Сухая ветка

Агнесса, теряющая терпение, постукивает по столу безупречными ноготками. Жизни детей… Это – да. Но ведь не тянет уже Аллочка! Возраст же! Пропасть между поколениями! И как сама не поймет? Она будто старый советский будильник, который жаль выбросить – вроде еще работает, но звук невыносимый. Нынешние дети ее и в грош не ставят, а они для нее – словно неопознанные космические объекты.

– Алла Николаевна… Дорогая вы моя… Вечная «классная дама»… Или даже – «классная мама»… Поймите, я уже не ваша ученица, я – ваш директор! Вспомните, Алла Николаевна, как вы когда-то приучали нас к дисциплине! Иногда довольно жесткими методами. А теперь вот – манкируете… А если между нами – вы даже дочь не сумели нормально воспитать… Вот где она сейчас? В Америке, в Европе? И с кем? Все с этим патлатым типчиком?

Перед глазами у Аллы Николаевны всплывает фотография – она, дочь и ее муж «неформал». Карточка стоит на стеллаже, словно «немой укор». На оборотной стороне своим небрежным почерком дочка написала перед отъездом: «Дорогой мамочке на память и на счастье! Все будет хорошо!» Вот уж счастье привалило… Что будет хорошо? Что «все»? И когда оно будет? Опять предательские слезы уже у самых глаз, нельзя, чтобы Агнесса увидала. Господи, только не это. Алла Николаевна медленно разлепляет пересохшие губы.

– Ты права Агнесса… Вы все правы… Я – плохой учитель… И плохая мать…

Алла Николаевна, не глядя на Агнессу Андреевну разворачивается, и, пряча глаза, словно автомат выходит из кабинета. Молодая директриса сочувственно смотрит ей вслед. Да, время никого не щадит… Затем она вздыхает и принимается разбирать огромную пачку документов, скопившуюся у нее на столе. Рабочий день неуклонно и неизбежно наваливается на нее.

Утро. 08:55

В кабинете истории, тем временем, жизнь идет своим чередом. Каждая минута отсутствия учителя – это возможность еще хоть немного позаниматься своими делами, которые, разумеется, в разы интереснее всего того, что может рассказать любой взрослый, распинающийся сорок пять минут у доски.

Драчунья Ира Соколова по прозвищу «Птаха» уже простила своего непутевого бойфренда и увлеченно его нацеловывает, нисколько не смущаясь одноклассников. Впрочем, никого и не заботит милование парочки – привычная картина, да и у каждого своих дел полно! На первой парте лучший ученик класса, идущий на золотую медаль Дима Орлов, по прозвищу «Дипломат» штудирует пособие «Для поступающих в МГИМО». Полистав книгу, Дипломат с презрением захлопывает ее и отбрасывает от себя. С соседней парты его окликает Семен Малкин по кличке «Малик». В руках у него подобное издание – «Для поступающих в МГУ».

– Не катит?

– Не-а, муть одна, ничего путного. А у тебя как?

– Ты знаешь, есть кое-что, ну чисто практические моменты, но на самом деле мне сказали, что нужно тянуть аж на уровень второго курса, тогда шанс реальный. И еще интересно – если начинают валить, то вопросики по новейшим западным исследованиям вкатывают! Из тех, что еще даже на русский не перевели, прикинь?

Скромная зубрилка Юлька Ракитина, затаив дыхание прислушивается к их разговору, делая вид, что переписывает конспект. Она давно и очень неровно дышит к Дипломату, каждое слово которого представляется ей наполненным тайным смыслом. Ракитина нежно смотрит на Дипломата, но тот не удостаивает девушку и взглядом, а продолжает над ее головой беседу с Маликом.

– Да уж. Но жизнь, сам знаешь… Жестче кое-чего.

Парни косятся, обмениваются понимающими улыбками, а Зубрила слегка краснеет, но ее волнение по-прежнему не занимает блистательный ум Димы Орлова. Малик протягивает Дипломату свежий американский журнал со статьей по кибернетике.

– Ты, кстати, с инглишем не помог бы? Мне один чувак притаранил журнал, там как раз самые новинки опубликованы.

Но Дипломат отрицательно качает головой.

– Прости, перегруз! А точнее, даже перезагруз!

– Намек понял, эх… Жаль! Самому как-то придется….

Малик начинает самостоятельно бороться с английским языком – уж больно хочется узнать о новейших кибернетических изобретениях. В мечтах он уже в Калифорнии, в «силиконовой долине» и на пороге важнейшего открытия века…

Из блаженного состояния мечты Малика выгоняет громкий, недовольный голос Зубрилы.

