Загадать желание

– Она там.

Леон понимающе кивнул.

– Предлагаю пойти другой улицей, – заявил он и, хлопнув Ариса по плечу, свернул в проулок.

Теперь они вместе шли впереди. Горыныч думал о чем-то, потом изрек:

– Странно, – и, на вопросительный взгляд Леона, пояснил: – Как-то сразу, в первый же вечер.

– Может, просто случайность? – предположил сын воеводы.

– Может. Или эта аномалия долго не продержится.

Неизвестно еще, впустили бы нас внутрь или нет, если б не Максим. Он так обаятельно улыбался суровой женщине на входе в зал ожидания, и так беззастенчиво строил глазки, что дежурная растаяла и пропустила всех без лишних вопросов. В принципе, выглядели мы довольно чисто, кроме Леона, на котором был жуткий старый тулуп, и на бомжей похожи не были. Алина сказала, что мы приехали родных встречать, но ее слова очарованная Максом женщина уже пропустила мимо ушей.

Расположившись в глубоких жестких креслах, мы наслаждались теплом. А после стало клонить в сон. Алина первой опустила голову мне на плечо и задремала. Я обернулась, увидела рядом с собой Леона и решила, что позволю себе некую вольность. Привалилась к нему, отбросив смущение, наслаждаясь желанной близостью, и долго сидела так, стараясь не шевелиться, прежде чем смогла, наконец, заснуть.

Утром охрана сменилась. Нас попросили на выход.

Мы с Алиной вышли на улицу в обнимку, еще немного сонные, хотя успели немного умыться и привести себя в порядок.

– Пойдем на автовокзал? – спросила подруга.

– Рано еще…

– Да, – согласилась Алина и вдруг улыбнулась. – С Рождеством!

– О, точно! С Рождеством! – Максим быстро огляделся и хитро подмигнул: – Так, сейчас вам будут подарки!

И убежал. Мы остановились в недоумении, но Макс вернулся очень быстро, протянул нам с Алиной маленькие елочные игрушки: дешевые пластмассовые сосульки, голубую и розовую.

– Правда, подарки только для дам, – он развел руками, как бы извиняясь перед Леоном и Арисом.

Я изумленно вертела в пальцах блестящую и почти невесомую игрушку цвета холодного неба.

– Где взял? – спросила.

– Где взял – там уже нет, – он кашлянул. – Сама как думаешь?

– Предпочитаю об этом не думать…

– Правильно, – похвалил Максим, потом, спохватившись, вытащил из кармана обрывок серебристой мишуры и, поколебавшись мгновение, протянул Алине: – Это так, в нагрузку…

– Ой, спасибо, – она благодарно улыбнулась. – А нам нечего подарить…

– Ну… это не страшно. Зато я придумал еще один подарок. Для всех! – Макс довольно потер ладони. – Идем! За мной!

Подарок оказался и впрямь очень приятный. В большом продуктовом магазине проходило сразу несколько рекламных дегустаций – сыр, сухарики, хлебцы и… кофе! Обычный растворимый кофе, но как же я по нему соскучилась!

Леон попробовал и отдал свой стаканчик Алине. Горыныч тоже отказался, я присвоила его порцию. В магазине было тепло, светло. Отсюда не выгоняли. Мы с подругой, развеселившись, примеряли карнавальные парики из перьев и цветной мишуры, Леон разглядывал елочные игрушки. Арис, покопавшись в кармане, достал горстку мелочи, которой едва хватило, чтобы пополнить запас спичек на несколько коробков. А потом Алина спросила у пожилой женщины время, и мы решили, что пора идти встречать родителей.

Уже подходили к автовокзалу, когда Алина вдруг остановилась, чуть согнувшись, как от боли.

– Что такое? – почему-то я сразу вспомнила о дегустации сыра. Но дело оказалось в другом.

