Казань – ностальжи

А ещё я помню, как на столе у одной из этих бабушек стояли два гранёных стакана с водой. В одном из них лежали на дне красные дёсны с зубами. А из другого на меня смотрел утонувший шарик… глаз! Он был голубым и иногда смотрел в окно на голубое небо, и от отражения в себе неба становился ещё голубее… Рядом с этими гранёными стаканами всегда соседствовала небольшая тарелочка с косточками от урюка. Владелица этого глаза мне часто от чистого сердца и некоей доброты давала эти косточки, чтобы я их расколол и поел мямишки-зёрнышки, а мне тогда так хотелось сам урюк поесть. Она выпроваживала меня из своей каморки и начинала молиться, перебирая чётки из отполированных финиковых зёрнышек. Что-то про себя бормотала, поглядывая в книжечку с непонятными знаками.

Некоторые одинокие старушки моего двора набирались воли и совершали подвиг: преодолев множество лестниц и ступенек, они появлялись во дворе… на лавочке. И всё-таки большинство из них не покидали своих квартир. Некоторые наши соседи помогали им выносить горшки. Несмотря на это из дверей этих бабушек веяло не только запахом горшков, но и безысходностью жизни и её концом. Заметил, что всегда перед этим концом появлялись какие-то шустрые молодые девушки-опекуньи, чаще всего медсёстры по профессии. Они смотрели за старушками. После похорон начинали жить в их оставшихся квартирах. Как-то подслушал, что у одной старушки была пенсия семнадцать рублей.

Сидит, бывало, на солнышке какая-нибудь одинокая бабушка, молчит, глаза мокрые, мутные и такая жалость возникает… Помню, как одна старушка мне, пятилетнему мальчику, сказала, что, дескать, тоже будешь в старости таким же и у меня тогда потемнело в глазах. А в глазах самой старушки я увидел некую злость и зависть…

Я убежал со страха! Прибежал на берег Булака и долго с моста смотрел на воду… Вернулся во двор. Эта бабушка по-прежнему сидела… видимо, в ожидании какого-нибудь соседа, чтобы дать ему пятнадцать копеек на хлеб. За хлебом сходил я сам! И столько было радости, когда бабушка немножко улыбнулась… Немножко… Сейчас пишу эти строки, а жалости к ним, к старушкам шестидесятых, не убавилось. Эта жалость, видимо, так и останется со мной на всю жизнь…

Деревянные сараи дворов нашего детства

Мало кто вспоминает, что у многих казанцев, кроме коммунальной квартиры, были сараи! Их ещё называли сарайками. В моём дворике на Баумана эти сарайки занимали аж два этажа! Это была своеобразная деревянная постройка, напоминающая двухъярусный теплоход! В нем была деревянная палуба, деревянный борт и деревянные каюты без окон, но с дверями, на которых висели откровенно-мощные замки. Наш сарай располагался на втором этаже. В нём было всегда прохладно. В жаркие ночи мы иногда в нём даже спали. Более того, сарай нас выручал и тогда, когда гостям не хватало места для ночлега. А наш сосед дядя Ваня, который никогда не просыхал от водки, только там и жил. Жил на первом этаже сарая. Его жена тётя Зоя никогда не впускала его домой. Даже зимой он жил в коридоре коммуналки.

Наш сарай, как и все сараи России, был набит всяким барахлом и вещами, которым не досталось места в тесной коммунальной квартире. Вон валяются какие-то старые журналы, висит старое военное драповое пальто отца. Вижу в углу свою детскую коляску цвета сгущённого молока, фотоувеличитель, множество банок. На стене – филармоническая афиша моего папы. Лежат ящики, забитые какими-то вещами, которые могут пригодиться! Кстати, коляска моим родителям больше не пригодилась. Мы с сестрёнкой Гузяль нашу коляску видели в сарае ещё несколько лет.

