Рехан. Цена предательства

Летеха, вытянув длинные ноги, развалился в кожаном начальничьем кресле и неторопливо прихлебывал кофе, держа автомат на коленях. Вид у него был чрезвычайно довольный.

– Мороз, завязывай палить бестолку! – покрикивал он на деда, – оглохнуть можно. Не видишь, что ли, у меня – ланч!

– Так точно, то-а-ищ старший лейтенант! – орал в ответ Морозов, стрелял еще разок и уходил вниз к своим корешам, Пасечникову, Замку, Старшине и другим, пообсуждать события дня, виды на ближайшее будущее да просто покурить.

Андрюха Васильев притащил откуда-то Пашке литровую банку яблочного компота. Какое блаженство, наконец-то! Он опрокинул ее в себя, давая иссушенным внутренностям напиться. Банка кончилась непозволительно быстро, а пить захотелось еще больше.

Начало быстро темнеть. Снайпера сменили оптику на ночную, сержанты достали свои «вороны» – бинокли ночного видения. Всем уже давно было ясно, что подмоги до утра ждать неоткуда и провести ночь без сна придется на этом заводе. И хорошо еще, если завтра эта помощь придет.

Старшина плюхнулся на диванчик в углу комнаты и расслабленно проговорил:

– Пашков, не стреляй впустую, не надо, – зевнул своей бегемотовой пастью и добавил, – а то я тебе тоже отстрелю чего-нибудь, – и прикрыл глаза.

Пашку разбирала злость, но он решил за лучшее промолчать. В соседней комнате установил свой ПКМС прямо на столе напротив окна стволом наружу Жеха Сидоркин, сам уселся в кресле напротив, подтащив его поближе.

– Один хрен не спится, – объяснил он кому-то, – а если чего, и так поспать можно.

Пашка снова подошел к своему окну. С этой стороны виднелась смутно светлеющая в темноте дорога, ведущая к центру, нефтяные вышки на недалеких холмах. За несколькими кварталами частного сектора уже шла загородная местность. Разбомбленный город окутывался ночным мраком. Обстрелы артиллерии прекратились, слышались только заливистые очереди, во всех концах города весело вспыхивали ракеты освещения да небо прочерчивали трассирующие вперемешку с зажигательными очереди.

Красиво, блин… Пашка зевнул и поежился. Становилось холодно. Очень холодно. А днем уже солнышко выглядывало, такое… не совсем холодное. Одно слово – юг… А ведь еще только начало января, новогодние праздники. Обидно…

Вдали горел пробитый нефте- или газопровод, прорезая темноту ярким плотным костром. На вершине горы напротив – еще один такой же, но вроде размером поменьше. Вот куда деньги-то улетают. Пашка усмехнулся и тихонько, чтобы не потревожить ничей чуткий отдых, подтащил к окну кресло поцелее и уселся, накинув на ноги какую-то драную накидку от дивана, обмотав ею берцы и ноги до колен. Чего в окно пялиться, все равно ничего не видно. Небо усеяно звездами, сквозь тучи видны, а луны нету, разглядеть что бы то ни было не представляется возможным.

Несмотря на это, с окон здания регулярно постреливали. На крыше ничуть не реже, чем днем, хлопали выстрелы долговязых СВДешек. Правильно, им в ночную оптику видно, пусть и стреляют. Снаружи по заводу тоже стреляли. Одна из пуль влетела в Пашкино окно, чирнула красным по потолку и ушла гулять по коридору. Пашка даже не повернул головы.

Через пару часов его и еще несколько человек вызвали вниз сменить группу прикрытия. На первом этаже было ненамногим теплее, зато стреляли здесь постоянно с обеих сторон. Борясь с наступающей сонливостью, Пашка постреливал на всполохи снаружи, иногда уже не слыша собственного автомата. Еще часа через три, уже ночью, их наконец сменили. Пашка добрел до своего угла, тихонько уселся в скрипучее кресло на слабых кривых ножках, укрылся, как получилось, той потасканной по полу диванной накидкой. Убедился по могучему храпу, что Буйвол спит, Летехи из-за дверей не слышно. Ротный вообще остался внизу. И заснул под звуковой фон своего старшины и ровно шипящей уродливой рации, с виду очень напоминающей гражданский чемодан.

