Йемен. Земля ушедших в легенды именитых царств и народов Древнего мира

Ма’риб, столица блистательного царства Сабейского, сообщает Абу-л-Фида’, – это древний город Саба’. Назван так по имени своего основателя – Саба’, сына Йашджуба, отцом которого был Й’араб, сын Кахтана (31).

Интересные заметки о землях Йемена принадлежат перу великого арабского купца-путешественника и географа Ибн Баттуты (1304–1377). Во время своего 25-летнего странствования (1325–1350) он побывал в Сирии и в Персии, в Индии и на Цейлоне, в Африке и в Аравии, на Руси и в Золотой Орде. Находясь в землях Йемена (1328), познакомился с «чудесами», то есть с достопримечательностями, городов Сана’а’ и Таиз, Аден и Моха. Тогдашний Таиз, город, в его описании, удивительный по архитектуре и живописный по месту расположения, он называл в своих воспоминаниях одним из красивейших мест Востока. Тепло отзывался о гостеприимном правителе Йемена, Султане Нур ад-Дине, который подарил ему – в знак благодарности за рассказы о «странах и диковинах мира» – лошадь чистокровной арабской породы. Посетил Ибн Баттута и Зафар, где лицезрел «великолепную растительность». Упомянул, в частности, о произраставшем там растении, листья которого любили жевать местные жители (речь идет о кате).

Передвигаясь из Джидды в Южную Аравию, Ибн Баттута шел по Красному морю на джалабе (тип местного парусного судна). Отметил наличие в этом море множества подводных рифов. Старший на корабле, ар-руббан (капитан-лоцман), как вспоминал путешественник, неотлучно находился на носу судна и указывал «моряку у руля» на «подводные камни», то есть на рифы в речи арабов-море-ходов, появлявшиеся, то и дело, на пути следования судна.

Посылал с разведывательной миссией в Йемен, в «колыбель арабов», свое доверенное лицо, доминиканца Гийома Адама, Папа Римский Иоанн III. Известно, что папский легат десять лет прожил в Адене (1313–1324) и девять месяцев провел у христиан на острове Сокотра. Несколько раз посещал Абиссинию. Часто и подолгу гостил у купцов Ормуза. Был хорошо осведомлен о правителях йеменских княжеств, крупнейших рынках и богатейших коммерсантах края, владельцах судов и мореходах, «королях торговли жемчугом», благовониями и ароматами. Раздобыл у йеменских лоцманов и скопировал карты морских маршрутов в Восточную Африку. По возвращении на родину жил при папском дворе. Числился тайным советником Ватикана «по вопросам персов и аравийцев».

В XV веке, во время своего 25-летнего путешествия по странам Востока (1419–1444), Аден и Сокотру, посетил венецианский купец Николо Конти. Он хорошо знал арабский и персидский языки. Принял, проживая на Востоке, ислам. Возвратившись на родину, ездил в Ватикан – за отпущением грехов. Святой отец, к которому купец обратился с этой просьбой, очень любил напитки с корицей. Узнав, что Николо хорошо осведомлен о местах сбора корицы, и что ему известно, через какие порты в Южной Аравии корица поступает на рынки Европы, грехи негоцианту-путешественнику отпустил. При этом взял с Николы слово, что он продиктует свои путевые наблюдения, и как можно полно, Джанфренческо Поджо Браччиоли-ни, секретарю папы Евгения IV. Так и появились на свет рассказы Конти о его увлекательном путешествии на Восток («Четыре книги истории об изменчивости судьбы»).

Яркие воспоминания о Йемене XVI столетия оставил Лодовико ди Вартема (ум. 1517), итальянский путешественник-авантюрист. Делясь впечатлениями об «Аравии Счастливой», ди Вартема рассказывает о пышной охране султана Адена, «состоявшей из абиссинцев»; о «сумасшедшем сыне» правителя Сана’а’, «питавшегося человеческим мясом»; и о султане Эль-Макраны, в «дворцовой сокровищнице которого хранилось столько золота, что перевезти его смогли бы только сто верблюдов». Описывает Таиз, Забид и Дамар, древние города Йемена, с их неповторимым колоритом улиц, строений и рынков. Отмечает, что Сана’а’ «изобиловала садами и виноградниками» и была защищена мощными стенами; что в Таизе «в избытке» делали розовую воду; что Забид славился своими сладостями и пряностями. Повествует ди Вартема и о торговле аравийским жемчугом на рынках Прибрежного Йемена, товаром, по его выражению, «повсюду в мире чрезвычайно востребованном».

