Твёрже алмаза

Всю дорогу Каролина едва дышала. Она до смерти боялась измять платье или испортить причёску.

Силену, судя по напряжённой позе, занимали те же тревоги.

Сеялся мелкий дождь. Несмотря на то, что день ещё был в самом разгаре, на улице господствовали сумерки. Зато сам дворец сиял огнями как платье аристократки драгоценностями. По высоким лестницам поднимались сотни людей: дамы, служанки, лакеи, министры, военные.

Вместе с остальными семейство Фисантэ начало восхождение в рай. Служанки придерживали девушкам шлейф, чтобы он не запачкался в грязи на длинных мраморных ступенях.

Они проследовали в полукруглую комнату, одну сторону которой занимали арочные, от пола до потолка, окна. Их отражали зеркала, покрывающие стены вместо обоев.

Женщин в комнате было много. Красивых и не очень, одетых богато и вычурно, со строгим вкусом или слишком просто, в зависимости от собственных вкусовых пристрастий и достатка.

Каролина с Силеной присели на мягкие пуфы, обитые дорогим шёлком.

– Здесь так много света, – в хрустальном голоске Силены дрожали восхищение и боязнь.

– Это из-за граней в хрустальных люстрах. Они отражают свет свечей, – пояснила Каролина.

– Пора. Идёмте, – встрепенулась мать.

Каролина могла видеть собственное отражение в бесчисленной анфиладе зеркал, вдоль которых они двигались.

Росписи на потолках представлялись ей грандиозными. Разноцветная мозаика на полу завораживала. Парчовые портьеры, сияющие золотом в блеске свечей, лепнина из цветов и амуров на потолке – от всего этого в глазах рябило.

От волнения в голове поднялся туман. Каролина почти ничего не соображала и действовала, как заведённая кукла. Хорошо ещё, этикет, вдалбливаемый в неё с детских лет, заставлял тело двигаться даже тогда, как разум почти не управлял им.

Она сделала три реверанса. Первый, самый низкий, предназначался королю, второй – королеве, третий – членам королевского дома.

Как во сне, слышала голос отца и матери, ощущала рядом присутствие сестры. Туман в голове начал рассеиваться только тогда, когда, получив разрешение удалиться, Каролина отступила, смешиваясь с толпой придворных.

Откровенно говоря, вид суверена разочаровывал. Ведь король это нечто сильное и монументальное, это средоточие власти. А человек, сидящей на высоком стуле, покрытым красным кумачом, куда больше походил на жизнерадостного розовощёкого фермера, чем на властного повелителя. Жирные щеки, толстые губы, вздёрнутый, курносый нос. Да ещё, в довершении картины, плешивая голова. Внешности менее романтической представить себе невозможно.

Королева выглядела на порядок лучше супруга. Но, если супруг отличался избыточной дородностью, то королева была похожа на птичку – невысокая, хрупкая.

Каролина, наслышанная о красоте первой дамы страны, глядя на предмет, вызывающей томление струн у лиры придворных поэтов не понимала, чем же это восхищение вызвано? По-настоящему хороша в облике королевы была разве что роскошная золотая диадема, блестевшая среди тщательно завитых пепельно-русых локонов.

В обширном зале, заполненной придворными, взгляд выхватил фигуру в чёрном костюме чьим единственным украшением по-прежнему служил лишь белый пышный воротник.

Сердце забилось в сладком волнении – Питер Рэдси!

Он шёл за человеком, перед которым толпа расступалась с почтением, если не сказать, что со страхом.

Таких красивых мужчин Каролине раньше видеть не приходилось. Красота эта была не изысканно-изящной, как у Питера, а дикой и опасной, словно у дикого зверя. Резко очерченные скулы, хищный разлёт бровей. Прямые, иссиня-чёрные, спадающие почти до плеч, волосы.

Мужчина, не задерживаясь, миновал стайку придворных дам. Небрежным жестом приказал Питеру не следовать за собой дальше. Дойдя до подножия трона, опустился перед королем на одно колено, склоняя гордую голову.

– А вот и вы, мой верный друг.

Король пытался изобразить отеческую улыбку, но Каролине отчего-то она показалась жалкой.

– Мы рады видеть первого маршала Мороссии. Раз уж все в сборе, повелеваю начать церемонию. Ваше Преосвященство?