Когда родители шли в сарай, мы с сестрёнкой обязательно следовали за ними. Несмотря на то что мы были маленькими, в сарае у нас появлялась большая ностальгия по прошлому. Поэтому сестрёнка залезала в коляску и заставляла маму покачать.

Просыпаешься летом в сарае. Солнце пробивается сквозь щели. Наблюдаешь за тем, как эти лучики перемещаются по стене, и ждёшь, когда они скользнут к тебе на одеяло. Вдыхаешь воздух сарая, наполненного опьяняющим запахом дерева! Незабываемые мгновения! Но счастью всегда приходит конец!

Помню, как сносили мой сарай. Он сложился как карточный домик за несколько минут! Это была картина ярче крушения теплохода «Титаник». Помню, как из-под обломков стал вылезать пьяный дядя Ваня! Это был воскресший феникс дворово-бауманского и водочного разлива! Сарай растащили на дрова жители окрестных дворов улицы Баумана и Чернышевского, у которых не было газового отопления.

Старьёвщик на лошади с телегой приехал!..

Лошадь, запряжённая в телегу с болтающимися в разные стороны деревянными колёсами, медленно и величественно входила в казанские дворы. Эту величественность лошадь излучала не только благодаря своей красивой природе, но и эскорту детишек, которые так же медленно шли за ней. В моём дворе увидеть лошадь было не в диковинку, так как каждое раннее утро у парадного входа во двор стояла лошадь Бурка, в телегу которой загружали ящики с вином. Ведь в подвале моего дома были мощные винные склады. Бурка развозила и снабжала вином многие винные магазины центральной части Казани. Часто она стояла на жаре с зашоренными глазами и фыркала, передёргивая кожу вдоль своих торчащих рёбер. Я подходил к ней, и мне так хотелось приоткрыть шоры, чтобы она увидела мир, но мои попытки сделать это были безуспешными. Кучер сразу кричал мне:

– Эй! Не мешай ей! Она думает!

– О чём? – спрашивал я.

– О светлом будущем!

– Это как?

– О коммунизме! Когда будет много бесплатного вина! – кучер громко смеялся, а я грустный уходил от Бурки к себе во двор.

Позднее мы, детишки, узнали, что это не совсем лошадь, когда из неё вышло солидное приложение к её телу.

А сейчас во двор вошла неведомая мне лошадь. Она была более упитанная! Не бурая, почти красная… с отливом! Глаза ей не зашоривали, так как шоры для глаз отсутствовали. Когда я увидел глаза лошади, то восприятие её величественности как-то во мне поубавилось. Я увидел грустные, мутные и усталые глаза! Усыпанный веснушками, рыжий, потный и загорелый старьёвщик тоже был усталым и грустным. Почти засыпал… Зато наш двор вдруг резко ожил! Он наполнился каким-то весёлым шумом и суетой. Оно и понятно, ведь во двор въехал старьёвщик со своей телегой, наполненной игрушками, вещицами и даже с ещё не надутыми воздушными шариками, которые можно будет обменять на ненужную старую одежду или вещи. И действительно, в тележке я разглядел большущий деревянный чемодан с множеством деревянных секторов. В них лежали различные вещи, безделушки и игрушечки: свистульки, резиновые разноцветные шарики, напёрстки, маленькие куколки, пистолетики, пистоны в бумажной пачке, детские совочки и формочки для кулёчков, куски дегтярного мыла, пачки дрожжей, чайной соды и даже чернильные ручки… Подошла тётя Вера со своей душевнобольной доченькой-инвалидом по имени Люба, держа в руках несколько старых рубашек и старое, увесистое, чёрное драповое пальто. Подошла и долго разглядывала содержимое чемодана. Остановилась на свистульках. Это стоило ей одного драпового пальто. Отдала свистульку дочери, которая сразу же взяла её в рот и начала без остановки свистеть. Люба свистела так долго и пронзительно, что мать выхватила эту свистульку у неё изо рта. В ответ Люба так сильно пнула маму, что сразу же схлопотала ответный удар по лицу. Люба часто получала по лицу от своей матери… Из-за испорченного настроения мама Любы обменяла рубашки на воздушные шары и быстро удалилась. Подбежал мой приятель Вовка с каким-то костюмом в руках, отдал его старьёвщику и получил красную металлическую свистульку… да не тут-то было!.. Тут же подбежала Вовкина мама, забрала обратно костюм у старьёвщика, вырвала свистульку изо рта Вовы и врезала ему в подзатыльник, крикнув на весь двор: «Ты что творишь?!»