Ведя речь об Адене, где он побывал в 1503 г., ди Вартема упоминает, в частности, о «весь день не спадавшей там страшной жаре», вынуждавшей жителей города ходить на рынок исключительно по вечерам, после захода солнца. Сообщает о практиковавшемся в Адене, довольно оригинальном, на его взгляд, способе взимания таможенных и портовых сборов с торговцев и судовладельцев. Как только судно заходило в порт и бросало якорь, пишет он, на него сразу же наведывались офицеры таможенной службы султана. «Внимательно ознакомившись со списком товаров и осведомившись о численности экипажа», снимали парус и руль, дабы судно не вышло в море, «не сделав надлежащие платежи в казну султана» (32).

В Адене Лодовико чуть было не казнили, заподозрив в нем лазутчика-чужеземца. Смерти удалось избежать чудом, – благодаря содействию жены султана, опекавшей Лодовико и доставшей ему пропуск на выход из тюрьмы в город, чем он и не преминул воспользоваться.

Благодаря путевым заметкам ди Вартемы, сохранились сведения о так называемых йеменских мамлюках, гвардейцах личной охраны владык княжеств Южного Йемена, формировавшихся в основном из эфиопов. Покупали их на невольничьих рынках, в возрасте восьми лет. Обучали военному ремеслу, в том числе верховой езде на верблюдах и лошадях, стрельбе из лука и искусству рукопашного боя. Отличная военная подготовка, отменное для тех времен содержание и разного рода привилегии, которыми пользовались гвардейцы, делали их надежной защитой и опорой местных правителей.

Интересные воспоминания о Йемене XVIII столетия принадлежат перу Карстена Нибура (1723–1815), великого исследователя «колыбели арабов». Немецкий ученый, состоявший на датской службе, математик по образованию, он оставил яркий след в истории открытия Йемена как путешественник и картограф, как автор первого географического описания Йемена и первой карты восточной части Красного моря. Аравийская научная экспедиция, которую возглавлял К. Нибур, проходила под патронажем короля Дании Фердинанда V. Ее маршрут пролегал из Джидды по Красному морю к побережью Тихамы. Оттуда, через Бейт-эль-Факих, центр племени ал-зараник, и Ходейду, путешественники направились в Таиз. Не имея разрешения на проезд в г. Сана’а’, К. Нибур и его команда вынуждены были проследовать в Моху. Дождавшись там позволения посетить Сана’а’, они через Таиз и Дамар прибыли, наконец, в этот древний, окутанный легендами город (на данном отрезке пути умерли два члена экспедиции). После недолгого пребывания в Сана’а’ группа К. Нибура возвратилась в Моху. И оттуда, после 10 месяцев нахождения в Йемене, отбыла в Бомбей. По пути следования скончались еще два участника экспедиции; в живых остался только К. Нибур.

В Джидде, где началась аравийская экспедиция группы К. Нибура, исследователи провели шесть недель. Затем по Красному морю добрались до побережья Йемена. Губернатор того места, где они высадились, встретил их приветливо. Слух об «искусном врачевателе» экспедиции, оказывавшем к тому же бесплатные медицинские услуги, быстро разнесся по всей округе. Сам губернатор, раб в прошлом, освобожденный из неволи имамом и пожалованный саном, обратился к врачу с просьбой уделить ему один день.

И тут произошел курьезный случай. В назначенный день и час к дому врача подвели лошадь. Члены экспедиции решили, что подали ее для того, чтобы с почетом доставить доктора во дворец губернатора. Оказалось, однако, что лошадь, стоявшая у ворот дома, и была «пациентом». Губернатор полагал, что раз врач лечит людей, то с болезнью его любимой лошади справится и подавно. Выручил прибывший вместе с экспедицией слуга-швед. У себя на родине он одно время работал на конюшнях, и, как выяснилось, был неплохим ветеринаром-самоучкой. И лошадь, благодаря его стараниям, поправилась (32*).

