Метаморфозы смутного времени

– Еще повторить? Командуй, а я немного здесь посижу. Что-то голову распирает… Пошатывает, – проговорил Андрей Алексеевич без прежнего рокота в голосе и стал погружаться в блаженство от осознания выполненной с честью сложнейшей задачи, открывающей в дальнейшем и для него некоторые приятные перспективы. – Туман вокруг, что ли?

– Откуда ему взяться? Пыль оседает! Не торопись, нервишки успокой… Забыл, ведь, когда отдыхал… Я и сам справлюсь!

Но испытывать заслуженный покой и упиваться победой долго не пришлось – опять отвлек Горский, безуспешно пытавшийся вернуть к пусковой установке личный состав, удалившийся перед пуском метров на триста, как и положено:

– Андрей Алексеевич! А ведь наши мерзавцы даже не думают возвращаться! Я их который раз зову, а они в ответ: «Пуск неудачный! Сейчас ахнет!» Я их убеждаю, что всё в порядке, а они – ни в какую! Распустил ты их, начальник! – весело засмеялся Горский.

– Да! Накрутили мы их… Но скоро выдвигаться. Действуй!

Глава 13

Степь быстро заполнялась темнотой. Народ на стартовой позиции живо выполнял привычную работу, возвращая «проштрафившуюся» ракету в горизонтальное положение для транспортировки и готовясь к убытию в полевой лагерь.

К Андрею Алексеевичу, ещё сидевшему на краю окопчика и терзаемому непривычной болью в затылке, шустро приблизился десятый номер рядовой Лыо и со свойственным ему эстонским акцентом уточнил:

– Товарищ старший лейтенант, выносной пульт разрешите сворачивать?

– Конечно! Делайте своё дело!

– А правда, что ракета отказала? Теперь бригаде двойку поставят?

– Это кто же такое выдумал? Не вы ли, Арвид Янович?

– Нет, товарищ старший лейтенант! Но все очень переживают… И все боялись, что взорвется… Ведь по инструкции нельзя к отказавшей ракете подходить, вы же нас учили…

– Вот и передай всем, что ракета была учебно-боевой! Ваша хорошая знакомая, 06-01-У – Андрей Алексеевич негромко засмеялся, контролируя распирающий затылок. – А задачу мы свою выполнили. Так всем и передай! И сматывай поскорее свои кабели, Арвид, а то мы скоро и отсюда уберемся.

– Вам, наверное, теперь плохо, товарищ старший лейтенант? Усталый вы какой-то… Может, воды… У меня во фляжке свежая!

– Спасибо, Лыо! Сворачивайте… – поторопил Андрей Алексеевич и побрел к пусковой установке, встретив на полпути ставшего в прошедшие дни хорошим знакомым подполковника Лебедева из контрольной группы полигона. Тот приближался с доброжелательной улыбкой, широко расставив руки:

– Вот ты где, боевой начальник! Конечно, не терпится узнать, как сработал? Успокойся! Блестяще! У тебя ведь и двух номеров расчета не хватает? Тогда вообще молодец! Задачу открутил не просто на «отлично», а с запасом, почти по машинному времени! Точность – без вопросов! Техническое исполнение – дай бог каждому! Так что, бригаду ты сегодня от тройки спас! Поздравляю! – он протянул Андрею Алексеевичу руку. – Я искал тебя сразу после пуска, хотел порадовать, прежде чем уехать… Ну, а теперь, прощай! Вернее, до следующей встречи!

– Благодарю, товарищ подполковник! Спасибо за беспристрастный контроль… А бригаду не я спас! Они больше моего постарались… – Андрей Алексеевич неопределенно махнул рукой в сторону гудящей техники.

– Не скромничай! Ведь я многое здесь повидал…

Глава 14

Сон прервался недовольным мычанием ворочающейся рядом супруги:

– Андрей, ты что, телефон свой не слышишь, что ли? Возьми его, наконец!

«Проклятая Италия!» – подумал Андрей Алексеевич, по-прежнему не раскрывая глаз. – И чего нас туда понесло?»

«Видите ли», – Андрей Алексеевич с раздражением восстановил в памяти приставания жены задолго до поездки. Вспомнил и ее умоляюще-капризные интонации: «Вон, Капаевы уже два раза в Италии побывали! Одни восторги! Говорят «Не страна, а музей!» А у нас всегда странные маршруты! В конце-то концов, Андрей, ты же мне обещал… Надоела эта полусонная Швеция! И Германия твоя надоела! Кажется, всю объездили, всё интересное посмотрели, всё вкусное попробовали! Если не хочешь в Италию, так давай в Таиланд махнем! Хоть на недельку! Ведь там сезон, а мы давно не летали!»