– Женечка, – глаза подруги казались испуганными. – Жень, аномалия, кажется…

Мы сидели на лавке. Электронные часы показывали половину третьего. Родители должны приехать в четырнадцать пятьдесят четыре. Алинка почувствовала нестабильность в полвторого. Время еще есть. Возможно. И если не опоздает автобус.

Молчали. Я все боялась почувствовать эту тягучую боль в подреберье, которая будет означать конец… конец нашим надеждам увидеть родных, получить такие нужные вещи в заботливо собранных рюкзаках. Когда я поняла, что пожить в городе хотя бы несколько дней не выйдет, то, к стыду своему, больше думала как раз о приготовленных мамой вещах. А не о том, что родители зря брали отпуска, зря тратились на билеты, зря надеялись побыть подольше со своими дочерьми. Зря все бросили и поехали первым же рейсом черт знает куда ради возможности увидеться.

Четырнадцать сорок пять.

Мы вышли на платформу и стояли, слегка нахохлившись от холода и сырости, которая здесь, под продуваемым сквозняками навесом, пробирала до костей. Только бы Алинка не простудилась, ведь тогда она не сможет лечить.

Четырнадцать пятьдесят.

– Где же они? – подруга неотрывно смотрит на дорогу.

– Ничего. Еще целых четыре минуты.

Леон, Макс и Арис стоят в отдалении. Наверное, чтобы не помешать нашей встрече, если она состоится.

Четырнадцать пятьдесят пять.

– Ну где ты видела в нашей стране, чтобы автобусы прибывали точно по расписанию! – пытаюсь утешить Алину, которая, кажется, вот-вот заплачет.

Четырнадцать пятьдесят шесть. Равнодушный голос диспетчера:

– Рейс номер сорок четыре прибывает к шестой платформе.

Ну наконец-то!

Автобус – большой, яркий, – подъезжает к зданию. Он еще не остановился, а я уже вижу в окне маму: она машет мне рукой, улыбаясь, не зная, что встреча будет слишком короткой. Папа рядом с ней, держит новый рюкзак – как я и просила, неброский, цвета хаки, не слишком набитый, чтобы легче таскать… особенно убегая от фанатично настроенных крестьян. Рядом с ними Алинкины родители: светловолосая женщина в шубе и усатый добродушного вида мужчина. Готовятся к выходу.

Автобус остановился, дверь с шипением отъехала вбок, выпустив первых пассажиров. Я ждала, до боли сцепив пальцы рук, и, едва увидев папу на ступеньках, радостно бросилась вперед.

Мы так и остались на перроне. Мама обнимала и плакала, сквозь слезы перечисляя, какие вещи она мне привезла, выспрашивала, как я себя чувствую, не болею ли, не обижают ли… Понимала, наверное, что ответить честно на все вопросы не смогу.

– Как же так? – причитала она. – Не может быть, чтобы не было способа вас вернуть!

И я вспомнила.

– Мама, папа, слушайте, – надо успеть пересказать все, что знаю, пока есть время. – Был один человек, вроде колдуна… Лет десять назад он ходил по городам и предлагал людям купить такие стеклянные шарики, которые как будто исполняли желания.

Внутри все сжалось от неприятного предчувствия.

– Алина, хватай сумку! – крикнула я, забросила на плечо лямку рюкзака и отошла от родителей. Подруга последовала моему примеру, едва не плача, протянула мне руку. Осталась минута или меньше…

– Стоило разбить такой шарик, – продолжала я, надеясь, что мама и папа поймут хоть что-то из маловразумительного рассказа, – и человек пропадал… Оказывался в другом мире. Нам сказали, что в Иванцово…

…Ветер ударил в лицо. Опора под ногами исчезла. Короткое падение, холодные объятия снега… Мы покатились кубарем вниз по склону, больно стукая друг друга рюкзаками, которые ни за что не собирались выпускать, и остановились в сугробе.