Уже через полчаса на телеге старьёвщика лежала большая куча старого белья и небольшая кучка старых и изношенных туфель и ботинок. Старьёвщик предложил мне и Вовке прокатиться. Мы забрались на тележку и с гордостью выехали на Баумана. Лошадь настолько быстро поскакала, что мы испугались… а не увезёт ли меня с Вовкой старьёвщик куда-нибудь? Мы закричали, и старьёвщик высадил нас у Никольской церкви, дав каждому по свистульке. Свистя по всему Баумана, мы вернулись во двор, который только недавно выпотрошил все свои тряпки и барахло и остался… со свистульками. И ещё до позднего вечера доносился свист из некоторых коммуналок моего любимого двора.

Наша дворовая собака Альма

Пожалуй, в каждом дворике Казани жила какая-нибудь ничейная собака, которую любил весь двор. Вот и в моём дворе жила собака по кличке Альма. Это была рыжая, хвостатая, с красивыми и выразительными глазами собака, напоминавшая мне лису, у которой на чуточку лишнего отросли лапки. Она никогда тупо и упрямо не лаяла, лишь мудро молчала и всматривалась своими добрыми глазами в жителей коммуналок. Ну разве можно было, встретившись с Альмой глазами, просто пройти мимо… всегда хотелось сразу же её погладить и принести для неё из дома что-нибудь съестное. У неё во дворе был свой уголок. Она уходила спать в коридор одного из домов нашего двора. Там же у неё всегда стояла металлическая миска с супом. Соседи постоянно подливали ей супа. И я тоже, когда выходил во двор с большим куском булки с маслом, посыпанным сверху сахарным песком, отламывал ей немного, и она тут же проглатывала моё угощение. Альма на еду была непривередливая, и даже когда на моей булке не было масла, а блестел лишь мочёный водой сахарный песок, то тоже быстро съедала моё пожертвование. Но больше всего она любила, когда тётя Нюра со второго этажа приносила ей твёрдые кусочки нарезанного сала. И сало как-то по-особенному хрустело в зубах Альмы. Этот хруст меня всегда радовал! А может, я просто радовался удовольствию Альмы и хруст воспринимался мною барабанным гимном счастья!

Альма частенько щенилась, так как к ней во дворик иногда заглядывали поестействовать собаки из других дворов. Она же была красавица и нравилась многим собакам! Как-то во двор забрела некая коротконогая дворняга и её попытки сойтись с Альмой не удались! Росточком не вышла!

Когда Альма щенилась, то рождались почему-то всегда чёрные кутята. Их быстро разбирали взрослые и дети. Никогда не забуду, как на помойке лежали новорождённые кутята, которые были не от Альмы, а от соседской собаки. У щенков Альмы такой судьбы никогда не было.

Альма всегда любила находиться там, где собиралась группа людей. И всегда шла в эти группы: к обувщикам или портным во время обеденного перерыва, или к столярам. Они обдували её табачным дымом, и ей это нравилось! Все смотрели на её женственную красоту, и Альма, как бы чувствуя это… кокетничала.

В один из серых осенних дней я обнаружил во дворе капли крови. Они были везде, по всему двору. Сердце моё сильно забилось, и я стал искать Альму. Искал долго… а когда нашёл её, то не было предела моей радости, что она жива!