Высокий и статный человек в красно-золотом облачении высшего духовенства медленно приблизился к подножию трона, и церемония началась.

Под фанфары, кричащие так оглушительно что Каролине захотелось зажать уши, чеканя шаг, выступили гвардейцы, отдавая честь.

Фанфары смолкли. Заиграла музыка. Гвардейцев сменили фрейлины.

Каролина моргала в недоумении. И это – всё? Ради чего столько шума? Если в церемонии и был смысл, то он от неё ускользал.

Обернувшись, она отыскала взглядом Питера и покраснела, встретившись с ним глазами.

На щеках юноши тоже вспыхнули лихорадочные алые пятна.

– Госпожа Фисантэ? – королева, улыбаясь, спустилась с трона и, играя веером, подошла к матери Каролины. – Я хотела лично попросить вас украсить наш бал своим присутствием. Ваши очаровательные дочери унаследовали прославленную красоту матери и сегодня у нас не будет украшения более прелестного. Я была бы счастлива видеть одну из ваших девочек в числе моих фрейлин, – ласково потрепала государыня подвернувшуюся под руку Силену.

«Словно сестра диванная собачка», – с досадой отметила про себя Каролина, дожидаясь, когда августейшая особа наконец оставит их в покое и она сможет под благовидным предлогом приблизиться к Питеру.

От вынужденного долгого реверанса чуть в спину не вступило.

Королева удалялась не спеша.

– Ты слышала? – радостно запищала Силена. – Слышала, что сказала Её Величество?! Она изъявила желание взять одну из нас ко двору!

– С чего такие восторги? – фыркнула Каролина.

В сердцах она сетовала на сестру за то, что та со своим энтузиазмом встала между ней и её планом догнать Питера. А тот уже приблизился к входной двери на опасное расстояние. Она вот-вот потеряет его из вида!

– Разве ты не рада стать фрейлиной Её Величества? – удивилась Силена.

– О, конечно! – впала Каролина в откровенно притворный восторг. – Держать в руках рубашку, чулки или даже ночной горшок для королевы? Что может быть прекраснее!

– О чём ты говоришь? – возмутилась Силена. – То, о чём ты говоришь – это же работа горничной.

Каролина весело рассмеялась:

– Моя дорогая, – прошептала она, склонившись к ушку сестрички, – я открою тебе страшную тайну. То, что так красиво именуется фрейлиной, по сути является всего лишь обычной, пусть и королевской, служанкой.

Одарив близняшку примирительной улыбкой, Каролина, вознамерившись догнать предмет своих мечтаний и устремлений, резко развернулась, неуклюже налетев на первого маршала Мороссии.

Мужчина обернулся, слегка зашипев, как потревоженный змей, скользнув по девушке холодным взглядом.

– О! Прошу прощения, милорд! – машинально извинилась Каролина.

– Не стоит извинения, миледи, – красивым баритоном прозвучало в ответ.

Выражение его равнодушно-ироничного лица не изменилось ни на миг. Вроде бы ни в словах, ни в жестах, ни в действиях не было ничего предосудительного или оскорбительного, но под взглядом пронзительно-синих взгляд Каролина почувствовала себя так, будто он кожу с её лица снимал.

Как только он удалился, в голову тут же пришло сотни остроумных реплик, которыми можно было ответить, не опасаясь показаться провинциальной простушкой.

«Да какое мне вообще дело, что он там обо мне думает?», – сказала сама себе Каролина и постаралась выбросить инцидент из головы.

Вокруг всё гудело от множества голосов, как в огромном улье. Россыпь драгоценностей, мелькание лент, колыхание многочисленных париков и резкий сладкий запах рисовой пудры – всё сливалось в одно цветное, яркое, ароматно пахнущее пятно. Выпрямив спину и чеканя шаг, Каролина шагала сквозь великолепный людской поток, чувствуя на себе внимание множества взглядов.

Питер Рэдси стоял неподалёку от входных дверей, в то время как своё место Каролина определила ближе к королевскому трону. Но ничего страшного. Заполучив то, что хочешь, можно перейти туда, куда положено.

Каролина прекрасно отдавала себе отчёт в том, что её действия не совсем приличествуют юной девице, но, если всё всегда делать по правилам никогда не получишь желаемого.

Развернув усыпанный мелким блестящим жемчугом огромный веер, она остановилась напротив молодого человека, глядящего на возникшее перед ним чудо широко распахнутыми глазами.