Над нами выла вьюга. Снег злыми колючками впивался в лицо, стоило хоть чуток приподняться. А в городе ветер был куда тише…

Алина нашлась рядом, на расстоянии вытянутой руки. Сжавшись, прячась от вьюги, она уже не плакала, а пыталась натянуть на голову шапку.

Вой снежных вихрей был слишком похож на волчий.

Кое-как я поднялась, сложила рупором руки и крикнула:

– Леон!

Собственный голос оказался едва слышным. Ветер сбивал с ног, заставлял постоянно отступать или падать. Алина уцепилась за мое плечо, пряча лицо от снега.

– Леон! Арис! Максим!

Нет, наверняка они не слышат. Но мы ведь не могли оказаться слишком далеко? Почему же?..

Стоять на месте было невозможно – вьюга толкала в спину, да и холод, забравшись под теплые одежды, щипал кожу. Я вглядывалась в непрерывно кружащийся белоснежный хаос, надеясь заметить темный силуэт кого-то из наших спутников, когда Алина крикнула:

– Смотри!

Я обернулась.

За нашими спинами из снежных вихрей выныривали белые песьи морды и, наклоняясь к земле, жадно слизывали оставленные нами следы.

– Что это? – голос Алины едва достигал слуха, хотя она и пыталась кричать. Таинственные создания подняли головы, льдинками блеснули глаза.

Мы с подругой попятились, а потом развернулись и побрели, едва переставляя ноги в глубоком снегу и постоянно оглядываясь. За нами шли. Белые лапы невесомо ступали, не проваливаясь, не оставляя следов. Существа то приближались, то отдалялись, отвлекшись на что-то, не видимое в буране. Мы с Алиной все еще пытались звать наших спутников, но слабый звук голосов лишь заставлял недовольно скалиться зверей, неотступно следующих за нами.

Глава 7. Расставание

…

– Помогите!

– Сюда, сюда, скорее!

Женские крики переполошили весь поселок, и вскоре на окраине, у ограды сада Петрушиных, собралась целая толпа. Женщины, все еще испуганно ахая, держались поодаль, а мужчины обступили пышный куст сирени. Под редкой тенью еще голых ветвей, на земле, покрытой островками тающего снега, лежал виновник переполоха: лицом вниз – только темную макушку видно. Левая рука вытянута вперед, словно человек пытался до чего-то дотянуться, ухватиться из последних сил. Под разжавшейся ладонью правой – рукоять ножа. На боку – темное пятно.

– Не наш, точно не наш… Пришлый, – шептались крестьяне и приглядывались: – Ранен? Или уже умер?

– Папка! – звонкий голос перекрыл бормотание. Сквозь толпу, отчаянно толкаясь, пробралась девушка лет семнадцати и встала, ничуть не стесняясь осуждающих взглядов. – Папка, пап! Я его узнала! Это он меня от кабана спас. Летом, помнишь?..

Ее отец, Павел Петрушин, задумчиво покрутил ус: не хотелось ему так внезапно оказаться в долгу у неизвестно кого! Надо же, девчонка: при всем честном народе сказала! Теперь не отвертишься…

Присев на корточки, Павел сперва тронул чужака за плечо, а потом, поднапрягшись, перевернул его на спину.

– Он? Ты уверена?

На земле у его ног лежал молодой парень, которому, наверное, не было еще и двадцати. Щеки ввалились, вокруг глаз – болезненная тень…

– Да, уверена! – громко заявила девушка. – Это он!

Огонь уютно потрескивал, закипала в котелке вода. Выпроводив дочерей, хозяйка сидела подле печки и смотрела на лежащего без сознания чужака.

– Марья Алексеевна, – дверь отворилась, русоволосый юноша – Аленкин жених – занес в горницу ведра с водой. – Что еще сделать?

– Подойди сюда, Севушка, – махнула рукой хозяйка. – Раздеть его поможешь. А то грязный весь…

Но едва они в четыре руки принялись стаскивать с чужака изодранную рубаху, как что-то шевельнулось под тканью, и из-под ворота показалась серая змеиная голова.