– Слышь, Жулбин, нельзя потише, а? Детство в одном месте играет?

Сидящий позади них Артем Жулбин – самозабвенный эгоист и профессиональный спорщик по прозвищу «Жаба», играет на мобильнике в «стрелялки», включив звук на полную катушку. На весь класс раздается: «Бдыщ, бдыщ, бдыщ, тра-та-та-та! Ба-бах!» Затем опять: «Бдыщ, бдыщ!» Жулбин ни с кем не считается, а уж на Зубрилу ему тридцать раз наплевать.

– Уткнись в шпаргалку, недоделка!

Пробурчав это, Жаба вновь возвращается к стрелялке. Слоняющийся от скуки между рядов местный клоун Гусько, решает проявить мужскую солидарность.

– Эй, Зубрилка, ты всю историю уже вызубрила или только до каменного века добралась?

Жаба презрительно фыркает.

– Не видишь что ли – она сама из каменного века! Такая же уродка! Неандерталка!

– А вы дебилы оба, – обороняется Зубрила, – ни одной книжки, небось, в жизни не прочитали. Особенно ты, Гуся.

– Да твои книжки и хомячки читать не станут, не то, что гений – я!

Выдав эту тираду, Гуся горделиво шествует на свое место.

Ветер

В мирную тишину директорского кабинета внезапно врывается кричащий вихрь возмущения. Агнесса Андреевна от неожиданности подпрыгивает на мягком кожаном сидении своего кресла и на несколько секунд замирает в оцепенении, стараясь понять и связать воедино бессвязные выкрики математички Любови Петровны. Все-таки старшее поколение совершенно не умеет сдерживать свои эмоции! А еще так любят говорить о хорошем воспитании… То Алла в слезах, то Баранова в истерике… Послушать только эти вопли.

– Агнесса Андреевна! У нас ЧП! Он опять спит!

Масла в огонь подливает Лия Павловна, квохчущая в дверях.

– Кто? Кто, Любовь Петровна? Кто спит?

– Да Петр этот, Иванович!

– Кто??

– Да охранник!

– А! Иван Петрович!

Агнессе Андреевне, наконец, удается поймать нить повествования. А Баранова, между тем, продолжает фонтанировать.

– Петрович, Иваныч, в общем, хоть горшком назовите, но этого терпеть больше нельзя. Мало ли что случится – дети же словно бешеные – драки, свары, а этот спит себе, как сурок, спьяну. Если травматизм какой – вы же будете отвечать, Агнесса Андреевна!

Агнесса пытается внести в этот хаос хотя бы каплю логики.

– А с чего вы взяли, что он выпивши?

– Да вы понюхайте его! Агнесса Андреевна! Я прошу принять меры. То есть, уволить этого пьяного хулигана, выполняющего у нас по какой-то непонятной мне причине роль охранника. Я теперь этого так не оставлю.

Если нужно будет – напишу заявление в милицию. А при необходимости – и заявление об увольнении. Вот так! Все, мне пора в класс, пока там детский терроризм не начался.

Любовь Сергеевну выносит из кабинета на волне собственного праведного гнева. Лия Павловна задумчиво качает головой.

– Да… Борону теперь не остановишь. Надо было ей чайку с конфеточками предложить, может, утихомирилась бы!

– Кого?

Агнесса Андреевна недоуменно взирает на помощницу.

– Да Баранову, Любовь Сергеевну. А вы не в курсе? Ребята ее прозвали «борона». Упертая очень…

– Борона… Ну, надо же! Откуда они такие слова знают? Лия Павловна, пойдите-ка, разбудите охранника! Пусть ко мне зайдет. А после, пожалуй… Сделайте мне чайку. Похоже, уже пора. Больно утро бурное.

– Конечно, сделаю! С самыми вкусными конфеточками!

Лия Павловна выбегает с завидной для ее возраста прытью, а Агнесса Андреевна вновь берется за документы. Но под руку ей предательски лезет фото Аллы Николаевны, снятое с доски почета, и молодая директриса досадливо запихивает его в самую глубину ящика стола. Пусть отлежится.

