Аджабсандал

– Недаром для всех ты гижи – Нугзари! Недоделанный…

Муж, нислова не говоря, сгреб его, как котенка, и с отвращением вышвырнул за дверь, сопровождаемый заливистым лаем Бухулы.

С тех пор они не здоровались, а Бухула в знак солидарности норовила облаять соседа каждый раз, когда тот поднимался к себе наверх.

Помню, я была с ребенком в Кахетии, в своей деревне. Смотрю, приезжает Нугзар, на нем лица нет.

– Что с тобой? – говорю.

– Пока меня не было, Амиран увез Бухулу за город и пристрелил ее. Сам потом сказал. Мне на зло.

И тут из его голубых глаз показались скупые слезы. Таким я его никогда не видела, даже на похоронах матери.

– Что ты собираешься делать? – спросила я.

– Ничего. Не убью же его из-за собаки. Пусть нас Бог рассудит. Бухулу только жалко. Фактически из-за меня погибла…

…. Другую собаку мы заводить не стали. Нугзар, как и Бухула, был однолюбом.

Такое могло быть только здесь

Вахтанг Кикабидзе на своем юбилейном вечере в Москве 19 июля 2008 г., рассказал следующее:

– Мой друг Омар женился раньше всех нас. Свадьбу в ресторане он сделать не мог. Друзей много, а денег мало. Поэтому он решил праздновать у себя дома. Жил он в маленькой двухкомнатной квартире в старой части города. Тогда соседи, чтоб для всех гостей хватило места, разобрали общую стенку. И свадьбу отметили в апартаментах из 6-ти комнат. Но еще несколько месяцев Омар с соседями жили без стенки.

– Почему? – спрашивает ведущий Николай Басков.

– Для стройки денег не было…

…… ….. …..

… – Это что? – спросил дядя Миша.

– Соль, – гордо ответил Отар. (Дело происходило во время войны, и соль была большим дефицитом.) – Для семьи.

– Откуда?

– На лопаты выменяли.

– А лопаты где взял?

– А лопаты были лишние.

Дядя Миша велел немедленно вернуть и соль, и лопаты и прочитал сыну нотацию о том, что честь дороже денег. Отар увез соль, вернул лопаты и ушел со склада. И стал хроникером на тбилисской киностудии. И жил жизнью советского служащего.

А парень, с которым он привозил соль, остался работать на складе, и в 50-ых годах за свой счет, чтобы поддержать грузинский спорт, на трех самолетах возил болельщиков по всем городам, где играло тбилисское «Динамо». А после перестройки стал олигархом и несколько раз баллотировался в президенты. И Отар мог бы так же, если бы его не сбили с пути.

Из книги Г. Данелия «Безбилетный пассажир»

.…… ….. …..

(Место действия – Орточальская тюрьма)

«…Гоголь вскочил, обеими руками схватил Гиглу за горло и приподнял над землей…

– Чичико, оставь его в покое! – попросил Девдариани.

Чичико отпустил Гиглу.

– Что он такого тебе сказал? – со смехом обратился к нему Девдариани. – Поезжай, говорит, в Израиль? Ну и что? Мало разве евреев едет в Израиль?

– Мне он этого не должен говорить! – очень серьезно ответил Гигла.

– А ты кто? Багратион-Мухранский?! – спросил с галерки Шошиа.

– Я двух братьев потерял на фронте Отечественной войны. Мои родители похоронены здесь, на еврейском кладбище в Навтлуги.

– Тем более! Сирота, человек без роду, без племени… Что тебя здесь держит?

– А ты кто такой? – взорвался Мошиашвили. – Ты, приблудная овца?! Как ты смеешь прогонять отсюда меня?! Запомни, я, жена моя, дети мои, внуки и правнуки мои – все мы должны умереть здесь, на этой земле! Понятно тебе, Гоголь?

