Полная версия
Нестрашный мир
И поэтому я бесконечно сталкиваюсь со своими страхами, негибкостью, неумением устанавливать контакт, чувствовать другого.
Меня бросает из крайности в крайность.
Я нетерпелива. Не с детьми нетерпелива, а с собой: хватаюсь за одно, за другое, ищу новое, не использовав до конца старое.
Я теряю голову перед своими ошибками.
Я впадаю в отчаянье от своего неумения.
Я чувствую, что мне самой нужна моя помощь.
И за спиной я всё время ощущаю Бога, который говорит: «Ты должна мне ещё одну душу».
И родителей, которые повторяют: «Ты в ответе за нашу новую надежду».
Поэтому мне страшно.
* * *Дорогой Лёва!
Когда ты собирался быть врачом —Я это время, кажется, застала,Но это совершенно ни при чём —Я что-то ощутила за плечомИ прыгнула под ветер с пьедестала —Обратно не заманишь калачом.Бежала, догоняла, уставала,Смотрела на попутчиков сычом,Величия – увы – как не бывало.И по горячим трещинкам земли,Как девочка, играющая в классы,Шепча себе «у волка не боли»,Считая мир, не отходя от кассы,Ловя часы, покуда не прошли.Сидела на ступеньках и кралаНасущный хлеб со школьного подноса,У поварихи-жизни из-под носа,Со страхом обходила зеркала,И вскакивала из-за стола.Снежинки спят. На вкус они горьки.Их собирает ветер в вихорьки,Они взлетают, как пылинки в храме,А я смотрю на всё из-под рукиИ ухожу с последними ветрами.* * *Дорогой Лёва!
Вчера была на родительской группе.
Мать:
– А я вот, девочки, думаю, надо найти Косте лесника. Остальные:
– Кого?! Мать:
– Ну, лесника. Где-нибудь в Новгородской области, или ещё подальше, в чаще. Там же, девочки, лесничества. Ещё остались. Я узнавала. А лесники – это же спокойные люди. Они сами – как аутисты. Круглый год в лесу, без людей. Ну, я подумала: научил бы он моего Котьку помогать, хворост собирать, печь топить. Костя же умный. Он научится. А потом, глядишь, сам лесником станет…
* * *Дорогой Лёва!
Я занимаюсь с Рустамом в учительской. Другого места для занятий в просторном бардаке школы N не нашлось. С одной стороны, это, конечно, неудобно, а с другой – очень познавательно. Потому что за два урока наших занятий к нам заходит за журналами весь учительский состав школы N.
Рустам – это местная достопримечательность. Потому что он «мальчик– Маугли», «детка из клетки» и так далее.
Примерно треть тётенек-учителей (как вы уже догадались, коллектив школы N на девяносто восемь процентов состоит из дам среднего возраста) подходит поближе и доверительным шепотом рассказывает:
– Вы знаете, такое ощущение, что его первые восемь лет жизни держали в запертом помещении… Голого… А пищу пере давали через окошечко…
Иногда они интересуются: «Ну, как он? Есть хоть какие-то успехи?»
Я, конечно, бодро отвечаю, что успехов полно и вообще Рустам у нас ещёвырастетивсемпокажет.
Тогда они (не так бодро) улыбаются, берут свои журналы и уходят.
Некоторые не обращают на нас никакого внимания, как будто нас и нет. В чём-то они правы: я в школе не работаю, а Рустам вообще из ряда вон. Поэтому мы невидимые.
Иные тётеньки, наиболее нам симпатичные, здороваются, улыбаются и не мешают.
Остальные же смотрят на нас с таким выражением лица, за которое я бы не задумываясь лишала диплома педагога-дефектолога.
Одна сказала: «Он же опасен для общества!»
Сама ты опасна для общества, а прежде всего – для детей, с которыми ты общаешься пять раз в неделю по шесть часов.
– Знаете, он одну девочку чуть не придушил. Из четвёртого класса.
Представляю, как мой Отелло, который в свои девять выглядит на дистрофичные пять, душит одиннадцатилетнюю девицу руками, которые даже пластилин размять не могут.
Ещё одна (кстати, супермегапрофессионал со столетним, как минимум, стажем):
– Это что? Школа или дом инвалидов? (Или дом престарелых, если на то пошло.)
Ну и ладно, а мы всё равно имвсемпокажем.
Пожелай нам удачи.
* * *Дорогой Лёва!
Я не могу, когда Костя страдает.
Страдать – это лежать на рояле, засунув палец в рот, и тянуть:
– Маа-хааа… нетааа… Это значит:
– Маша, нет!
В смысле: «Маша, что бы ты мне ни предложила, нет, нет, нет. Оставь меня в покое».