– Добрый день, господин Рэдли. Вы меня ещё помните? – с кокетливой улыбкой проворковала Каролина.

– Могу ли я забыть самую очаровательную девушку, которую встречал?

Слова могли показаться льстивыми, если бы не искренний тон и восхищённый взгляд.

– Я сочту за честь, если вы окажете одолжение и снизойдёте до танца со мной.

– Я охотно вам его обещаю, – с улыбкой протянула Каролина руку для поцелуя.

Жаль, через перчатку она почти не чувствовала прикосновение его губ. Лишь лёгкое давление.

Едва прикасаясь к руке Каролины кончиками пальцев, Питер повёл её в зал, где вот-вот должны были начаться танцы.

Уже слышались первые звуки музыки.

Его величество король открывал бал в паре с красивой улыбающейся женщиной лет двадцати пяти-двадцати шести. Блестя глянцем волос, белизной точёных плеч и бриллиантов, шурша белоснежным платьем она шла между расступающимися мужчинами словно корабль над волнами под всеми парусами. Любезно предоставляя право любоваться собой.

Низко срезанное лиловое платье открывало полную шею и грудь, округлые руки с тонкими кистями. Как звездочки или роса при солнечном свете, вспыхивали крохотные бриллианты. Всю фигуру, словно газом, окутало сверкающим облаком органзы. Она-то и шуршала столь привлекательно при каждом шаге красавицы.

В чёрных волосах, своих, без примеси, вызывающе красовалась пышная алая роза.

Не было заметно в женщине ни тени кокетства. Она словно бы даже пыталась, но не могла умолить действия своей победоносной красоты.

Каролина почувствовала укол ревности. Привыкшая во всём играть первую скрипку она никогда не сомневалась в силе своих чар, но перед этой скорее богиней, чем женщиной, чувствовала себя чуть ли не простушкой-служанкой. Её собственные руки казались слишком худыми, фигурка перед такими пропорциями смотрелась угловатой.

Да и красота брюнеток всегда ярче прелести блондинок.

– Кто это? – поинтересовалась Каролина у Питера.

– Некоронованная царица Моросии, признанная фаворитка короля и Сида Кайла, Флёр Кадэр.

От Каролины не укрылось, как взгляд первой красавицы на мгновение задержался на Сиде Кайле. Тот следовал за своим сувереном в паре с Её величеством, королевой.

– Она очень хороша, – шепнула Каролина, в душе надеясь на опровержение своих слов.

Не дождалась.

– И хороша, и умна, – согласился Питер, к её нескрываемой досаде.

– Я слышала, король без ума от неё? А ведь она его фаворитка вот уже пятый год.

– Да, эта женщина умеет внушать страсть мужчине. Даже такой, как Сид Кайл не смог удержаться, чтобы не отдать должное её красоте.

– О! – только и протянула Каролина, не зная, как ещё прокомментировать эту информацию, которая, по правде говоря, интересовала её мало. – Наверное это действительно что-то значит, ведь у вашего господина репутация мужчины, хорошо разбирающегося в женщинах?

– О моём господине не слышал разве что только глухой, – тяжело вздохнул Питер.

Каролине послышалась горечь в его голосе.

– Что ещё вы о нём слышали? – уточнил Питер.

– Много чего. Как плохого, так и хорошего.

– Уверен, плохого гораздо больше. Мой лорд сложный человек. Хотя это не мешает его славе полководца греметь на всём континенте и за его пределами.

В мечтательных тёмных глазах Питера Каролине вновь почудилась печаль.

– Вы привязаны к господину маршалу?

– Лорд Кайл добр, но он презирает меня. Впрочем, как и многих других. Боюсь, людской род не вызывает в нём особого уважения.

Краем глаза Каролина увидела, как герцог Кайл двигается по зале, ведя за собой королеву, не сводящую с него откровенно влюблённых глаз. Отметила особенную манеру этого человека держать голову –маршал Кайл шёл как человек, которому наплевать на мнение любого. Словно всё вокруг: дворец, с его белоснежными колоннами, разделяющими пространство на несколько разных частей, паркет с изысканным орнаментом; люстры из хрусталя и бронзы, несмотря на всю свою тяжесть выглядевшие невесомыми – всё не заслуживало ни малейшего внимания.

Возможно, мнение Питера о презрении маршала к роду людскому обосновано.