20 февраля 1763 г. экспедиция выдвинулась в Бейт-эль-Факих, что неподалеку от «кофейных гор» Йемена. Во время перехода через Тихаму участники экспедиции останавливались на отдых в «кофейных домах». Находясь в Бейт-эль-Факихе, где экспедицию радушно принял один местный торговец и даже снял для них дом, К. Нибур совершил поездки в портовый город Эль-Худайду (Ходейду) и в древний Забид, один из блистательных «центров знаний» Аравии прошлого, известный своими богословами и знаменитым на весь Восток мусульманским университетом. В Забиде, основанном ок. 820 г., насчитывалось тогда более 200 мечетей и множество коранических школ. Жил там и работал одно время видный филолог Мухаммад ал-Хусейни ал-Муртада аз-Зубейди (1732–1791), автор знаменитого словаря «Тадж ал-‘арус» («Венец невесты»).

Делясь впечатлениями о плантациях знаменитого йеменского кофе, разбитых в форме террас на горах неподалеку от Бейт-эль-Факиха, К. Нибур отмечал, что в то время, когда он там находился, кофейные кусты цвели; и аромат, шедший от них, витал по склонам гор. Плантации кофе йеменцы орошали дождевыми водами. Собирали их в огромные каменные резервуары, обустроенные на вершинах гор.

Повествуя о жителях тех мест, К. Нибур рассказывал, что женщины-йеменки в горах пользовались большей свободой, чем в населенных пунктах, располагавшихся в долинах. С чужеземцами, к примеру, разговаривали открыто и свободно, и лиц своих не скрывали. Поскольку воздух в горах становился по ночам прохладным, то спали йеменцы-горцы, по его словам, в плотных полотняных мешках, укрывшись в них с головой; и «дыханием своим согревали тела».

Подробно описав «Аравию кофейную» и другие земли Йемена, К. Нибур поведал о легендарной Мохе, некогда мировой «столице кофе». Поделился впечатлениями о Таизе, городе, по его выражению, «красивом и знатном», обнесенном стеной, высотой от 16 до 30 футов, с башнями по углам. Склоны гор, лежавших вокруг Таиза, замечает К. Нибур, были покрыты «густой и пышной растительностью». Там «паслись лани и гнездились певчие птицы». Йеменцы полагали, что на горах, что окружали Таиз, произрастали все виды растений и деревьев, которые можно было встретить на земле.

Рассказал К. Нибур в своих заметках и о располагавшейся в Таизе гробнице Исма’ила Малика, одного из легендарных эмиров Таиза, прославившегося щедростью и гостеприимством. Согласно преданию, слышанному К. Нибуром от таизцев, двое нищих остановились однажды у ворот дворца, где жил в свое время Исма’ил Малик, и попросили милостыню. Но почему-то только один из них «удостоился щедрот правителя». Тогда другой нищий, не облагодетельствованный эмиром, проследовал к гробнице Исма’ила Малика. Войдя в храм, где она располагалась, и, приблизившись к гробнице, воззвал о помощи. И тогда гробница вдруг открылась, и из нее показалась рука с зажатым в ней письмом. В нем говорилось о том, как сообщил нищему, прочтя письмо, настоятель храма, что подателю письма сего надлежит выплатить сто золотых монет. Эмир, правивший в то время Таизом, один из потомков Исма’ила Малика, внимательно ознакомился с текстом переданного ему «чудного письма». Подтвердил, что писано оно, судя по почерку, действительно, его великим предком. Более того, скреплено личной печатью Исма’ила Малика. Поэтому сто монет нищему страннику велел тотчас же выдать. Но тут же распорядился оградить гробницу стеной, – дабы не искушать других нищих поступать так же (33).

О Дамаре, где К. Нибур побывал по пути в Сана’а’, он отзывался как о городе «крупном и богатом», где разводили одних из лучших в Южной Аравии лошадей чистой арабской породы. К иноземцам жители Дамара относились, по его словам, настороженно. И причиной тому – наличие рядом с городом шахты по добыче серы и горы с обнаруженными в ней богатыми залежами сердолика (популярный на Арабском Востоке камень, использовавшийся ювелирами для изготовления талисманов-оберегов).

Прибыв в Сана’а’, К. Нибур и члены его экспедиции два дня дожидались разрешения на то, чтобы войти в город. Разместившись под навесом, прямо у въездных ворот, наблюдали за торговыми караванами, приходившими из Наджрана и Адена. Город Сана’а’, сообщает К. Нибур, лежит у подножья горы, на вершине которой видны развалины замка, возведенного, по преданиям, чуть ли ни самим Симом, сыном Ноя. Город застроен пестрыми многоэтажными домами, высотой свыше 30 метров, и роскошными дворцами; богат садами. Вода в них поступает из расположенных в горах дождевых водосборников, по проложенным под землей водоводам. Имеются общественные бани (числом двенадцать). В округе много виноградников (К. Нибур насчитал 20 сортов винограда).