Марья вскрикнула, отшатнулась. Гадюка, свернувшись на груди незнакомца, угрожающе подняла голову и зашипела на перепуганных людей. И в этот миг чужак открыл глаза. Огляделся не то испуганно, не то изумленно, а потом прикрыл змею ладонью, успокаивая, словно кошку:

– Тихо… – и, повернув голову, уставился на людей. – Где я?

О себе он так ничего и не сказал, даже имени… Двигаться мог едва-едва, видно, ослаб и от голода, и от раны в боку – не глубокой, но успевшей нагноиться. Гадюка оказалась ручной, чужак уверял, что не укусит, но Марья до обморока боялась змей, и гостю пришлось отправить свою питомицу жить в подпол.

– Ты меня помнишь? – спросила Аленка, когда мать, наконец, разрешила ей зайти.

Чужак мгновение вглядывался в ее лицо, потом улыбнулся, и настороженный взгляд зеленых глаз потеплел.

– Прости, что я тогда испугалась и убежала, не поблагодарив, – девушка поклонилась низко, что кончик косы коснулся дощатого пола. – Спасибо.

– Ты спас жизнь моей невесте, – Сева встал рядом с Аленой и тоже поклонился. – Я этого не забуду.

Чужак смотрел на них задумчиво, словно удивляясь, потом заморгал, потер ладонью глаза.

– Вам спасибо, что умирать не оставили…

А на следующее утро Марта, стирая его одежду, нашла в карманах несколько круглых чешуек. Они лежали на женской ладони – серые с перламутровым отливом.

– Что это у тебя? – окликнул Павел.

– Да вот, в кармане у него нашла… Рыбья чешуя, что ли?

– Рыбья? – Павел возмущенно посмотрел на жену. – Да где ты такую огромную рыбу видела, женщина? Это не рыбья, это… Это… – мужчина схватился за голову. – Ты хоть понимаешь, кого в мой дом привела?

– Пашенька, – Марья успокаивающе положила ладонь на мужнино плечо. – Какая разница, кто он, если он нашей дочери жизнь спас?

– Спас, говоришь? Еще неизвестно, спас или нарочно все подстроил! А теперь вернулся, чтобы всех нас угробить! Это… это же змей-оборотень!

На чешую-то погляди внимательней! И змея у него ручная неспроста… Оборотень, говорю тебе!

– Ну что ты, – отмахнулась Марья. – Человек это, самый обыкновенный!

Но Павел уже не слушал.

Дед Мирон, местный знахарь, наведывался каждый день. Благодаря его мазям рана чужака очистилась и стала понемногу затягиваться коркой. Тоська, младшая Марьина дочка, повадилась у постели чужака сидеть и, так как он много говорить не мог, девочка показывала ему своих кукол, сшитых из старого тряпья, да сказки рассказывала. Мать сперва гоняла ее, потом решила – пусть: и девочка при деле, и гостю их не так скучно будет лежать.

Все бы ничего было, вот только муж… С того утра, как Марья чешую нашла, он ходил сам не свой, и женщина частенько видела, как собираются мужики у соседского дома, и как Павел им что-то рассказывает, поясняет.

«Не к добру это, – вздыхала женщина. – Как бы кровь не пролилась»…

Она все сомневалась: предупредить гостя об этих разговорах, намекнуть ему, что небезопасно тут? И сама себя останавливала – стоит ли? Все равно ведь слаб совсем, не уйдет далеко. А потом поняла, что тот и так все знает: серая гадючка из подполья ползала на соседский огород и пряталась там за кустарником все время, пока мужики разговаривали. Наверняка после незаметно разговоры эти хозяину передавала…

Однажды змею все-таки заметили. Марья в огороде копалась, когда увидела, как Павел к кустарнику с лопатой идет – осторожно, словно подкрадывается.

– Не надо! – крикнула.

