Девочка с удивительным даром и другие рассказы о детках и их бедках… Записки «неправильного» психолога

– Я поняла.

– Поймите и то, что после той истории я изменилась тоже. И думала, что когда у меня будет ребенок, то из кожи вон вылезу, то у него все будет. Только, не совсем и не всегда так получается. И вы можете понять мое состояние, когда…

– А сколько дочке сейчас лет?

– Поздняя она у нас. Сейчас её четырнадцать.

– Трудный возраст.

– Не то слово, и каждое ее «купи» возвращает меня в прошлое. Последние слова Кости, понимаете? И мамино чувство вины потом. Мне трудно. Трудно жить. Можно это поправить?

– Попробуем, – сказала я. – Обещания в нашем деле нельзя давать. Но попробуем.

Подружка с Донбасса

Девочка за стенкой появилась неожиданно. Позже Валя узнала, что квартиру сняла семья с Донбасса. Глава семьи привез мать, жену и дочку, помог им устроиться, да и уехал обратно.

У Вали был трудный период – она рассталась со своим молодым человеком, а на работе чувствовала себя космонавтом, который высадился на самую недружелюбную планету во вселенной. Ещё та атмосфера, короче. Токсичная, ядовитая.

Зима казалась бесконечной, а морозы ещё более холодными. Ещё была ночная тишина, накрывавшая квартиру Вали, словно погребальным покрывалом, и прерывалась она лишь на время, негромким шумом холодильника.

«Тихий район – это не всегда хорошо», – думала Валя, закутываясь в одеяло.

Ей очень хотелось завести собаку или кошку, но некому было смотреть за ними, пока она была на работе. А ночная тишина всё больше и больше пугала её. Она отличалась от похожей, но всё-таки другой тишины, из детства, из деревенского дома бабушки, к которой она приезжала на каникулы.

«Там хоть мышка скреблась, – вспоминала Валя, – а иногда и сверчок пел. И сам дом, что-то в нем… поскрипывало?»

Валя, конечно, пыталась смотреть телевизор, оставляла его включенным, но однажды проснулась от страшного сна и поняла, что это новости проникли в её сон, став его частью.

«Только снов мне таких не хватало. Всё против меня…», – сказала она сама себе вслух и пошарила рукой по тумбочке в поисках пульта. Наткнулась на плеер, взяла его, надела наушники. Послушала минут десять и выключила.

«Нет такой музыки, которая соответствует моему состоянию, – решила Валя. – Если подумать, то ничего страшного у меня не произошло. Я просто одна. А я так не привыкла. А музыку, похожую на размазню или не пишут, или я не знаю такой музыки, но надо бы поискать…»

Вале было очень плохо, но однажды ночью она, уже привыкшая к этой давящей тишине, чуть не подскочила на кровати. У неё заколотилось сердце.

В стенку кто-то постучал. Негромко, но и не тихо. Валя замерла. Потом – снова раздался стук, а потом детский плач. Плакала девочка.

Уфф…

Валя облегченно выдохнула. Это всего лишь девочка. В пустующую квартиру вселились жильцы. Так получилось, что кровать Вали и кровать девочки стояли рядом, разделенные лишь стенкой, а сами знаете, какие стенки в «хрущёвках».

Тишина убежала из квартиры Вали. Днем девочка за стенкой бегала, веселилась, иногда капризничала, а ночами – плакала.

А у Вали было плохо со слезами. Она их ощущала, но… Как нерастворенную влагой едкую корку, на сердце. А плакать хотелось. И девочка помогла Вале, очень быстро и она разрыдалась. За компанию и плакать проще, да? Даже рыдать. Вот Валя и разрыдалась так, что ноющая девочка за стенкой сразу притихла. Валя сходила в ванную, умылась, вернулась и накрылась одеялом, с головой. И тут в стенку постучала девочка, тихонько. Валя улыбнулась и сама удивилась этой улыбке… Она протянула руку, взяла с тумбочки баночку с каким-то кремом, и… Тихонько постучала в ответ. И прислушалась, ожидая ответа…

Так у Вали появилась маленькая подружка, которая тоже не любила ночь. Валя еще ничего о ней не знала. Потому пыталась представить – какая она? Представлялось милое, маленькое, но хулиганистое существо.

