Чужое мнение

– Ты все исправишь, – успокоившимся голосом произнес мужчина и поднялся на ноги, – обязательно исправишь.

Глава 8

Чак Дуглас медленно двигался по утреннему парку, укутанному густым туманом, то и дело оглядываясь по сторонам и огибая встречных дворников. Последние его словно и не замечали, усердно работая своими старыми метлами, и Чак был им за это весьма благодарен. Он не любил лишнего внимания, но сам старался наблюдать за каждым встречным. Жизни незнакомцев всегда были ему интереснее своей собственной. Вот парень в брюках и пиджаке с незаправленной рубашкой, бежит, сломя голову, на остановку, не зная, что шестичасовой автобус уже отъехал, а следующий подъедет только через 15 минут. В руках у него кейс, а на шее галстук в цветочек, завязанный наспех и криво. Друзьям говорит, что он важная шишка в большой компании, а в действительности – пиджак от Olive стоимостью 30 долларов в китайском интернет-магазине и брюки, бренд которых, в тех же магазинах, помечается как «брюки, мужской, полиэстер, шерсть», выдают в нем мелкого клерка, зарывающегося в бумажках с утра и до ночи. «Сегодня „большая шишка“ на работу опоздает и получит от босса хороший нагоняй», – Чак ухмыльнулся собственным мыслям.

А вот молоденькая девочка неспеша двигается по направлению к местному МакДоналдсу, где она работает уже полтора года. Рабочий день у нее начинается в восемь утра, но она всегда идет значительно раньше, да и уходит оттуда позже предписанного графиком времени. Дома ее никто не ждет и не греет в холодной постели, страдает бессонницей и явно трудоголик по жизни.

Впереди, метрах в ста, находилась старенькая детская площадка, некогда возведенная самими жильцами близлежащих домов. Ничего особенного, горка, песочница, карусель да пара качелей, но все было сделано с любовью и светлыми помыслами. Много лет прошло со дня установки этих качелей, но все они были в пригодном состоянии и по сей день. Когда-то они были выкрашены в яркие цвета и разрисованы веселыми мордочками. Да, это были времена, когда подобные картинки называли мордочками, а не «смайлами». Сейчас, конечно, краска выгорела на солнце, а местами и вовсе сошла, оставляя после себя пятна ржавчины.

Чак направлялся именно туда, на площадку. В какой-то момент он начал различать совсем тихое поскрипывание карусели «скрип, тишина, скрип, тишина…». Карусель словно выплывала из тумана, а вместе с ней из тумана появлялся силуэт взрослого мужчины, медленно вращающегося на ней, подталкивая себя по-немногу правой ногой. Чак остановился словно завороженный. Еще секунду назад он и не задумывался о том, насколько непроглядная дымка тумана окутала утренний город, а теперь он словно стал зрителем фантастической пьесы. Лишь ближнюю половину карусели Чаку удавалось как-то рассмотреть, дальняя же сторона была сокрыта туманом. Силуэт мужчины появлялся из неоткуда, проплывал пол круга и вновь уходил в никуда, медленно, с тихим скрипом. Это мог бы быть фрагмент фильма ужасов в котором именно на такой карусели, именно в такую погоду катался бы серийный убийца в ожидании невинной жертвы, но это был обычный мужчина и, постояв пару секунд, Чак не спеша двинулся к нему. Он подошел к карусели и опять остановился на какое-то время. Мужчина словно и не заметил, что к нему кто-то подошел. Его правая нога все в том же неспешном ритме толкала его на очередной виток. Чак подобрал удачный момент и ловким движением подсел на маленькое кресельце карусели напротив молчаливого мужчины. Теперь они катались вдвоем, сидя друг напротив друга и не говоря ни слова «скрип, тишина, скрип, тишина…».

