Сотник. Не по чину

– Не убью, но обезножишь!

И все! Подступающее бешенство вдруг сменилось холодной решимостью, пронзительной ясностью и легкостью, как тогда, рядом с Аристархом, у дома Нинеи. Мишка единым взглядом охватил все: Антона, готового нажать на спуск, Арсения с растерянным (вот удивительно!) лицом, Роську, целящегося из самострела в ноги Егору, стоящего рядом с Роськой Дмитрия с кнутом в руке, набегающих опричников, которым Дмитрий жестом давал команду на окружение… Даже солнечные блики на оружии, паутинку на ветке куста, какие-то травинки, прилипшие к сапогу Дмитрия.

Понял, что отроки уже давно слышали разговор на повышенных тонах и готовы исполнить любой приказ. Ощутил свою правоту: надо действовать именно так, и никак иначе. И услышал голос!

Даже не сразу понял, что говорит сам. Не было такого голоса ни у Мишки Лисовина, ни у Михаила Ратникова – кажется и негромко, но слышат все, кажется, и не приказываешь, но не подчиниться невозможно:

– Я, сотник Лисовин, боярской волей беру все на себя! Будет так, как сказал я! Несогласные – прочь! Противящиеся – да умрут!

Егор попытался выдернуть кнут из руки Дмитрия, Арсений пробормотал что-то про «белены объелся», но отроки шевельнули самострелами… Ох, как они ими шевельнули! Мишке только бровью повести, и не станет ни Егора, ни Арсения, ни прочих.

Казалось бы, ну сколько может продолжаться эта немая сцена? Сколько можно вот так стоять в напряжении? Однако Мишка нисколько не сомневался: сколько нужно, столько и простоят; а нужно столько, чтобы Егор… нет, не сломался бы – такого, как он, хрен сломаешь – но понял и признал бы: командир может быть только один, но здесь и сейчас командир не он. Уверенность в том, что это получится, была полнейшая, прямо-таки железобетонная, но…

Разрешил все Савелий Молчун, от которого сутками можно было не услышать ни единого слова. С лицом, имеющим, кажется, только два выражения – мрачное и никакое, во всех обстоятельствах он вел себя так, будто в любой момент может повернуться и уйти; и выражался, если все же приходилось говорить, предельно коротко и, как правило, либо ругательно, либо просто негативно.

Вот этот самый Савелий и вышел из-за спин опричников. Неспешным шагом (если бы не разбитые Веселухой губы, то, наверное, еще и посвистывал бы) продефилировал между отроками, пробурчав в сторону направленных на него самострелов что-то вроде «не балуй», вышел в центр образованного опричниками круга, окинул мизансцену почти равнодушным взглядом, повернулся к Егору и, слегка пожимая плечами, будто признавая очевидное и неизбежное, констатировал:

– Лисовин…

– Ага, вот и я говорю… – подхватил Арсений и хотя не продолжил фразу, но напряжение разом спало. Егор, расслабившись, принялся сматывать с руки конец кнута, Дмитрий, не сопротивляясь, ослабил натяжение, Роська убрал пальцы со спуска самострела, опричники с заметным облегчением начали переминаться с ноги на ногу…

«Во дает мужик! Одним словом! Вот тебе и молчун. А Арсений-то проговорился: обсуждали они вас, сэр, между собой, и не раз обсуждали. Эх, послушать бы те разговоры…»

Савелий, все так же неспешно, даже как-то скучающе, развернулся к Мишке и сделал приглашающий жест ладонью, мол «приказывай, сотник». Мишка, с трудом удержавшись от благодарственного кивка, заговорил приказным тоном (но НЕ ТОТ уже был голос, увы, не тот):

– Слушай приказ! Охранять пленных остается поручик Демьян…

Мишка выдавал чеканные фразы, а сам краем уха улавливал доносящееся из-за спины: «А чего же они тогда…» – сдержанный рык Фаддея Чумы и «Д-д-да обожди т-ты…», вымучиваемое Дормидонтом Заикой. Ратники Егора тоже были готовы. Вот только к чему?