Муж не обратил внимания. Лопата опустилась, с хрустом рубанув по корням.

– Все, – Павел выкинул из-под куста располовиненную гадюку. – Сдохла.

В доме Тося все так же играла со своими куклами на полу подле лежанки, а чужак, отвернувшись, неподвижно смотрел в стену.

Вечером Мирон-знахарь зашел, как обычно, слушал сердце и дыхание больного, рану осмотрел, заглянул в глаза…

– Не нравишься ты мне сегодня, – задумчиво пробормотал старик. – Ну-ка, где болит?

За окном было темно. Дети спали, муж еще не вернулся. Марья штопала рубашку в углу у печи, но, услышав голос Мирона, подняла голову. Налетевший ветер качнул занавески, и задрожал, словно от холода, огонек стоящей на столе свечи.

– Тут, – чужак коснулся груди, царапнул ее пальцами, словно хотел вынуть, выцарапать собственное сердце. – Горячо…

– Тут и должно быть горячо, – усмехнулся Мирон. – Вот когда совсем не будет болеть – значит точно, умер. А пока жить будешь…

И, наклонившись, что-то шепнул ему на ухо.

– Да, знаю, – хрипло отозвался чужак. – Спасибо.

Павел долго не возвращался. Марья устала ждать мужа и легла спать, но уже за полночь разбудил ее какой-то шум в горнице. Выбравшись из постели, завернувшись в теплый платок, женщина вышла из комнаты и увидела в полутьме едва освещенного луной помещения чей-то силуэт. Едва не вскрикнула, но – узнала.

– Уходишь?

– Да, – отозвался чужак. – Пора.

– Погоди, я тебе еды соберу.

Запалив лучину, женщина быстро сложила в узелок домашних пирожков, полхлебины… Потом вспомнила, что так и не вернула хозяину найденные чешуйки.

– Себе оставьте, – ответил чужак, когда Марья вынесла на ладонях поблескивающие перламутром кругляшки. – За эту чешую и городской лекарь, и ювелир хорошие деньги предложат. А вам дочери свадьбу играть… Пригодится.

Под утро в горницу ввалились мужики во главе с Павлом. С топорами да вилами бросились к лежанке, изрубив ворох сложенных Марьей одеял, и лишь потом рассмотрели, что под одеялами никого-то и нет. Долго ругались, собирались по следу пойти, лес прочесать, но дальше угроз дело не пошло.

А змеевы чешуйки Марья от мужа припрятала и после свадьбы дочери отдала. На счастье.

* * *

Ветер стих внезапно. Белые хищники упали в снег и застыли невысокими сугробами. Над головой развернулось темное зимнее небо с редкими огоньками звезд и яркой половинкой луны.

Ровное поле, полоса леса вдалеке.

– Где это мы? – шепотом спросила Алина.

Вокруг было тихо, даже слишком, и стоило немалых усилий набраться смелости и нарушить эту тишину.

– Леон! – закричала я. – Максим! Арис!

Ответа не было, только что-то треснуло в лесу. Схватив подругу за руку, я потянула ее вперед.

Лес то отступал дальше, то подбирался вплотную к ровной белой ленте засыпанной дороги. А потом впереди показались домики. Сначала мы думали, что деревня спит, но… над крышами не поднимался столбиками дымок, не слышно было собачьего лая. Ничего, кроме скрипа снега под нашими ногами.

– Там никого нет, – Алина остановилась, потянула меня за руку. – Может, не пойдем?

Я рассеянно огляделась. Мороз крепчал, и другого убежища, кроме пустующих домов, поблизости не было.

– Если не спрячемся где-нибудь, то просто замерзнем.

Ночевать в оставленном людьми поселке, не хотелось, но иного выхода я не видела.

