bannerbanner
Поль Мартан и волшебная лупа
Поль Мартан и волшебная лупа

Полная версия

Поль Мартан и волшебная лупа

Язык: Русский
Год издания: 2019
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 3

Пьер вытянул губы в трубочку, намереваясь поцеловать её. Все учительницы обожали Пьера. Стоило ему посмотреть им в глаза, и они готовы были разрешить ему всё. Мадам Доминик с удовольствием подставила ему свою щеку и наградила ответным поцелуем.

– Счастливого Рождества, Пьер и Поль, – пожелала она.

Братья, держась за руки, протиснулись сквозь образовавшуюся в школьном дворе толпу к воротам. За воротами школы месье Пле пожимал каждому ученику руку, желал счастливого Рождества и дарил шоколадку в зелёной фольге с названием школы и её символом – изображением орла.

– Счастливого Рождества, Поль и Пьер! – окликнул он братьев.

Они подошли к нему. Он потрепал Поля по плечу, сунул ему шоколадку в руку и участливо посмотрел в глаза. Это был взгляд человека, который всё понимает и хочет тебя поддержать. Так, по крайней мере, Поль воспринял взгляд директора.

– Передавай мои поздравления маме, и пусть она скорее выздоравливает.

– Спасибо, месье!

Затем директор перевёл свой взгляд на Пьера и посмотрел на него строго. Пьер улыбнулся в ответ: он понимал, что это наигранная строгость.

– Счастливого Рождества, Пьер, – и шоколадка оказалась в руке мальчика.

– Спасибо, месье!

Братья, держась за руки, пошли налево от школы по улице Рейнуар, на углу свернули ещё раз налево, на улицу Аннонсьасьон, и двинулись по ней. Мимо прачечной, мимо скверика у церкви – там частенько дети, которые сами шли из школы, играли в футбол.

Поль недолюбливал эту улицу: на ней находилась церковь, в которой отпевали отца. В тот день стояла такая же солнечная погода, в церкви было множество народа, так что было трудно дышать. Он помнил Пьера, плачущего вместе с матерью, плакал ли он сам, не помнил. Он помнил свои мысли: как могло случиться, что здоровый человек, который ещё вчера был, казалось бы, центром их жизни, вдруг вот так исчез, умер? Разные люди подходили к нему, что-то спрашивали, говорили, но он не помнил ни их слов, ни их лиц, он не любил вспоминать этот день и старался быстрее пройти мимо этого места.

В конце улицы Аннонсьасьон, метров сто не доходя до площади Пасси, шла бойкая предрождественская торговля. С двух сторон улицы лавочники выставили перед своими магазинами столы, на которых можно было найти всё: от разнообразнейших сладостей до детских перчаток для лыж. Эта часть улицы была любимым местом жителей кварталов Пасси – Мюет. Мама, пока была здорова, всегда, идя с ними из школы, что-нибудь здесь покупала. Они любили выпить горячего шоколада у кондитера Папаяниса.

– Эй, ребята, скорей сюда! – раздался громкий возглас, перекрывший шум галдящей улицы. – Да-да, это я вам говорю: Поль! Пьер! Идите сейчас же ко мне!

Братья подошли к кондитерской Михаэля Папаяниса, или, как он себя звал, – Михалиса. Перед ними предстал огромный толстяк, самый большой из всех, кого они когда-либо видели. Улыбающееся красное лицо, крупные белые зубы, добрые голубые глаза и зычный голос. Он всегда говорил так громко, что тем, кто его не знал, могло показаться, что он кричит.

Надо отметить, что витрина кондитерской господина Папаяниса была такой же необычной, как и её хозяин. Она словно магнитом притягивала всех проходящих мимо детей и нередко становилась причиной их слёз и капризов. Витрина представляла собой сказочную фабрику, где гномы изготавливали разнообразнейшие пирожные. Всё было сделано так искусно, что дети могли часами не отрываясь любоваться этим зрелищем. Пирожные каждый день появлялись новые и никогда не повторялись. Витрина кондитерской была клубничкой на торте улицы Аннонсьасьон да и всего Шестнадцатого округа.