Первый пункт Мишкиного плана не реализовался: разведчики Якова дозорных в лесу не нашли. То ли их и не было, что маловероятно, то ли хорошо спрятались и не решились себя обнаруживать, что неприятно, ибо придется внимательно следить за тылом. Выслушав присланного от Якова отрока, Мишка поколебался, но решил ничего не менять – не так уж много могло быть в дозоре людей.

– Передай уряднику Якову: выдвинуться с разведчиками к дому, но из леса не выходить. Укрыться и смотреть в оба, чтобы нам в спину не ударили.

– Слушаюсь, господин сотник!

Мишка с нарочитой неторопливостью подошел к нервно перебирающему ногами Зверю, поднялся в седло и недовольным тоном пробурчал:

– Чего в кучу сбились? Урядники, разделить десятки! Дмитрий, Артемий, куда смотрите?

Можно было бы и не ворчать, но мальчишек следовало остудить: они так и рвались вперед.

Дождавшись отчетливого разделения опричников на две группы, Мишка удовлетворенно кивнул и скомандовал:

– Неспешно… Дмитрий, своих придерживай. За мной, вперед!

На опушке леса их встретил отрок из десятка разведчиков.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил Мишка.

– Все тихо, господин сотник.

– Первый десяток, щиты на руку! – Мишке захотелось еще раз повторить все, что говорилось на инструктаже, но он сдержался. – Артемий, в доме лучники могут быть, поосторожней там. Командуй давай.

– Второй десяток! – Артемий приподнялся на стременах. – Стрелять с седла… Товсь! За мной, галопом… Вперед!

Скакать от опушки до дома – всего ничего. Отроки спешились, прижались к стенам, двое принялись собирать поводья коней, чтобы отвести их в сторону. В доме пока никакого шевеления не обозначилось, хотя не слышать конского топота там не могли.

– Знак десятнику Егору! – не отрывая глаз от опричников Артемия, скомандовал Мишка.

Снова конский топот, но теперь уже более внушительный: основные силы Младшей стражи выдвинулись к опушке леса так, чтобы отразить нападение с любой стороны.

Егора после признания за Мишкой права командовать как подменили. Десятник, будто почувствовав облегчение от того, что скинул с себя ответственность за всю операцию, сомнениями больше не мучился, а толково и конструктивно включился в обсуждение деталей предложенного плана. И сейчас именно он со своим десятком возглавлял «группу прикрытия». Теперь ненайденных дозорных можно не опасаться: с такой силой связываться не станут, предпочтут отсидеться или смыться по-тихому.

Отроки второго десятка подсадили двоих товарищей на крышу. Ничего сложного – край низкий, рукой достать. Вот провалиться внутрь можно запросто, однако ребята действовали точно по инструкции: распластались, словно на тонком льду, и только убедившись, что держатся прочно, принялись прорубать дыры в заросшем мхом покрытии.

«Вот сейчас переполох в доме поднялся! Снаружи копыта стучат, крышу ломают, и не понять ничего – кто, что, откуда? Волоковое окошко низко, стрелять неудобно, да и не в кого, ребята не подставляются. Остается дверь. Ну-ну…»

– Господин сотник, с того берега знак подали!

Мишка обернулся. Над противоположным берегом косо уходила в небо стрела, оставляя за собой дымный хвост.

«Быстро дозорный среагировал. У него что же, огонь заранее разведен? Выстрелил вверх по течению, значит, основные силы укрыты там, оттуда и надо ждать нападения… Ничего, Егор это тоже видит, сам сообразит, а для нас сейчас главное – дом».

Артемий подобрался к двери. Собственно, самой двери и не было – то ли сгнила, то ли вышибли когда-то, и вход в дом завесили какой-то шкурой. Она шевельнулась, и Артемий тут же выстрелил сквозь нее. Попал или не попал, непонятно, но больше выйти никто не пытался.