Кровь во дворе была от Альмы. Наша всеми любимая собака была ранена собачниками, от которых ей удалось убежать. Рассказывали, что собачники приезжали на отлов собак рано утром. Ни в чём не повинная Альма спала в своём уголке и вдруг резко была разбужена вторжением собачников. В узком коридоре завязалась схватка, и Альме удалось выскочить из коридора через запасной выход.

Альма ещё долго ходила и мазала своим кровотечением наш двор и медленно угасала. Я видел, что она ничего не ест. Миска с супом оставалась нетронутой. В какой-то момент я обнаружил, что Альма исчезла со двора. Исчезла навсегда…

Под одеялом лета

Проснуться тёплым солнечным утром, быстро встать и сразу же выйти в мой дворик на Баумана, как в некое продолжение внутреннего уюта моего дома, почувствовать атмосферу единения дома и двора можно только летом. В остальные времена года это невозможно! Нужно одеваться, чтобы не замёрзнуть. А летом двор и дом накрываются единым тёплым одеялом, и между ними нет резкого перехода. Граница между атмосферой квартиры и улицы как-то размывается и Весь Мир превращается в Единый Общий Дом! Это чувствует дядя Ваня, который спит на улице, на траве палисадника. Спит как всегда с улыбкой на лице. Спит, дорабатывая в своём мозгу молекулы вечерней водки. Иногда просыпается, чтобы промочить водой горло из голубоватой, пол-литровой бутылочки из-под кефира. Бутылочку рядом с ним положила ему жена тётя Вера, та, что тётя Верба, о которой уже рассказывалось. Дядя Ваня красный такой, счастливый! Проспал всю ночь на тёплой траве, на тёплой земле. А земля действительно под вечер хорошо прогревалась. Более того, дядя Ваня всегда знал, куда лучше лечь. Он выбирал место, где меньше было тени, где больше тёплого дыхания земли. Ближе к осени сосед Салих-абый доверял дяде Ване бумажную коробку из-под своего нового телевизора. Салих-абый эту коробку хранил у себя, рядом со своей дверью, а ночью выдавал её дяде Ване. Дядя Ваня расстилал эту бумажную раскладушку с каким-то трепетом ожидания шикарного сна и разваливался на ней. Рядом проходили пьяные мужики-соседи, смотрели на дядю Ваню и завидовали ему! Один из соседей, распив с дядей Ваней бутылку водки, даже пытался как-то прилечь рядом с ним, но дядя Ваня его прогнал, дескать, иди спать домой… с женой! Только дяде Ване было разрешено спать на тёплой, исторической земле старинной Казани. И он этим гордился… и поэтому спал с улыбкой на лице!

Перед сном дядя Ваня смотрел на звёзды. Казанское небо в шестидесятых годах было усыпано множеством звёзд, так как ничто не мешало этому, никакой городской свет. Дядя Ваня долго смотрел своими пьяными глазами на Вселенную, ограниченную казанским куполом неба… и уже никто в этот миг не мог соблазнить его на водку. Если дядя Ваня смотрит на ночное звёздное небо, то собутыльники уже опоздали! Дядя Ваня уже ни за что с ними не выпьет, так как в душу его уже вошло Нечто, не совместимое с водкой.

Ну разве сравнима Вселенная с водкой?!

Лежащий на земле дядя Ваня был живым памятником единения улицы и дома. Своим лежанием он как бы обозначал отсутствие разницы между квартирками, куда уходят люди, и улицей. И многим становилось уютнее в этом мире оттого, что исчезал страх оказаться на улице, без квартиры и места проживания. Дядя Ваня был живой рекламой бомжевой эстетики жизни! И эта реклама срабатывала. В бомжи уходили некоторые мои соседи… особенно летом, но ближе к зиме возвращались. Дядя Ваня бомжом не был. У него была квартира… аж пять квадратных метров, в которой жили шесть человек.

Ближе к осени дядя Ваня перебирался из палисадника к себе в сарай, а уже зимой его жена разрешала лежать ему в коридоре нашей коммуналки. В коридоре было тепло от газовых конфорок. Дядя Ваня лежал, нюхая чужие щи, охраняя сложенную бумажную коробку из-под телевизора, мечтая о лете…

Можно к вам на телевизор?