Так они и перестукивались. Валя больше не чувствовала себя одинокой. В одну из пятниц Валя пришла с работы, стала готовить себе ужин, и тут в дверь позвонили. Она открыла, на пороге стояла пожилая женщина.

– Здравствуйте, соседка. Я пришла извиниться. Таечка вам спать мешает, вы в ответ тоже стучите, чтобы она прекратила. Но… мы переставим кроватку в другую комнату, просто ремонт пытаемся сделать, но быстро не получается. Дорого у вас всё. Таечка у нас нервная очень…

Валя замерла. А потом тихо произнесла:

– Пожалуйста, ради Бога, не переносите её кроватку. Я… Я не жалуюсь, то есть не ругаюсь. Я просто разговариваю так с ней. Неужели громко стучу? Простите. Увлекаюсь, может? Оставьте её, ладно? Пусть стучит.

Женщина задумалась, и, кажется, всё-всё поняла. Улыбнулась. И даже поцеловала Валю в щеку.

А в воскресенье Валя увидела Таечку. Она бегала вокруг бабушки, как бегают дети, которые не так давно научились ходить, поэтому пытаются оторваться на полную катушку. Валя остановилась и смотрела на Таечку. Таечка заметила её. Валя помахала ей рукой, и Таечка улыбнулась, и тоже помахала ручкой в варежке с помпоном.

– Привет, подружка, – прошептала Валя. – До связи? После полуночи, да? Жду тебя.

Буду хиппи!

Если бы родные не вспоминали эту историю, она могла бы кануть в небытие, забыться, как и многие другие истории из детства. Но мне иногда о ней напоминали, в шутку… А когда я пересекалась у деда с одним из его коллег, то он всегда мне говорил, даже когда я подросла:

– Привет, хиппи!

А всё началось в районе Казанского собора, в выходной, в летний и жаркий день. Я гуляла с родителями, на пути нам попались знакомые, и мои предки стали с ними болтать. Не знаю, как для вас, но для меня в детстве это было самой настоящей пыткой, особенно если такая уличная беседа затягивалась. Я тянула поочередно мамину руку, папину, и ныла:

– Хватит разговаривать, пошли…

Безрезультатно. Что они обсуждали? Может, смерть Высоцкого?

Не знаю…

Стоять рядом было скучно, и я отошла – сначала на три метра, потом – подальше… Да-да, так, наверное, и теряются дети.

И тут я услышала смех, повернула голову, и… Обомлела! Прямо на меня шла компания молодых людей и девушек. Но они были такими необычными, такими красивыми, что я не могла пошевелиться. Я никогда не видела таких людей раньше!

«Они как индейцы», – подумала я, вспоминая югославские фильмы.

Нормальное, в общем, восприятие действительности, для детского возраста. То есть исключительно по внешнему виду. Хотя и многие взрослые этим страдают, конечно, но тогда я об этом не думала. Я просто стояла, открыв рот, и зачарованно смотрела на них, а когда они подошли, одна из девушек присела на корточки, и сказала мне:

– У тебя обалденные волосы, подруга! Вырастишь, приходи к нам.

– А вы… вы кто?

– Хиппи, – ответила она, и достала из кармана джинсовой куртки жвачку. – Держи.

– Лерка, пойдем, хватит болтать! – начали ныть её друзья и подруги. В этом я уже была похожей на них. Или они на меня?

– Сейчас, – ответила она. – Я тоже хочу такую дочку!

– Сделаем, – пообещал ей один из молодых людей. – Пошли.

Напоследок, она сняла с шеи одни из своих многочисленных бус, надела их мне.

И они пошли дальше, красивые, худые и загорелые.

Я повертела головой, и пошла к родителям, радостно осознавая, что мое будущее моментально стало определенным и понятным – оставалось только «вырасти».

– Что ты жуешь? Что у тебя на шее? – встревоженным голосом спросила мама.

– Жвачку, – ответила я. – Подруга моя дала. И бусы…

– Какая твоя подруга? Где она? – мама ещё больше встревожилась, и стала смотреть по сторонам, но они… Они уже ушли.

– Хиппи! По Грибоедова ушли, – ответила я.

– Быстро выплюнь! – потребовала мама. – И бусы снимай!

– Нет! Она вкусная! Это мои бусы, подруга подарила! – Я топнула ногой.

Дело шло к конфликту, который завершился компромиссом – розовый комочек жвачки я выплюнула, а бусы мне разрешили оставить. Потом я даже спала, не снимая их. Правда, мама их «продезинфицировала», как она выразилась. Для меня они стали… словно пропуском в другой мир.