– Да, слышу я его! Но что за манеры – звонить, когда люди спят? Пусть потренируется!

– Тогда, ладно! Тогда и я посплю… Ты-то всю ночь храпел без задних ног! – чмокая губами, зацепила его жена.

– И откуда ты, ненаглядная моя, это знаешь? – съехидничал Андрей Алексеевич. – Неужели после двух изматывающих недель по взбалмошной Италии, от Альп до Сицилии, ты еще силы нашла, чтобы по ночам за мной следить? И кто бы знал, почему тебя туристическая усталость с ног не валит, как меня? Неужели потому, что из каждой поездки ты выносишь лишь приятные покупки?

– Ой, уж! Это не обо мне! Тебе там ничего не интересно, а я наслаждаюсь их культурой, их отношениями, их чистотой и ухоженной природой!

– Понимаю! Потому ты даже в полном анабиозе готова принимать своих Капаевых, лишь бы поскорее похвастаться, где побывала и что приобрела!

– Ты, как я вижу, еще не проснулся, а уже не в духе! Капаевых не ценишь, с партнером говорить не желаешь, обо мне забыл с давних пор… Всё тебе надоело! И все тебе надоели! Об одной рыбалке ещё помнишь! Мне уже стыдно бывает тебя слушать! Прошлый раз Капаевы взахлеб свои впечатления о Микеланджело рассказывали, а ты им что ответил? «Лучше бы он из той бронзы толковые грузила отливал, а не мужиков позорил, выставляя их обнаженными на всеобщее обозрение!» Думаешь, они твой армейский юмор понимают? Они же интеллигентные люди! Станислав же в таких верхах…

– Ты только мне не рассказывай… Знаю я и его самого, и верхи его! – не сдержался Андрей Алексеевич.

– То-то ты его обвораживал, пока таможня над нами висела!

– Опять тебя куда-то… Объяснял уже! Сам я всё решил! Он лишь познакомил меня с нужным человеком! Невелика роль! – Андрей Алексеевич мощно потянул все мышцы тела, и предложил. – Всё, встаем, что ли? Всё равно не заснуть…

– Злишься, потому что не прав и сам это знаешь! – подлила масла в огонь Татьяна.

– По-твоему я должен копировать их жизнь? Должен быть как они? А я всегда буду самим собой, поскольку мне не нравится многое из того, что они обожают!

– Андрей, милый, ты опять за своё… Не может же большинство ошибаться многие столетия подряд!

– Да, Татьяна! Я опять! Потому что об этом мы говорили не раз, а воз и ныне… Твоё пресловутое большинство часто даже сформулировать не в состоянии, что и почему ему нравится или не нравится. Просто мода очередная захватила! Ему же периодически внушают, этому недотепистому большинству, «вот это должно вам нравиться! Это классно! Это продвинуто!» И думать сами они не станут никогда, потому что не понимают, как же это возможно – иметь собственное мнение, если «уже есть мнение большинства!»

– Ты что же, Андрей, отрицаешь руководящую роль общественной морали? Она же и представляет собою те самые правила, написанные для всех, которые, как ты говоришь, внушают! «Не убий! Не укради!» А я, знаешь ли, совсем не против подобных табу, которым все должны подчиняться! Я – «за»!

– Ты меня уводишь в сторону. Я, скорее, о подчинении несамостоятельных людишек любой моде, навязанной им на всё и вся, которую им не велено нарушать, иначе «ату!» Я о несамостоятельности того, что ты называешь обществом, а я зову стадом! В нем не обнаружить стремления самостоятельно думать и жить индивидуально, руководствуясь не указаниями, а собственными решениями! – завёлся Андрей Алексеевич против своей воли.

– Ну и в чём твоя индивидуальность заключается? Неужели в том, что ты не любишь Италию, которой все восхищаются?

– Нет! В том, что могу об этом заявить! И не боюсь чьего-либо осуждения. Да и Италия в этом вопросе не при чём! И ты это прекрасно знаешь. Я в любом вопросе пойду наперекор всем, если я с ними не согласен. Конечно, если вопрос того стоит! Если он существенно влияет на нечто или способен привести к самым нехорошим последствиям! Молчать, абы чего не вышло, я не стану! Сама ведь знаешь! Тогда зачем раскручиваешь эту тему? Или возникло желание поссориться? – вслух предположил Андрей Алексеевич.