– Так… Это я, значит, приблудная овца, да? Да знаешь ли ты, дурья твоя башка, что мои предки поселились в Мегрелии двести пятьдесят лет назад?! Что в моих жилах 80% голубой лазской крови и что прапрапрабабушка моей матери – Медея – была колхидянкой?! И я, и моя жена, и мои дети, и их дети – все мы умрем и будем похоронены здесь, на этой земле! Понятно тебе, Мошиашвили?!

– Что же это получается? – развел руками недовольный Тигран Гулоян. – Получается, что нашу Грузию вы превратили в свое кладбище?

– Только тебя как раз нам и не хватало, Тигран! – воскликнул Девдариани.

– Не говори так, Лимон-джан! Предков этих пришельцев не было здесь и в помине, когда мой дед на Ходжеванке в кости играл!…

– Вот потеха, – воскликнул Мебуришвили, – еврей, украинец и армянин спорят, чтобы доказать свое грузинское происхождение! Иди разберись, кто из них прав!

– Все они правы, – проговорил себе под нос Исидор Саларидзе…»

Н. Думбадзе «Белые флаги»

Вор Миша

История взята с сайта mytbilisi.narod.ru

Вор Миша… Ничего о нем не знаю. Но этим воспоминанием выполняю с лихвой обещание, данное ему одной нашей знакомой. Но – обо всем по порядку.

Этой нашей знакомой было тогда около сорока. Красивая высокая дама, из тех, про которых в советские времена мечтательно говорили: «вот на западе женщины именно так выглядят!». Но, несмотря на красоту и ум, личная жизь у нее не особенно удалась. Дважды была замужем и дважды разводилась.

Шла она одним темным тбилисским вечером домой. И – все развивалось по законам жанра: в неосвещенном месте внезапно ей перегородил дорогу угрожающего вида мужчина и глухим голосом потребовал деньги. Она, будучи человеком не робкого десятка, спокойно протянула ему сумочку. Ее спокойствие и достоинство явно произвели на него впечатление. Но дело есть дело. Увидев на ее руке обручальное кольцо, он приказал снять его. Она спокойна начала снимать кольцо с пальца, но оно шло плохо. Наконец, с трудом сняв его, женщина со смехом протянула перстень преступнику. Тот не понял. Взяв кольцо, изумленный ее спокойствием и смехом, он спросил «ты что смеешься?». Она сказала ему: «Знаешь, я дважды была замужем, но ни один из мужей мне кольца не дарил. Разведясь во второй раз, я сама себе купила кольцо. Видно, не судьба мне кольцо носить. Так что не жалко, бери!».

Вор был потрясен. Вах, какая красивая, умная и смелая женщина. Вах, и как себя достойно ведет! И вах! – какие идиоты и слепцы были эти ее недостойные мужья!

Женщина уже собралась уходить. Он снова остановил ее. Вернул кольцо. Тут уже оторопела она. Вынул из кармана мятый платок, завязанный в узел. Раскрыл его. Его дневная выручка. В полутьме было видно, как в платке поблескивает снятое с прохожих золото. Взял самое тяжелое кольцо и протянул ей. Она запротестовала. Он угрожающе повторил: «Вазми!». Спорить нельзя. Она взяла перстень. Он исчез так же неожиданно, как появился. Лишь из темноты донеслось четко:

«Носи, и всем говори, что тебе его подарил МИША!».

Она носила и говорила. А я опубликовал в интернете. Не знаю, жив ли еще Миша, но, думаю, историю эту не мешает знать.

Поход на кладбище

По безлюдному кладбищу Кукиа (была среда, а может пятница, когда похорон нет), лавируя между ржавыми и мраморными оградами и огибая разросшиеся кусты сирени и кипарисы, идут трое. Впереди уверенно шагает приземистая простовато одетая Циури. На вид ей 60—70, на самом деле может быть и больше. За ней следует ее немолодая двоюродная племянница Элла, одетая в брючный костюм. Замыкает шествие сын Эллы, 24-летний невысокий блондин Торнике. На нем красная майка без рукавов и защитного цвета шорты с дюжиной карманов. Циури исполняет роль гида для своих родственников, недавно приехавших из России после десятилетнего отсутствия.