Каролина видела, какими глазами смотрели на маршала многие женщины. Они следили за ним с замиранием сердца.

– У милорда определённая репутация, – перехватив её взгляд, прокомментировал Питер.

– Очевидно, как у самого неприятного, надменного, высокомерного, наглого и нахального из всех мужчин? – презрительно передёрнула Каролина плечами.

Её бесили взгляды других женщин, но куда больше злило то, что и она сама смотрит тужа же, куда и все.

– Не слишком ли много прилагательных? – усмехнулся Питер.

Начался второй тур полонеза. До Каролины не сразу дошло, зачем господин маршал остановился около неё, отвешивая церемониальный поклон. Она даже не ответила ему положенным по случаю, реверансом.

– Прошу оказать честь? – протянул лорд Кайл Каролине унизанную перстнями руку.

Его кожа была гладкой, как у женщины, благоухающей духами. В её представлении мужчина не должен был иметь такой гладкой кожи. Да и перстни на каждом пальце явно лишнее.

Сид Кайл дерзко сжал пальцы Каролины, привлекая к себе:

– Позвольте? – Приблизился он вплотную.

Пробежав пальцами по её рукам от плеча до кисти, сжал тонкие запястья и закинул себе за шею.

Каролина испуганно вскинула глаза, судорожно пытаясь понять, то ли она забыла начало фигуры, то ли он ведёт себя непозволительно дерзко.

Обняв за талию, маршал резко сделал шаг вперёд заставляя Каролину отступить. Не отнимая рук от её гибкого стана, обошёл её, встав за спиной, обнимая не просто как в танце, а почти интимно. Подхватил на руки, закрутил с такой лёгкостью, словно Каролина весила как перышко, была не тяжелее птички.

Движения маршала были хищными, как и он сам, стремительными и страстными. Ничего похожего на то, с чем Каролина сталкивалась раньше – дружелюбное, полное восхищения обращения мальчиков, бывшими её сверстниками.

Почувствовав испуг Каролины, Сид Кайл осторожно опустил её на пол, встав в положенную для следующей фигуры позицию.

Они соединили ладони и какое-то время кружились точно так же, как десятки других пар рядом.

– Красавица отрешилась от мира? – услышала Каролина бархатный баритон у себя над ухом.

– Что?

– Вы наступили мне на ногу, сударыня. А в прошлый раз едва не сбили с ног. Неужели чары моего оруженосца столь сильны, что делают грациозную девушку неуклюжей гусыней?

Каролина почувствовала гнев, и как не старалась сдержаться, процедила:

– Вам не приходило в голову, сэр, что в моей вине, возможно, нет заслуги вашего оруженосца? Я могу быть неуклюжей от природы?

Словно в наказание за маленькую ложь герцог снова завертел Каролину с такой энергией и скоростью, что она едва успевала переступать с ноги на ногу.

– Танец, кажется, заканчивается? – блеснул он белыми, ровными, как жемчуг, зубами.

Финал стал даже ярче начала. Заставив изогнуться и упасть себе на руку, Сид Кайл навис над Каролиной так, будто собирался её поцеловать. Несколько секунд то ли с ужасом, то ли с предвкушением Каролина ждала, что это сейчас случится.

Но вместо того, чтобы набрасываться с поцелуями герцог улыбнулся, аккуратно поставил на ноги и, раскланявшись, отошёл в сторону.

Каролина сама затруднилась бы сказать, чего в её душе было больше – смущения, растерянности, непризнанного желания или гнева? Отчего перехватило дыхание?

Церемониймейстер объявил вальс.

Бал продолжал греметь.

Глава 3. Женские сплетни

После сумасшедшего шумного вечера так приятно оказаться в тишине кареты. Каролина и Силена сели рядышком на диванчик, укутав ноги тёплым пледом.

Утомлённые, все молчали.

Когда карета тронулась, Каролина, закрыв глаза, сделала вид, что дремлет. Прислушивалась к звукам – дождю, бившему в окно, то превращающемуся в ливень, то стихающему. Тряске с постукиванием.

Перед глазами мелькали лица, женские, мужские. В ушах продолжали звучать музыка и голоса. Каролине самой хотелось стать первой красавицей света, как прославленная Флёр Кадэр. С той лишь разницей, что она вовсе не собиралась становиться чьей-либо любовницей.

Она будет женой тому, кого полюбит. Полюбит всем сердцем. И он будет так же хорош, как красавчик Питер.