Немалый интерес представляют заметки К. Нибура о встрече их группы с имамом Йемена. Проходила она, рассказывает путешественник, в огромном зале, посреди которого находился бассейн с фонтанами, выбрасывавшими воду на высоту 14 футов (более четырех метров). Имам восседал на троне, с подобранными под себя, «на восточный манер», ногами. Его халат, светло-зеленого цвета и с широкими рукавами, был прошит по обеим сторонам груди золотым галуном. Голову венчал огромный белый тюрбан. Возле трона, по правую руку от имама, сидели его сыновья, а по левую – братья. Скамью у ступеней трона занимал визирь (высший сановник).

Путешественнику дозволено было приблизиться к имаму и поцеловать его руку; притом как тыльную сторону, так и ладонь. Касаться губами ладони владыки, как объяснили потом К. Нибуру, чужеземцам разрешалось нечасто. Это считалось знаком-проявлением особого внимания со стороны правителя к человеку, с которым он встречался. Действие сие сопровождалось громким возгласом церемониймейстера: «Господь, храни имама!». Вслед за ним слова эти тут же повторили и все присутствовавшие на встрече лица из числа подданных имама.

По окончании встречи каждому члену экспедиции имам вручил в подарок по маленькому кошельку с 99 монетами; на некоторых из них имелось изображение короны. Перед отъездом путешественников из города имам сделал им еще один подарок – одарил каждого комплектом дорогой национальной одежды. Кроме того, К. Нибуру передали письмо имама, адресованное шейху портового города Моха, с указанием выплатить заморским гостям по 200 монет – в качестве «прощального гостинца» владыки.

Одной из самых запоминающихся сцен повседневной жизни г. Сана’а’ Карстен Нибур называет пятничные посещения имамом соборной мечети города. В 1763 г. он наблюдал за церемониалом возвращения имама из мечети во дворец после пятничной молитвы. В своем «Описании Аравии» отмечал, что подобного зрелища он никогда и нигде прежде не видывал. Имама, облаченного в парадные одежды, сопровождала огромная свита. Она включала в себя всех принцев, не менее 600 знатных и богатых людей города, а также военных и гражданских чиновников городской администрации. По обеим сторонам имама, «справа и слева от него», шли «богато убранные гвардейцы». На верхушках древков знамен, которые они держали в руках, имелись небольшие деревянные сундучки. В них, как поведали К. Нибуру горожане, хранились амулеты, обладавшие силой даровать имаму, во что он свято верил, силу и богатство, процветание и непобедимость. Позади имама и принцев следовали слуги с огромными раскрытыми зонтами, защищавшими членов королевского семейства от солнца. По бокам пышной процессии и сзади нее двигались всадники, «беспрестанно паля из ружей в воздух».

Гарем имама, к слову, насчитывал 400 абиссинских наложниц; дворцовая охрана состояла из 300 гвардейцев.

Йемен тех лет, пишет К. Нибур, представлял собой пеструю мозаику восточных княжеств, этакий музей под открытым небом с хранящимся в нем богатым собранием оригинальных по форме и неповторимых по красоте архитектурных творений одного из древнейших на земле народов.

Поведал К. Нибур и о «многочисленной еврейской колонии» в Йемене. Рассказал о «двухтысячной еврейской коммуне» в г. Сана’а’, представленной в основном золотых и серебряных дел мастерами. Проживая к тому времени в Йемене на протяжении уже более двух тысяч лет, евреи, свидетельствует К. Нибур, «твердо держались своей веры». Одним из центров еврейской оседлости в Йемене, говорит он, был тогда город Танаим, что в княжестве Хаулан.

Повествуя о евреях Йемена, К. Нибур упомянул и том, что иудеям, проживавшим в Мохе, славившимся, кстати, своими золотых дел мастерами, не дозволялось носить тюрбан, то есть чалму, иметь при себе оружие и ездить верхом. Вместе с тем, пишет он, в еврейском квартале Мохи открыто действовала синагога (34).