Дыры в крыше прорубили, и из обеих тут же вылетело по стреле, но бесполезно – отроки на фоне неба не маячили. Снизу им передали туески с дымовухой.

«Ну, Кузькина «химия» в дело пошла».

Туески полетели в прорубленные отверстия и, одновременно, в волоковое окошко. С того места, где находился Мишка, он не видел, но и в окошко, находящееся с противоположной стороны дома, тоже должна была залететь такая же «дымовая шашка». Ее, правда, почти сразу выкинули наружу, но один из отроков тут же выстрелил внутрь дома.

– Куда? Там же дети! – шепотом выкрикнул Дмитрий.

– Спокойно, Мить, стреляет, значит, видит, куда. Стоим, ждем. Артюха свое дело знает.

Выброшенную из дома дымовуху снова закинули внутрь, и один из отроков закрыл окошко своим щитом, подперев его плечом. Отверстия, пробитые в крыше, тоже накрыли щитами.

«Ну, вот так, значит. Сразу дымовухи они не загасят, так что там у них сейчас темно, смрадно, детишки пищат, бабы верещат… Нет, правильно, что известь добавлять не стали – совсем уж травить людей не требуется. Вылезете, никуда не денетесь, это вам не больница в Буденновске…»

Мишка обернулся к отрокам, зафиксировал взглядом каждого. Напряженные позы, руки, вцепившиеся в поводья и оружие… Лиц под бармицами не видно, но наверняка каждый – как натянутая струна.

– А ну, спокойнее! Пальцы расслабить, а то сейчас сок из самострелов выдавите. Спины, шеи, дыхание… Забыли, чему учены? Глядите, ребята все верно делают, вот и нам так же надлежит. Ты! Чего коня зря дергаешь? Ты! Как самострел держишь? Ну-ка, всем негромко, но отчетливо прочесть «Отче наш»!

Отроки невнятно забубнили под бармицами, и Мишка вновь обернулся к дому. В окно и отверстия в крыше полетела еще одна партия дымовух. Изнутри донесся шум, но вместо ожидаемого плача детей и женских голосов раздались мужские крики. Кто-то невидимый сорвал шкуру, закрывающую дверной проем, и оттуда потянуло дымом. День выдался пасмурный и тихий, но в этот момент пахнул легкий ветерок. Дым вдруг всосало в дверь и выдуло из-под застрехи крыши.

«Ну да, дом-то по-черному топится… Нет, не задохнутся, но вылезать наружу придется… или на полу улягутся? И будут лежать – ждать подмоги? Не хотелось бы ребят внутрь посылать, там у входа наверняка затаились… Сейчас все решится – либо один сценарий, либо второй… Есть! Получилось!»

В дверном проеме показалась женщина… не одна – позади нее виднелся мужчина, одной рукой удерживающий пленницу поперек туловища, а другой приставивший ей к горлу нож.

– Оружие наземь! Бросай, я сказал!

«Голос уверенный, без истерики… тем лучше. Ну, Артюша, не подведи, ты же у нас артист…»

– Исполнять! – распоряжение Артемия прозвучало вовсе не как команда, а как крик испуганного и растерянного мальчишки.

Отроки еще попятились, кто-то опустил самострел, кто-то нет.

– Наземь, сказано! Зарежу княгиню!

– Бросайте! – с натуральной слезой в голосе возопил Артемий. Мишка поморщился – не переигрывает ли? Ладно, на испуг спишут – пацан же.

Отроки наконец повиновались. В точности так, как это делалось на занятиях в учебной усадьбе: болты остались наложенными на стволы, самострелы легли на землю аккуратно, так, чтобы либо подхватить и тут же выстрелить, либо самому упасть и стрелять лежа с последующим перекатом в сторону.

– Отойти назад. Дальше!.. Еще дальше!