Из-под полей своей «детективной» шляпы Чак разглядывал мужчину напротив. Поднятый ворот его пальто не позволял комфортно вращать головой, да этого и не требовалось, мужчина сидел недвижимо, не считая медленных, ритмичных толчков ногой. Одет был мужчина не броско: самые обычные черные брюки и серого цвета свитер с воротом под горло. Рукава свитера были немного коротковаты и из-под них торчала синяя рубашка в клетку. Впрочем, она же торчала и в районе спины, где свитер был небрежно задерт. На ногах старенькие черные шнурованные туфли, немного потертые по краям, со сбитыми носками, чуть грязные по погоде. Проходящий зевака мог бы, при желании, принять этого человека если не за бродягу, то точно за какого-то неряху. Чак невольно вспомнил как сам собирает воедино человеческие образы прохожих по их одежде или поведению, но сейчас был совсем другой случай. Этот человек, возможно, и был неряшлив, но лишь в вопросах того, что носит на себе. Его же гладко выбритое лицо, аккуратная, словно только что сделанная короткая стрижка с небольшой проседью у висков и очки для зрения в строгой хромированной оправе говорили о том, что человек этот не так прост как может показаться на первый взгляд. Самих глаз Чак видеть не мог, поскольку сидели они друг к другу полубоком, но помнил, что это были самые необычные глаза, которые он когда-либо видел в своей жизни. Красные, словно у Альбиноса, глубокие, как сама бездна…

– Сегодня меня уже дважды назвали психом, Чак, – словно прочитав мысли детектива, медленно заговорил человек.

Чак не ответил, лишь немного кивнул головой и потянулся за сигаретами в правый карман пальто.

– Люди видят, но они слепы, – все так же спокойно продолжил «неряха», – слышат, но глухи, могут прикасаться, но ничего не чувствуют. Оболочки, которые думаю, что живут. Чак, они философствуют о смысле жизни, даже не зная ЧТО такое жизнь.

– Мы не вправе судить их за это, – прозвучал сиплый с хрипотцой голос Чака. Такой голос мог бы быть у старика или носителя сложной формы ангины, но Чак любил свой голос и нарочно придавал ему «глубину». С таким голосом его образ загадочного детектива казался Чаку завершенным.

Человек напротив ничего не ответил и Чак повторил:

– Не вправе судить их, понимаешь?

– Мой старый друг, а когда приговор выносили мне, было ли право на это у моего судьи? И не ты ли впился тогда в меня зубами и когтями, утягивая во мрак, когда душа моя стремилась к свету? Напомню тебе, что именно ты привел нас сюда, именно ты тогда погнался за мной и по твоей вине мы оба стали узниками в мрачной темноте.

– Ты же знаешь…

– Оставь, – прервал Чака собеседник, – я не держу зла. Это было давно и я многое переосмыслил.

– Значит ли это, что теперь все по-другому?

– Когда гусеница укутывается в кокон чтобы в последствии выбраться оттуда бабочкой, становится ли она другой?

– Несомненно, – отрезал Чак, – у нее отрастают крылья и она становится красивее.

– Да, друг мой, у нее отрастают крылья, зачастую с причудливыми, яркими узорами и люди, которые вчера давили «мерзких» гусениц, сегодня восхищаются красотой бабочек.

– К чему это ты?

– Я гусеница, Чак, гусеница, которая долгое время сидела в своем коконе. Сейчас путы спали и у меня отрасли крылья. Я не стал другим, Чак, я, подобно бабочке, получил новые возможности, получил свободу.

Чак не ответил, не знал, что ответить. Он молчал в надежде, что какая-то шальная мысль подскажет ему, что делать дальше. Но мыслей не было, вообще. Словно вселенская лень легла на его плечи и умоляла ничего не делать, ни о чем не думать, просто сидеть на карусели и курить.

– Раньше все было проще, Чак, все было понятнее. Сейчас же многое изменилось, многие изменились.

– С тобой просто не было никогда, – парировал монотонным голосом Чак.

Человек с красными глазами самодовольно улыбнулся:

– Да, у меня не лучший характер, – улыбка повторилась и стала еще шире, – возможно, проще было только мне.

– Возможно.

– Не веди себя так, Чак, будто не скучаешь по тем временам. Ведь было интересно, было весело.

– Я так не считаю, – Чак поежился немного, на детском кресле оказалось не так уж и удобно.

– Всегда ты был занудой, детектив, – человек в свитере оттолкнулся от земли чуть сильнее прежнего, нарушив ритмичное поскрипывание колеса и продолжил:

– Что ж, мой старый друг, пришло время нам попрощаться, множество дел ждет. Быть может, встретимся еще, но не скоро, – глаза человека словно вспыхнули на долю секунды и тут же вернулись к своему жутковатому красному цвету.

– Ты же знаешь, что так нельзя, – начал было Чак, но собеседник прервал его:

– Нельзя? – «неряха» еще сильнее толкнул колесо карусели и чуть повысил тон, – А вправе ли ты решать, что можно, а что нельзя?

Туман вокруг карусели начал темнеть и сгущаться. Карусель набирала скорость. Ее больше никто не толкал, она просто ускорялась, сама по себе.