Да, именно этот вопрос я часто слышал вечером от своих соседей. Помню, как из десяти квартир нашей коммуналки на Баумана телевизор имели только мы. И я гордился этим. Он появился у нас в 1964 году, но по памяти я его помню только с 1965-го, то есть тогда, когда мне было три года. Я увидел в телевизоре какие-то движения непонятного существа и сильно испугался! Уже через несколько лет, когда научился читать, узнал, что наш телевизор именуется «Старт-3».

Ещё помню многих наших соседей, сидящих у нас дома на своих собственных стульях. Иногда я засыпал на стуле, а мой диван был занят зрителями и меня уносили спать в чужую квартиру. Соседи смотрели «Голубой огонёк» с космонавтами, одетыми в военную форму… и почему-то без скафандров…

Немного повзрослев, смотрел КВН. Ничего не понимал, но смотрел. Помню лысого дяденьку, ведущего «Клуб кинопутешественников». Помню молодого и энергичного диктора татарского телевидения Рустама Набиуллина. Не забуду, как весь двор смотрел фильм «Весёлые ребята». Врезалась в память картинка, когда диктор сказала о гибели космонавта Комарова. Потом во дворе то и дело повторяли: «Полёт идёт нормально! Спускаемся хорошо! Самочувствие отличное!.. Открыли люк, а все мёртвые!»

Помню, как спросил папу о том, идёт ли сейчас где-нибудь война. И папа ответил, что она началась во Вьетнаме. А уже через некоторое время отец подвёл меня к телевизору, дескать, вот эта война! Возникли первые страхи от американцев, но они через несколько лет были сняты посещением выставки «Исследования и разработки США», проходившей рядом с Центральным стадионом.

Ещё помню, как все школьники нашего двора, которые ходили в хор школы № 1, что на Булаке, бежали смотреть себя по телевизору. Я узнавал многих на телеэкране и показывал пальцем. Хором дирижировал наш учитель пения Герман Георгиевич. Это был низкорослый, хромой на одну ногу мужчина с сочным, певческим баритоном и «ёжиком» на голове… Очень талантливый и известный музыкант нашего города! Живое профессиональное пение я услышал впервые именно от него.

Себя же по телевизору я увидел лишь только в седьмом классе. Это была лаборатория телевидения КАИ. Удивился! Как будто заново познакомился с собой! Всё-таки зеркало показывает нечто иное… Нет, телевизор – это не зеркало! Это окно нашей жизни! И увидеть себя в окне – это нечто иное, чем увидеть себя в зеркале.

Если бы мне, пятилетнему мальчику, сказали тогда, что моя жизнь будет связана с тем, что мне придётся бывать в этом окне, то я бы сильно удивился…

Нет уже моих соседей тёти Розы, нет дяди Миши, нет тёти Кати, нет уже и Мухаммада-абый, но их вежливый и добрый вопрос: «Можно к вам на телевизор?» всегда будет звучать во мне!

Казанские короли деревянных самокатов

В моём дворике на Баумана никто не имел велосипедов. Помню только, как к моему однокласснику Саше должна была приехать мама из далёкого северного Архангельска. И весь наш двор знал, что мама купит Сашке двухколёсный велосипед. Сашку воспитывала бабуля, так как его мама вышла замуж за дядю Геру и уехала на Север. Этот дядя Гера и обещал Сашке купить велосипед… и не какой-нибудь «Ветерок», а «Школьник». Я знал, что такой велосипед дорогой и стоит аж двадцать девять рублей и восемьдесят копеек! Таких денег в нашем дворе мало у кого водилось для подобного подарка. Зато у многих мальчиков были деревянные самокаты на больших железных подшипниках. Поэтому они были уже не мальчики, а пацаны! Пусть мальчики катаются на своих дорогих и тихих «Школьниках», а пацаны будут кататься на громких деревянных самокатах! И действительно, эти самокаты громко гудели по Чернышевского, когда катились вниз к Булаку. Это был особый звук. Это был звук взаимодействия металла единственного в СССР Московского подшипникового завода и казанского асфальта! Это был звук демонстрации пацаном своей силы и власти над прохожими улиц Баумана и Чернышевского. Самокат шумел настолько громко, что на другом конце Баумана можно было его услышать! А если двигалась группа пацанов на таких деревянных самокатах, то это уже был музыкальный квинтет или квартет металла и асфальта! Это было так величественно! Это была особая музыка… моего детства!