30 июля у деда был юбилей, и мы с утра поехали к нему. Мама помогала бабушке готовить, а потом пришли гости. Один из гостей, строгий такой, всем распоряжался за столом. Наверное, это был один из начальников, то есть человек, привыкший командовать. В какой-то момент, он позвал меня, вроде бы даже попросил прочитать стишок, а потом задал один из самых стандартных вопросов:

– А кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

Я уже знала ответ. Мне так хотелось поделиться сокровенным желанием, мечтой! Я сразу вспомнила красивую длинноволосую девушку, и радостно, излишне задорно выпалила:

– Когда я вырасту… Я… Я… Буду хиппи!

И все замолчали.

– Кем? – переспросил «начальник».

– Хиппи!

– Они у нас «зайцами» ездят, – сказал кто-то. – Мы их с поездов снимаем.

– Понятно. Ладно, девочка, иди… – «Отпустил» меня этот дядька. – Чую, хлебнём мы ещё с вами, в свое время…

Нет, хиппи я не стала. Да и «система» их, когда я подросла, уже стала разваливаться. Но появились знакомые, которые были в неё вхожи, и из их рассказов я узнала, что не все там было так красиво, как… Как внешне! Очень много была и плохого, трагичного даже…

Но тогда, в детстве, у меня был идеализированный образ, с которым я и жила какое-то время. И почему-то мне иногда бывает жаль, что бусы те не сохранились, как и многое другое, из тех времен… Да, точно. Это было лето, 1980-й год.

Это мой брат, он больной…

К началу 2000-х я точно убедилась в том, что совесть – реальна. Не то, чтобы я раньше сомневалась в её наличии, просто мой опыт, с детства, больше говорил о том, что сильнее всего она распространяется на родных и близких. Сделаешь что-то не так, обидишь их несправедливо, и… Болит ведь! Ночная такая боль.

А потом, неожиданно… Увеличился радиус действия. И теперь я точно знаю, что у каждого из нас есть эта боль – если не врать себе и другим, конечно… Боль за бездействие, за не-поступок. Сколько лет мне было тогда? Да молодая совсем была, и возвращалась поздно вечером домой, и лежащий человек протянул руку, и прокричал: «Помогите мне!». А над ним – два других человека, которые его с мячом футбольным спутали, наверное. И один из них увидел меня, и в переводе на нормальный русский язык его ругань звучала так: «Вали отсюда, уноси ноги, да побыстрее, а не то…» Меня немного колотило от увиденного. А вокруг было совсем безлюдно. Вы думаете, что я побежала в милицию? Нет. Я просто унесла ноги, как мне и посоветовали.

К началу 2000-х я точно поняла и почувствовала, что есть лимит таким воспоминаниям. Если их будет много, то жизнь станет ужасной, такой, что уже совсем не сможешь нормально жить. Да, к тому времени я вышла замуж, и мой мудрый муж активно передавал мне свои знания, в дополнение к институтским. И он, естественно, беспокоился о моей безопасности. Формально, 90-е закончились, но об этом не объявили официально, поэтому объективная реальность как-то запоздала, не подтянулась то есть. Не знала, что они уже завершились. Психология для мужа была всем, и он везде искал для неё применение.

– Гопники? – вопрошал он. – Агрессия у них – от слабости и трусости, а на самом деле они ищут жертву, которая не может ответить. Запомни это…

Запомни это, запомни то… бла-бла-бла. Иногда у меня начинала болеть голова от его нотаций. Но они оказались полезными. Что могла, я запоминала, конечно, и однажды пришло время, когда надо было отойти от теории к практике.

Я ехала в трамвае, стояла, свободных мест не было. Было лето, на поясе висел плеер, еще из тех, старых, в который надо было вставлять диск. В уши мне пел Леонард Коэн. Пел про «ожидание чуда», а потом про ужасное «будущее». Потом меня кто-то толкнул меня в спину, но я не обратила внимания. Это нормально, для общественного транспорта.