– Ну, хорошо! Хорошо! Ты один всегда ходишь «в ногу»! Ты один всегда прав! – еще больше подогрела его Татьяна.

– Приехали! И зачем ты притворяешься? Не об этом же я! Пусть я трижды ошибаюсь, но я имею право на собственное мнение, на индивидуальное поведение и свою независимую жизнь. Я могу ошибаться, но не могу что-то делать без понимания того, что именно я делаю! Я не хочу быть как все, которых я не уважаю! И не потому, что пытаюсь прослыть оригиналом, а потому что не хочу думать одно, а говорить иное, кому-то приятное!

– Да ты, Андрюшенька, никак капризничаешь?

– Пусть так! Но почему ты так упорно пытаешься меня не понимать? Лишь потому, что Капаевы и иже с ними думают иначе, думают правильно, именно так, как им разрешено? Потому что они как все, а я среди вас гадкий утенок? Так ведь я их и не осуждаю! Это их дело, как им жить! Я их, сама знаешь, на путь истинный не наставляю!

– О! Андрюшечка! Ты-то, как раз, еще как всех осуждаешь! И еще как подталкиваешь и отталкиваешь своими правилами! Женщинам курить, видите ли, нельзя! Тебя от этого даже трясёт! Татуировки – это тюремно-лагерные замашки! Значит, тоже нельзя! Жить без регистрации брака аморально, значит, нельзя! Даже в тренажерных залах заниматься нельзя – лучше это делать дома, а не трясти для саморекламы своими мощами у всех на виду! Алкоголь – нельзя! Порнушку на ночь, тоже нельзя! Гомосексуальные браки – нельзя! Выходит, что и у тебя полным-полно всяческих правил! Выходит, что и ты не очень оригинален! И у тебя, как оказалось, всё строго по уставу! Вот только устав у тебя свой, и стадо своё, непохожее на остальных!

Андрей Алексеевич усмехнулся, глядя на жену, отошедшую в купленном в Риме пеньюаре к зеркальной стене с немым вопросом: «Ну, и как я в нем?»

– Постой! Разве я кому-то мешаю быть бараном? Разве препятствую проявлению ритуальных забав в любимом стаде? На здоровье! Но благодаря такому к ним отношению я получаю моральное право о каждом баране иметь своё мнение! Я в их жизнь не вмешиваюсь, но судить о ней со стороны могу! И на основе длительных наблюдений я делаю ответственное заявление: «Окружающие меня людишки, воспринимаемые мною как бараны, бараны в действительности и есть! Я в этом не ошибаюсь!» – Андрей Алексеевич удовлетворенно рассмеялся. – И, может быть, ты перестанешь делать вид, будто не понимаешь сути нашего разговора? И слово «баран» в данном случае совсем не оскорбительно, поскольку подразумевает ни тупость, ни великое упрямство, в общем-то, красивого и сильного животного, а всего-то его потребность жить в стаде, жить как все. И, не дай бог, высунуться со своим мнением!

– Бедненький ты наш! Вокруг тебя одни бараны! Поговорить тебе не с кем! Ах-ах-ах! Бе-бе-бе!

– Как будет угодно! Я за этот термин не держусь. Если угодно, называйте себя просто членами! – съехидничал Андрей Алексеевич.

– Андрю-ю-ю-ша! – укоризненно протянула Татьяна. – Ты совсем распустился!

– Отчего же? Смело считайте себя членами своего сообщества или содружества, коллектива или народа, наконец! Проблема не в термине, а в сути, которая за ним скрыта. О терминах можно и договориться! О них, как правило, долго и не спорят.

– Андрюшечка! Как же я с тобой согласна! Ты такой умный, только почему-то строем давно не ходишь! И как ты с такими настроениями в армии до подполковника дослужился? Ума не приложу!

– Ты, Мань, на грубость нарываешься, обидеть норовишь! То, что у меня в войсках было, мною честно заслужено и всегда будет характеризовать моё лицо! Настоящее моё лицо! Ещё не прикрытое звериным оскалом подлючего капитализма, опутавшего теперь и меня!

– Договорился! – подвела итоги супруга. – Может, хоть завтрак тебе на пользу пойдет? Иди, умывайся, а я что-нибудь придумаю. Столько времени дома не были… Холодильник пустой. А то возьми, да компаньону позвони? Мало ли что произошло? У него ведь рань европейская, а почему-то не спится…

*

Через час, завершив давно ставшую обязательной напряженную зарядку, поплескавшись под прохладным душем и сдержанно позавтракав, Андрей Алексеевич с пафосом объявил, что пора внеплановых отпусков закончилась и следует опять впрягаться.