– У вас есть пирожные к Рождеству? – обратился к братьям господин Михалис. Он с напускной строгостью посмотрел на Поля и сам же ответил: – Ну что я говорю, конечно нет. А не должно быть так, чтобы у детей не было на Рождество пирожных. Выбирайте любые.

– Спасибо! – радостно выкрикнул Пьер.

Поль тоже поблагодарил добряка, но более сдержанно и слегка придержал руку Пьера, который собирался схватить пирожное.

– Берите-берите, – более настойчиво предложил Полю хозяин кондитерской и спросил Пьера: – Какое тебе больше нравится?

Пьер показал пальцем на эклер, внутри которого виднелся белый крем и алела клубничинка.

– Бери его, – скомандовал господин Михалис.

Пьер с удовольствием схватил его и сунул в рот так, что весь нос и подбородок оказались в креме. Мальчуган закрыл глаза от наслаждения и аж вскрикнул: сладость тающего во рту пирожного заполнила рот. Пьеру хотелось, чтобы это ощущение никогда не кончалось. Приятная энергия прошла по всему телу и вырвалась ярким светом благодарности из его глаз.

– Ах, какой я невнимательный, ай-яй-яй, простите меня, простите… – запричитал господин Михалис и подхватил со стола салфетку, чтобы вытереть нос и подбородок Пьера. Потом он взял за руку Поля, посмотрел ему в глаза и ещё раз сказал: – Не должно быть такого, чтобы у детей не было сладкого на Рождество. Мы были друзьями с твоим отцом – ты помнишь это, надеюсь?

Поль помнил, как они с папой часто заходили к господину Михалису, и всегда у него было очень весело. Тем временем кондитер наполнил пирожными целую коробку и завязал её красивой красной ленточкой. После чего протянул Полю и сказал:

– Счастливого Рождества! И пусть ваша мама поскорее выздоравливает.

Поль взял коробку.

– И вам счастливого Рождества! Большое спасибо! – поблагодарил Пьер, и братья пошли в сторону площади Ля Мюет.

– Какой он добрый, правда, Поль? – спросил Пьер. – Я тоже, когда вырасту, буду помогать всем.

– Да, – согласился Поль. Ему вспомнилось, как отец однажды сказал ему о господине Михалисе: «Он добрый, как умеют быть добрыми только греки». Поль тогда переспросил: «А что, другие не могут быть добрыми?» И отец ответил: «Не то чтобы, сынок, не могут, могут, конечно, но греки умеют делать добро как-то по-особенному!..»

Воспоминания Поля перебил шум улицы. Они подошли к тому месту, где авеню Моцарта выходит на площадь Ля Мюет. Площадь была заполнена людьми и автомобилями. Одна толпа спешила спуститься в метро, другая поднималась оттуда. Поль побаивался этого центра всеобщей суеты, особенно пугала его резко уходящая вниз лестница.

Братья пересекли площадь, миновали ресторан отеля, где в пору раннего детства Полю доводилось часто бывать с родителями и их друзьями. Когда Поль и Пьер оказались на перекрёстке, откуда шоссе Ля Мюет ведёт к парку Ранелаг, а улица Андинье – в квартальчик, где они жили, младший братец жалобным голосом то ли предложил, то ли спросил:

– Пойдём поиграем в парке? – и потянул Поля за руку.

– Нет, нельзя, – не раздумывая, ответил Поль и объяснил: – Мама будет волноваться, если мы задержимся.