Дело в том, что нанеся все визиты по многочисленной родне, соседям и знакомым, на семейном совете было решено сходить на кладбище, почтить память деда Автандила, бабушки Марго, тети Нуцы и всех прочих предков, кто покоится на Кукиа.

Циури, как одна из последних, но дееспособных могикан, вызвалась возглавить «святое дело».

И вот сейчас Циури неожиданно тормозит у могилы с памятником из черного мрамора. На фасаде виден светлый силуэт молодого парня во весь рост.

– Кто это? – спрашивает Элла, близоруко щурясь на силуэт и перебирая в уме ушедших родных.

– Это Сандро, -Циури крестится и поясняет. – Это сосед моей золовки по старой квартире. Пусть светло ему будет на том свете. Бедный мальчик, умер от передозировки. Из такой приличной семьи, – и ласково гладит нагретый на солнце мрамор. -Спи спокойно, шени чириме7.

Затем Циури поворачивается к своим экскурсантам:

– Давайте ему свечку зажжем. Его мать только на Пасху сюда поднимается. Совсем сдала, несчастная.

Свечка зажигается, но вскоре тухнет. Все трое неумело крестятся, будто отгоняя стайку навязчивых мух. Циури бросает взгляд на потухшую свечку и на Торнике, который безуспешно чиркает спичкой.

– Оставь, главное, что зажгли. А сколько горело – неважно. – И припечатывает неоспоримым аргументом. – Я точно знаю.

Движение снова возобновляется.

Через пять минут снова остановка. Перед ними заросшая могила с полуистершейся надписью. По периметру стоят ржавые столбы с цепями.

– Тут свекровь моя лежит, – кивает Циури. По изменившемуся тону ясно, что настроение ее резко портится. – Уй- уй, старая ведьма! Чтоб тебе там пусто было! Вы думаете, у меня денег на краску нет? Не-ет, – тянет, наслаждаясь триумфом, – дело принципа! – и, обращаясь к могиле, высказывает наболевшее. – Помнишь, как ты меня кастрюли чистить заставляла?! Вот и сиди теперь вся в ржавчине! Так тебе и надо, беззубой обезьяне! – Затем следует вердикт. – Свечку на нее переводить не будем!

Элла и Торнике выслушивают монолог в легкой растерянности, недоумевая, стоит тут креститься или нет. Но Циури уже уверенно ведет их дальше.

Следующая остановка у могилы пожилого мужчины.

– Это Мераб-мой деверь. – знакомит их Циури, извлекая не первой свежести платок и поднося к сухим глазам. – Святой жизни был человек. Какое сердце имел, – качает головой, мысленно уносясь в прошлое. – Сам деньгами крутил и другим жить давал. Прорабом на стройке работал. Сколько левого кирпича по родственникам развез – не сосчитать.

Догадливый Торнике уже зажигает свечи.

– Вино достань! – командует Циури и сама лезет в сумку за одноразовыми стаканчиками.

Торнике со знанием дела разливает божественный напиток самодельного изготовления. Циури вооружается стаканчиком и произносит проникновенную речь:

– Спи спокойно, мой дорогой Мераб! Ни о чем не беспокойся. Мы тебя помним и любим. Увидишь там моего бездельника Мито, передай ему, чтоб меня больше не беспокоил. Всю ночь за мной с ножом бегал, как при жизни. А эта рыжая стерва Ревека, его любовница, мне опять зубы скалила. Мераб, будь человеком, как своего брата прошу. Положи конец этому безобразию. Я устала. Все время на лекарствах. Аха, вот тебе, – с этими словами Циури крестообразно наливает вино в центр могилы. И тут же деловито останавливает Торнике, который пытается следовать ее примеру. – Вино экономь. Еще наших могил штук восемь впереди. Это только своим людям.

