хочу одного – чтобы меня научили правильно пить!

– Заткнись! – оборвала бабуля разбушевавшегося сына, – сейчас тебе сделают укол под печень на полтора года. Авось, она поправляться начнёт. Деньги на него дам. А не захочешь, я подам иск в суд о признании тебя недееспособным. А то уже полгода сидишь на моей шее – не работаешь, только пьёшь. А так хоть пенсия по инвалидности будет капать. Которую будут выдавать мне, чтобы ты не пропивал.

Здоровяк мигом присмирел и покорно последовал в кабинет врача за матерью.

Мужику было на вид лет сорок. Его матери, соответственно, около семидесяти. Полностью седая.

А сколько седины я своей маме добавил в «благодарность» за заботу обо мне?

* * *

Пятнадцать лет назад, что для меня сейчас ровно полжизни, она с тяжёлым сердцем провожала нас с отцом в поездку к его родственникам в отпуск.

Я радовался этому путешествию, даже ради него сдал досрочно экзамены за девятый класс, чтобы успеть поехать, пока у папы отпуск.

А взрослая женщина предчувствовала беду.

И женская интуиция её не обманула. По возвращении домой, оказалось, что это была прощальная поездка. Папа хотел напоследок познакомить меня с нашими общими родственниками за пределами области, и как только сделал это, в июле 99-го года подал на развод.

Он был моряк, и мать давно подозревала, что у него, как и у многих его коллег, по невесте в каждом порту. Но гнала от себя мрачные мысли. Пока они не подтвердились. Он нашёл себе другую женщину в Мурманске. Судебной волокиты не было. Мать безропотно выкупила у него долю в квартире, чтобы он смог встать на ноги, вступив в новый брак.

Для чего пришлось взять банковский кредит. А пятнадцатилетний сын в зарабатывании денег был не помощник. Только ел его растущий организм ого-го. Вот и приходилось маме с нищенской учительской зарплатой в конце девяностых и начале нулевых рвать себя на британский флаг, подыскивая возможности заняться репетиторством после работы.

Подросток, соответственно, оказался предоставлен самому себе и получал воспитание на улице. И что ему было делать в лихие девяностые? Я начал пить.

Между десятым и одиннадцатым классом тусовался я с одной компанией на школьном дворе, который ещё не был огорожен, частенько приходя туда вечером выпивать-закусывать.

Заводилы этой тусовки купили в соседнем киоске пацанам помладше, вроде меня, пиво, а себе и старшим водяру.

Разлили по стаканам.

Я взял, вопреки ожиданиям, стопку водки. Одним богатырским глотком замахнул и пивом запил.

Все пацаны очень удивились, что ботаник, идущий на золотую медаль, пьёт больше авторитетных школьных хулиганов.

А мне это ужасно льстило.

Но тут завуч решила мне кайф порушить.

Она шла домой от автобусной остановки, срезая путь через школьный двор, и на свою беду меня заметила.

– Черкасов! Что-то я раньше не замечала у тебя склонности к пьянству, – захотела она строгим голосом с места в карьер испугать меня. Но пугать уже изрядно опьяневшего подростка было также бесполезно, как пугать ежа голой задницей.

Я в ответ прокричал на всю улицу, на какой мужской орган ей идти, под одобрительный гогот других тусовщиков, что заставило её убежать в слезах, потому что профессиональная гордость педагога сильно пострадала.

Потом мать таскали в школу, и тогда у неё впервые появились седые волосы по моей вине.

Медаль я, правда, всё-таки получил. Чуть не потерял её, когда обмывал, но первые годы алкогольной карьеры меня проносило. Не всегда, но чаще всего.

Бывало и так, уже в студенческие годы, что мог зайти к сокурсникам в общагу поиграть на гитаре под портвешок, и остаться там на два-три дня. Мобильных телефонов тогда не было. Была только одна карточка для телефонов-автоматов службы «321» на несколько студентов. Ради приличия я домой звонил, сказать, что этой ночью не вернусь, а когда мать начинала меня уговаривать не дурить, а идти спать домой, резко разъединял связь. Потом оправдывался, что это не я сбросил звонок, а деньги на карточке кончились.