А может быть это Питер и будет?

Хотелось то ли смеяться от радости, беспричинно овладевшей ею. То ли плакать от возбуждения, причины которого Каролина сама не до конца осознавала. Она чувствовала, как внутри нервы, словно струны, натягиваются всё туже и туже. Дыхание сбивается. Во мраке кареты с необычайной яркостью проносятся, один за другим, образы и звуки.

Образ белокурого юноши с родинкой у рта, с непонятной, бередящей душу, тоской во взгляде сменялся образом мужчины, в руках которых тело словно плавилось, а душа замирала от предвкушения чего-то запретного, порочного, тёмного, влекущего и отталкивающего одновременно.

Городской дом графа Фисантэ, большой и просторный, располагался на углу перекрёстка, неподалёку от знаменитой на весь город кондитерской лавочки.

Карета, проехав по устланной соломой улице, остановилась у подъезда, рядом с тротуарным столбом.

Толкаясь и толпясь от усталости семейство Фисантэ поднялось по слегка покривившимся ступенькам. Глава семейства дёрнул за дверную ручку замка, привычно, в очередной раз, посетовав, что она слабо отворяется.

В передней сразу несколько свечей разгоняло мрак.

Лакей в ожидании хозяев сладко почивал на сундуке. Как только заскрипела отворяющаяся дверь, лежачее положение поменял на сидячее, а равнодушное выражение лица на восторженно-испуганное.

Скинув шелковый салоп, подбитый теплым мехом, на руки лакею, Каролина и Силена прошли в большую залу. После духоты бального зала прохлада, царившая в доме, протопленном несколько часов назад, казалась холодом.

Небольшие ломберные столики, люстра, поблескивающая сверху хрустальными гранями то ли зловеще, то ли загадочно, боковые двери – всё казалось Каролине обыденно скучным после того легкомысленного веселья, что царило в королевском дворце.

– Фред! – услышала она привычный отцовский окрик. – Огня! И чаю.

– Иль на балу не напились ли, барин? – протянул лакей.

– Поговори мне ещё!

Каролине вдруг сделалось грустно, как всегда бывало после праздника. Нечто очень дорогое девается куда-то, будто уезжает, а ты остаёшься.

Она всё ещё мысленно порхала по ярко освещённой зале. Смотреть на родной, пусть и любимый, дом было скучно. По сравнению с тем, совершенно чуждым, но ужасно привлекательным миром, преисполненном неведомыми радостями, привычное казалось отталкивающим.

Внесённый в комнату свет свечей раздражал. Лунный, напротив, оставлял мечте и воображению куда больше простора для манёвра.

– Уже поздно. Пора спать, – сказала Фиона.

Сестры и сами не прочь были подняться к себе. Они охотно оказали друг другу услуги камеристок, расшнуровав корсеты и освободив волосы от шпилек.

– Ты когда-нибудь слышала о семействе Рэдси? – поинтересовалась Каролина у Силены.

– Они вроде бы принадлежат к старинным аристократическим родам и высокомерны, как сто ослов.

– А ослы и впрямь высокомерны? Не замечала.

– Не мудрено. Ты же их никогда не видела. Но зато всем было заметно, что мистера Рэдси ты явно заприметила. А вот чего ты, сестрица, демонстративно не замечаешь, так это неодобрение родителей по этому поводу.

–На их месте я куда больше возмутилась бы поведением маршала Кайла. Вот где было нарушение всех приличий! Тебе не кажется?

Силена пожала плечами.

– Тебе не следует забывать о том, что, не смея сорвать зло на человеке с такой жуткой репутацией, как у маршала Кайла, они точно не станут церемонится с тем, кто рангом пониже.

– Это не делает им чести.

Сёстры вздохнули вместе.

Потом, вместе же, нырнули под тёплое одеяло, в одну постель, которую делили на двоих ровно столько, сколько себя помнили. В течении многих лет ложе служило им и колыбельной, и исповедальней. Именно здесь они делились девичьими тайнами. Хотя о каких тайнах может идти речь там, где мысль, явившаяся одной тут же, не колеблясь, естественно, как дыхание, передавалась другой?