Забираться вглубь деревни мы побоялись. Домик – второй с краю, опрятный, с заметенным сугробами двориком и невысоким плетнем, показался вполне безобидным. Двери, окна не заколочены, никаких зловещих меток. Просто дом – чистый, обжитый. В темных комнатках – вещевые сундуки, на кроватях – одеяла, штопаное покрывало с кисточками на лавке, глиняная посуда у печи. И все же чего-то не хватало, каких-то вещей, которые нужны постоянно: не висели тулупы на крючках у двери, не стояли в ряд под стеной валенки, и пустовали полки неплотно закрытой тумбочки. Словно хозяева уходили впопыхах и забрали только самое необходимое.

– Странно это… – Алина провела рукой по столешнице, покрытой тоненьким слоем пыли, похожей на иней. – Интересно, почему они уехали?

– Мне бы не хотелось, чтобы какая-нибудь страшная тайна испортила нам ночлег, – я осторожно положила рюкзак на лавку, подошла к холодной печи. – Надо поглядеть дрова в сарае. Затопим, погреемся.

– Может, не надо? – Алина с опаской выглянула в окно и, резко отпрянув, прошептала: – Жень, они здесь! Эти… звери.

И правда. Странные белые существа бродили недалеко от ограды, их силуэты казались призрачными, словно сотканными из снежной пороши. Теперь можно было разглядеть, что эти твари больше похожи на лис, чем на собак, но слишком уж крупные.

– Что за чертовщина?..

– Не чертыхайся! – строго напомнила Алина.

Тем временем на улице показалась белая фигура. Дорожный плащ, капюшон широкий, тень закрывает лицо. Человек шел навстречу снежным лисам уверенно, словно не видел перед собой ничего необычного. Он приближался, а призрачные существа беспокойно мели хвостами и вдруг рассыпались блестящей пылью. Человек развернулся, подошел к калитке. Лица его по-прежнему видно не было, но походка и движения казались настолько знакомыми, что мы с Алиной одновременно озвучили нашу догадку:

– Леон!

Да, это он. Высокие сапоги, меч приподнимает полу плаща… а плащ этот почему-то белый, и его складки снежным серебром переливаются в лунном свете.

Наперегонки мы бросились к двери и, распахнув ее, замерли на пороге. Фигура в белом плаще, так похожая на Леона, стояла напротив крыльца, но за ее спиной и до самой калитки были только наши с Алинкой следы. И никаких других.

Спрятаться бы в дом, но мы, словно околдованные, застыли, не в силах пошевелиться.

– Уходите, – этот голос был знакомым и одновременно чужим. Ни движения, ни пара от дыхания, лицо все так же спрятано тенью. Лишь ветер едва колышет складки белого плаща.

– Леон? – тихо спросила Алина, но в ответ прозвучал все тот же холодный голос:

– Уходите.

– Куда мы пойдем? – робко возразила я. – Холодно…

Тишина. Фигура в плаще качнулась к нам, дохнуло ледяной стужей… Но существо остановилось и, едва обернувшись назад, произнесло:

– Уведи.

Миг – белая ткань взметнулась снежным вихрем, в котором мы с Алиной увидели вдруг темный силуэт, большой и страшный. Оцепенение прошло, мы с визгом кинулись назад, закрыли дверь на засов и привалились к ней спинами.

– Ой, Женечка, это медведь! – пробормотала подруга.

– Да уж, нам только шатуна не хватало для полного счастья, – согласилась я и прислушалась. В этот миг дверь вздрогнула от тяжелого стука. И тут же раздался громкий сердитый голос:

– Открывайте! Открывайте, кому сказал!

Мы с Алиной мгновенно отскочили подальше. Удивленно переглянулись:

– Арис? – шепотом предположила подруга.

– Похоже, – я, кашлянула и сказала строго, надеясь, что за дверью меня хорошо слышно: – Арис, если это ты, стань перед окном, чтобы мы тебя увидели.

Мне не ответили, но на крыльце послышались шаги. Алина первой подскочила к окну и радостно возвестила:

– Он! Жень, это, правда, он!