Утро. 09:00

Тревожно и навязчиво дребезжит школьный звонок. Сегодня, как никогда, вся жизнь замкнута на этот звук, отмеряющий куски отпущенного времени сорокапятиминутками уроков и пятнадцатиминутками перемен, которые вошли, въелись в самую кровь, в плоть, в душу, без которых уже и жить-то никак невозможно… А вдруг придется привыкать? А ведь рано или поздно придется, как не крути! Так почему не сейчас? Пожить для себя… тем более, если верить врачам, то недолго и осталось. Для себя? А как это? Как это делается-то, а??? Не умею ведь… Так за всю жизнь и не научилась… Всё – ради мамы, ради дочери, ради школы… И что? В итоге – что? Тотальное одиночество. Алла Николаевна стоит у окна на лестнице между этажами, запертая в вакууме своего отчаяния, между адом и раем, между землей и небом. Слезы непроизвольно льются из глаз, неудержимо, безнадежно, солоно и горько.

Однако, класс ждет, и нужно туда идти. Алла Николаевна, позволив себе хлюпнуть носом в последний раз, тщательно вытирает заплаканные глаза и решительно шагает по ступенькам вверх, преодолевая внутреннее сопротивление, быстро минует опустевшую рекреацию и, прислушиваясь к шуму в своем брошенном на произвол судьбы классе, помедлив, останавливается в проеме двери, наблюдая. Ребята, пользуясь кратковременной свободой, снуют между парт, смеются, играют в гаджеты. Но вот, Милка, подняв глаза, видит Аллу Николаевну в дверях, и по классу летит шепоток: «Училка, училка пришла, смотрите, училка!» Суетливое броуновское движение, мгновение – и все уже сидят на своих местах, в ожидании. Алле Николаевне ничего не остается, как сделать еще один шаг вперед, войти в класс и закрыть за собой дверь. Словно в клетку со львами. Соберись, тряпка, ты же здесь укротитель! Соберись и иди…

– Я тороплюсь, Алла Николаевна!… Правда-правда тороплюсь!

Алла Николаевна оборачивается на крик. Мечта всех парней по имени Вика Королёва. Нарядная, словно подружка невесты. Красотка медленно ковыляет по коридору на высоченных каблуках, аккуратно перебирая тонкими ножками.

– Туфли новые, не привыкла еще!

– Королева, ты уже с дискотеки или только собралась?

– Алла Николаевна, бегу!

Алла Николаевна покорно ждет, пока Вика одолеет коридор. В классе Милка, не слышавшая их диалога, недоумевает.

– Чего это с училкой? Застыла в дверях и молчит… Может, урок отменит?

– А я в одном кино видел, что когда так затихают, то в монстра превращаются!

Это произносит Зеленка свистящим страшным шёпотом и внезапно хватает Милку сзади за шею. Та со страху истошно визжит, после чего, лупит Зеленку по рукам, под радостный хохот одноклассников.

– Вон, смотри, одна уже в зомбака превратилась! Держись от нее подальше, это заразно, – подхватывает Шило, указывая на девочку, одетую в вычурные готические одежды и театрально загримированную.

«Готка» и ухом не ведет и, даже не оборачиваясь, поднимает руку вверх и показывает «фак» насмешникам. Но на сей раз впустую – явление классу разодетой Вики Королевой отвлекает от нее внимание. Милка оборачивается к Шиловскому.

– А вот и сюрприз, Шило! Вау, Викусь! Поздравляю, круто!

Вика победно шествует по проходу между партами, словно манекенщица по подиуму, собирая восхищенные взгляды парней и завистливые – девчонок. Непринужденно покрутившись у своего места, чтобы все могли оценить великолепие ее нового наряда, Вика не торопится сесть за парту. Прежде она подставляет щечку для поцелуя своему постоянному ухажеру, другу и покровителю Шиловскому и лишь после того усаживается. Вика собирается продолжить разговор с Милкой, Шилом и Зеленкой о своей неотразимой красоте, но Алла Николаевна, доселе терпеливо наблюдавшая эту сцену, решает прервать поток восторгов.

– Здравствуйте! Мы начинаем урок…

Однако Шиловский, гордый за свою подругу, еще не успокоился.

– Зая моя! – басит он нежно на весь класс и, обняв Вику сзади, целует ее в шею, отчего Зая жмурится как довольная кошка – вот-вот замурлычет.

Слегка смущенные их слишком откровенными нежностями Зеленка и Гуся наперебой пытаются острить.

– Зайка моя, я твой тазик!

– Ф-у-у-у! Королёва, ты что, в цирке задержалась? Тебя со вчерашнего дня клоуны с арены не выпускали?

Верная Милка вступается за подругу.