«Опытный, сволочь, соображает…»

Террорист (а Мишка про себя назвал похитителей именно террористами) вытолкал пленницу наружу, и сразу же в дверном проеме появился следующий, точно так же прикрываясь женщиной с приставленным к горлу ножом, потом третий, с ребенком на руках.

Все это настолько напоминало многократно виденное в кино ТАМ, что Мишка чуть глаза не протер, но тут же разозлился на себя – а что удивительного? ТЕ приемы и ухватки не на пустом месте, надо думать, родились.

«Ну, падлы… мертвым позавидуете! Я вам устрою…»

Всего террористов оказалось шестеро, у каждого по заложнику – двое женщин и четверо детей разного возраста. Вслед последнему из дома с криком кинулась еще какая-то женщина, но он ударом ноги зашвырнул ее обратно.

С трудом заставляя себя говорить спокойно, не повышая голоса, Мишка обратился к отрокам первого десятка:

– Ну? Все всё помнят? Если сделаем правильно, то и княжью семью спасем, и сами целы останемся. Митя, медленно, шагом, подъезжаем, расходясь и выбирая цели…

– Да знаю я, Минь…

– Ты-то знаешь. За ребятами присматривай, мне сейчас не до того будет.

– Сделаем… Слушай мою команду… Медленно, без резких движений… С Богом! За мной.

Зверь, повинуясь всаднику, выходил прямо на главаря, шедшего первым. Тот еще издали закричал:

– Стоять! Зарежу княгиню!

Мишка не реагировал, неспешно ехал дальше, краем глаза отслеживая действия отроков. Пока все шло, как надо.

Главарь еще пару раз выкрикнул угрозы, но Мишка остановил Зверя, когда между ними осталось меньше десятка шагов.

– Я убью ее! – в очередной раз проорал террорист.

– А я тебя, – как можно бесстрастнее отозвался Мишка и угрожающе повел самострелом.

– Это княгиня! – не унимался главарь. – С вас за нее спросят…

– Не спросят. Мы не здешние. Режь и готовься…

«Вот так. Тебе ж не княгиню грохнуть надо, а самому выжить хочется. Аллах акбар, ты, надо понимать, тоже кричать не будешь, и вообще к такому повороту событий не готов».

– Все равно!.. Ответишь! – в голосе главаря поубавилось уверенности.

– Ну, хорошо. Чего ты хочешь?

Мишка демонстративно положил самострел поперек седла, вроде бы отводя его от террориста, находящегося прямо перед ним, а на самом деле направляя оружие на другого, который прикрывался девочкой лет двенадцати. Отроки, один за другим, повторили это движение. Под неявным прицелом оказались все шестеро, но ЗДЕСЬ таких фокусов знать не могли – и к самострелам непривычны, и по телевизору всяких выкрутасов не насмотрелись.

– Пропустите нас к ладье и дайте уйти! – выдвинул условие главарь. – И все будут целы.

– И где ж твоя ладья? – Мишка сам удивился тому, как миролюбиво звучит его голос. – Куда пропускать-то?

– Ладья сейчас будет. Мы идем к берегу, и не дай Бог, кто-то из вас нам в спину выстрелить попробует…

– Много хочешь. Ц-ц-ц… – Мишка поцокал языком, словно возмущаясь наглости главаря, но на самом деле подавая сигнал. Зверь, услышав цоканье, замер неподвижно: хозяин собирается стрелять, и до щелчка тетивы шевелиться нельзя. Отроки тоже зацокали языками, а от дома раздался голос:

– Господин сотник, мы здесь!

Главарь, в отличие от своих подельников, на голос не обернулся – опытный и нервы крепкие, но на это особо и не рассчитывали. Щелчки выстрелов почти слились в один звук. Тот, в кого целился Мишка, получил болт в локтевой сгиб руки, державшей оружие, выронил нож и начал оседать на подгибающихся ногах, цепляясь за пленницу; видимо, болевой шок от перебитого болтом локтевого сустава лишил его сознания. Опричники не подвели: по болту, а то и по два получили все шестеро террористов. Кто-то упал, кто-то схватился за искалеченную руку, двое или трое орали от боли.