ПИСЬМО №3

Здравствуй, мой хороший!

Сейчас глубокая ночь. Я лежала и думала о нас, как делаю это каждую ночь… Когда темно, так хорошо мечтать… Днем суета вокруг оттесняет тебя на задний план, не то чтобы оттесняет, ты просто становишься фоном этого дня, а вечером ты заполняешь меня всю… несколько минут назад я то ли заснула, то ли выпала куда-то, сама не поняла, и – вот…

Сказка о нас.

Моя грудь дышит под твоими пальцами так свободно, ну как мне усомниться в тоем присутствии? Твоя тяжесть для меня легка, можно подумать, ты качаешься на одном-единственном лунном луче. Словно корни двух красивых елей, сплелись наши ноги, запотели каплями золотистой смолы. Наши тела не расплести. Твои руки плавают по моему телу двумя белыми лебедиными шеями, и не остановить мне падающего в бездну сердца. Слушаю твой голос, но не слышу, только чувствую твой шепот. И ты дышишь рядом все горячее, в этой окружающей нас горячей пустоте.

Поцелуй – огонь, в котором я горю. Вспыхни сам, нам лунного света хватит, хватит этого огня на двоих с избытком, я знаю. Ночь коротка, но эти мгновения – бесконечны. Руки не успевают рассказать, как я люблю тебя, и губы мои твоими насытится не могут, и глаза мои не могут досыта в тебя вглядеться…

Конец.

Целую,

Твоя…

***

Холод стоял дикий. Поминутно Пашка просыпался, открывал глаза, смотрел в черное непроглядное небо из окна, дрожа от мороза. Кутался плотнее в драную тряпочку и вновь забывался.

Разбудил его тычок ногой. Рядом стоял Летеха, приложив наушники к уху и вслушиваясь в эфир.

– Хорош спать, – на секунду оторвавшись от шипящей какофонии, сказал Летеха, – одних нельзя ни на минуту оставить. Чего ты, Пашков? Пуля сразила?..

Пашка вскочил, дрожа от холода. Испугаться еще не успел, слишком холодно, слишком спать хочется. Зубы выбивали трескучую дробь, а изо рта индевеющим облаком вырывались облачка пара. За окном уже прокрадывался серый рассвет. Вышки вдали так и горели.

Лейтенант отвернулся от Пашки, виновато моргающего слипающимися от наросшего инея клочками обгорелых ресниц. Из наушников, пробиваясь сквозь все помехи, послышалось мерное:

– Бурый, Бурый, я – Тайга-2. Прием…

Летеха резко нажал на тангенку:

– На приеме Бурый! Прием.

Рация удивленно помолчала, словно не ожидала ответа. Затем пискнула и спросила:

– Бурый, это ты?.. Прием.

– Ну да, это я – Бурый, бурее некуда, совсем забурел. А ты – Тайга-2, черт бы тебя драл, прием…

Через пару мгновений рация ожила другим голосом:

– Бурый, наконец-то!.. Где вы и что у вас?

– А что у нас? – переспросил он, – мы, тьфу, бля, в квадрате… Квадрат взят штурмом, потери «поляков» большие, штук так двадцать-тридцать, никак не меньше, это только здесь… Прием.

– Вы, вы сами-то как?..

– Мы – прекрасно! У нас четверо «двухсотых» и шесть – «трехсотые» легко. Держим оборону, ждем-с. Когда вы подойдете, Тайга? Прием, – почти ласково мурлыкнул в микрофон Летеха.

– Бурый, слушай меня, – прозвучало из динамика, – Бурый, я вас понял, молодцы, но квадрат не нужен, я повторяю, сейчас квадрат не нужен.