– Что ты делаешь? – почти вскрикнул Чак. Оковы лени, надуманной серьезности и спокойствия разом спали и Чак завертел головой, выбирая место по-удобнее, что бы соскочить на землю. Чем тщательнее он всматривался в землю, тем более размытой она ему казалась и в какой-то момент совсем исчезла, став цельным черным пятном. Он никогда не был пугливым, но сейчас ему было не по себе. Человека в свитере уже не было напротив. Он стоял в нескольких метрах поодаль и наблюдал, постепенно исчезая в приближающемся тумане.

Черное пятно расширялось, в стороны, словно стремясь на встречу надвигающейся туманной мгле и становилось… глубже?! Чак готов был поклясться, что под ним теперь не было вообще никакой земли, лишь зияющая пропасть. Карусель не прекращала ускоряться и Чаку пришлось ухватиться за поручни. Границы пропасти воссоединились с туманом и тьма щупальцами поползла вверх, окрашивая туман в беспроглядную мглу. Чак все сильнее хватался за поручни, тело рвалось прочь с карусели, хотело оторваться и улететь в никуда. Костяшки пальцев побелели, а зубы заскрипели от напряжения. Любимая шляпа сорвалась и исчезла за долю секунды, а полы длинного пальто взметнулись вверх и начали хлестать Чака по лицу. Последнее, что Чак увидел в хаосе кружащейся тьмы и трепыхающегося пальто был силуэт того самого человека в свитере, лишь смутный силуэт и ярко красные, рубиновые глаза.

В парке царила тишина. Лишь одинокая карусель нарушала ее периодичным поскрипыванием «скрип, тишина, скрип, тишина…».

Глава 9

Город медленно просыпался, словно не желая вылезать из под уютного одеяла, сотканного осенним туманом. Где-то там, в непроглядной влажной дымке, суетились дворники. Как и любая женщина не способна пойти на встречу не накрасившись или приодевшись, так и город не мог начать свою бурную жизнь не прихорошившись усилиями сотен дворников. Вместе со всем городом медленно просыпались «пять кварталов» Билла Груффера.

Солнце еще только вот-вот должно было показаться из-за горизонта, а по старым рельсам уже поехал первый трамвай. Район в котором жил и работал Билл был довольно старым, но очень ухоженным. Некогда это был центр города, но индустриализация взяла верх над парками и скверами, переместив всю деловую жизнь немного южнее, а вместе с уходящими ввысь бизнес-центрами и огромными супермаркетами, пышущими дорогими витринами и ночными люминациями, гордое звание «центра города» покинуло район в котором жил Билл. Отчасти люди были этому даже рады. Тут стало значительно спокойнее, чем было раньше, в часы пик больше не было шумных пробок, а по узким тротуарам не толкались тысячи людей. Те не многие бизнес-центры, что были тут раньше, если не закрылись совсем, то превратились в магазины и даже в квартирные дома. Стоит отметить, что и любимый Макдоналдс Билла Груффера тоже некогда был одним из таких бизнес-центров. Раньше в нем суетились мужчины в пиджаках и галстуках, подписывая какие-то документы и принимая «важнейшие» решения, а молоденькие длинноногие девушки по утрам варили для своих боссов ароматный кофе, а к вечеру соблазняли их порванными колготками и расстегнутыми пуговками на блузах. В этом здании руками талантливых мужчин буквально творилось будущее города и ногами похотливых девиц рушились крепкие семьи. Зато теперь тут ежедневно дают малышам воздушные шарики и скармливают сотням посетителей миллионы и миллионы калорий.