– Ну, посмотрели? – крикнули с улицы, и я, опомнившись, отодвинула тяжелый засов и открыла дверь.

От Ариса веяло стужей, запорошенные снегом волосы казались седыми. Он смерил нас мрачным взглядом, хотя мог бы хоть немного обрадоваться, найдя нас здесь живых и здоровых.

– Вам сказали уходить, значит, надо взять сумки и идти. Подальше, – взгляд зеленых глаз остановился на мне. – Со стражами не спорят.

Сразу захотелось оправдываться:

– А куда уходить? Там холодно и темно. И волки, наверное…

Горыныч не ответил. Просто взял Алинкин рюкзак и направился к двери.

* * *

Ночь была красивая, лунная и морозная. Мы с Алиной шли медленно, а скоро подруга и вовсе выбилась из сил. Сперва Арис приноравливался к нашим шагам, потом просто посадил Алину к себе на спину, наказав держаться, и потащил ее вместе с рюкзаком. Ноша, может, и не слишком тяжелая, но теперь Горыныч шел не так быстро, и мне не надо было за ним гнаться. А может, он просто понял, что при подобной спешке ему скоро придется тащить на себе не одну девицу, а сразу двоих.

Слово за словом я вытянула из него рассказ о том, как они с Максимом и Леоном пытались найти нас во время вьюги, и как после разделились, уговорившись о встрече.

– Мы бы не ушли, если б не эти снежные лисы, – было как-то неудобно, что нашим спутникам пришлось нас искать.

– Какие лисы? – спросил Арис. Выслушал мои объяснения, нахмурился и, наконец, выдал. – Тоже стражи, наверное.

– Как тот, в белом плаще? А что они сторожат?

– Этот мир. От… чужого.

– От нас, что ли?

– Нет, – Арис приостановился, подсадил повыше сонную Алинку, которая, хоть и держалась, понемногу сползала вниз. – Здесь была аномалия.

Рассказывали, что на местах, где проявлялись аномалии, заводилась какая-то чуждая, неизвестная этому миру, нечисть, но мы с Алиной обычно уходили заблаговременно, и, наверное, потому не сталкивались ни с какими-либо чудищами, ни со стражами.

– Странно, – пробормотала я. – Он был так похож на Леона. Тот, кого ты назвал стражем. И ведь мы с Алиной обе помнили, что после того, как Максим их расколдовал, у Леона не было ни меча, ни плаща, но… как увидели, сразу обо всем забыли. Это что, волшебство какое-то, да?

Горыныч не ответил. Мое сердце вдруг сжалось и замерло.

– Арис, – шепотом позвала я. – Арис, это действительно ты?

Он обернулся, внимательно посмотрел.

– Поздно спрашивать.

Я остановилась. Волна ледяного страха окатила тело от макушки до пят. Наш спутник оставлял следы на снегу, но это еще ничего не значило. Подруга лежала на его спине и как будто заснула. Усталость или снова колдовство?

– Арис!

Он остановился. Повернулся, в который раз поправляя сползшую Алину.

– Иди сюда, – в голосе Ариса мне теперь слышались незнакомые нотки. Я не сдвинулась с места.

– Так… – несколько шагов в мою сторону. Он попытался высвободить левую руку, сильнее согнувшись и перехватив свою ношу правой, но в этот миг Алинка подняла голову, ойкнула.

Ее тут же поставили на ноги.

– Постой, – коротко сказал ей наш спутник, снял рукавицы, сунул за пояс и, шагнув ко мне, потребовал: – Руку дай!

Я попятилась, но он, сделав еще один шаг, поймал мою ладонь и, избавив ее от перчатки, положил на свое запястье.

Быть может, это прикосновение должно было превратить меня в ледяную статую или, в лучшем случае, в какую-нибудь белку или крысу. Но… сердце гулко отсчитывало мгновения, и ничего не происходило. Я осторожно заглянула в хмурое, заросшее черной щетиной лицо.