Казалось бы, деревянный самокат был прост! Две досочки и два подшипника! И папа обещал мне его сколотить! Но у нас не было подшипников. А где их взять? А другие папы и мамы откуда-то доставали подшипники. Поэтому мне оставалось только завидовать пацанам с деревянно-подшипниковыми самокатами… А тут ещё Сашка, которому купили настоящий велосипед.

Сашка вышел во двор со своим новым велосипедом. Пацаны нашего двора окружили его со своими деревянными самокатами. Была пауза… зависти. Потом вздохи… тоже зависти… и пацаны пошли кататься на Баумана. Сашка остался один со своим велосипедом. Он не выглядел королём. Катался один… И порой я видел в его глазах зависть к королям деревянных самокатов…

У окна

Я всегда завидовал соседям по коммуналке, жившим этажом выше, не говоря уже о тех, которые жили аж на третьем этаже! Как-то поднялся к Витьке с третьего этажа, чтобы позвать его погулять во дворе. Он сидел за большим круглым столом и чайной ложкой уплетал сгущённое молоко, запивая его водой из большого гранёного стакана. Точно так же, как Игорь со второго этажа. Правда, Игорь не впускал меня к себе домой, но зато подходил к порогу квартиры с банкой сгущёнки. Он давал мне её немного попробовать… Витька же, наоборот, заводил меня в комнату, сажал рядом с собой за стол и начинал наслаждаться не только сгущёнкой, но и тем, как я завидно смотрю на то, как он её пожирает. Прежде чем запустить сгущёнку в рот, Витька разглядывал это сладкое молочное чудо, сопровождая вздохами предвкушения. Затем, когда сгущёнка оказывалась во рту, Витька начинал ойкать, воспевая тем самым пожираемое. Надеяться на то, что он сжалится и угостит меня, было бесполезно! Поэтому я отходил от стола к окну и наслаждался видами своего родного города. Смотрел на купола Никольской церкви, на Спасскую башню, на гостиницу «Казань», на казанское небо. Ведь из своей коммуналки, с первого этажа, окна которой выходили во двор, я видел только часть двора, часть дома напротив и маленький кусочек неба. У Витьки же неба было много, но он его почему-то не видел, а смотрел только на свою сгущёнку.

Позднее, уже учась в первом классе, я сделал для себя открытие, что первый этаж, на котором я жил, ещё не самый низ Казани. Оказывается, по улице Чернышевского многие живут в подвальных этажах. Там жил мой одноклассник Валерка. Он сгущёнку с водой не ел, но любил хрустеть кукурузными палочками, предварительно макая их в молоко. Это были необыкновенные кукурузные палочки, щедро сдобренные сахарной пудрой, и целая мощная пачка стоила всего-то двадцать восемь копеек, в отличие от банки сгущёнки за шестьдесят одну копейку. И Валерка был щедрым! Мы подолгу ели эти чудные палочки, макая их в молоко. Валерка ставил всегда тарелку с молоком на подоконнике, вытаскивал из шкафа пачку кукурузных палочек, оставленных ему мамой. Мы смотрели в окно и молча хрустели.