Летеха матюгнулся. Вслушиваясь в слабый сигнал, поглядел на Пашку, не шевелящегося, чтобы случайно не заглушить своим движением далекого голоса.

– Район, ваш район, вместе с квадратом, будут ласкать с подъемом! Уже все согласовано… У вас там большие скопления чужих «огурцов» с «поляками». Иначе никак, понял? Выбирайтесь самостоятельно и следуйте обратно на прежний квадрат, на прежний квадрат. Как понял меня, Бурый?.. «Коробочек» не будет.

– Да вы охренели! – еле сдерживаясь, проговорил командир, – мы нахрена это месилово устраивали, людей положили, а?..

– Бурый, соблюдай субординацию, – сурово молвила рация, – выводи «карандашей» и будь на связи. Прием…

– Да пошли вы там все!.. – уже спокойно выговорил Летеха и кинул микрофоны Пашке в руки.

Рация возмущенно потребовала Бурого еще пару раз, потом замолчала, временами пошипывая.

– Зови ротного, – бросил Пашке.

Ротный долго и задумчиво молчал, выслушав обстановку. За окном неумолимо рассветало, высвечивая серым разрушенный город. На подоконник, выщербленный пулями, начал тихонько, скромными редкими пушинками опускаться утренний снежок.

С крыши, молчавшей уже несколько последних часов, опять донеслись хлопки винтовок снайперов группы. Мощно застучал Жехин пулемет за стеной, оглушив всех даже в соседней комнате.

– Сидоркин, что там у вас!? – раздраженно вскинулся Ротный.

– Сюда едут, товарищ капитан, там большой отряд, за деревьями крадутся, но так… не особенно они бояться там. Дальше у них машина с зенитной установкой, и на параллельной улице эти… как их, блин… танки. Два… Чертей вижу на них, это точно не наши, половина без формы, номеров нет, знаков нет, белых повязок нет. По переулку слева черти вчерашние сидят, выжидают. И в доме напротив та же ситуация. Оттуда всю ночь по нам палили. По ходу, обкладывают нас, – скрывая кашлем легкий мандраж, доложил Сидоркин.

– Значит, верно, – шумно выдохнул воздух Ротный, – все, оставаться нет смысла.

Выглянул на секунду в окно, сверился с движением боевиков, полез за картой.

– Должны успеть… Старшина, снимай всех, уходим! Через задний вход, тот, что замурован, пошли вниз саперов, пускай взрывают. Пересчитай всех, по дороге только. Не дай Боже ты здесь кого-нибудь спящего оставишь, Буйвол!.. Внизу соберетесь, растяжек натяните, сколько успеете. Пацанов похороните… В углу сожгите… Соляра еще осталась? Соберите у них жетоны, военники, письма, вещи все, всё, что при них было. Ничего не поделаешь, так надо, мы не можем их с собой тащить, иначе сами все поляжем. И быстро, на все про все у нас десять минут!..

– Ну-ка, снайперов всех с крыши! – басом заревел Буйвол, – остальные вниз все, и по окнам смотрим, не забываем. Оружие не оставляем им, никакое, ясно? Бегом, сынки!!!

Снайпера спускались, на ходу переставляя прицелы с ночных на обычную оптику, потирая красные от недосыпа и напряжения глаза, с круглыми синяками на веках.

С верхних этажей спускались бойцы, с каждым нижним этажом группа разрасталась. Правда сейчас их было уже меньше… Брякали оружием, своим и трофейным, на бегу рассовывая патроны по карманам. Один из дедов, Толян, сунул Пашке свой дополнительный карабин. Закинув табельный АКС за спину, в руки взял американскую М-16, позаимствованную у убитого боевика.

– Говно, – выразил свое отношение Летеха, – убедишься сам, выкинешь…

– Не знаю, не знаю, – довольно заурчал дед.