Не знаю, каким трудолюбивым должен быть мой ангел-хранитель, чтобы мне так свезло, но я, не выходя из перманентного лёгкого подпития, таки написал дипломный проект и защитился на красный диплом.

И тут же закатил грандиозное отмечалово, после которого первый раз в жизни угодил в вытрезвитель. В пиджаке и в галстуке, чем резко выделялся на фоне «постоянных клиентов» этого заведения из числа бомжей и бичей. Но суть не в этом. А в том, что когда мама пришла выкупать меня оттуда, она плакала навзрыд впервые за несколько лет. Предыдущий раз был во время бракоразводного процесса.

Да что уж теперь пилить опилки.

Много можно привести примеров, когда моя заботливая мама вытаскивала меня из такой адской бездны, что без неё я и не надеялся остаться в живых.

Были примеры и не связанные с алкоголем.

Например, шесть лет тому назад я посмотрел на электросварку открытыми глазами. Сначала ничего и не почувствовал, но уже поздно вечером, когда я ложился спать, мои глаза начали сильнейшим образом слезиться, и я почти ослеп, не в силах их разжать даже при тусклом свете лампочки, причинявшем мне страшную боль.

И мама, испугавшись что до утра может наступить полная слепота, оделась и побежала в темноте по дворовому бездорожью в дежурную аптеку за глазными каплями.

Неужели такие поступки не достойны большей благодарности, чем мой очередной запой через несколько недель после этого?

Я всегда говорил и не лукавил при этом, что для меня нет большей радости, чем дарить радость другим.

Но на деле причинял людям только горе и боль. Особенно самым близким.

Как написано у апостола Павла: «Доброе, которое хочу, не делаю, а злое, которое не хочу, делаю».

Но ведь бывали и светлые моменты в моих отношениях с мамой.

В начале декабря прошлого года она пошла в магазин за продуктами. Это был единственный день декабря, когда шёл ледяной дождь и образовался сильный гололёд. И именно в этот день она умудрилась выйти на улицу, упасть в соседнем дворе и сломать себе руку. Правую. Будучи правшой.

Пришлось мне взять на себя всё домашнее хозяйство, на ходу обучаясь тем из домашних дел, что я доселе не умел.

Как искренне я радовался, что теперь могу отказывать друзьям-алкоголикам, предлагавшим совместно напиться, на основании того, что мне надо каждый день заботиться о больной матери. Гипс ей сняли только после Рождества. Я даже новый год встретил трезво. Впервые в этом столетии.

Говорят, как новый год встретишь, так его и проведёшь. Но уже в мае меня угораздило попасть в наркодиспансер.

Но речь не об этом. А о том, как я тогда сидел у маминой постели долгими зимними вечерами, помогал ей левой рукой открыть новую пачку обезболивающих таблеток, а когда лекарства было недостаточно, и она постанывала от боли, я брал её загипсованную руку в свою, нежно поглаживал и напевал песню, которая мне с детства нравилась:

Ты держишь в руках

Каждый мой шаг,

Пусть будет так, мама.

Жизнь странный круиз,

То вверх, то вниз,

Только держись, мама.

Мама, прав календарь,

Мама, за декабрём будет январь.

И всё-таки, мама,

Время не в счёт,

Не жалей ни о чём,

Положи голову на моё плечо.9

И она здоровой рукой легонько трепала меня по макушке.

В эти мгновения во всём Калининграде не было пары счастливее нас.

Почему я не могу именно их взять за пример для подражания по жизни?

Откуда во мне возникает желание стремиться именно к тому, что причиняет моим близким горе и боль?

Боже, помоги мне жить так, чтобы у моей мамы из-за меня не прибавилось более ни одного седого волоса.

* * *

Когда после праздников приступило к работе руководство диспансера, в то же время начали активно действовать и психологи.

Тяжёлых пациентов в первые дни их пребывания в стационаре не трогали – работали с выздоравливающими на второй половине срока лечения, чтобы избавить их от депрессии и настроить на трезвость.

Я легко согласился на сеанс групповой терапии, чтобы занять время между завтраком и обедом – хоть какое-то развлечение.

Нас снова завели в столовую, и строгая тётка, изо всех сил изображая доброту и участие, начала вытягивать из нас рассказы о постыдных поступках и гнетущих мыслях.