Бутылка с вином прячется в сумку, и тройка продолжает следование по маршруту.

Внезапно Циури делает стойку около ухоженной могилы с вьющимися розами. Она кладет принесенный букетик цветов у доски с надписью и начинает всхлипывать:

– Анзор… генацвалос дейда… почему твоя тетя не умерла раньше тебя… Какой парень был! Тариэл, вылитый Тариэл8. От своей культуры, бедный, умер. Пошел в Москве в ресторан, вино выпил, закусил, туда-сюда… Вдруг поперхнулся, закашлялся. Совсем синий стал… Ему бы рыгнуть от души. А он людей постеснялся. Задохнулся и тут же скончался. Ему обильно вина нальем. Пусть там всегда радуется! – Циури смахивает набежавшую слезу пальцем-сарделькой.

Вино ручьем льется на сухую, потрескавшуюся землю.

Циури вопросительно смотрит на Торнике:

– Ты какие куришь

– Парламент. А что? – недоумевает племянник.

– Ох, Токо, Токо, не думаешь ты о своих легких. – журит его Циури и требует. – Ну-ка, положи ему несколько сигарет. Ему нужнее. Пусть Анзорик там насладится.

Торнике, не найдя что ответить, покорно кладет сигареты рядом с горящими свечами.

Циури в заключение крестится и ведет парочку дальше.

Торнике от нечего делать рассматривает надгробия.

– Ой, смотрите, – кричит он обрадовано, – тут, наверно, вор в законе похоронен! – и указывает на внушительный памятник человека, под которым стоит только имя «Заза».

Циури и Элла смотрят в указанном направлении. Первая со значением цокает языком, оценивая величину затрат. – О-о-о, сразу видно, уважаемый человек. И ему вино надо, и сигареты, если остались.

– А что, тетя Циури, вы его тоже лично знали? – удивленно взглянула на нее Элла, которую кажется, раздражают чересчур частые незапланированные отступления от цели.

– Да нет, деточка, что ты говоришь! – машет на нее руками Циури. – Где я, а где вор в законе? Просто почему не сделать приятное хорошему человеку? – и отбирает у Торнике пластмассовую бутылку. – Его вон сколько людей уважали, какие деньги вложили!

У Торнике дрожат ноздри от внутреннего смеха. Он вежливо трогает тетушку за руку.

– Посмотрите туда! Там какой-то профессор похоронен. Может налить ему за компанию. С понтом алаверды. От нашего стола вашему столу.

– Ох, оставь, пожалуйста, – сердится глава «святого дела», – обойдется этот бумажный червяк и без нашего вина!

Инцидент исчерпан и все трое идут дальше.

Перед ними возникает семейная могила с огромной доской, на которой значится, что здесь покоится семья Апциаури: отец, мать и трехлетняя дочь, погибшие в автокатастрофе.

Торнике, пробежав надпись глазами, с восхищением рассматривает барельеф белого ангела, поднявшего голову к небу.

Циури, долго шевеля губами, наконец-то одолевает длинный текст на мраморе и начинает всхлипывать.

– Бе-едная девочка! Мамина радость!… Это куда Бог смотрит? Вай. Вай… Почему такая старуха, как я, не умерла вместо тебя?

Потом, вытерев непрошенные слезы, Циури резко поворачивается к виноноше – Торнике и командует голосом бригадного генерала:

– Давай все вино сюда! – и царским жестом опорожняет остаток бутылки со словами. – Аха, вот вам! Спите спокойно, мои золотые.

Затем Циури как-то буднично говорит Элле:

– Вот и все, дорогая моя Элико, можно идти домой.

– Как домой? – не поняла племянница, – мы еще не дошли до дедушки и бабушки.