Квартира Валерки располагалась на подвальном этаже дома. Окна выходили на Чернышевского. Хотя какая разница, на какую улицу выходили окна Валерки? Ведь в них были видны только стопы прохожих. Только летающая обувь казанцев! Вот у одноклассницы Ленки, которая тоже жила на подвальном этаже, в окне были видны ноги, аж до коленок! А у Валерки в окне летали только стопы, заправленные в различную обувь. И каких только ботинок, сапог и туфлей мы не видели с Валеркой под хруст и таяние во рту кукурузных палочек! Эти полёты обуви в окне до сих пор в моей памяти.

Валерка мог по обуви, смотря в своё окно, определять, кто из прохожих из его двора, а кто чужак. «Тётя Галя прошла, дядя Наиль пьяный идёт… ой, мама сейчас придёт», – комментировал Валерка. И действительно, через некоторое время приходила мама Валерки, а значит, мне нужно было покидать это чудесное окно с летающими в нём стопами жителей моего родного города…

О том, как Снежная королева посещала мой дворик

Как-то зимним вечером мама читала мне сказку Андерсена «Снежная королева». И вдруг начался нервирующий вой зимнего ветра, сильно давящего на оконные рамы. Мама прекратила читать и подошла к подоконнику для того, чтобы проверить, насколько хорошо задвинуты шпингалеты и утеплены окна нашей квартиры. Я испугался и спросил у мамы: «Не Снежная ли королева это так протяжно воет?» Ведь вой больше был похож на стон какой-то женщины, чем мужчины. Мама успокоила меня и перестала читать сказку, чтобы я не зарывался в своём страхе. Но было поздно! Я уже весь горел в азарте узнать, чем закончится эта сказка и просил маму продолжать чтение! Мама читала дальше, а я в это время подходил к окну и вглядывался в него, зная, что, согласно сказке, Снежная королева заглядывает в окна к некоторым мальчикам. Я хотел увидеть эту Снежную королеву. Страх, конечно, был, но любопытство побеждало! И я подолгу стоял у окна и всматривался в него, чтобы увидеть существо, которое так воет! Мама же не говорила мне, чтобы я отошёл от окна, а значит, ничего страшного нет! Я знал, что за окном находится наш цветочный сад, засыпанный снегом. Ведь всего лишь несколько недель назад мы с мамой собирали в этом саду осенне-жёлтый гербарий для детсадовского задания. Кроме того, в ночное окно я видел промёрзшую родную рябинушку. Она качалась на сильном ветру. Гибкая была, а значит, живучая. И всё-таки вой упрямо не прекращался, как бы доказывая, что не стоит Его так игнорировать! Раз вой есть, значит, воет Кто-то. Кто же это? Ветер же сам по себе выть не может! Его же кто-то выдувает из Себя?! Если не Снежная королева, то Кто? Уверен, что если спросить у моих читателей, откуда берётся Ветер, то большинство не смогут ответить, Кто или Что его выдувает. Поэтому я стоял и вслушивался в этот вой. Я узнал, что к Виталию из соседнего дома вой вечером вообще не приходил! А ко мне приходил! А в сказке Андерсена сказано, что Снежная королева приходила лишь к некоторым мальчикам. Значит, она выбрала меня, а не Виталия? Утром я узнал, что и у Сашки тоже не было воя! Я ходил в соседние дворы на Баумана и спрашивал о вое у других мальчиков. Никто из них в прошлый вечер ничего не слышал. А вот одна девочка слышала. Она тоже читала сказку «Снежная королева» и сказала, что у неё есть брат, который старше её на один год, дескать, может быть, к нему прилетала Снежная королева и завывала, ведь он стал таким злым, непослушным и упрямым. Она была уверена, что ему льдинка в глаз попала. А глаза ведь это часть нашей души. Значит, льдинка попала в душу её брата. Девочка мне сказала, что скоро растопит эту льдинку и брат будет обязательно хорошим! Более того, она была уверена, что есть такие волшебные слова, которые могут растопить холод и лёд в душе человека! Эти слова ей обещал дать дяденька в чёрной рясе, который работал в Никольской церкви, располагавшейся напротив девочкиного дворика.