И ещё: «пост!» (то есть поезд метро, хочу поехать домой). Пусть уж лучше ходит за мной и пытается укусить, с этим мы справляемся.
Кусать и бить – это не плохо, это мы так общаемся. Беседуем. Всегда можно перевести в игру. Гоняться друг за другом, например, и играть ногами на рояле.
В самые хорошие дни можно даже потанцевать под музыку («Маха! Песня!») или задуть свечки на торте из конструктора («тортик свечка задуть!»)
Но так долго страдать я не могу!
P.S.
и на воде зеленоватый срез,и не дотлели белые поленья,и тишина,и музыка небесещё дрожит на краешке вступленья,усни, подменыш.ветер, шевеляверхушки трав и листья щавеля,спускается кругами, замирая,бесшумно нагревается земляи лодки у рыбачьего сарая.и умолкает пение цикад,стихают голоса в июльской неге,расходится сиреневый закатпо западному берегу Онеги,и мир приподнимается волной,в которой не вздохнёшь и не утонешь,усни, дитя, не понятое мной,несчастный человеческий детёныш.* * *Дорогой Лёва!
Сегодня ходила в школу N заниматься с Настей. Настя – одноклассница Рустама.
И товарищ по несчастью: тоже «детка из клетки», «необу-чаемая» и «опасная для общества».
Как и Рустам, она «учится в первом классе».
Им обоим необходим индивидуальный подход, который учительница при всём желании не может им обеспечить. Настю перевели на индивидуальное обучение, но ей пришлось остаться в классе, потому что учителей не хватает. В начале дня Настя ведёт себя тихо: сидит за партой и рисует домики и людей. Из-за очень плохого зрения ей приходится пригибаться к столу. Потом она подносит свои рисунки к глазам и рассматривает. И рвёт на мелкие кусочки. Это знак. Сразу после этого Настя начинает хныкать и хлопать себя по щекам. Никто не обращает на неё внимания. Она срывается с места и отшвыривает ногой стул. Опрокидывает парту. Разбрасывая всё на своём пути, несётся по классу. Однажды она сорвала со стены доску.
Учительница отводит её в туалет и умывает холодной водой. Этот способ считается универсальным. А что ещё учительница может сделать? У неё целый класс сложных детей.
У Насти последствия ДЦП, нарушение слуха и зрения. Ходит она быстро, широкими шагами, наклоняясь вперёд. У неё лицо следопыта и наблюдателя. Выражение, которое появляется на Настином лице в счастливые минуты, называется «слабая улыбка». Она тоже из страдальцев.
Скучает по дому. В школу её отводит отец, пожилой мужчина – Настя поздний, долгожданный ребёнок. Что называется, «домашний».
Домашний ребёнок в школе N почти неизбежно страдалец.
Учительница и психолог уверены, что Настя умственно отсталая и необучаемая. Однако я выяснила, что она умеет писать. Она не выводит корявые печатные буквы. У неё широкий летящий почерк талантливого человека. Настя стремительно пишет чёрным маркером.
Показываю на неё: кто это? Пишет: «Настя».
(Необучаемый ребёнок.)
Я вам говорю, маленькие дети так не пишут. Не-личности так не пишут.
У Насти замечательная память: за одно занятие она запоминает десять слов-табличек и потом не забывает.
Но не говорит. Вообще. Не раскрывает рта. Даже кричит со стиснутыми зубами.
Пытаюсь научить её произносить самый простой звук – «а».
– Настя, покачаем куклу: а-а-а.
– Мммммм.
И кукла летит в угол.
Я люблю талантливых людей. Учительница говорит, что Настю ничего не интересует, но я знаю, что это неправда.
Сильная, свободная от природы душа, запертая в тишине, полумраке, где все движения затруднены, не может не страдать.
А что дальше?
Я не знаю, что дальше.
* * *Дорогой Лёва!
Забыла тебе сказать – я теперь волонтёр в детском доме. Прихожу два раза в неделю помогать.
Сегодня одна девочка залила меня, себя и всё окружающее пространство киселём.
Один мальчик верхом на горшке ускакал в угол и свернул с горшка другого мальчика.
Одной девочке не удалось почистить зубы, так как она встала на голову.
Ещё одна девочка, пока я пыталась вложить ей в руку ложку, другой рукой аккуратно размазывала кашу по столу…
Меня гложет нетерпение и желание показать им всё и сразу. Поэтому мне уже сказали:
– Маша! Ну нельзя же так быстро! Наши дети слабые…
Кроме того, моя голова отказывается вмещать информацию о том, где хранятся памперсы, на кого какой свитер, кого кормить сначала, а кого потом и т. д, и т. д, и т. д.
Я знаю, что у меня ко всему этому мало врождённых способностей. Я очень резко двигаюсь. Нетерпелива. Не умею делать «по-матерински». Путаю и роняю. И тому подобное.