Зрачки Билла активно двигались во сне, а губы слегка причмокивали. Во сне он находился в том самом Макдоналдсе. Он стоял на кассе, долго выбирая тип бургера, который хотел бы сейчас съесть. Конечно, было бы отличным решением взять бургер с нежным ломтиком сыра, однако ведь есть еще Биг-Мак и много других вкуснейших вариантов. И вот так он стоял и думал, а перед ним была Энни, милая, нежная Энни. Она, улыбаясь, предлагала взять к бургеру колу или картошку фри. Ее черные волосы в этот раз не были собраны, а аккуратно свисали с плеч, прикрывая оголенную грудь. Из-за кассы ниже ее пояса Билл ничего не видел, но знал, что там она тоже без одежды и в этом сне оголенная официантка была нормальным явлением. Билл даже не рассматривал ее, а лишь думал над своим сложным выбором. Сперва казалось, что в помещении кроме них никого нет, но вот в нем начали появляться мужчины в строгих костюмах. Те самые мужчины, которые годы назад вершили в этом здании судьбу города. Билл не видел их лиц, да и не мог знать никого из них, но понимал, что это те самые люди, что работали тут 20, 30, 40… лет назад. Следом за мужчинами в помещении начали появляться их пошловатые секретарши и помощницы, и уже через мгновение холл фастфуда превратился в настоящий бордель. Отовсюду Билл слышал ахи и вздохи, крики и возгласы. Стулья и столы взметались к потолку, а вместе с ними и десятки оголенных тел. Сделать свой выбор становилось все сложнее, Билл начинал щуриться в попытке сконцентрироваться на бургерах, но шум становился все громче, а Энни без умолку говорила о дополнительных напитках и картошке.

– Тишины, я прошу вас, дайте немного тишины, я не могу выбрать, – Билл почти шептал эти слова и, конечно, ничего не менялось.

– Прекратите! Прекратите и убирайтесь все прочь! – закричал он, оглядываясь по сторонам, но в помещении уже никого не было, воцарилась кромешная тишина.

Билл долго оглядывал пустой холл, ухоженный и чистый, словно и не бушевала тут секунду назад сумасшедшая оргия. Удовлетворившись тишиной, Билл повернулся к кассе за которой теперь стояла его жена. Марта держала в руках стакан с кофе и еще до того как Билл успел что-то понять, она плеснула кипяченой жидкостью в Билла. Жидкость попала на ногу и больно обожгла. Билл ойкнул и схватился за раненое бедро. Он уже не спал, а сидел на своей кровати, держась за место ушиба на ноге. Сна словно и не бывало, а вот синяк на ноге налился пурпурным цветом и жутко болел.

На цифровом индикаторе старого будильника красным цветом светилось «06:00». «Проспал почти сутки», – мелькнуло в голове у Билла. Самочувствие было значительно лучше вчерашнего, но вот только нога, она жутко ныла и Билл даже засомневался в правильности принятого им решения отказаться от медицинской помощи. Кряхтя и пыхтя, Билл слез с кровати и направился в ванную. С легким скрипом кран умывальника провернулся и Билл плеснул себе в лицо несколько пригоршень воды, отметив про себя появившуюся щетину. Теперь все вокруг стало четче, а мысли немного трезвее. Билл потянулся к стакану с зубными щетками и только тогда, заметив, что щетка в стакане лишь одна, он вспомнил, что Марта ушла от него. На секунду его рука зависла в воздухе, а сам он словно превратился в экспонат музея мадам Тюссо, такой же бледный и недвижимый. За этот короткий миг в голове пронеслась сотня мыслей, тысяча вопросов как к Марте, так и к самому себе, и лишь один ответ – «неизбежно». Оковы времени спали с Билла и рука его уверенно взяла зубную щетку.

К своему удивлению Билл не чувствовал горечи утраты. Возможно, в глубине души, он верил, что это лишь очередная ссора и все наладится. Да, Марта еще не уходила с вещами до сих пор, но может это лишь часть театрального спектакля, которые она так любила устраивать.

Закончив утренний туалет, Билл сразу отправился на кухню. В животе урчало от голода. Он открыл кухонную дверь и лицо его исказилось в кривой гримасе. Вонь из кошачьего лотка заполонила собой все помещение.

– Что ж ты такое ела, Китти? – обратился Билл к кошке.

Китти лишь скромно мяукнула, спрыгнула с кухонного уголка, где, судя по всему, спала и начала тереться о ногу хозяина.

Зачастую в шесть утра люди смотрят самые яркие сны, а Билл в это время в желтых резиновых перчатках по локоть стоял возле раковины и со сморщенным лицом мыл кошачий лоток. Давным-давно он слышал от друга, что от мытья любой посуды можно получать удовольствие, если в процессе о чем-то задуматься. Билл задумался. Задумался о том, что его бросила жена, о том, что его сбила машина, коллега по работе подсунул ему наркотик, о том как он проблевался у парадной и, наконец, о том, что в кухне жутко воняет кошачьими экскрементами. «Да уж, сомнительное удовольствие от „мытья посуды“ получилось».