На первом этаже уже ждали верхних. Мерным тяжелым пламенем горели убитые вчера пацаны. Ротный взял протянутые ему личные вещи убитых, спрятал под бронежилетом. Постояли молча.

От входа стали почаще постреливать. Ротный резко развернулся.

– Все, хорош, – смурно сказал глядящим на него солдатам, – соляры плесните, чтоб до прихода этих сучар тут и следа не осталось. Начинаем отход.

Саперы прилепили тротила к вмурованным в стену железным дверям на задней стене завода, видно, давно находящимся без использования. Протянули огнепроводный шнур, застыли со спичками на концах шнура, ожидая команды.

Буйвол в десятый раз пересчитывал группу. Бойцы быстро и вдумчиво балансировали на себе оружие и боеприпасы, прыгали и встряхивались, проверяя целостность и надежность экипировки.

– В укрытие, – Ротный окинул всех взглядом, – с взрывом выходим из дыры, через десять метров там канава, по канаве уходим вправо. Все очень быстро. Кого по пути встречаем, размазываем по земле и не сворачиваем. Слушаем мои команды. Руслан, – добавил он, обращаясь к Летехе, – если чего, ты принимаешь командование.

Летеха кивнул.

– Зажигай…

Чирнул коробок о спичку. Через полминуты после того, как сапер тоже ушел за спасительное укрытие, бетонная стена страшно вздрогнула. Раздался мощнейший взрыв. На секунду Пашке показалось, что вот-вот сейчас весь завод рухнет. Но завод уже доказал свою крепость.

– Нахрен так много!? – Летеха на бегу стукнул сапера сверху кулаком и первым выскочил наружу через дымящийся проем.

За ним, ощетинившись во все стороны стволами, ломанулась вся группа. Пашка, как всегда, оказался ближе к концу. Прямо перед ним пыхтел Головастик со своим разодранным ухом, позади легко бежал Андрюха, зорко посматривая по сторонам и сжимая в руках свой АКС с подствольником. Еще вчера он тащил на себе два тяжелых «Шмеля», как один из самых здоровых бойцов, сейчас же несся практически налегке, его лишь туго обхватывал пояс с заполненными кармашками для гранат к подствольному гранатомету.

Стремительная цепь спецназовцев достигла забора и на мгновение притаилась под ним, оценивая обстановку. Первые оглядывали улицу сквозь проделанную бомбежкой дыру в бетонном заборе.

– Не заметили, – почему-то шепотом сказал Пашке Андрюха, приблизившись вплотную.

Словно в ответ на его слова из дома справа застучало и над головами прошла очередь, выбивая крошку из бетона.

За забором у парадного входа раздались крики. Боевики обнаружили, что обложенным в заводе удалось уйти.

– Быстрее! – резко скомандовал Ротный, – в канаву!

Времени раздумывать не было. Первые выскочили в пролом, на улицу. Один из бойцов тут же заорал:

– Растяжка! Граната в строю!!!

Группа бросилась обратно под стену. Первые несколько человек, проскочившие наружу, успели укрыться в канаве. Пашка замешкался на секунду, неловко развернулся. Висящий на плече карабин неловко мотнулся и больно ударил широким стволом по губам. Сзади кто-то толкнул его в спину и он грохнулся наземь. В этот момент раздался взрыв. Землю возле забора вздыбило и вверх ровно поднялся багрово-коричневый конус разрыва. Утренний серый воздух оплавился горячим и затем вокруг прошелестел дождь из осколков, обдав лежащих волной страха.

Позади раздался отчетливый стук, нервный выдох. Пашка обернулся.

Только не это, вот блин же…

Сзади стоял Андрюха, он так и не успел упасть сам, заставив лечь Пашку. Задумчиво разглядывал свой пояс, заполненный гранатами. В одном из брезентовых кармашков темнела образцово квадратная дыра. Андрюха двумя пальцами, словно гидру, вытащил болванку. В гранате для подствольника красовался осколок от Ф-1, войдя внутрь болванки наполовину.