Между песнями возникла очередная пауза, и я услышала плач, развернулась. Выключила плеер. Спиной ко мне стояли два молодых мужика, нетрезвых, которые приставали к парочке молодых людей… Девушка была младше, девочка ещё даже, лет четырнадцати-пятнадцати, а юноше было лет восемнадцать. Трамвай остановился, возле метро. Вышло много людей. Стало просторно. Я сразу поняла, что юноша был болен. Это было видно по его взгляду, по тому, как он себя вел. Он улыбался. Ну а мужики, наверное, решили, что это такой замечательный повод для развлечения. Они тыкали в юношу пальцами, хватали за нос, хохотали, и задавали какие-то вопросы, перемешивая их с оскорблениями. Мне кино сразу какое-то вспомнилось, про войну. Немцы в нём себя очень похоже вели…

Девочка плакала, и пыталась им что-то объяснить.

– Дяденьки, это мой родной брат, он больной, – просила она. – Отстаньте от нас, пожалуйстаааа… Дяденьки…

А «дяденьки» не унимались. Да, согласна, что искусство – это идеализация, но я автоматически осмотрела салон трамвая. Почему-то очень хотелось, чтобы на заднем сиденье оказался какой-нибудь, пусть не Данила Багров, но кто-то вроде его… Осмотрела, и поняла, что комбинация из пассажиров в этот раз какая-то проигрышная. Хлипкая. Женщины, дети. И три или четыре мужчины, сделавшие вид, что рассматривают через окно достопримечательности нашего славного города. Будто никогда их не видели. Типа, они туристы.

О, где же ты, брат?! А? Где? Хотя… Наверное, он уже свалил в Америку. И стал братом-2.

Наверное, я эгоистка, потому что именно тогда ясно и отчетливо поняла, что не хочу потом вспоминать и это. Больше не хочу так. Не хочу вспоминать издевательство над больным человеком, которое происходило на моих глазах. Не хочу.

И что там муж говорил мне про психологию при общении с гопниками и хамами? Интересно, с «трамвайными» сработает?

Я сделала вид, что меняю диск в плеере, и уронила на пол – и диск, и плеер. Наклонилась, и стала их поднимать, умышленно задевая «дяденек» пятой точкой. Мне надо было переключить их внимание на себя. Ладно, ещё парень этот, он всё равно каком-то в своем мире находился, но девочке реально было плохо. И ей ведь тоже надо жить потом со всем этим…

Сработало! «Дяденьки» заметили меня. Не могли не заметить. Переключились.

Вы ведь знаете, что говорят хамы, и трамвайные, девушкам? Поэтому, повторять не буду. Да, разумеется, они захотели «прогуляться» со мной.

– Если муж не будет против, – ответила я. – Только я выхожу уже на следующей. Он меня встретить должен.

– Какой такой муж? Да мы…

«Господи! – подумала я. – Пусть всё будет как всегда!» То есть я попросила о том, чтобы на остановке оказался хоть один, но военный моряк, офицер. Я просто знала, что они всегда там оказываются.

Да, это психология. Услышав про мужа, они, выдав несколько оскорблений, снова переключились на брата с сестрой. Сделали вид, что я им уже не интересна. Эх, нельзя так обижать женщину. Трамвай остановился, я подошла к двери, и громко сказала им:

– Так вы идете, мужчинки? Или испугались моего мужа? – И быстренько вниз. Прыг!

Ну как же они не пойдут? Они ведь такие! Сама крутизна.

Да, офицер на остановке оказался. И не один! Это такая волшебная остановка. Они там всегда! Ура! Я подбежала к самому здоровому. Он, правда, чуть не упал в обморок, когда я обняла за шею, и быстро прошептала в ухо:

– Помогите мне. Так надо. Сделайте вид, что вы мой муж. Ко мне пристают опасные хулиганы.

Моряк оказался настоящим. Он все понял. Трамвай поехал дальше, увозя с собой девочку и её брата, а «дяденьки» стояли в трех метрах, и смотрели на нас с офицером.

– Они тебя обидели? – громко спросил он.

– Да. Они домогались, – ответила я.

– Мужик, да врет она! Не верь ей. Она сама заигрывала с нами! Это такая баба… у тебя.

– Что? Какая-такая? Баба???

– Не, мужик, прости…

И они как-то быстро даже не ушли, а растворились…

– Спасибо, – сказала я офицеру. – Северный флот нас не подведет, если что? А? И Балтийский – тоже!

– Да не за что, – ответил он. – Обращайтесь, если что… Не подведем.

Идеальный мужчина!