Телефонный звонок не ожидала, наверное, даже кошка. Она отскочила от ноги Билла и тихонько мяукнула. Впрочем, через секунду, она опять, блаженно мурлыча, вновь принялась тереться о ногу хозяина. В утренней тишине и без того громкий телефонный аппарат был подобен церковному звону. Билл как раз закончил тереть лоток Китти, кинул его на пол и, по привычке, толкнул ногой к окну от чего ушиб незамедлительно дал о себе знать. Бил ойкнул немного и похромал к аппарату.

– Слушаю, – с утренней хрипотцой произнес он.

– Але, друг мой, привет, почему не спишь? – прозвучало на другом конце провода.

– Кто это?

– Эм… Ты что?

– Майк, ты? – Билл явно не ждал звонка в принципе и уж от Майка тем более.

– Во-время ты исправился, – услышал Билл довольный голос Майка, – так это, чего не спишь-то? Утро раннее за окном. Просто я думал если уж не спишь, то наберу тебя, поговорим? Как там Марта? Все нормально?

– Ну…, – Билл не знал как ответить.

– Опять ссора? Пройдет. Она у тебя строптивая. Видать ей в жизни не хватает чего-то, – Майк сделал короткую паузу, а после рассмеялся, – ну ты понял? Не хватает чего-то! А-ха-ха, нет, ну понял как я тонко намекнул?

Конечно Билл все понял и ему от это совсем не было весело:

– Ну не знаю, Майк, может и хватает как раз, просто я не был в курсе, – последние слова Билл почти прошептал.

– Ого, Билли, что ж это такое твориться-то? Тебе рога наставили? Нет, ну вы посмотрите на этих женщин! – Майк даже не старался придать голосу какое-то сочувствие, он просто говорил, – но ты не отчаивайся, слушай, женщин много, а ты красавец…

– Что ты несешь, Майк? – не удержался Билл.

– Ну что ж ты, на любой товар покупатель есть, ну да ладно, что мы все о тебе и о тебе? Давай обо мне. Так спалось сегодня не очень. Все переживал по тому случаю с аварией, ну не с аварией вобщем-то, с тобой же хорошо все, значит и волноваться не о чем. Тут скорее о том, что я тебе дал, ну ты помнишь, на пропускном пункте.

– Если ты волнуешься не сдал ли я тебя, то нет, не сдал, – на выдохе произнес Билл.

– Друг! – воскликнул Майк, – ты думаешь я в тебя не верю? Думаешь не доверяю тебе? О, как же ты ошибаешься. Ты, Билли, мой настоящий друг…

– Да мы ж не особо-то и общались…

– Брось, это не важно, это на уровне небес.

– Небес? – Билл улыбнулся, – с тобой там все нормально?

– Конечно, все ок. Просто интересно попробовал ли ты?

– Нет, Майк, мне это не нужно.

– Я к тебе приеду, – коротко сказал Майк и в трубке зазвучали короткие гудки.

Билл с удивлением посмотрел на трубку и положил ее на аппарат.

Глава 10

Майк бросил телефонную трубку на диван, где уже лежали музыкальные диски, пульт от кондиционера, рюкзак, подушка со свернутым одеялом, утюг, который, к слову, уже не первый месяц как был поломан, пара мятых футболок, джинсов и Бог знает что еще.

На полу, возле дивана, было не лучше. Там тоже нашли свое пристанище какие-то футболки и свитера, гитара с двумя лопнувшими струнами, подарок из далеких студенческих деньков. Майк любил ее. Сидя на диване на нее было очень удобно поставить банку пива или даже ноги.

Майк схватил первую попавшуюся футболку, напялил на себя и принялся выворачивать темно-синие джинсы одновременно засовывая ногу в штанину. «Нужно спешить, – думал он, – Билли нуждается в моей поддержке!». Поза в которой Майк оказался одевая джинсы оказалась не самой удобной. Его чуть качнуло, нога зацепилась за любимую гитару и Майк рухнул прямо на диван. Пару секунд он кряхтел, пытаясь выбраться из неудобной позы в которой оказался, а затем его рука потянулась к подушке, вытянула ее из-под одеяла и кое-как засунула под голову. Почти сразу Майк уснул.

Глава 11

Митчел Грант приоткрыл сонные глаза. В комнате было еще темно, но годы, прожитые в едином ритме, настроили биологический будильник так, что он безошибочно пробуждал хозяина в одно и то же утреннее время, в шесть часов утра. Будильник не дал сбоя и в этот раз, но серая мгла за окном словно уговаривала Митчела закрыть глаза и посмотреть еще пару приятных сновидений. Митчел с радостью поддался ей, ведь за окном воскресенье, на работу сегодня идти необходимости не было.