Чему меня пять лет учили? Онеге спасибо, а то бы пропала совсем. Сострадания во мне мало. Я вообще его не знаю. Мною движет какой-то духовный голод, желание приблизить к себе мир людей, войти в него и найти там своё место.
Меня учит Заския, педагог из Германии.
Когда я смотрю на неё, то не верю, а просто вижу, как можно лечить любовью. Я тоже хочу так уметь. Когда она заходит в группу, всё озаряется светом – стены, ряды кроваток, лица детей, даже полка с памперсами.
– Извини, Веэрочка, – говорит Заския с мягким немецким акцентом, – но сейчас мы будем тебя немножко двигать. – О-о… Какой ужас! Мешают спокойно лежать!
Верочка, до того безутешно рыдавшая, закрывает рот и удивлённо смотрит на нас.
Я вижу Настю, которая глухо кашляет, к носу протянута трубка для кормления. Если присесть к ней на кровать, она обрадуется и закашляется ещё сильнее.
Слева лежит Аня с несгибающимися ногами, к ней иногда приходит мама. Под подушкой – «домашние» штаны.
Справа Галя, синдром Дауна, сидит в деревянном стульчике (именно «в»), требует общения: даёшь игрушку, она смеётся и выбрасывает.
Аршад с громадными глазами и ресницами, всё время на спине, пьёт из бутылочки, Олег со светлой и слабой улыбкой, слепой Владик, раскачивающийся под постоянное «Русское радио», рыдающий, в узел завязанный Алёша.
Даунята в манеже. Некоторые не умеют стоять. Разговаривают криком.
Сильный, свободолюбивый и сообразительный Мурат, меланхоличная Маша, крошечная слабая Эвелина, Паша, похожий на поросёнка, – так же хрюкает, шмыгая носом, ровный и быстрый Дима.
А я? Я ещё ничего для них не сделала, не умею, не хватает любви, терпения и знаний, я не Заския.
Я вижу Надю, тело которой так напряжено, что голова откинута назад, а руки вытянуты вперёд.
И ты идёшь, идёшь вдоль решетчатых кроваток, наклоняешься, и тебе улыбаются, улыбаются, улыбаются.
P.S. Лёва,
я не могу сказать, чем отличается любовь от нелюбви, потому что я не верю в нелюбовь. Но мы очень много и успешно занимаемся тем, что пытаемся любовь всеми средствами заглушить.
* * *Дорогой Лёва, вот как меня вывели из себя:
– …первое занятие – по теме «семья». Это очень важно… Семейные праздники… Семья и школа… включить родителей… словарь: мама, папа, бабушка, дедушка…
– У меня в классе могут оказаться и интернатские дети, что мне тогда делать?
– А?
– Ну, дети из детского дома, если у меня в классе будут, как я им это всё…
– (раздражённо) Это вопрос не по теме! При чём тут мы? Они там в детдоме… пусть детдом ими и занимается.
* * *Дорогой Лёва!
Я написала про моего ученика Егора. Причём довольно давно. Сегодня я с ним занималась, было трудно. Ровно – не бывает. Мы то «пребываем на верху блаженства, то погружаемся в бездну скорби». Сегодня как раз была бездна скорби. Потому что нельзя успокаиваться и думать, что всё понятно и просто, но об этом я тебе ещё напишу.
1. Егор из всех моих особых учеников самый особый. Особенный, можно сказать. Один из любимых.
2. Ему восемь лет.
3. Вес – 17 килограммов.
4. Не видит, не ходит, почти не слышит.
5. Мы с ним знакомы чуть больше года.
6. Его мама сказала мне:
– Понимаешь, я особенно не жду никаких результатов. Но ребёнок должен заниматься. Работать.
– Но я не умею…
– Вот и поучишься. Значит, обоим будет польза.
7. Егор – единственный сын.
8. Меня уговаривали отказаться. Его мать сказала: «Вы что, с ума сошли?!»
9. У Егора было всё: бесконечные больницы, препараты, массаж, бассейн, психологи, дефектологи.
На любой мой вопрос – «…а вы делали? а у вас было?… а у вас есть…» – мне отвечали: «конечно, делали!», «да было, было», «точно есть, надо поискать».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Януш Корчак (наст, имя Генрик Гольдшмит, 1878–1942) – польский педагог, врач и писатель. Погиб в Треблинке вместе со своими воспитанниками из «Дома сирот», отказавшись от предложенной свободы. Автор повестей для детей и книг о воспитании, среди которых «Как любить ребёнка», «Право ребёнка на уважение».
2
Летний интегративный лагерь реабилитационного туризма Фонда «Отцы и дети»; сайт Фонда: www.otsyideti.org.ru
3
Здесь и далее стихи автора.