К княгине кинулся Дмитрий, а Мишка послал Зверя к девчонке (княжне?), которая, кажется, собралась падать вместе с цепляющимся за нее молодым парнем. Картинно взмахнув мечом («шоу маст гоу он» – а вдруг и вправду княжна?), Мишка ударил террориста плашмя по голове (не дай бог княжну кровью забрызгать), лихо соскочил с коня и попытался подхватить девицу на руки. Не получилось – левая рука, хоть и зажила вроде, а тут подвела. Чувствуя, что вот-вот выронит девчонку, он опустился в «рыцарскую» позу и усадил ее на выставленное колено.

«Вот черт, чуть всю романтику не изгадил! Витязь в сверкающих доспехах поражает злодея, берет княжну на руки и… роняет задницей на землю. Шарман!.. Хорош стебаться, сэр, дел полно! Витязь, блин…»

Мишка торопливо обвел взглядом происходящее перед домом. Одни отроки оглядывались, настороженно поводя по сторонам взведенными самострелами, другие вязали раненых террористов. Впрочем, на периферии зрения мелькнула рука с кистенем, значит, не только вязали, но и добивали. Дмитрий помогал подняться с земли княгине, в дом никто не заходил, а ведь Артемий со вторым десятком обязан был его зачистить; возле стены происходила какая-то непонятная суета. Явно требовалось командирское вмешательство, а тут «то ли княжна, то ли нет» якорем повисла, не желая выбираться из обморока.

Легкое похлопывание ладонью по щекам должного воздействия не возымело, и Мишка, воздержавшись от применения более радикальных средств, потащил девицу к стене дома, чтобы пристроить ее на завалинке. Не дотащил совсем чуть-чуть: из двери с нечленораздельными воплями выскочили две женщины и кинулись к перепуганным, вопящим во все горло княжатам, а следом за ними выскользнул какой-то типчик весьма растрепанного вида, безоружный, и дернул вдоль стены, явно намереваясь скрыться за углом.

Мишка со своей ношей оказался у него на пути и прямо-таки всей кожей почувствовал, что если кто-то из отроков вздумает стрелять в беглеца, то может запросто грохнуть своего сотника, оказавшегося на линии выстрела. Надо было что-то срочно делать. Бросить девицу и выпустить на волю кистень Мишка никак не успевал, меч валялся в стороне, а типчик, оглядываясь назад, сам того не замечая, пер прямо на них с девицей.

Пришлось импровизировать, благо боевая рукавица, сброшенная с руки (ну не хлестать же ею девчонку по щекам) так и лежала на коленях у девицы – каким-то чудом не свалилась, пока тащил. Ее-то Мишка и запустил в голову типчика. Получилось удачно: иногда бегущего человека достаточно лишь слегка толкнуть, чтобы тот потерял равновесие, а тут сильно брошенная увесистая рукавица ударила в лицо тыльной, прикрытой кольчугой, стороной – у типчика подвернулась нога, тело повело в сторону, и он с маху влип в стену дома. И тут же, словно обрадовавшись представившейся возможности, в него ударили сразу четыре болта. На Мишку плеснуло кровью, и даже, кажется, ошметками мозга (вот и старайся девицу не забрызгать), «княжна, или как там ее» вдруг очнулась, ломая ногти, вцепилась в Мишкину кольчугу и тоже завопила.

«Да мать же вашу всех… Филиал хора Пятницкого в сумасшедшем доме! Оглохнуть можно!»