Оказалось, хрупкая девушка Ира из крайней палаты у запасного выхода, такая измождённая, что кажись, дунешь на неё и развалится, попала сюда за то, что пьяным делом жестоко избила своего сожителя, который подал на неё заявление в полицию о возбуждении уголовного дела.

А тихий и смирный Дима, что служил алтарником в храме и стыдливо отворачивался, когда мужики судачили о бабах, из-за своей несчастной любви уходил в запои и в приступе белой горячки резал себе вены. Два раза.

Но эта публичная исповедь была добровольной, и я уклонился от участия в ней, чувствуя себя не в силах полностью открыться посторонним.

Потом был тест на определение того, насколько глубоко у каждого зашла зависимость.

Для его проведения нас пересадили. Почему рассадили именно так, знала только психолог, что выбирала нам места и раздавала бланки тестов. Но я оказался рядом с Ольгой. Я и впрямь был выздоравливающим на тот момент. Она была в халате до колен и с довольно широким вырезом сверху. И я заметил, что меня так и тянет скосить глаза от своего листа в её сторону. А когда мы случайно соприкасались под столом ногами, то даже от такого незначительного мимолётного прикосновения во мне проскакивала ощутимая искра полового влечения.

И как назло, отвечая на вопросы, она комментировала их своим голосом, нарочно придавая ему шутливо-кокетливый тон, что при разговоре с женщинами заводит меня с пол-оборота.

Вопросы были общего характера, а не личного. И от рассказа о себе Ольга, также, как и я, уклонилась. Так что, ничего существенного я о ней тогда не узнал. Только дату рождения, поставленную в начале бланка. 25 января 1988 года. Такая молодая, а уже. А ещё я помнил, что 25 января – татьянин день. Но её назвали по-иному. Наверно, родители – атеисты. По крайней мере, были тогда. А у неё крест на шее есть – халат открывал его полностью. Мне самому приходилось воцерковляться, преодолевая неверие и сопротивление родственников и друзей, поэтому мне стало реально интересно, как пришла к Богу девушка из неверующей семьи.

Тут она дошла до вопроса «Что вас больше всего раздражает?», на который требовался ответ в свободной форме. Она накатала шутливую отписку: «Когда мальчики при знакомстве со мной сразу же начинают на сиськи пялиться».

И я поймал себя на мысли, что именно это и делаю.

А ещё вспомнил, как меня смешит и умиляет, когда молодые девушки называют мужчин старше себя «мальчики».

Я помнил про кольцо на её пальце, но в тот момент думал не головой, а той частью тела, что настойчиво генерировала мысль «Я бы вдул».

После сдачи теста часть пациентов разошлись по палатам, а желающие остались на просмотр фильма «В хлам».

Мы с Ольгой тоже остались.

Но зрителей фильма на время просмотра снова пересадили.

В этот раз я сел между двумя мужиками, и наконец-то смог с себя стряхнуть внезапно нахлынувшее наваждение страсти и похоти.

Я смотрел этот фильм ранее, и по ходу просмотра мы с соседями со знанием дела обсуждали те или иные эпизоды, замолкая, когда на нас оборачивались другие зрители, видевшие это кино впервые.

Сюжет был столь же простым, сколько и поучительным. Молодая супружеская пара живёт вместе и вместе же спивается. Женщина спивается быстрее и заметнее. Но первой находит в себе силы завязать и вступить в общество анонимных алкоголиков. А муж остаётся активно употребляющим алкоголиком, что в конечном итоге приводит к разводу. В конце фильма бывшая жена, после длительной борьбы и многочисленных испытаний, приходит к первой годовщине своей трезвости, полна сил и энергии. А бывший муж опускается на самое дно.

Психолог не зря выбрала именно этот фильм.

По окончании просмотра, она сообщила нам информацию к размышлению.

Что местная группа анонимных алкоголиков собирается именно здесь. И не далее, как сегодня вечером, будет очередное собрание. И на стенде в коридоре между палатами есть их буклеты для ознакомления.

Уже интересно. Я-то думал, что там только реклама биоэнерготерапевтов, желающих нас всех закодировать, и других шарлатанов, паразитирующих на чужой беде, выманивая последние копейки у наркоманов и алкоголиков.

Я просил у Бога указать мне выход, без оккультно-магических кодировок, что по моему личному опыту ещё и не помогают.