– Выкидывай ты ее нахер! – крикнул кто-то из старших.

Андрюха осторожно поднял гранату вверх и кинул в сторону заводу, откуда уже появились первые фигуры и замелькали огоньки выстрелов. Боевики закричали что-то и залегли, ожидая разрыва. Взрыва все же не последовало, но в эти секунды вся оставшаяся группа смогла проскользнуть в дыру и уйти с территории завода.

Бежали по дну глубокой канавы, по грязи. Под ногами плехался переливающийся нефтяным жидкий ручеек канализационной воды, и ноги в берцах то и дело соскальзывали в него. Парни падали на глиняный склон, поднимались, поднимали товарищей и бежали опять, стараясь уйти как можно дальше от опасной зоны.

И казалось несколько раз, что вроде бы ушли, но сидящие на хвосте боевики нет-нет да показывались снова позади, стреляя на бегу. Не оторваться, и не остановиться, чтобы разобраться с этой помехой.

В конце группы двигались стрелки с более легким вооружением, чем у остальных – часть основной штурмовой группы спецназа, среди них были Летеха, Морозов, Замок и Старшина-Буйвол. Отстреливались навскидку, оборачиваясь на бегу.

Когда завод остался позади, так, что видна была лишь разбомбленная верхняя часть здания, на соседней улице неожиданно для всех послышался рев бронетехники. Ротный, что был в самом авангарде, остановился и дал знак залечь и притаиться.

– Да ложись ты, – толкнул в вонючую жижу один из дедов зазевавшегося Пашку.

Рев становился слышнее, ближе. Уже можно было расслышать чужую резкую речь. Вроде бы мимо, улица шла все-таки вдоль канавы, за аллеей, скорбно покрытой редким запепленным снежком.

В этот момент позади вновь показались фигуры преследователей. Радостно заорав, они присели и принялись стрелять по канаве. Ближе не приближались, но расстояние для стрелкового оружия не такое уж большое – сто-сто двадцать метров. Как в тире, прикинул расстояние Пашка. Несколько пуль шмякнулись в грязь поблизости. Пришлось вздрогнуть и отодвинуться.

Летеха нетерпеливо поглядывал вперед, на Ротного, ожидая отмены команды. Деды тоже держали чужих на прицеле, съежившись, как только можно, чтобы не представлять собою удобную мишень. Видно было, чего стоит им сдерживаться и не нажимать спусковые крючки своего оружия.

Боевики, поняв для себя, что русские выжидают проезда, обрадовано загорланили и начали подбираться поближе. Несколько юрких фигур метнулись в сторону – то ли в обход на улицу, то ли за поддержкой на броне.

Догадка оказалась верна – рев техники, вроде бы уходящий уже в конец улицы, остановился и поутих. На фоне мерных холостых ходов можно было расслышать возбужденные голоса. К тому же пули боевиков позади стали ложиться ближе и кучнее. У кого-то расщепило приклад, кто-то застонал, зажимая рану на ноге.

Выжидать теперь не было смысла. Ротный знаком поднял группу.

Летеха обрадовано крякнул и начал отстреливать севших на хвост боевиков. Было отчетливо видно, как несколько темных фигур развернуло точными выстрелами. И огонь с той стороны тут же прекратился, теперь боевики залегли, спасаясь от убойного огня русского спецназа.

И начали стрелять сбоку слева, это уже те, новые. Блин, ехали бы себе, теперь с двух сторон накрывают. Еще и техника снова оживилась, разворачиваются там. По звуку – так наши Т-80. Откуда у чеченов танки и те, кто на них ездить и стрелять может, Пашка даже предположить не мог. И времени предполагать совсем не было. Он лихорадочно бежал вместе со всей группой, время от времени постреливая навскидку по теням в стороне на улице.