– Ну пожалуйста, тебе же тоже хочется, я только разок спущусь с тобогана…

Когда-то этот тобоган Полю казался высоченной горой. Он помнил, как отец раздражался из-за того, что он боялся на него забраться. И ещё помнил страшный чёрный памятник с лисой у ног. Её хвост был так изогнут, что дети любили на нём сидеть. А рядом был пустой постамент. Отец часто ставил на него Поля и говорил: «Когда-нибудь здесь будет твоя статуя – видишь, место уже готово!»

– Нет! – Поль решительно потянул Пьера за руку.

– Осторожней! Ты мне сделал больно!.. – Пьер хотел было заплакать, конечно, не от боли, а от разочарования, но передумал и, подчинившись, пошёл за братом.

Пьер очень уважал своего старшего брата и считал его образцом для подражания, ему льстило, что брат хоть и старше, но дружит с ним, как с равным, они и вправду казались ровесниками. Пьер был крупным ребёнком, и прохожие часто спрашивали, не двойняшки ли они.

Пройдя немного по улице Андинье, они свернули направо, на улицу Консейе Коллиньон. Их дом находился напротив итальянского посольства, охранники которого всегда весело приветствовали братьев:

– Счастливого Рождества, ребята! – крикнули улыбающиеся белозубые итальянцы.

– И вам счастливого Рождества, – сдержанно, но громко ответил Поль. Детям нравились эти шумные добрые соседи.

Они подошли к чугунной ограде своего дома. Снег на кустах ещё не растаял, и красные ягодки, как стеклянные, сверкали на солнце. Пьер слепил увесистый снежок. Ему нравилось поскрипыванье уплотняющегося снега. Он окликнул итальянцев и бросил белый комок в их сторону. Тот взлетел в воздух, сверкнув на солнце, и звонко шлёпнулся на брусчатку. Весёлый смех, повторяясь эхом, пронёсся по всей улице. Поль открыл железную дверь, ведущую в подъезд, и они вошли вовнутрь.

– Здорово я их напугал, Поль? Ты видел их глаза? – возбуждённым голосом спрашивал Пьер.

– Да, – спокойно ответил Поль.

На голос Пьера выбежала консьержка, молодая филиппинка мадам Лилит.

– О, я вас ждала, мои хорошенькие дети, – с сильным акцентом сказала она. – Смотрите, что у меня для вас есть… – она протянула завёрнутые в прозрачную упаковку два странных предмета, похожих на кокос.

– Неужели это кокосы? – восторженно спросил Пьер.

– Попробуешь – узнаешь. Такого ты здесь не найдёшь, – с улыбкой ответила она.

Пьер потянулся к ней, чтобы её поцеловать, и она с удовольствием подставила ему щеку. Поль более сдержанно, но тоже с улыбкой поблагодарил консьержку, и она удалилась.

– Можно я, можно я? – обратился Пьер к Полю, видя, как тот собирается вытащить ключ, чтобы открыть дверь.

– Нет, держи лучше пирожные, только не тряси и не наклоняй коробку.

Поль передал её Пьеру и только когда убедился, что Пьер хорошо двумя руками держит её, отпустил. Затем сверху он положил филиппинские сладости, повернулся к двери, вставил ключ и открыл её. Когда они вошли, послышался голос мамы из спальни:

– Поль, Пьер, это вы?

– Да, мама, – ответил Поль и уселся на стульчик у двери, чтобы снять ботинки. А Пьер сразу же, с коробкой в руках, кинулся к маме в спальню.

– Тапочки, свинюшка! – крикнул ему вдогонку Поль, но Пьер его не услышал.

Поль переобулся, повесил пальто, взял тапочки для Пьера и направился к маме в спальню. Коридор вёл через кухню. Поль увидел через стеклянную дверь, что на плите стоят готовые праздничные блюда и маленький столик для них с Пьером накрыт. Он подошёл к двери спальни. Хоть она и была открыта, он всё же постучал по ней пальцами – так его приучил отец: не входить никуда без стука. Поль старался соблюдать всё то, чему его учил отец. Так он чувствовал продолжающуюся близость с ним.

– Входи, Поль, – послышался голос мамы.

Поль вошёл в просторную светлую комнату с огромным окном, смотрящим в сад. Слева от входа всю стену занимал шкаф. Пьер любил затаиться в нём, когда они играли в прятки, зная, что Поль без разрешения в спальню не войдёт. Направо от входа была ещё одна дверь, в ванную, где они с отцом часто купались и играли в морской бой или в подводников. Впереди, напротив входа, была большая мамина кровать. На ней, откинувшись спиной на подушку, сидела мама в халате салатного цвета в обнимку с Пьером, так и не снявшим пальто. Коробка с пирожными лежала на столике рядом с кроватью. Поль бросил к ногам Пьера тапочки:

– На, переобуйся, свинюшка, – строго, но с улыбкой приказал он.

– Мама!.. – завизжал Пьер. – Он меня обзывает.

– Поль, мой дорогой Поль… – мама протянула руки, чтобы обнять его. Сын с радостью бросился к ней и поцеловал. Он очень любил маму, и его мучил страх потерять её. Она обняла обоих мальчишек, прижав их головы друг к другу.

– Как кушать хочется… Что это у нас так пахнет, была мадам Элен? – спросил Пьер, облизывая губы.

– Да, идите умойтесь и перекусите.

Пьер и Поль встали с кровати.

– Вот ещё господин Михалис Папаянис передал пирожные.

– Как мило с его стороны, – сказала мама. – Отнесите их на кухню, пожалуйста.

Поль отнёс коробку на кухню и направился в их с Пьером комнату. Посреди неё валялись башмаки и пальто.

– Пьер, – умоляющим голосом протянул Поль.

Пьер высунулся из ванной комнаты:

– Я умываюсь.

– Убери сначала свои вещи!

Когда, наконец, порядок был восстановлен, братья отправились на кухню. Там их ожидало тёплое пюре, рыба и пудинг. Ребята с удовольствием поели.

– Поль, ты поможешь мне написать письмо Деду Морозу? – заискивающе спросил Пьер.

– Тебе уже пора самому писать свои письма.

– Я могу наделать ошибок, и тогда моё письмо не поймут и пришлют мне не то, что я попрошу! Пожалуйста, ты ведь мой лучший друг…

– Хорошо, хорошо, – сказал Поль. Он знал, что если Пьер начнёт приставать, то не отстанет, пока не добьётся своего.

– А ты сам написал письмо?

– Нет.

– Почему же?

– Потому что никакого Деда Мороза не существует.

– Не говори так! – возмутился Пьер. – А то он обидится и больше к нам не придёт. Разве ты не помнишь, как он приходил к нам в прошлом году? Помнишь?

«Но у него на руке почему-то были дедушкины часы», – подумал Поль, а вслух сказал:

– Помню, помню… – он не хотел лишать младшего брата веры в Рождество.

Они встали из-за стола и вернулись в свою комнату. Она представляла собой большой прямоугольник, по двум сторонам которого стояли две кровати в виде медвежат и два письменных стола. Слева в углу большой шкаф с вещами, посреди комнаты широкий ковёр, напротив входа, почти на всю стену, стеклянная дверь, ведущая в сад. Летом она почти всегда была открыта, и от этого комната казалась ещё просторнее.

Поль уселся за стол, взял из тумбочки бумагу, карандаш и приготовился писать, но ему захотелось поспать после обеда…

А Пьер улёгся на свою кровать, закинув нога на ногу, и начал крутить волосы у виска. Он делал так всегда, когда о чём-то мечтал.

«Дорогой Дед Мороз!..» – пересиливая себя, начал писать Поль. Но тут усталость медленно сковала сперва его глаза, а затем и голову. Пьер что-то ему сказал, но Поль его не расслышал.

– Дорогой Дед Мороз, – произнёс вслух Поль ещё несколько раз, как заклинание…

Вдруг он смял бумагу, выскочил из комнаты, накинул башмаки и пальто и выбежал из дома. На улице уже было темно.

Глава 2. ВОЛШЕБНАЯ ЛУПА

– Аристос! Аристос! Где же ты, сколько можно тебя звать?..

Голос раздался из глубины тёмной каменной комнаты. Там, под светом нескольких лампад, согнувшись над столом, сидел в деревянном золочёном кресле Великий Магистр гномов, хранитель мудрости Хоох Первый. Уже несколько дней он что-то искал среди свитков большой библиотеки, не общаясь ни с кем, кроме своего любимого ученика.

Они перечитали не одну сотню манускриптов. Свитки лежали повсюду: на столе, на стульях и даже на полу.

– Что ты копаешься? Сколько тебя ждать?

– Кажется, я нашёл его, – сказал молодой гном, протягивая свиток.

– Если бы ты внимательно слушал и точно следовал моим указаниям, то не искал бы так долго. Я же всё подробно тебе объяснил, – упрекнул его старый хранитель.

На самом деле, он любил этого молодого гнома с юношеской козлиной бородкой, голыми щеками и горящими от любознательности голубыми глазами. Тот относился к Магистру как почтительный сын. Старик и вправду заменял ему отца. Когда родители малыша вместе с множеством других гномов погибли в штольне, которую обрушили гномы чёрного клана, другие кланы взяли на воспитание оставшихся сирот. Самого слабого из них вырастил Великий Магистр. Он дал ему имя Аристос, что означало «отличный» или «успешный». Ведь как корабль назовёшь, так он и поплывёт.

Внимательно рассмотрев свиток, Магистр воскликнул:

– Молодец! Это именно то, что мы искали. Смотри: тут печать первого Великого Магистра, тогда ещё он сделал пояснение к пророчеству, оно вот-вот должно сбыться. Время, отпущенное нашему миру, на исходе, – задумчиво произнёс как бы про себя Великий Магистр, – мир не будет уже никогда таким, каким был, всё изменится, семя погибнет, и из него вырастет дерево, что принесёт множество плодов! Мир исчезнет, как сон, а мы проснёмся и увидим новую жизнь.

– Что всё это значит? – спросил испуганно ученик.

– Сложно понять, что будет за дверями смерти, пока ты туда не проникнешь.

– Мы все погибнем? – спросил Аристос.

– Нет, – задумчиво протянул Хоох, – но мы должны понять, каково наше место в новом мире. Ведь когда изменяется мир, то меняется и назначение вещей, и определить это назначение – вот ответственность, лежащая на магистрах.

– Это как отправиться в путешествие на другой конец света? Что там ждёт странника, никто не знает, сложно понять сегодня, что будет завтра. Важно приготовиться расстаться с тем, что мы имеем, чтобы принять то, что нам будет дано, кем будет дано, от кого, что именно нам будет дано.

– Довольно, – прервал Магистр ученика. – Берём эти свитки, – он указал на несколько отложенных на столе и тот последний, который ученик ему только что принёс. – У нас осталось несколько дней до великого собрания, а ты знаешь, как упрямы эти гномы. Мы должны собираться в путь, я немного отдохну перед дорогой, а ты собери всё необходимое.

Аристос подал старику руку и помог подняться из кресла. В нескольких шагах в углу стояла небольшая кровать. Она походила на большой прямоугольный сундук, поверх крышки которого было расстелено несколько одеял из верблюжьей шерсти, а у стены лежала небольшая подушка, набитая внутри пшеном. Магистр редко спал здесь, в основном он засыпал сидя в кресле, опираясь на стол руками, но в этот раз ему нужны были силы – ведь им предстояла дальняя дорога. Аристос бережно уложил старика, укрыл ему ноги одеялом и тихонько вышел из комнаты. Он не в первый раз путешествовал с Великим Магистром и знал, что тот не любит, когда у них с собой много вещей, но в то же время всё нужное должно оказаться под рукой.