– И куда прикажете, сэр, впрягаться? – засмеялась Татьяна, пребывавшая на законной пенсии.

– Вам – в хозяйственные дела, если не возражаете, а мне пора копытом бить! Кажется, я совсем о новосибирском заказе с вашими Неаполями позабыл… – торопливо произнес Андрей Алексеевич и ушел в комнату, которую давно сделал своим кабинетом, и в которую не разрешалось заходить никому, даже любимой внучке. Эта комната стала не только местом его работы, систематизации и хранения многих документов, связанных с нынешней деятельностью, но и своеобразным заповедником, дававшим возможность уединиться, чтобы сосредоточиться, кое-что обдумать в тишине, не покидая дома, иногда шумного из-за гостей, детей и внуков.

– Так! Теперь на очереди Новосибирск… Вот и он… – бубнил Андрей Алексеевич, перебирая абонентов в телефонной памяти.

После телефонного разговора острота вопроса была снята. Хотя в своей оплошности он, конечно же, не признался, объяснив задержку внезапным отъездом на похороны одного чиновника, вовлеченного в дело, и пообещав, что и без того почти всё уладил. Соврал – он пока не знал даже того, что следует улаживать. Потом связался с компаньоном из Стокгольма по другому телефону.

Пока гудки извещали, что трубку не берут, перед Андреем Алексеевичем опять замелькали давние подробности резкого поворота его жизни.

*

В 93-м он закончил свою военную карьеру. Ему повезло, что случилось это на территории ГСВГ (Группа советских войск в Германии). Потому не оказался абсолютно нищим, когда вернулся в родной Смоленск.

Настроение по приезду и потом держалось прескверное. Да и как могло быть иначе? Гражданской специальности у сорокапятилетнего пенсионера нет! Пенсия такая, что даже одному, не говоря о семье, не хватает на пропитание! В стране – черт ногу сломит! Она уподобилась кораблю, с которого сбежала разграбившая его команда, но остались растерянные и беззащитные пассажиры. Скоро из них выделились наиболее активные. Управление тонущим кораблем на себя они не взяли. Напротив! Поспешно растащили оставшиеся ценности и попрыгали за борт, уповая на защиту туземцев, восторженно радующихся необычному представлению. Потому в стране всё, что не украдено, то надёжно разрушено! Те производства, которые как-то работают, всё равно обречены, поскольку не могут реализовывать свою продукцию, стало быть, платить зарплату. Всё останавливается.

На работу нигде не берут, а если и берут, то оплату не гарантируют! Своей квартиры не нажил; пришлось остановиться у матери, благо ее площадь позволяла. Но такое решение с первых дней сковало всех обручем чрезвычайного напряжения, ведь мать и жена после свадьбы не очень-то ладили.

В семье подрастали две дочери: старшая – в выпускном классе, а младшей это предстояло через три года. В Германии обе привыкли одеваться, как принцессы! Теперь придется их где-то устраивать, а в перспективе и замуж выдавать! Супруга, терапевт, за время пребывания за границей работать не могла, и потому получила массу головоломок с подтверждением квалификации.

Друзей, готовых бескорыстно помогать, в городе не обнаружилось – кто где! Многих и в живых-то нет! Славное было времечко! Кто жил – тот часто удивлялся. Если для этого оставались силы!

Андрей Алексеевич и раньше не очень разбирался в тонкостях существования людей вне армии, а тут на родине такое заварилось, что в этом существовании вообще мало кто стал что-либо понимать! Жизнь города представляла собой непрерывную всеобщую панику, в которой все стремились спастись любой ценой, но за счёт ближнего! Многочисленные трагедии происходили молча – нормальным людям было стыдно признаваться во внезапно проявившейся несостоятельности, в которой они ошибочно считали себя же виноватыми.

Мать, давным-давно вдова, доктор медицинских наук, профессор, но и она в ту пору забеспокоилась, узнав, что ее должность вот-вот сократят, а институт вообще самым странным и непонятным образом то ли преобразуется, то ли к кому-то присоединяется, то ли куда-то переводится. Ничего не понять, кроме того, что почва уходит из-под ног.

Андрей Алексеевич четыре месяца, день за днем, искал работу, исходя из простого соображения, что не боги горшки обжигают. Готов был, буквально, на всё, но поиски лишь усиливали усиливающуюся день ото дня депрессию.