Вдобавок ко всем напастям кончились деревья на алее, до той поры мало-мальски прикрывающие их. Теперь канава оказалась совершенно оголенной и если подобраться поближе, то все они представляли собой отличную мишень с двух сторон. К тому же с другой стороны, третьей, до того молчавшей, начали раздаваться редкие выстрелы.

– Снайпер, что ли, сука… Быстрее, быстрее, шире шаг!.. – подгоняли сами себя парни. Раненых поддерживали, не давая отставать.

С очередной вспышкой пуля рванула ранец впереди бегущего Головастика. Переворошила звонко все пули в ранце и вылетела, продрав плотный брезент. Сашка не удержался и, развернувшись, сел на грязную землю. Пашка бросился его поднимать.

Внезапно ощутил достаточно сильный и неприятный удар по сфере, который сорвал защитную каску с головы. Не поняв, в чем дело, обернулся, предположив с ходу, что ударил кто-то из дедов, подгоняя замешкавшийся молодняк. Но деды с Летехой двигались еще чуть дальше, держа наседающих наемников на расстоянии. Сфера, отброшенная мощным ударом, отлетела, хлюпнула в грязь и покатилась вниз, в самую жижу. С ужасом Пашка увидел, что обтянутый камуфляжный кожух разодран надвое черной полосой, и сквозь него проглядывает прочерченный пулей лист титана.

Бросился прямо в грязь, увлекая за собой Головастика, заорал дурным голосом:

– Справа снайпер, пригнуться!!! – и с изумлением увидел, как Летеха с дедами послушно согнулись в три погибели, буквально на карачках проползая опасный участок.

Головастик, а за ним Пашка рванули вперед, не чуя ног под собой. Вперед, вперед, все равно куда, лишь бы не оставаться здесь, наедине с витающей смертью. Там дальше Ротный, целый и невредимый, значит, живем пока, выведет, старый волк матерый. Только быстрее бы…

Сашка оступился в очередной раз, испуганно заорал на ходу неизвестно к чему:

– Ну его нахрен! – словно это был для него сон, стоило только очнуться и ощутить, что ты в безопасности. Перевернуться на другой бок…

Пробуждение не приходило. Дальше все было только страшнее. Стреляли уже с трех сторон, стреляли постоянно, причем с двух из них практически в упор. Группа буквально продиралась сквозь свинцовый ливень.

Перед Пашкой оступился и упал в грязь дед с М-16, быстро вскочил, утопая разодранной рукой в жиже. Вскинул винтовку к плечу, чтобы ответить в сторону мерцающих в рассветном сумраке огоньков. Осечка… Еще одна.

– Бля, вот херня-то! – отшвырнул он М-16 в сторону и схватил висящий за спиной свой виды видавший АКС-74М.

Впереди начались частные жилые дома. Канава делала резкий поворот направо и на несколько минут боевики потеряли их из виду. Это дало шанс выскочить из спасительной канавы и быстро продвинуться внутрь частного сектора, где была возможность затеряться. Позади начали рваться гранаты и мощно застрекотал танковый «Утес», превращая канаву в ровное место.

– Боже правый, помоги нам, грешным, – вполголоса произнес кто-то рядом. С изумлением Пашка обнаружил, что молился Чернышев, большой добрый дед с ровным и спокойным характером и вечно угрюмым лицом. Сейчас его глаза были широко раскрыты, зрачки застыли, а бледные губы чуть подрагивали, неслышно читая молитву.

Рядом грохнуло. Еще… И еще… По каменистой мостовой дробно застучали очереди. Их обнаружили. Стрельба вновь стала такой плотной, что пришлось броситься на землю и ползти вперед, прижимаясь распластанным телом к земле. Пули высекали искры перед непокрытой головой, отскочивший от пули камень рассек Пашке кожу на бритой голове, но он даже не почувствовал стекающей крови. Вокруг царил Ужас, а светлеющее утреннее небо почернело от огня и взрывов. Пашка нашел в себе силы поднять голову от мостовой и взглянуть вперед.