А ведь был в моей жизни идеальный мужчина! Настоящий! Только я про него забыла совсем. И вот так, неожиданно – вспомнила! А в такие воспоминания приятно погружаться… Они радуют и греют. Себе я, правда, в них совсем не нравлюсь, но это можно пережить…

Мы сидели на берегу пруда, в котором посреди ряски плавали ворчливые гуси. Над нами раскинула густую крону старая липа, и лучи июльского солнца терялись где-то там, высоко, в листве. Нет, мы не играли. Мы, три подружки, сидели и мечтали на тему: что бы каждая из нас купила, если бы внезапно завладела огромной кучей денег? Э… По тем временам, а это был класс четвертый… Куча денег? Это рублей десять или двадцать пять!

К нам подошла ещё одна девочка, послушала нас, и сказала, что достать такие деньги – не проблема. Её старший брат выписал в аптеке, ещё в городе, цены и названия лекарственных трав, и уже занимался их заготовкой. Нас заинтересовал такой вариант. Сбор лекарственных растений – звучит очень красиво. А если ещё за и деньги.

– Килограмм лепестков васильков стоит целых двадцать пять рублей! – важно сказала та девочка, и мы ахнули… – А вот и твой жених идет, – добавила она.

Я посмотрела. Да, его так все называли. Он учился в шестом классе, и впервые приехал на дачу к своим родственникам из каких-то очень далеких краев, чуть ли не с Дальнего Востока… И я уже не помню, каким ветром его занесло к нам. Ну, наверное, он в меня влюбился, ведь все так считали. Правда, ничего такого он не говорил, а просто взял надо мною шефство. Звали его Николаем. Он так и представился, в первый раз, по-взрослому.

Я и сейчас не знаю, почему он был таким серьезным? Пережил что-то нехорошее в жизни, после чего стал к ней внимательнее относиться? Нет, не знаю. Так вот, он был очень серьезным и очень внимательным.

– Лук хочу, со стрелами, – сказала я как-то раз, ни к кому не обращаясь. Так, просто… мысль вслух.

– Завтра будет, – ответил он.

И он сделал замечательный лук, сказал, что из рябины, а еще несколько стрел, и не простых, а почти настоящих, с перьями. Этот лук у меня быстро отнял дедушка, когда я выбрала в качестве мишени один из двух его ульев.

– Это уже не игрушка, – сказал он. – А опасное оружие.

– А он мне ещё сделает, – важно ответила я.

Помню, как купались мы на берегу нашего большого озера… Так вот, я зашла в воду, и пошла по песку и мелким камушкам, а дальше начинался ил, и вот в этом иле меня кто-то укусил, мне так показалось… Стало больно, я выбежала на берег и увидела, что сильно порезалась, возле мизинца. Коля подбежал, схватил меня на руки, и, тяжело сопя, понес меня домой. На середине пути он положил меня на плечо, так ему было легче. Дома бабушка заохала, забегала, а Коля потом ещё и советовал ей – как лучше бинтовать стопу.

– Какой взрослый мальчик, – потом сказала мне бабушка. – Хороший.

Самое интересное, что такое отношение не идёт на пользу девочкам. Портит характер моментально. Я стала представляться себе этакой королевой, и начала злоупотреблять отношением Коли. Я выпендривалась перед остальными девчонками. А он всё это терпел, молча. Почему? Зачем? Да, я его обижала, а он и виду не подавал.

Тогда он подошел, к нам, под липу, послушал наш разговор, и сказал, что с васильками лучше не связываться. Лучше сушить подорожник или зверобой.

– Они дешевые, – сказала та девочка. – На них много не заработаешь! А вот васильки…

– Да вы подумайте, сколько их собрать надо, лепестков этих. Ведь принимают их в сушеном виде.

– А что тут сложного? – сказала я. – Не хочешь мне помогать, не надо. Сама насобираю.

На следующий день он пошел с нами, на поле, и тоже ходил, и собирал эти лепестки. Мы ходили долго… Три или четыре малолетние дурочки, и один разумный мальчик. Вокруг летали злые, как собаки, слепни и оводы. Было жарко.

Возле дома Коля отдал мне свой пакет. Разумеется, васильковых лепестков он собрал больше всех. А если ещё мои…

Я постелила в своей комнатке газетку, высыпала на них «урожай».

– Иди ужинать, – сказал дед. Он стоял в двери, и смотрел, как я сижу и опускаю пальцы в мое «богатство».