– Эх, – отмахнулась от нее Циури, – какой смысл идти туда по такой жаре, да еще и с пустыми руками. Вина нет, свечек тоже.

– Может, все-таки дойдем, посмотрим, – запротестовала Элла. – Нам уезжать скоро…

Циури одарила ее снисходительным взглядом, будто та сморозила несусветную глупость:

– А что там смотреть? Это вам не сериал по телевизору. Тут надо дело делать. А то, считай, напрасно пришли.

И она решительно поворачивает назад, не слушая никаких возражений. Но тут же предлагает компромисс:

– Лучше завтра 2—3 литра вина на запас возьмем, помидоры, огурцы и снова придем на целый день. Мы сегодня итак большое дело сделали – чужих людей помянули. Значит, и наших кто-то помянет.

Элла, поняв, что тетю не переспоришь, обреченно замолкает. И все трое идут в обратном направлении, снова петляя среди чужих могил и треснувших от времени надгробий. Ритуал, он превыше всего.

В последний путь

Разгар рабочего дня. Вокруг одного из подъездов на Плеханова стоят кучками люди, ждут выноса. Время от времени кто-то с улицы заходит в подъезд и через некоторое время присоединяется к одной из группок ожидающих.

Всем присутствующим ясно: этот человек только что сделал «круг почета» вокруг гроба именно по часовой стрелке и теперь скучающе изучает место и действующих лиц вокруг. (Заметка для неосведомленных: направление обхода тоже имеет огромное значение в ритуале панихиды.)

Ближе всех к подъезду стоит группа пожилых женщин. Это, скорее всего, соседи.

– … Ох, как не вовремя умер Вахо! В Великий Пост! Хоть бы до Пасхи как-нибудь дотянул, – сетует одна из женщин, слегка ударяя себя по щеке натруженной рукой с остатками маникюра. – Придется теперь накрывать постный стол. Грибы, рыба нескольких сортов, пхали, лобио. А люди с келеха уйдут голодными. Куда проще зарезать барана и сделать чакапули, наваристую шилу и так далее. Дешевле сядет.

– Да, – закивала другая домохозяйка, – уже подсчитывали – мясной стол легче накрыть, чем постный.

– На сколько человек делают келех? – поинтересовалась третья.

– На 80, – с жалостью откликнулась первая, видимо самая посвященная. – Только свои люди сядут. С деньгами туго. – И пустилась невесело анализировать. – Э-э, куда мы идем? Не тот уже стал Тбилиси, не тот! – Глаза рассказчицы моментально потеплели и в голосе послышались нотки восхищения. – Помните, при Брежневе какие келехи были! – Качает головой, погружаясь в приятные гастрономические воспоминания. – Обязательно осетрина, икра двух сортов. Где теперь такое?

– Да-а…

– Какое время было! Жили при коммунизме и не заметили, – эхом отозвались несколько слушательниц.

Тут со стороны группы мужчин донесся приглушенный смех.

Женская коалиция, как по команде, оглянулась направо.

– … Я еще один анекдот вспомнил, – не унимался плечистый мужчина в кепке. – Сидит азербайджанец в чайхане. Ему жарко, душно. У ног собака сидит. Он берет палку, кидает ее подальше и говорит: “ Собака, подида, принеси палка». Собака приносит. Он снова: “ Собака, подида, принеси!» Собака приносит. Он в третий раз тоже самое. Собака поднимает голову и говорит: “ Тебе делать нечего! Сиди отдыхай, да!».

Мужской кружок негромко смеется, потом, оглянувшись по сторонам, резко гасят улыбки.

Недалеко от них стоит, по-видимому, группа сотрудников. Кто осудил происходящее, сказав:

– Ц-ц-ц! Что творится! Эти люди не знают, куда пришли. Нет, что вы там не говорите, а в Восточной Грузии не умеют по-человечески проводить покойника. Совсем другое дело у нас, в Мегрелии. 9 дней человека оплакивают. Только на лед какие деньги тратят. А здесь, в Тбилиси, на 4—5 день покойника из родного дома «выкидывают». Варварство!