– Я хорошо потрудился на протяжении всей недели и заслуживаю хотя бы одного дня отдыха. Тем более за окном совсем уж тоска какая-то, – так подумал доктор Грант и глаза его стали закрываться.

Митчел перевернулся на другой бок в поисках более удобной позы и лицом уперся в копну волос, благоухающих ванилью с корицей. Он сделал глубокий вдох носом, чтобы наполнить свой мозг столь полюбившимся ароматом и рука его механически потянулась к обнаженному женскому бедру. Лицо его расплылось в довольной улыбке и он медленно промямлил: «Люююси…».

– Люси?! – глаза доктора Гранта были теперь открыты на столько, на сколько позволяли тяжелые веки.

Девушка встрепенулась от внезапного пробуждения:

– Митчел! Почему ты все еще тут? – вскрикнула она и соскочила с кровати.

– Бог мой, Люси, я не знаю, – затараторил Митчел, – жена убьет меня, если узнает. Старый дурак!

– Собирайся скорее и беги домой, – Люси бросила Митчелу его брюки и тот начал надевать их поверх уже натянутого нижнего белья.

– Где же они? Где, где, где? – бубнела молоденькая девушка то нагибаясь, чтоб заглянуть под кровать, то тряся одеяло с простынью.

Митчел поглядывал на суетящуюся обнаженную девушку. Сейчас его семейная жизнь очень рисковала рухнуть, но Люси была потрясающей. Молодое, упругое тело, не худое, как это нынче модно, а сочное, румяное, словно свежий пирожок с вишневым джемом. Русые кудри до плеч дополняли ее образ девушки из сороковых годов. Она будоражила его сознание на работе и пробуждала искру молодости у себя дома, но они всегда были благоразумны и он, наврав жене, что задерживается по очередным делам, всегда возвращался на ночлег к мадам Грант, а любящая жена принимала его, уставшего кормильца, в заботливые объятья. Он любил и уважал свою жену, но устоять перед Люси не мог. Она полностью завладела его разумом и Митчел Грант был этому только рад.

– Что жене скажешь? – поинтересовалась Люси, заглядывая под подушку.

– Что уснул на работе.

– Ясно, – пробормотала Люси лихорадочно вертя головой.

– На комоде.

– Что? – Люси свела брови в недопонимании.

– Трусики твои на комоде, – повторил Митчел, заправляя мятую рубашку в брюки. Светло-синяя в темную тонкую полоску, подарок жены на прошлый день рождения. Тогда ему еще не было шестидесяти, а сейчас… сейчас Люси годится ему в дочери, да что уж там, в свои двадцать два она ему и во внучки годится. Каждый раз, уходя от Люси после очередной измены, в голове доктора Гранта разгоралась нешуточная война между совестью и самолюбием.

Люси крутнулась в пол оборота к комоду и, действительно, обнаружила на нем свое белье. Митчел уже был одет. Глянув на свое отражение в зеркале шкафа-купе Митчел подумал о том, что немного помят, но для долгой «трудовой» ночи это было нормально.

– Вызвать такси, Митчел? – поинтересовалась Люси, натягивая футболку.

– Нет, не хочу чтобы Клара поняла, что я спешил, проедусь на автобусе.

– Хорошо. Дипломат не забудь.

– Точно! Спасибо, – Митчел уже было направился к выходу из однокомнатной квартиры Люси без своего дипломата.

Люси провела Митчела до двери, открыла замки, пока он обувался, подарила быстрый поцелуй на прощание и с издевкой шепнула: «До свидания, доктор Грант».

Митчел Грант вышел на улицу, обернулся посмотреть на окна третьего этажа, где жила Люси. Он делал так всегда и сам не знал зачем, возможно, надеялся, что Люси выглянет из окна и помашет ему рукой или отправит воздушный поцелуй. Люси никогда так не делала.

А еще Люси никогда не кормила его. Митчел задумывался об этом каждый раз как видел здание МакДоналдса, вход в который находился аккурат напротив парадной Люси, нужно было лишь перейти дорогу и пересечь парковочную площадку у фаст-фуда. Если бы он был открыт, то, возможно, он бы и зашел за каким-то бургером, но было еще слишком рано и светящаяся «М» в сером тумане лишь дразнила его. Митчел сглотнул слюну, в ответ желудок что-то недовольно пробормотал, и направился на автобусную остановку.