Наконец, некий товарищ, едва знакомый со школьных лет, предложил вдвоем «поднять притон», вовлекая в это грязное дело Андрея Алексеевича в качестве свадебного генерала. «О тебе, армейском подполковнике, никто плохого не подумает! У нас ведь офицеров любят! Потому возьмешь на себя оформление нашего, так называемого клуба любителей аэробики, а я буду кадры для него подыскивать! Ну и прочее… Годится?»

Уже изрядно униженный неудачами Андрей Алексеевич не послал «товарища», куда считал нужным, но и радости по поводу его предложения не проявил:

– Говоришь, на подполковника плохого не подумают? А почему не подумают, вижу, не понимаешь!

– И почему же?

– Да, потому, что не по адресу обращаешься!

– Ну, смотри! Свято место пусто не бывает! – парировал «товарищ».

– К какой святости ты свои грязные делишки клеишь!

– Вольному воля! Ещё жалеть будешь…

На том и разошлись. Других предложений не поступало еще месяц. Военкоматы, ДОСААФы, оборонные предприятия, военные кафедры вузов – всё обходил, но работы не нашел, так что первым местом трудоустройства Андрея Алексеевича стал тир в городском парке. «Боже мой! Хоть бы знакомые не зашли!» – думал он, скучая весь день в унизительном заведении. – «Из такого оружия даже застрелиться невозможно!» – иронизировал он, раскладывая старенькие пневматические винтовки вдоль барьера.

А вот супруга за это время сумела поступить и даже окончить курсы повышения квалификации. Однако теперь и она искала себе работу по специальности. Так же неудачно и так же унизительно.

*

Много позже Андрей Алексеевич не раз вспоминал то тяжелое время и неопределенное будущее, но всякий раз убеждал себя в том, будто выстоял и поднялся сам. Да и то, благодаря вовремя подвернувшемуся случаю. Но в глубине души он хранил правду, которую не расскажет никому и никогда! Дело в том, что тот случай организовала ему, как и в счастливые детские времена, его заботливая и любящая мать. А если бы не она? Что представлял бы собой подполковник запаса и его семья? Получалось, что он опять существует не как взрослый самостоятельный и достойный человек, а как маменькин сынок! А сам собой ровным счетом ничего не представляет!

Те события развивались так. В один из дней, вернувшись с работы раньше обычного и снимая в прихожей пальто, мать весело задела хмурого сына:

– И как дела у безработных?

Сын без слов повел плечами, демонстрируя одновременно неопределенность и безнадежность.

– Тогда, Андрей, может, снизойдешь до моего предложения? Не весть какое, разумеется! На любителя! Но, сдаётся мне, в нём что-то интересное всё-таки присутствует.

*

Она хорошо понимала, что пришла с много обещающей вестью, но специально представила ее так, будто у сына имелся выбор и он действительно являлся хозяином своей жизни. Будто мог запросто отказаться. И всё лишь для того, чтобы пощадить его самолюбие.

– Что же! По-твоему, я и есть тот странный любитель? – пытался шутить Андрей Алексеевич, в действительности готовый на всё. – Что судьба подкинет, то и полюбится?

– Ах, вы судьбе еще и противитесь! Тогда, позвольте, я начну от печки! Это важно, – обратилась Антонина Петровна к сыну и сидящей рядом невестке. – Вы не поверите, но сегодня ко мне в кабинет явилась весьма колоритная персона, некий Илья Самуилович Гольдштейн, бывший когда-то у меня сотрудником. Работник из него был, честно говоря, средненький, но если что-то раздобыть, уговорить в безнадежном деле или убедить в том, что несчастный сам не понимает своего счастья, отказываясь от навязываемой ему туфты, то лучшего исполнителя не сыскать! Правда, из нашего режимного НИИ его выперли в тот же день, как только в первом отделе узнали о поданных в ОВИР документах на выезд из страны. С тех пор я его не встречала, и вот, нате вам, явление Ильи народу!

– Антонина Петровна! – начал он, не здороваясь, будто отсутствовал всего минуту. – Вы по-прежнему краше всех в стенах столь прекрасного и совершенно бесполезного заведения! И я с восторгом приветствую вас от имени шведского короля в качестве одного из его верных подданных! – изысканно одетый человек, в ком мне не сразу удалось признать бывшего коллегу, без напряжения одарил меня витиеватым комплиментом.

– Вот те раз! – изумилась я в ответ. – А я уж думала, что вы, Илья Самуилович, выращиваете бананы на своей исторической родине!