– Скажете тоже, – засверкал глазами житель востока, – 9 дней – это слишком. Пытка для родственников и издевательство над трупом. Вот мусульмане и евреи – молодцы. В тот же день до захода солнца хоронят.

– И вы сравниваете нас, первых христиан, с какими-то христопродавцами? – взвился западник.

Спор разгорелся не на шутку.

Напротив них, в группе из 4—5 человек царила полная идиллия. Все с явным интересом слушали миловидную, модно одетую женщину средних лет. Она, неторопясь, рассказывала следующее.

– … Я начала с того, что опросила всех своих знакомых: нет ли у кого в роду поляков. И нашла, что искала. У моей старой учительницы по музыки был дедушка Гриц Ковальский. Я пошла в архив, не пожалела 5 лар, достала его свидетельство о смерти. Потом несколько раз сделала ксерокс, чтобы его имя стало совсем блеклым, и вставила имя моего деда по матери. Потом снова сделала копию и понесла эту бумагу в Польское общество. Они сейчас находятся на Сулхан-Саба Орбелиани №1, – рассказчица явно наслаждалась нарастающим вниманием своих слушателей. – И меня, как потомка поляков, тут же занесли в компьютер и дали огромную гуманитарку. Теперь моя дочь бесплатно поедет в Варшаву. Единственный минус – теперь раз в неделю надо ходить на бесплатные курсы польского языка. Что поделаешь, издержки производства.

– Поразительно! – восхитился мужчина в очках. – А вот под еврея нельзя так подделаться?

– Нет, я вам не советую, – с о знанием дела стала объяснять многоопытная дама.– Евреи на то и евреи. Они все перепроверяют. А то попасть на учет в «Сохнут» или «Рахамим» – сказка Шехерезады. Пайки, бесплатная медицинская помощь и патронажная сестра в придачу. Я бы вам посоветовала латышей. Они, конечно, беднее поляков, но на безрыбье сами знаете… У них можно взять годовой талон на метро и разовые обеды по воскресеньям.

– Как приятно встретить знающего человека, – заулыбалась дама с пером. – Только на панихидах такое возможно. Сейчас такой дефицит общения. Давайте, я ваш телефон запишу для консультации…

В этот момент из подъезда начали выносить цветы. По кучкам тут же зашуршало:

– Вынос! Вынос!

Все как-то внутренне подтянулись. Мужчины спешно сняли кепки, женщины достали заранее заготовленные платки. Кто-то уже активно сморкался. За гробом вышли заплаканные родственники в черном. Их тут же окружили соболезнующие и под руки повели к автобусу.

Новоиспеченная полячка крикнула своему собеседнику.

– Займите мне место поближе к водителю, где не сильно качает. Пока до Мухатгверди9 доедем – всю душу на серпантине вытрясет.

Тосты и тостуемые

«Ловись рыбка большая и маленькая»

На тарелках еще оставался недоеденный салат оливье, бадриджаны с орехами, зеленый пхали с дольками граната и прочее. Гости, распив три бутылки вина, находились уже в должной кондиции и были настроены на философскую волну. Уже прошли формально-традиционные тосты: «За здоровье хозяйки дома», «За здоровье (за упокой) ее родителей, а также родственников всех присутствующих», «За всех, кто нас помнит» и так далее.

Наступило время самых задушевных тостов, а значит, и непридуманных историй.

– Давайте выпьем за наши сладкие воспоминания, – подняла бокал Мариэтта, дама нестандартной конструкции, по объемам которой можно смело сказать, что она не враг своего желудка.

Присутствующие, уже слегка подустав от изобилия блюд, заметно оживились.

– Давайте!

– Что мы пережили, не дай Бог никому! – ахала Кетино, 60 -летняя вдова в трауре с большим вырезом, активно чокаясь со своими соседями.