Рассказал К. Нибур и о «замечательном обычае йеменцев», какого, по его выражению, «было не найти» ни у одного из европейских народов, – о готовности помочь иностранцам, изъявлявшим желание выучить язык арабов, «язык Адама и Хаввы» (Евы). При этом йеменцы, замечает К. Нибур, никогда не насмехались над тем, как чужеземцы разговаривали на местном языке, зачастую коверкая слова и корежа речь арабов. Напротив, всячески поощряли их стремление к тому, чтобы «познать» язык арабов, и с его помощью понять их обычаи и нравы.

Тепло отзывается К. Нибур о гостеприимстве йеменцев и «высоко чтимой ими в чужестранцах» искренности. Передвигаться по их стране, говорит К. Нибур, по крайней мере, по землям, «контролируемым имамом санским», можно было «также свободно и столь же безопасно, как и по Европе». К иностранцам, «представителям народов чужих земель», как их называли йеменцы, с «миром странствовавших» по их краям, они относились подчеркнуто учтиво.

К. Нибур с головой погрузился в повседневную жизнь йеменцев, в их быт и культуру. Его «Описание Аравии» представляет собой интереснейший калейдоскоп сведений о городах и рынках Аравии, обычаях и нравах жителей «Острова арабов», в том числе Йемена. Шейхов племен этих земель К. Нибур справедливо величает «истинными властелинами». Владения их, отмечает он, были закрыты только для тех, «кто являлся к ним с дурными намерениями». Тех же, кто приходил к ним с миром, для того, чтобы поторговать или «поделиться знаниями», они привечали и принимали сердечно. Именно так, по словам К. Нибура, обошелся с ним и с членами его группы имам Йемена. Властвовал он в землях своих «по уму и по совести». Бразды правления держал в руках крепко. Изображение его лица, по воспоминаниям К. Нибура, с указанием носимого им титула – имама, повелителя мусульман Йемена, – имелось на нескольких ходивших тогда в стране серебряных монетах.

«Описание Аравии» – это увлекательное путешествие в Моху и Бейт-эль-Факих, некогда кофейные центры мира, с их неповторимым колоритом и ароматом кофейных ярмарок и базаров. Это – познавательная историко-этнографическая экскурсия в давно ушедший в легенды древний город ‘Азал, на месте которого возник впоследствии г. Сана’а’.

На страницах записок К. Нибура о Йемене, посвященных истории этой страны, есть интересное упоминание о происхождении титула древних йеменских правителей – Тубба. Носили его, будто бы, только те из них, родословная которых восходила к принцу, рожденному в Самарканде.

В племенах Йемена бытует предание, что один из могущественных владык Древнего Йемена дошел с войском своим до стен нынешнего Самарканда, овладел стоявшим там укрепленным поселением, отстроил на его месте город и «приобрел потомство». И когда наследник его, рожденный в Самарканде, возвратился на родину отца, в Йемен, и «установил там власть свою», то стал величать себя Тубба] то есть тем, кто «вершит закон и порядок». Правил он по уму, трезво и мудро. И народ нарек его «фараоном йеменским» (35).

Весомое место в списке исследователей-портретистов Йемена принадлежит Ульриху Гаспару Зеетцену (1767–1811), всемирно известному немецкому путешественнику-ориенталисту. Он видел и описал «Моху кофейную», «Ходейду корабельную», «Аден торговый» и «Сана’а’ дворцовый» (36). Передвигался У. Зеетцен по Аравии, выдавая себя за мусульманина-паломника, Хаджи Мусу ал-Ха-кима. Делясь впечатлениями о Бейт-эль-Факихе, куда купцы со всех сторон света съезжались в прошлом для закупок «бобов Моха» (кофейных зерен), путешественник констатирует, что ко времени его появления в этом городе, он уже утратил свою былую славу, и предстал перед его взором «страшно разрушенным». В Забиде, одном из крупных некогда центров просвещения Аравии, хотя и «лишившегося своего былого великолепия», но все еще известного своими «мужами учеными», он присутствовал на диспутах богословов в местном мусульманском университете.

По пути следования из Сана’а’ в Аден Зеетцен побывал в Зафаре, столице древнего Химйаритского царства, где обнаружил и скопировал древние надписи. При содействии купцов, закупавших кофе в Мохе, переслал их в Европу. Зеетцен обладал феноменальным чутьем исследователя-первооткрывателя, исключительной памятью и талантом рассказчика. Древнейшая на земле письменность, химйаритская, окутанная паутиной времени, дошла до нас благодаря любознательности, усилиям и отваге Ульриха Гаспара Зеетцена, состоявшего, к слову, на русской службе, в звании «conseiller cTamassede». Его путешествие в Аравию субсидировал Александр I, император России.