– О нет, Антонина Петровна! Во-первых, этот товар сезонный! Он деловому человеку не к лицу! Во-вторых, он скоропортящийся! За кого вы меня принимаете, уважаемая Антонина Петровна?

– Тогда чем же вы, Илья Самуилович, занимаетесь вдали от своих родин, Израиля, Швеции и России, а также как и с какой целью инкогнито объявились на режимном объекте? Впрочем, мне всё понятно! Вы – шведский шпион!

– Антонина Петровна! Как вы во мне ошибаетесь! Я к вам с самой что ни есть гуманитарной миссией! Я намерен помогать вашей стране, продавая ей самое современное и самое лучшее медицинское оборудование. Для клиник, для больниц и поликлиник. Вот, подыскиваю, на кого бы опереться в родном некогда коллективе, да что-то люди вокруг всё незнакомые. Может, по старой дружбе, укажете пальчиком в чью-либо сторону?

– Тут я тебя, Андрей, ему и предложила! Правда, для начала, не раскрывая нашего родства. На всякий случай! Говорю ему: есть на примете человек, толковый в любом смысле, в технике соображает, в остальном богом не обижен! Да и понятно, ведь подполковник запаса! И что ты думаешь? Он меня сразу раскусил: «Антонина Петровна! Дорогая! Неужели ваш сыночек ушел, наконец, из этой неинтересной армии?» Вот уж точно, ничего не утаишь, быстро соображает, и все ниточки увязывает воедино! Славный сын своего бесславного народа! Прохиндей, одним словом! Но обаятелен! Тут нечем крыть! – она незлобно улыбалась, вспоминая недавнюю сценку. – И что скажешь, подполковник? – закончила Антонина Петровна.

– Ошарашила ты, мать! Такими делами я еще не занимался! Но нынешняя жизнь всему заставит научиться! Выбора-то нет! И когда смотрины? – усмехнулся Андрей Алексеевич.

– Я сейчас сообщу ему о твоем согласии – он ждёт моего звонка в гостинице, – а через часок и сам явится, полагаю. Оно и понятно: он же торопится свой вопрос закрыть!

– Может, мне пока из твоей медицины что-то почитать? Или хоть рубашку сменить? – заволновался Андрей Алексеевич.

– Суета любое дело погубит! – остановила его мать. – Как у вас там поётся? «Надо быть спокойным и упрямым!» В любом случае, не показывай, что предложенный вариант у тебя единственный, но и не ломайся, будто предложение тебе не интересно! Он ведь тонкий психолог! Но и ты не лыком шит. Вон, какой молодец ты у меня: и атлет, и высокий, и красивый, и в том возрасте, когда девки табуном! – мать его приобняла, не скрывая гордости.

– Антонина Петровна! Ну, что вы, в самом деле! Это уже слишком! При живой-то жене! – не выдержала невестка.

– Танюша! И куда он от нас, такой хороший, без копейки денется? – отразила нападение мать. – Это же я так, для его воодушевления, чтобы не скукожился заранее! Мы-то с тобой понимаем…

– Ох, женщины! – подавленно выдохнул Андрей Алексеевич. – У вас всегда одно на уме! А ведь теперь и ваша судьба решается! Разве мы, мама, тебе еще не надоели своим балаганом? А будут деньги, появится и свобода, и самостоятельность! Переедем и перестанем тебе досаждать!

– Обедать-то будем, наконец? – резко сменила тему Антонина Петровна. – Я словно неделю голодала!

*

Илья Самуилович прибыл к ужину.

«Странно! – подумал, встречая его в дверях, Андрей Алексеевич. – Мне казалось, в силу качеств, приписываемых его национальности, он давно должен стучать ложкой за халявным столом, а он проявил столь недюжинную выдержку».

Но надо к гостю быть справедливым, он ничуть не прогадал, ибо женщины постарались, как могли, и, понятное дело, только в его честь!

За столом интересующая всех тема аккуратно обходилась стороной. Илья Самуилович и Андрей Алексеевич присматривались друг к другу, тем самым, приближая какое-то решение.

Лишь перед уходом гость громко и радостно, чтобы его слышали в кухне женщины, выдал очередную тираду:

– Ужин был настолько великолепен, что я совсем забыл о деле… Пора вас, Андрей Алексеевич, вводить в курс. Когда и где вам удобно встретиться? – он сделал паузу, достаточную для ответа, но, заметив замешательство хозяина, предложил сам. – Мне бы хотелось завтра. В первой половине дня. Вас устроит?