Ротный был впереди, яростно что-то приказывая следующим за ним бойцам. Живем, значит…

Стреляют, стреляют отовсюду. Стреляют по нему, Пашке…

Рядом кто-то орал истошным голосом:

– Накрыли, накрыли, накрыли!..

Головастик, уже оказавшийся позади, втянул большую голову в бронежилет так, что стал похож на черепаху, пытающуюся уместиться в свой ставший маленьким панцирь, и только стонал, ползя куда-то, не видя куда:

– А-а-а…

Внезапно стена дома по правую руку, которую Пашку не сколько видел последние минуты, сколько ощущал, кончилась. Чьи-то железные руки-клещи схватили Пашку и дернули за угол. Краем ошеломленного сознания он увидел Ротного, сосредоточенно выглядывающего из-за угла и вытаскивающего своих бойцов одного за другим из этого шквала огня.

– Ты чего, Пашков? Жарко стало? Где сферу-то посеял? – осведомился он у Пашки. Не дожидаясь ответа, отпихнул его подальше и вытянул следующего за Пашкой Головастика.

Солдаты хрипели, прижавшись к стене.

– Чего расселись, уроды? – зарычал Ротный, – перезаряжаемся, оборону держим!.. Прикрывайте товарищей…

Пашка хватал ртом пороховой холодный воздух, не замечая, как тот обжигает натруженную глотку. Внутри все дрожало. За адреналиновым состоянием он только сейчас вспомнил, что патроны в рожке давно уже кончились, а указательный палец до сих пор судорожно давил на спусковой крючок. Разжал побелевший палец. Полных магазинов уже не было, а доставать из ранца и заполнять времени не оставалось. Снял с ремня карабин, а АКС закинул за спину, даже не осознавая смысла своих действий.

Из-за угла вырывались ползущие бойцы, прикрывающие отход. Последними сюда завернули Летеха с Замком. Они тащили за собой Морозова…

Мороз, сжав белые, бескровные губы, с ужасом смотрел на свои ноги. Там, где они должны были быть, виднелись две разорванные в кровавый хлам культяпки.

Пашка уставился на это месиво, не в силах отвести взгляд.

Ротный выдернул Морозова к себе, быстро осмотрел рану, не глядя солдату в глаза:

– Таз тоже разбит. Не дотянет…

Мороз расширенными глазами смотрел на своего командира. Много чего в этот момент отражалось на его лице. Сипло произнес, не веря тому, что говорит:

– Я останусь… Идите.

В конце переулка показались наемники, за ними танк, под его прикрытием шел еще отряд. Старшина крикнул, подползая поближе и давая очередь в ту сторону:

– На себе донесу, давай…

Летеха его оборвал:

– Бесполезно, – и отвернулся, переставляя магазин и утирая грязной рукой лицо.

Мороз слабо подал голос:

– Не, Буйвол, я все… Чувствую – дохну… Попробую, остановлю их, – он с трудом перевернулся на живот. Культяпки закрутились друг за друга. Пополз к воронке посреди улицы, оставляя за собой жирный красный след.

Останавливать его никто не стал.

– Держи их дольше, – Летеха с Ротным давали последние распоряжения, – стреляй, не высовывайся.

Летеха выхватил у Сидоркина ПКМС и установил перед Морозом, вывалил рядом ранец с лентами и несколько гранат.

– Если… когда кончатся, последнюю под бронежилет. Понял? – крикнул бойцу, уже отползая.

– Так точно, как учили, – не услышали, но прочитали по губам, искривленным болью и близкой смертью.

Ротный сглотнул и отвернулся.

– Пошли! – зычно скомандовал.

Стрельба с той стороны усиливалась. Группа встала и начала продвижение вглубь города, к своим. Последнее, что видел Пашка, на бегу оглянувшись – белое, улыбающееся лицо Морозова, от которого навсегда уходила его родная группа спецназа. И Летеху, раздувшего ноздри и крестящего в воздухе окровавленной рукой своего лучшего бойца…