Мишка попытался встать, но девица вцепилась как бульдог и не отпускала; кинул с надеждой взгляд на Дмитрия, но тому, похоже, приходилось ничуть не легче, чем его сотнику. Старшина Младшей стражи беспомощно топтался возле княгини, которая все никак не могла отнять своего самого младшего ребенка у «террориста». Раненый тать сидел на земле, похоже, в полубессознательном состоянии, и не падал на спину только потому, что княгиня Агафья тянула на себя ребенка, которого тать крепко прижимал к груди левой рукой. Дмитрий, никогда не терявшийся в бою, сейчас сам на себя не походил: сунулся помогать, но вместо благодарности получил от княгини удар локтем, сопровожденный еще и каким-то ругательным восклицанием. Отшатнулся, растерянно переступил с ноги на ногу и снова полез помогать.

Агафья, отчаявшись отнять свое дитя у злодея, позволила тому упасть на спину, а потом, с громогласным «Пся крев!!!», врезала ногой по голове, словно футболист, пробивающий пенальти. «Террорист» сразу же расслабился, если вообще не помер, и княгиня, наконец, подхватила орущего ребенка на руки.

«Мне показалось, сэр, или ее светлость действительно ругнулась по-польски? Дурдом, ей-богу! Еще и эти разбегались…»

Выскочившие из дома женщины (не иначе, няньки княжьих отпрысков) ринулись к освобожденным из рук «террористов» детям. Но если младший мальчик сам потянулся к ним навстречу, то старший, извернувшись, побежал к матери. Кто-то из отроков попытался перехватить его, но пацан и тут сумел вывернуться. И при этом продолжал вопить, словно в штыковую атаку шел!

Молодая баба, которую «террористы» вывели из дома следом за княгиней, вдруг пала на колени, и ее начало мучительно тошнить прямо на сапоги одного из отроков. Тот испуганно шарахнулся в сторону, а потом заскочил сбоку и ухватил за плечи, стараясь поднять страдалицу на ноги. Женщина, сотрясаемая приступами рвоты, лишь мотала головой и вяло отмахивалась от растерянного помощника.

«Токсикоз… Наверное, та самая беременная Соломония. Как бы с ней чего на нервной почве…»

Крики, суета, бестолковщина… И отроки, похоже, совсем растерялись, не хуже Дмитрия.

«Мальчишки! Нет, надо же – в бою воины, а тут бабы их своим визгом… Или именно то, что княгиню узрели, так их всех из колеи выбило? Нет, натаскивать их еще и натаскивать».

У Мишки аж челюсти свело от желания взять в руки что-нибудь длинномерное, вроде весла или оглобли, да единым махом навести порядок. Ощущая себя штангистом на помосте (мало полуторапудового доспеха, так еще и девица повисла – не отдерешь), Мишка крякнул, поднялся на ноги, выпрямился и заорал, стараясь перекрыть гвалт, уместный больше на коммунальной кухне или в женской бане, нежели на поле боя:

– А ну!!! Всем молча-а…

Какой позор! Подростковые голосовые связки устроили своему хозяину гнусную подлянку, и господин сотник «дал петуха», сорвавшись чуть ли не на дискант. Тут же захотелось кого-нибудь убить или застрелиться самому, спасибо, урядники выручили – мгновенно отрепетовали команду, да столь дружно и грозно, что даже один дитенок заткнулся, не говоря уже о взрослых.

Возникшей паузой раньше Мишки воспользовалась княгиня – обернувшись к все еще топчущемуся около нее Дмитрию, она рявкнула прямо-таки фельдфебельским тоном:

– А вы кто такие?!

Старшина Младшей стражи вместо ответа зачем-то принялся стягивать с головы шлем, а Мишка, с какой-то отстраненной безнадежностью, ощутил, что всеобщее сумасшествие продолжает усугубляться: вопрос княгиня задала по-польски.

– Т-туровские мы, матушка княгиня… – пробормотал Дмитрий, избавившись от шлема[2].

– Так вас Вячеслав прислал? – продолжила допрос Агафья.

– Н-нет… мы сами…

– Слушай мою команду! – осторожно подал голос Мишка. Получилось сипловато и неубедительно. – Поручик Артемий!