– Темный ты Гуся! Это же тренд!

– Я не поняла? Вы ничего не перепутали? Здесь урок истории или цирк, а может зоопарк? Или кунсткамера? Никто разве не учил вас вставать, когда учитель входит в класс? За десять лет вы это не усвоили?

Алла Николаевна пытается сдержать рвущийся наружу гнев. Как угодно, но нельзя сейчас давать себе волю. Господи, дай терпения…

– А мы тут учителя не заметили!

«Чума» – он и есть чума. Не зря прозвали. На всю школу чума… отпетый. Нельзя дать ему сегодня вывести себя из равновесия. Никак нельзя…

– Петров, не начинай, пожалуйста, а? Всем известно, что твоим воспитанием явно некому заниматься. Вставайте! Я долго ждать буду? Ну, живо, живо!

Класс лениво встает. Гуся пытается слегка смягчить хамскую выходку Чумы.

– Чума попутал, Алла Николавна… Мы-то вас заметили, но в глазах зарябило от серо-буро-малинового Зайкиного тренда.

– Эй, кому Зайка, а кому Виктория Алексеевна!

Королева вовсе не сердится, она лукаво улыбается Гусе. Зубрила оборачивается с первой парты и цедит сквозь зубы: «Хватит понтов, достали уже! Ты хоть день можешь без показухи прожить?» Но Вика мгновенно парирует: «Зубрила, расслабься, я просто забыла у тебя разрешения спросить!» Под шум аплодисментов мужской половины класса она горделиво улыбается, хлопая накрашенными ресницами. Гуся посылает ей воздушный поцелуй, в ответ же видит кулак Шиловского. Чума, между тем не успокаивается.

– А что еще вам про меня известно? – он сверлит Аллу Николаевну презрительным взглядом и рот его кривится от злобы.

– Заткнись уже Чума, все знают, что ты – чемпион по тупорылости!

Чума показывает крикнувшему это Зеленке кулак, тот отвечает тем же, класс веселится – любят они площадные развлечения. Что угодно годится, только бы оттянуть начало урока. Стараясь не обращать на них внимания, Алла Николаевна поворачивается к доске, и видит надпись «Училка – ТП». Вот бы взять их всех и застрелить нафиг. Но – нечем. И нужно держаться. Нужно выстоять, вытерпеть. Она быстро стирает похабщину с доски и оборачивается к своим мучителям с совершенно непроницаемым лицом.

– Итак, тема сегодняшнего урока: «Российская Федерация: поиск пути развития с 1991 года». Кто из вас что-нибудь знает об этом периоде?

– Провал в анал! В смысле – полный провал идеи СССР!

– Ну, ты загнул, Гусятина! Прям, стихи…

– Какие глубокие познания, Гусько… Хотя, по-существу, прав…

– О-па, Гуся прогнулся под училку… Зачёт!

– Тогда шмоток нормальных не было!

Зая хмурит хорошенький лобик, и на лице у нее написано искреннее сострадание к барышням эпохи перестройки, вынужденным ходить в неэстетичных обносках и лохмотьях. Масяня демонстративно закатывает глаза.

– Кто о чем… А Королёва о прикиде…

– А что, правда… Мне мама рассказывала…

Симпатичная рыжеволосая пышечка по кличке «Панда», увлеченная кулинарка, выкрикивает с места.

– Талоны были! На еду и еще на что-то… На мыло что ли? Моя бабушка собирала водочные талоны и меняла их на сахар.

– Ну и дура твоя бабка! Водку на сахар! – Чума выразительно крутит пальцем у виска.

– А что такого? Она – варенье варить… – обижается Панда.

– Все верно, талоны были, молодец… Что еще?

Алла Николаевна оглядывает класс, но все молчат, а Готка демонстративно игнорируя урок, что-то рассматривает в своем планшете.

– Сизова, а ты что об этом знаешь? Отвлекись от картинок, удели внимание классу. Сизова, я к тебе обращаюсь!

– Эй, гробокопательша, пискни из могилы!

С этими словами Чума запускает Готке в голову учебник, но промахивается и книга, чуть не выбив стекло у портрета Михаила Горбачева, с шумом падает на пол. Готка невозмутимо поднимает голову, смотрит на Чуму, затем медленно возводит руку, всю сплошь в цепочках, вверх и показывает Чуме «фак».

– Я – Мортиш, а не Сизова. Варенье меня не интересует – любая еда это лишь возможность пополнить энергетический запас. А из чего он возьмется – это пофигу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.