– А п-помните 90-ые годы, при Гамсахурдиа, – к ней со стаканом устремился Симон, 30-летний заика, в нервном напряжении морща раннюю лысину. – Х-хлебные очереди, с-света неделями не было.

– Нашел, что вспомнить на ночь глядя, – фыркнул медведеподобный Бесо, сосед-сантехник, приглашенный «для компании». – Как сказал, у меня сразу запах керосина в носу появляется. – И переспросил, повернувшись к Мариэтте, по слухам обладательницы золотой медали. – Это по-медицински что за штука?

Но Мариэтта, не ответив, вдруг закисла от смеха и хлопнула в пухлые ладоши.

– Вах, какой прикол! – не в силах сказать, что ее так рассмешило.

– Генацвале, – Бесо культурно подергал ее за рукав. – Нам тоже скажи! Что случится?

Хохотушка, отдышавшись, начала рассказывать.

– Это было в 92-м году. Я тогда торговала сигаретами у метро «Ахметели» с 7 утра до 12 ночи. Был Новый год. Его я встречала как псих-одиночка. В полночь при свете керосинки чокнулась бокалом шампанского со своим отражением в зеркале, выпила залпом все, что было и бухнулась спать. Уже засыпая, пообещала себе, что скоро, кровь из носу, решу проблему с электричеством раз и навсегда. Мой отец через 2 недели сделал мне шикарный подарок – соорудил «удочку» – палку с длинным проводом, который надо было закидывать с балкона на проходящую рядом линию уличного освящения…. И вот как-то ночью выхожу я на балкон с удочкой и начинаю ее крутить, чтобы попасть точно на оголенный участок провода около дерева. Картина еще та: «Ловись рыбка большая и маленькая!». Только я прицелилась, смотрю, на балкон справа выползает заспанный Фридон, мой сосед. В руках у него тоже… «удочка». И он, значит, технично ворует уличный свет.

И что вы думаете? Фридон мне, как мужчина, место уступил.

– Кидай, говорит, Мариэтта, шени чириме. Двоим нам все равно не зацепиться за эти 10 сантиметров. Лучше я как-нибудь потом, в следующий раз…

Вот что значит коренной тбилисец! – заключила электроворовка с искренним чувством признательности. – Соседке-негрузинке уважение сделал! В убыток себе!

– Д-давайте выпьем за коренных тбилиссцев! – засуетился Симон. – А то понаехала деревня. Ни культуры, ни понимания!

– Это все Саакашвили виноват! – авторитетно уточнила Мадлена. Она никогда не упускала случая поругать президента по поводу и без. – Разлагает молодежь своими американскими тестами.

– Ой, не говорите, – вторит ей Карен Самвелович, худенький старичок, всю жизнь проработавший в «Вечернем Тбилиси». – Мы наблюдаем интеллектуальную катастрофу нашего времени – нам искусственно насаждают чуждый нам менталитет. Вот вам наглядный пример из теста по логике для абитуриентов. – И, не торопясь, стал цитировать. – «Вы сидите в автобусе. На остановке входят беременная женщина и хромая старушка. Кому вы уступите место?»

– Я – беременной, – кричит Симон

– А я – старушке! – Мадлена вытирает жирные пальцы от хачапури и объясняет причину. – Может, та вовсе не беременная. Сейчас время такое – никому верить нельзя.

Корреспондент ждет другие версии, потом с торжеством объявляет:

– Вы оба не правы. Правильный ответ: не уступать никому места, за которое ты заплатил.

Над столом повисает пауза.

Первым пришел в себя Бесо. Он укоризненно покрутил головой, украшенной стрижкой «Мой парикмахер умер давно».

– Ц-ц-ц. Отец того, кто эти дурацкие тесты написал, лучше бы одну табуретку сделал вместо такого сына. Мы б «спасибо» сказали.