Пришло время, и ученик тихо вошёл к комнату, где отдыхал Великий Магистр, по обыкновению он взял его за стопу, так с детства он будил своего учителя, а учитель знал, кто к нему пришёл.

– Ну что, всё готово? – послышался голос Хооха. – Ты взял мой посох и королевскую корону?

– Да, учитель.

– Эта корона была передана первому Великому Магистру от последнего короля мирно и добровольно, во исполнение пророчества о прекращении власти силы и переходе к власти мудрости. Она хранится нами, гномами, для напоминания, что когда-то и власть магистров закончится. Чтобы тогда они проявили подобное смирение, не забывая, что всё в этом мире бренно и преходяще, лишь честное имя сохраняется сквозь века.

Эту историю Аристос знал наизусть. Великий Магистр рассказывал её каждый раз как будто впервые, когда брал его с собой на собрание магистров. Ученик это относил к возрастным причудам своего учителя.

– Ты знаешь, зачем я тебе каждый раз рассказываю эту историю? – вдруг, как будто прочитав мысли Аристоса, спросил тот.

– Да, – тут же, не подумав, ответил ученик.

– Ну-ну, зачем же? Скажи мне, выжившему из ума старику.

– Чтобы мы помнили и чтили предков.

– Это само собой. Я же повторяю её вновь и вновь, чтобы, оставаясь хранителем короны, не забывать о том, что она не моя и что власть наша не от силы принуждения к послушанию, но от смирения перед мудростью как источником знания. И я, Хоох Первый, всего лишь её хранитель. Надеюсь, ты достаточно умён, чтобы понять то, что я сейчас тебе сказал?

– Ну да, я понял, что тот, кто хочет пить, сам ухаживает за колодцем.

– Что-то ты разумничался, ну-ка, помоги мне встать, – протянув руку, недовольно произнёс учитель, хотя про себя порадовался смышлёности ученика. Не зря он тогда взялся за его воспитание.

Аристос помог учителю встать, накинул ему на плечи походный плащ, подал в руку посох, уложил корону и пять свитков в сумку, и они вышли из комнаты. Оказались в коридоре великой библиотеки. Аристос взял лампу, висевшую снаружи у двери. По ней другие гномы определяли, что хозяин комнаты у себя.

– Оставь её, пусть никто не знает, что мы вышли, – распорядился Магистр.

Аристос повесил лампу на место. Учитель приложил палец к губам, подавая знак спутнику молча следовать за ним.

Они прошли два лестничных пролёта вверх и оказались в начале большого коридора, ведущего из одной башни в другую. В нескольких шагах от них билась об стену рама открытого окна. Ученик хотел было закрыть его, но Магистр дал знак не делать этого и начал простукивать камни пола, шепча:

– Он должен быть где-то здесь…

И вправду один из камней гулко отозвался на стук посоха.

– Помоги мне вынуть его, – приказал старик.

Аристос попробовал ухватить камень ногтями, но ничего не выходило. Он вынул короткий карманный нож. Учитель нажал посохом на один из углов камня, и другой уголок выскочил из паза. Ученик ловко подцепил камень лезвием ножа, и вдруг пол в этом месте раздвинулся так, что они оказались над пропастью. Где-то внизу сверкала и шумела подземная река Актум-Саак.

– Как же мы спустимся? – испуганно спросил ученик.

– Если есть проход, то должна быть и лестница, – ответил Магистр, снова подавая ученику знак соблюдать тишину.

Тот заглянул в отверстие и действительно увидел лестницу. Это были массивные каменные ступени снаружи, встроенные в кладку стены башни и ведущие по спирали вниз. Скинув походную сумку и дорожный плащ, он поставил свой посох поперёк отверстия и, держась за него как за турник, стал ногами нащупывать ступени.