– Здесь, господин сотник!

– Проверить дом!

– Слушаюсь господин сотник!

– Старшина Дмит…

– Пан Лис!!! – неожиданно взвыла повисшая на Мишке девица. – Там раненые в доме!!! Не вели убива-а-ать!!!

«Какие еще раненые? Стоп! Она сказала «пан Лис? Да что ж тут творится-то?»

Это было последней каплей, Мишку наконец прорвало:

– Митька!!! В бога, душу, гроб, мать ети… Пр-рекратить бардак!!! Баб убр-рать!!! Детей с ними… куда хочешь…

– Слушаюсь, господин сотник!!! – Дмитрий отозвался даже не с облегчением, а прямо-таки с ликованием – наконец-то есть четкая команда и понятно, что нужно делать. – Козлодуи! Совсем службу забыли? Ослы иерихонские!!! Я вас сейчас за тайные места потрогаю! Так потрогаю!.. – Митька не командовал – пел, самозабвенно и восторженно. – Урядник Андрей!

– Здесь, господин старшина!

– Первая пятерка, вязать татей! Второй пятерке… повязанных татей стаскивать вон туда, а убитых туда! После проверки дома всех баб и детей внутрь!

– Слушаюсь, господин старшина!

– Урядник Яков! – подхватил почти таким же тоном Мишка. – Где этот гребаный Яшка? Ко мне, немедленно!

– Здесь я, господин сотник!

– Одного человека на дерево, следить за рекой! – Мишка легко, не задумываясь, смахнул с себя «то ли княжну, то ли не княжну» (няньки на девицу даже не оглянулись), да и какая, к хренам, куртуазность в этом бедламе?

– Так уже, господин сотник. Сидят двое, смотрят.

– Лекаря Матвея сюда! Где он пропадает, так его растак?! Сам за лесом не забывай следить, их дозорные где-то там схоронились!

– Слушаюсь, господин сотник!

Ох, как сразу полегчало на душе! Общее движение перед домом приобрело некую целенаправленность и даже упорядоченность, команды урядников легко забили детские писки и женские… всякие звуки, все стало понятно и предсказуемо. Мишка впервые в жизни, как говорится «всем нутром», ощутил, сколь милее мужскому сердцу четкий воинский порядок по сравнению со штатской бестолковостью. Просто праздник какой-то!

Увы, праздник оказался недолог. По правде сказать, так и вовсе до обидного краток. Длился он ровно столько времени, сколько понадобилось княгине Агафье подозвать к себе одну из нянек, сдать ей с рук на руки младшего ребенка, отцепить от подола и передать под надзор той же няньке старшего, упереть руки в бока, обвести окружающих грозным взглядом и…

И началось! Младшая дружина погорынского войска во главе с сотником, старшиной и урядниками узнала о себе много нового, совершенно неожиданного и, отчасти, даже парадоксального. И то, что распоследние дураки чуть не перестреляли детей, и то, что князь Вячеслав не придумал ничего лучше, как прислать каких-то сопляков безмозглых, и что «не хрен было ляхами притворяться, коли вы туровские» (Мишка от такого чуть не сел), и то, что всем «спасителям драным» надо уши оборвать и задницы перепороть… Много, в общем, всякого.

Матушку княгиню несло, как, впрочем, и любую бабу, разряжающую напряжение пережитого ужаса на окружающих. Будь она послабее характером, сидела бы сейчас на земле, умываясь слезами или в полном отупении, неспособная подняться на разом ослабевшие ноги. Но Агафья, надо понимать, не из слабых – Мономахова кровь. Голос ее наверняка слышали аж на другом берегу реки, а проскальзывавшие в нем визгливо-истеричные ноты вполне компенсировались гармонично включаемыми в монолог вставками «непереводимой игры слов с использованием местных идиоматических выражений». Покрутилась, видать, Агафьюшка в юные годы возле конюшен и дружинной избы.