Ощущения были приятные – опускать пальцы в целую кучу лепестков, и ворошить их.

– Если килограмм насушить, то у меня свои деньги будут, – сказала я.

Дед хитро улыбнулся.

Утром я проснулась, и поняла, что на поле больше не пойду. Лепестки стали похожи на высушенные водоросли. И оказались невесомыми, как перья!

Днем у нас появилась новая забава – мальчишки нашли длинный кусок кабеля, внутри которого было много разноцветных проволочек, и мы сначала плели колечки, браслеты, а потом стали наматывать их на спицы велосипедов. Нет. Вру. Я ведь тупо ничего не делала. За меня всё это делал Коля. А я просто сидела. А потом он взял оболочку от этого кабеля, приделал к его концу веревочку, а к другому – палку… Получился настоящий хлыст, как у пастуха из соседней деревни. Только вот «хлопать» им, как положено, громко, получалось только у Коли.

Классное было лето! Да и остальные были хорошими, как и положено в детстве. Но это – выделялось. В конце августа за Колей приехала мама, о чем он сказал мне, протягивая сложенный вчетверо листик бумаги.

– Это мой адрес, – сказал он. – Напиши, ладно? Или ещё лучше – дай свой.

– Ещё чего, – ответила я. – Сама напишу, если захочу.

Разумеется, листик я быстро потеряла. Да и про Колю забыла тоже быстро. Не, не жалею. Я ведь даже фамилию его вспомнила. Но никогда не буду, ради любопытства, пытаться найти его в социальных сетях.

Зачем?

Идеальный мужчина – должен и оставаться таким в памяти. Даже если он тогда ещё был ребёнком. А сейчас я понимаю, что из него, наверное, вырос действительно классный мужик. Ведь если он в детстве таким был… А может быть и нет. В любом случае, идеальный мужчина, без кавычек, был в моей жизни. Целых три месяца! Дело ведь, не в возрасте. Есть ведь маленькие – мужчины, а есть большие – мальчики.

Несостоявшийся «подкидыш»

Сидела сегодня вечером и писала о том, как однажды увидела, простите, в туалете, небольшую паутинку, в углу, внизу. Я была в гостях у моей коллеги Дарьи, и сказала ей:

– Слушай, у тебя там паук живет. Туловище – с зернышко тмина, длинные лапки. Видно, что очень голодный.

– Это упрек?

– Нет! Вдруг это у тебя такое домашнее животное. Я подумала – кем он питается? И откуда взялся? Город. В туалете – кафель. Откуда? Зачем? Какой ему интерес там сидеть? Или это такие домовые пауки?

– Не знаю. Раз в доме – всяко не лесные.

А потом она мне перезвонила, через неделю, и сказала, что он питается такими же пауками. А откуда они берутся – она не знает. Словно из воздуха.

Ладно, дописать задуманное я не успела. Там ещё мораль подразумевалась, конечно. Но мне знакомая позвонила… То есть когда-то дружили, а потом раз в год перезванивались, в лучшем случае. Это нормально. Но можно ли подругой назвать? Знакомая – это та, которая не стала подругой? Или которая перестала ею быть? Не суть. Позвонила она с очень неожиданной просьбой:

– Привет! Можно мы тебе нашего оболтуса подкинем, на две недели? Мне сказали, что ты на даче…

Я не поняла, о ком речь идет, честно… Подумала, что они собаку завели сыну, или кота. Или какое-нибудь модное ныне экзотическое животное. А подумала я так потому, что даже и не могла представить, что она говорила именно о своём сыне. Меня всё это смутило:

– Как подкинете? Прямо вот подъедите к дому, и подкинете к забору? И дёру? Даже не думайте!

– О, узнаю твой юмор… Нет, конечно. Понимаешь, нам с мужем надо отдохнуть. Сил – нет. А какой со Степаном отдых – ты знаешь…

Знаю. Один раз я «отдохнула» вместе с ними. Всё, включая визы, время отпуска – совпало, и мы поехали вместе. Отдых со Степаном – замечательный, если честно, но при соблюдении пары условий. Тогда ему было лет шесть или… больше? Они с раннего детства таскали его по разным странам, и поездки утратили для него всякий интерес, потому что родительский подход был неправильным. Не заинтересовали они его, на будущее… Они почему-то очень «кухней» интересовались. И рассказы об их поездках были, для примера, почти всегда такими: