Разрешите вас пригласить

– Так, Антонина Михайловна… – начал он недовольно. – Все отговорки я считаю недействительными. Ты забыла с этой работой, что такое развлечение. У тебя праздник, и его нужно отмечать с размахом. Водка, девочки… о-о-ой. Прости. Это был мой день рождения. Коктейли, шутки, танцы – вот, – исправился он, широко улыбнувшись.

Тоня засмеялась, приложив пальцы к губам. Она подняла на Костю взгляд и улыбнулась.

И как ему удаётся поднять настроение, когда всё вокруг серое и безжизненное? Как бы грустно ни было, появляется статный акушер-гинеколог, и на лице сияет улыбка.

– Рада поболтать, но надо работать, – Тоня кивнула на настенные часы и быстро ушла. – Спасибо за поздравление! – сказала громко напоследок, после чего завернула за угол.

– Святые зажимы! – Костя взглянул на время, которое настойчиво указывали стрелки небольших круглых часов. Он влетел в помещение, быстро снял верхнюю одежду, нацепил больничный халат и выскочил пулей из ординаторской.

Вернулся, потому что забыл бэйджик.

Снова вернулся, забрав телефон из мужской сумки.

Ещё раз вернулся, обматерив декабрьское утро и зиму в целом. Он сегодня с рассвета рассеянный донельзя.

Тем временем Тоня неспешно направлялась к сестринскому посту.

Просторный коридор медленно заполонил персонал. Светлый холл с деревянными наличниками оживал. Тоня подошла к стойке, постучала по ней костяшками пальцев, привлекая внимание занятой телефонным разговором медсестры. Та приветливо кивнула и, наклонив голову, зажала плечом трубку у уха. Тут же она молча выложила аккуратную стопку карт на стойку, а сама что-то неразборчивым почерком написала на отрывном стикере и потом положила трубку.

– Доброе утро, Антонина Михайловна, – поздоровалась медсестра, улыбнувшись. – С днём рождения, – сказала она и дополнила с любопытством: – У вас же сегодня, насколько я знаю?

– Доброе, Лидочка, – отозвалась Тоня, не отрывая взгляда от просмотра карт своих пациентов. – Спасибо за поздравление. Всё-то ты знаешь, ничего от тебя не укроется, – улыбнулась она. – Разве что анализы… Не вижу их у Егорова, сама назначала ему вчера утром. Сегодня уже край, как должны быть. Где они? – врач бросила вопросительный взгляд на медсестру.

– Сейчас поищу. Всё разделяла по картам вчера, – девушка начала копаться на столе, перебирая бланки и записи. – Нет, не приходили, – покачала она головой и развела руками.

– Позвони в лабораторию, скажи, что если они не пришлют готовые анализы через три минуты, то пусть отправляются за вазелином и костылями, – проговорила Тоня сурово. – Разгильдяи. Сколько можно уже постоянно задерживать? Пациентов нисколько не жалко.

Медсестра открыла рот, чтобы прокомментировать услышанное, но ей не дали и слова сказать. В отделение вбежал санитар, постоянно оглядываясь назад. Он тяжело дышал и в основном матерился. При этом парень не переставал указывать на двери, которые едва не снёс.

– Там! Ожил! Труп ожил! Он ожил! – это были единственные нормальные слова, которые орал санитар.

Напуганный до чёртиков брюнет весь вспотел и побледнел. Он очень долго бежал, по всей видимости, словно от кого-то спасался. Начал крутиться на месте, обводя взглядом больничный холл, а когда увидел стоящих возле стойки людей, то сделал к ним пару шагов и рухнул на пол.

– Лида, нашатырь и ампулу мне! – Антонина тут же бросилась на помощь бедняге.

Медсестра засуетилась, быстро заскочила в сестринскую, открыв шкаф, достала оттуда всё необходимое и подбежала к терапевту. Вместе они привели горе-беглеца в чувства и смогли усадить его, облокотив спиной о стойку.

– Давай, Хусейн Болт, просыпайся, – Тоня похлопала парня по бледным щекам, а Лидочка водила под носом ватой с нашатырём. – Ты меня слышишь? – спросила врач, посветив фонариком в глаза санитару. Тот дёрнулся от яркого света и отмахнулся от ватки, которая источала тошнотворный запах. – Что случилось?

Санитар всё еще был в шоке. Он слабо понимал, что ему говорили, только мотал головой и смотрел по сторонам.

– Уволюсь к чертям собачьим… – выдохнул бедняга, попытавшись встать. Головокружение пригвоздило обратно к полу. – Дура… Не могла пульс пощупать… – продолжил он кого-то ругать. – Сомневаюсь, но я похоже описался, – жалостливо пробормотал санитар, детским взглядом одарив терапевта.

– А был повод? – вскинула бровь Тоня. «Начало дня просто невероятно интригует. Кажется, будет весело», – вздохнула она.

Лидочка изо всех сил старалась сохранять серьёзность. Но издевательское напряжение на лице выдавало желание захохотать. Самой Тоне было не до смеха. Не станет просто так санитар бегать по всей больнице и кричать до хрипоты.

Ответом на логичный вопрос стал приход охранника. Молодой брюнет в тёмной форме быстро шагал по коридору. От него ещё веяло уличной прохладой, когда он подошёл.

– О, вот он, беглец, – прокомментировал мужчина, взглянув на бедолагу, который испуганно озирался по сторонам. – Хорошо бегаешь, парень. Хотя от такого и я чуть не рванул домой. Думал, что видел всё, оказалось, что есть еще на что посмотреть. Называется, выйди покурить и получишь место в первом ряду.

– Что случилось? – поинтересовалась Тоня, выпрямившись и поправив халат и статоскоп. – От него пока толку никакого, хоть вы мне скажите, что там за цирк такой, – потребовала она, указав жестом на двери.

– Да ничего особенного, Антонина Михайловна, – бесстрастно сообщил мужчина. – Всего лишь труп ожил.

– Простите, что? – Врач ошарашенно уставилась на охранника. – Мне, видимо, цвет волос мешает вас понимать. Что значит, труп ожил? Как? – По телу пробежала мелкая дрожь. – Кто его так побеспокоил, что он ожил? Или наш патологоанатом нашёл тумблер включения подсветки мёртвого тела?

– Нет, Антонина Михайловна, он на носилках ожил. Его в машине растрясло, наверно. Санитары понесли его в морг, а он возьми и встань, зараза. Ребята носилки кинули и в рассыпную. Первый сюда бросился, а второй в машине заперся. Никак вытащить не могут. Все на взводе, никого не допросишься, а рацию мне этот чудик разбил. Психолог там нужен, или психиатр желательно. Не курочить же машину, чтобы вызволить оттуда истеричного парня…

– Лидочка, позвони в психиатрическое. Пусть найдут Валерия Максимовича. На месте уже должен быть, мне кажется, – сообщила Антонина медсестре.

Медсестра посмотрела на охранника. Она задержала взгляд, мило улыбнулась, заправив выбившийся из-под колпака локон и немного замялась, расправив рубашку сестринской формы. И отправилась за стойку.

***

К обеду хохотала вся больница, начиная от ординаторов и заканчивая уборщицами. Слухи по этажам разносились со скоростью звука. Из первых уст она была рассказана довольно скоро, но впоследствии по отделениям доходили разбавленные фантазией россказни.

ДТП ранним утром не вызвало никакого напряжения. Каждый делал свою работу уверенно и быстро. Заледенелая дорога – некоторые говорили, что она вовсе никогда не посыпалась песком – очень коварно поступила с пьяным водителем «каблучка» и мужчины за рулём Матиза. Второй заснул за рулём после долгой поездки. Как позже выяснилось, он торопился с вахты домой. Судьба преподнесла ему подарок в виде пьяницы на ИЖе.

Виновник, а именно таковым он себя считал, носился по обочине, держась за голову – не хватало после работы ещё и грех на душу взять. К приезду санитаров ему стало ещё хуже.

Медсестра спустилась вниз, утопая ногами в рыхлый снег. Поправила больничную куртку и открыла дверцу машины. Мужчина лежал неподвижно, головой упёршись в руль. Один глаз был открыт, руки безвольно висели, на лице много крови. Признаков жизни, на первый взгляд, нет.

Девушка не придумала ничего лучше, чем просто постучать шариковой ручкой по глазу. Реакции никакой – глазное яблоко остекленело. Нет бы пульс пощупать и проверить дыхание… Закончив с «осмотром», она скомандовала грузить предполагаемого покойника в машину, чем вызвала истерику у живого водителя, который встал на колени и взвыл от отчаяния.

Скорая неспешно двигалась по трассе, потом постояла в пробке. Спешить некуда. Трупу-то уже всё равно…

Ни у кого не возникло подозрений, что человек жив. Раз медсестра сказала, что умер, значит, он умер. Глаз остекленел, движения не было, на улице минус шестнадцать. Кто ж знал, что у мужчины всего лишь глазной протез!

Машина остановилась на парковке для спецтехники. Санитары небрежно выволокли носилки с трупом и пошли в морг.

Покойник неожиданно сделал глубокий вдох, закашлялся и, кряхтя, принял сидячее положение. Он схватился за окровавленную голову и простонал от боли. Санитар, шедший сзади, что-то ошарашенно пропищал и бросил носилки, помчавшись прочь. Он перепугался ни на шутку. Снося все двери, бордюры, не замечая никого вокруг – даже охранников и уборщиц, он бежал. Влетел в терапию, где и отключился. Медсестра уже лежала без сознания от увиденного.

Второй же парень очень не вовремя обернулся. «Покойник» как раз поднимался на ноги, изрядно матерясь и дрожа от холода. Неся пьяный бред, он потянулся руками к санитару.

Перепуганный мужчина не понимал ни слова, сказанного ожившим «мертвецом». Бедолага отступал к машине, а якобы покойный продолжал преследовать его. Парень заперся в скорой и держал двери всеми силами, тогда как начавший сильно замерзать пьянчуга ломился туда в попытке согреться.

Водителя ИЖа протрезвили и всё объяснили, медсестру привели в чувства в последствии, а второго санитара еле удалось выманить из машины. Его вытаскивали едва ли не силком. Это был его первый рабочий день… и последний.

Обеденный перерыв заканчивался, и врачи расходились по своим делам. Они поделились версиями, похохотали над случаем, разобрав его от и до, и отправились работать. Живые пациенты никуда не делись.

Тоня встала с маленькой софы, продолжая улыбаться. «Вот идиоты», – она прикрыла глаза и покачала головой. Как можно было не проверить пульс? До чего скатились медсёстры? Вопросы оставались без ответа, да и как на них ответить, если до сих пор пробирал смех.

– Сегодня вечером всё в силе, – Костя обнял её за плечи и шепнул весело на ухо. – И не вздумай убегать, – дополнил он с улыбкой. – Я никогда не позволю тебе скучать в твой день рождения.

– Костя. Мне правда не хочется, – попытка оправдать своё нежелание была не столь убедительной.

– Ты уже оценила подарок? – подмигнул Засельский, встав напротив. Он выжидающе выгнул бровь. – Я помню, какой ты была, знаю ещё с института, что ты любишь, так что не говори мне, что тебе не хочется. – Он указал жестом на Тоню, словно уличая её в чём-то. – Тебе просто не с кем пойти.

– Подарок? – опомнилась она. – Ой, прости, пожалуйста, – запричитала Тоня виновато. – Я забыла… Прости. Я говорила, чтобы мне ничего не дарили, но… – Понимая, что сейчас обидит коллегу, она замолчала.

– Ну так посмотри. Я знаю, тебе понравится. – Его пальцы скользнули по женскому плечу, и он направился к лифту, привычно насвистывая любимую мелодию.

Антонина проводила Костю взглядом. Она снова улыбнулась. На сей раз искренне и мило. Но никак не могла понять для себя, почему Засельский так к ней прилип в последнее время. Нет, ей нравилась его компания, они часто обедали вместе, он провожал Тоню до дома.

Сейчас трудно было ответить на вопрос: что не так с отношением к мужчине? Она не может уже назвать его другом, но и повысить ставки не в силах. Его улыбка заразительна, как и смех. Глаза цвета горького шоколада притягивали своим блеском. Он так странно смотрел, словно пытался что-то передать по мысленной связи. От него веяло заботой. Когда он говорил, можно было часами слушать его… звонкие нотки в его размеренном голосе завораживали даже невнимательного слушателя, Плавная речь не изобиловала красками. Но она невероятно притягательна. Аккуратность во всём… в одежде, в манере говорить, в жестах, походке, внешности… в отношении.

Тоня помотала головой, отгоняя навязчивые мысли о коллеге. Несколько минут она стояла в комнате, чувствуя, как сердце ритмичным стуком уже отбивало чечётку. Машинально сунув руку в карман больничного халата, женщина выудила оттуда коробочку и неспешно открыла её. Пальцы словно застывали, они не слушались. «Я знаю, тебе понравится», – пронеслось в мыслях.

И вот, она увидела то, что так старательно скрывала крышка коробочки. Костя снова заставил её улыбнуться. Он обладал способностью дарить людям радость. Ровный квадратный листочек отрывного стикера приковал взгляд и сделал улыбку ещё шире. «Улыбайся почаще. Тебе очень идёт. К. З.» – написано разборчивым, но мелким почерком. Так же в коробочке лежали два билета на каток на позднее время.

– Ты знаешь меня лучше, чем я сама, – прошептала мечтательно Антонина.

Глава 10

Свежий воздух был настолько морозным, что казалось, будто в груди обожгло кипятком. Ярослав не мог нарадоваться выписке. Надоело видеть лица неухоженных забитых медсестер в однообразной форме, регулярно общаться с врачом, которая была груба и порой отстранённа, лежать в койке, изучая взглядом пациентов разного социального статуса… Всё надоело.

Он не привык никого просить или жаловаться на жизнь. Таких никто не ценит и не любит. Естественный отбор продолжает ужесточаться, несмотря на то, что вместо растительных джунглей неуклонно растут каменные. Сильный пожирает слабого, умный – глупого, хитрый – простого. Прежние законы преобразуются и старые больше не имеют смысла.

Но пришлось дать слабину. Как бы ни было печально или даже отвратительно, но позвонить в клуб всё же понадобилось. Пересилить себя в ситуации, когда даже жизнь претит и становится ненавистной, очень сложно. Однако сразу после перевода в палату, Арский попросил у соседа мобильный телефон и связался со своим управляющим. Разговор был коротким, но важным.

В отличие от друга, неизвестно от чего скрывающегося в последние дни, Юрий ответил. Он, судя по голосу, был не рад. Однако выполнил беспрекословно каждую просьбу. Он привёз чемодан и мобильный, оставленные в кабинете, забрал машину у скрытного Фёдора и пригнал её на платную стоянку недалеко от больницы, оплатив парковку деньгами, которые перевёл Ярослав.

Никто не приходил к Арскому, никто не спрашивал, как у него здоровье и что он чувствует. Ему это не нужно. Когда девушки официантки спрашивали об этом, он сразу обрывал вызов. Ни к чему лишнее беспокойство. Наверняка справлялись о нём только потому, что хотели поскорее услышать о смерти. Суки. Некоторые из них очень красивые, вежливые и даже наивные. Но всё равно суки.

Зимний ранний закат сменился голубоватым светом фонарей. Снег словно впитывал это сияние и не давал густой тьме заполучить территорию в свои временные владения. Пушистые снежинки мило кружились, подгоняемые усиливающимся ветром. Они слипались и засыпали только что расчищенные дорожки, стоянку, въезд и парковку.

Ярослав медленно застегнул пальто, не спеша закрываться от пощипывающего тело морозца. Управившись с последней пуговицей, которая никак не поддавалась, он вытащил из чемодана перчатки и неспешно двинулся к воротам, чтобы покинуть территорию больницы.

Действие лекарств прошло давно, а боль всё никак не приходила. Ярослав ждал её как турист лета, потому что привык к ней. Давняя подруга никогда не покидала его и из раза в раз приходила, чтобы поприветствовать своего постоянного «клиента». Но сейчас лишь слабое её касание, словно прощальное, прошлось по коже едкими уколами. Непривычно.

Лезвие выкидного ножа будто снова вонзилось в живот, когда Ярослав столкнулся с полицейским, который куда-то торопился с букетом цветов.

– Глаза разуй, придурок, – вместо извинений прорычал он.

Ярослав не стал ничего отвечать. Он только ехидно ухмыльнулся, а потом выпрямился, тяжело выдохнув и приложив ладонь к животу. Боль… Как же он рад её чувствовать. Она отрезвляет. Арский был от неё зависим. Боль помогала… она глушила воспоминания. Каждый раз, когда боль проходит, перед глазами стоит мать… Пьяная проститутка с ярким небрежным макияжем, в леопардовой кофточке и короткой помятой юбке. Ноги и руки в синяках. Когда женщина улыбалась – делала она это только перед клиентами – редкозубая кривая ухмылка выдавала в ней алкоголичку. В свои тридцать она тянула на все шестьдесят с гаком – так сильно водка и наркота изуродовали её.

Арский повернулся, словно в очередной раз услышал её имя. Он искал взглядом того навязчивого призрака и мысленно пытался прогнать. Когда не получилось избавиться от ноющей боли в висках, он приложил ладонь к животу сильнее и начал сжимать пальцы. Шикнул от обжигающих волн и слабого онемения вокруг зашитых и подзаживших ран. Помогло. Отрезвило.

Столько лет прошло… Не в первый раз Ярослав замечал такую особенность. После приезда и нападения тех гопников он всё чаще вспоминал мать.

Мама… От этого слова выворачивало наизнанку. Она была кем угодно: шлюхой, мучителем, надзирателем, палачом, подстилкой, алкоголичкой, наркоманкой, прислугой, уродиной… но только не мамой.

Взгляд выцепил интересную картину. Арский собирался отвернуться, но застыл, сам того не желая. Разум и тело словно на миг разделились, что позволило второму немного похозяйничать.

Мужчина, сняв фуражку, отчаянно пытался завоевать внимание и расположение женщины, которая смотрела на него с неприкрытой ненавистью и даже отвращением. Взгляд выдавал её эмоции, а на лице – маска абсолютного безразличия.