Когда он убедился, что ноги его нашли твёрдую опору, то подал знак учителю. Тот сбросил ему его сумку и плащ.

В этот момент учитель услышал чьи-то шаги на лестнице, по которой они поднимались прежде. Похоже, кто-то шёл вслед за ними!

– Где же он? Что так долго копается? – нетерпеливо пробурчал старик.

Внизу показалась улыбающаяся физиономия Аристоса. Он сделал приглашающий жест рукой, и Магистр, сев на пол, свесил ноги в проём, а затем передал ему тот камень, что послужил им ключом. Ученик взял его и опять пропал.

Шаги слышались всё отчётливее. Голова Аристоса наконец мелькнула в отверстии и кивком дала знать учителю, чтобы тот опустился ему на плечи. Учитель заколебался: выдержит ли ученик, но звуки чужих голосов как плёткой подстегнули его принять решение. Став на плечи Аристоса, он передал ему лежавший поперёк проёма посох и взял у него камень.

Ученика шатало от тяжести учителя, вдобавок длиннющая борода щекотала нос и рот. Магистр попытался вставить камень на место, но тот выскользнул у него из руки. Он ловко сдвинул носки закруглённых башмаков, и камень, стукнувшись о голову Аристоса, остановился на носках туфель учителя.

– Ах! – вскрикнул ученик.

– Т-с-с… Прости, подай мне его быстрее.

Шаги слышались всё ближе и ближе. Ученик протянул вверх руку с камнем и встал на цыпочки, чтобы учителю легче было вставить камень на место…

Учитель, упёршись в голову ученика, изо всей силы надавил на камень, и тот, наконец, занял своё место в полу. Проход закрылся так же бесшумно, как и открывался. Истратив последние силы, старик всей своей тяжестью опустился на шею и плечи Аристоса. Тот, не выдержав, упал на колени, так что учитель оказался на своих ногах. Только ученик хотел было начать кряхтеть да жаловаться, как пухлая большая ладонь закрыла ему рот и нос, так что он не мог не то что говорить, но даже дышать.

– Вот здесь я слышал шум, – раздался голос прямо над головами беглецов. Кто-то стучал каблуками по полу. Тут в открытом окне появилась уродливая гномья рожа. Казалось, что она смотрит прямо на них, но нет, гном их не увидел за поворотом наружной стены башни. Мерзкая физиономия скрылась.

– Тише! – Магистр убрал руку с лица Аристоса.

Медленно по ступеням, нависавшим над пропастью, они спустились к основанию башни и оказались на берегу подземной реки, ведущей сквозь горы к Залу Собраний.

Едва отдышавшись, Аристос воскликнул:

– Я узнал его! Это был наш новый архивариус. Что ему от нас надо?

– Когда мы искали свитки, – объяснил Магистр, – он всё пытался выведать, что же мы хотим найти. Я сказал, что мы ищем старинный рецепт превращения сплава свинца и ртути в золото, но, похоже, он не поверил.

Аристосу стало ясно, к чему были такая поспешность и таинственность при их исходе из великой библиотеки.

Недалеко от башни находилась пещера основателя письменности и библиотеки, первого магистра гномов Чараша. Они вошли туда. Гномы поддерживали тут такой порядок, будто обитатель пещеры только что вышел из неё. Аристос нашёл лампаду, бочонок с маслом, заправил её и зажёг.

– Теперь мы можем идти, – сказал он учителю.

И они двинулись в путь. За два дня они планировали добраться до своей цели. Аристос, как и любой молодой гном, мог бы преодолеть это расстояние за день, но Великий Магистр был уже слишком стар, поэтому им придётся часто останавливаться и ночевать в пути.

Русло подземной реки представляло собой один из множества проложенных вулканом каналов. В зависимости от погоды снаружи уровень воды то повышался, затопляя берег, то понижался, обнажая ведущую вдоль берега широкую тропу. По ней и шли весь день путники.

На страницу:
2 из 3