Душевная близость сестёр была для них обеих чем-то вроде данности. Чем-то, что всегда было и всегда будет. Ни одна из них никогда не задумывалась о возможной разлуке или о том, что придёт момент, когда они решат разлучиться по доброй воле. Сестрам это казалось так же маловероятно, как и возможность того, что однажды солнце вдруг начнёт заходить на востоке и всходить на западе.

Взволнованные и возбуждённые пережитыми впечатлениями они лежали в постели с открытыми глазами.

– Скажи, Силена, а ты на балу влюбилась в кого-нибудь? – спросила Каролина, внезапно садясь и охватывая руками колени.

– Разве о таком можно говорить?

– Конечно, можно! По крайней мере со мной, глупенькая.

– Нет, – с ноткой грусти вздохнула Силена. – Такого со мной ещё никогда не было. А ты? Ты влюблена? Неужели в этого красивого мальчика с грустными глазами? В Питера Рэдси?

– Даже и не знаю. У меня было такое чувство… такое чувство, как будто я влюбилась во всех сразу, кто там был. Мне так хотелось, чтобы голова кружилась, и ноги порхали над полом, и сердце пело. Были моменты, когда начинало казаться – всё так и есть! Как будто всё в тебе поёт и ликует, и ждёт радости, великой, как первый солнечный луч после долгой ночи. Нет, всё не то! Я не могу объяснить. Когда говоришь словами то, что чувствуешь, всё нелепо получается. Даже смешно.

– Я понимаю, – заверила Каролину Силена.

– Вот вроде бы устали, и спать хочется, а сердце расходится, мысли разлетаются, во всём теле будто музыка продолжает звучать. Как же тут уснуть?

Каролин, вдруг подорвавшись, кинулась к окну.

– Что ты делаешь?

– Хочу на минутку открыть. Здесь так душно.

Стоило раздвинуть тёмные гардины как комнату залило лунным светом.

Тучи разошлись. Небо сверкало от звезд, похожих на алмазные головки. А сильнее всего сияла луна.

Перед самым окном, между домом и бульваром, стоял ряд подстриженных деревьев. Чёрные со стороны дома они светились там, где их касались лунные лучи, делаясь похожими на серебряную парчу. Мокрые от дождя черепицы на соседних домах тоже сверкали как драгоценные камни.

– Иди спать, – позвала Силена. – Поздно уже.

Стоило руке отдёрнуться, гардины упали, отрезая девушек от волшебства.

Было тепло и уютно лежать, обнявшись, под одеялом, прислушиваясь к голосам в доме, покачиваться в лодке приближающегося сна.

Усыпать с осознанием, что завтра будет новый день, чудесней этого.

***

На самом деле ничего особенно чудесного с утра не происходило.

Пришлось принимать визиты. Расположившись в большой гостиной, семейство Фисантэ встречали и провожали гостей, чередой сменяющих друг друга.

Поначалу Каролина была рада новому обществу, но вскоре заскучала. Однако поделать было ничего нельзя. Нарушение этикета в большом свете приравнивалось к преступлению. Так что приходилось сидеть с видом красивой куклы и посильно участвовать в общем деле – занимать гостей разговором, делая ничего не значащие замечания о погоде и здоровье визитёров.

– Леди Кавалли с дочерью! – доложил об очередных прибывших лакей.

Силена с Каролиной переглянулись, словно говоря друг другу взглядом: «Ну сколько можно? Когда же закончится пытка?».

Послышались оживлённые женские голоса, шум платьев.

Нацепив полагающиеся к случаю улыбки на лица, мать и сёстры Фисантэ обернулись к гостям.

– О! Дорогая! – протянула руки к гостье хозяйка дома. – Как я рада видеть вас и вашу прекрасную дочь. Красавица! Настоящая красавица!

– И это говорит мать двух дарований, произведших на вчерашнем приёме настоящий фурор! – не желая оставаться в долгу, в свой черёд рассыпалась в комплиментах маркиза Кавалли.

– Сегодня прекрасный день, не правда ли? – в сотый раз произнесла заготовленную заранее фразу Силена.

– Кто бы мог подумать, что после вчерашней непогоды будет такое чудесное утро? – так же, в сотый раз за утро, повторила Каролина.

Госпожа Кавалли печально вздохнула, возводя очи горе:

– В сей юдоли скорбей одним утро несёт радость и надежду, другим – ужас и смерть. Мы с вами уже сами матери. Можем понять, какой удар потерять своё возлюбленное чадо.

– О чём вы? Что такое? – забеспокоилась Фиона.