Величайший исследователь-портретист Йемена ушел из жизни трагически – погиб по пути из Мохи в Сана’а’ (сентябрь 1811 г.). Был убит в двух переходах от Мохи. Как это произошло, незнамо-неведомо точно и поныне. К смерти его был причастен то ли правитель одного из существовавших тогда на территории Йемена княжеств, то ли сам имам, верховный властелин Йемена. Драгоценности, найденные, будто бы, Зеетценом в Ма’рибе, как гласила людская молва, в багаже путешественника не обнаружили. Но вот путевые заметки его бесследно исчезли (37).

Интересная информация о Йемене содержится в очерках Поля-Эмиля Ботта (1802–1870), известного французского путешественника, дипломата и археолога. Высадившись на берег в Ходейде (сентябрь 1836 г.), он проследовал через Тихаму в Таиз. «Знакомство с одним из шейхов местных племен», как отмечал Ботта, позволило ему не только быстро и беспрепятственно передвигаться по тамошним землям, но и обстоятельно познакомиться с гаванями Аравийского побережья Красного моря. В своем «Описании Аравии», изданном в Париже в 1844 г., он одним из первых, пожалуй, путешественников-европейцев, поведал миру о кате, легком наркотическом растении. Упомянул, конечно же, и о йеменском кофе.

Первые ветви с листьями ката обрывают с посаженных в тех местах кустарников, сообщает Ботта, только через три года. «Продают пучками». Сбор этот именуют «катом перволетним» или «катом ранним». Он считается у йеменцев «низшим», то есть худшим по качеству. На следующий год, когда ветви кустарника дают новые побеги, их опять срезают, но вот пускают в продажу под маркой «кат ас-сани» («кат двухлетний»). Это уже – высший сорт. После снятия второго урожая листья кустарника в течение трех последующих лет не обрывают. Затем все повторяется сначала.

Кат в Йемене – товар повышенного внутреннего спроса. Торговля им – намного выгоднее, чем сделки с кофе. Обычай жителей тех мест требует, чтобы хозяин жилища непременно «угощал катом тех, кто его навещает». Самый лучший и ценный кат выращивают в Йемене на склонах горы Сибур, близ Таиза. Оттуда его вывозят в Ходейду и в Сана’а’ – пучками, завернутыми в траву, чтобы «уберечь свежесть», как выражаются йеменцы.

Дома свои, походившие на крепости, жители йеменских гор строили так, рассказывает Ботта, что «проникнуть в них можно было только через подвалы и подземные проходы». По своему внешнему виду жители гор, с его слов, разительно отличались от обитателей побережья. Население Горного Йемена было «белоликим», а женщины – «поразительно красивыми». И в этом легко можно было убедиться, так как лиц своих они не скрывали. Говорили горцы на чистом арабском языке. В Тихаме же, где коренное население, по наблюдениям Ботта, «перемешалось с африканцами», теми же абиссинцами и сомалийцами, язык их настолько наполнился заимствованиями, что его не понимали, порой, даже сами йеменцы (38).

Поль-Эмиль Ботта служил французским консулом в Александрии (1836) и в Мосуле (1842), занимал должность дипломатического представителя в Иерусалиме и в Триполи. Много путешествовал. Прославился исследованиями давно ушедших в легенды блистательных царств Месопотамии. Оставил заметный след в археологии: обнаружил развалины дворца ассирийского царя-воителя Саргона II (722–705 до н. э.).

Из донесений французских и английских дипломатов известно, что к началу XX столетия в Мохе, некогда крупном морском порте Красноморского побережья Аравии, который европейские купцы и мореплаватели, по словам Ботта, называли «воротами Аравии кофейной», насчитывалось уже «не более 20 выживших во времени каменных домов». Самый красивый из них принадлежал господину Бенцони, итальянскому консулу. Сохранились цитадель с десятью старыми пушками, да знаменитый маяк в море, «похожий по форме на минарет, с 280 ведущими наверх ступенями».

Что касается вывоза кофе, то объемы его резко сократились уже к концу XIX столетия. В 1884 г., к примеру, он составил всего лишь 80 тыс. фунтов стерлингов (39).