В дебрях урмана

Какие же стройные красивые ели, они вроде и похожи одна на другую, но всё ж неодинаковые, каждая по-своему выглядит. Пушистые и стройные, высокие и средние, иные с густыми лапами, другие неказистые с опущенными ветками, есть макушки редкие, другие полные и симметричные. Много и молодой поросли, они словно ребятишки в окружении взрослых деревьев. Вперемешку поднялись берёзы, а в пути следования на сопках их сменила осина и кустарниковая растительность. При дороге часто попадает брусничник, много кустов голубики и багульника. Какой от него исходит аромат! Этим ароматом воздух вроде как заполнен настолько, что перебивает запах хвои. Цветки багульника уже распустились, но не везде и не в полную силу, но уже видны, где белые, где светло-розовые оттенки его красок. Чего хотите, на дворе май, а в конце месяца он возьмёт силу повсеместно и разнесёт по тайге свои одурманивающие запахи.

В дороге останавливались, кипятили в котелке чай, перекусывали и трогались дальше. А когда солнце склонилось к горизонту, Лосев заторопил своих спутников:

– Шире шаг, мужики. Надо бы до темноты успеть дойти до заезжки – избушка лесников, там и переночуем.

Ход ускорили, и вскоре показалась таёжная изба, похожая на охотничье зимовье, но по виду гораздо большего размера и добротная, сделана из среднего диаметра сосны, нижние два венца – из лиственницы. Древесина ошкурена и со временем уже давно потеряла свой первозданный вид – поверхность потемнела, появились рассохшиеся трещины, особо на спилах в торцах. Подле избы под навесом стол на крестообразных ножках, по обе стороны стола лавки. Было видно, что здесь давно не было людей. Дверь подпёрта палкой и закрыта примитивной вертушкой.

Сняли с лошадей упряжь, освободили от тяжестей и оставили на длинном поводке, достаточном, чтоб могли питаться травой и при надобности лечь. Травы – молодой поросли у избы было достаточно, но всё же нарвали ещё две небольшие охапки и положили подле них. Утомлённые кони принялись жевать корм, порой переминаясь на натруженных конечностях, как бы сбрасывая с себя усталость.

Пока Лосев занимался с лошадьми, остальные не отлынивали – кто затоплял печь, кто готовил крупу, чтобы сварить кашу, открывал тушёнку, поставили на печь котелок с водой. Благо рядом с избушкой протекал маленький ключик, он мягко журчал, перекатываясь по камушкам, и бежал дальше, теряясь в зарослях и спеша к подножию сопки. Неслучайно выбрано место для избушки – вода близко, на пригорке посреди поляны в окружении кедрача. Вероятно, по осени, когда шишка созревает, хозяева заимки занимаются сбором кедровых и стланиковых шишек, получают орех. Свидетельством чему служила самодельная шелушильная машинка под крышей избы.

Обжились быстро, в избе навели порядок, поели наспех приготовленную еду, а отужинав и накормив собаку, улеглись спать.

– Надо же в такой глуши и изба пригодная для жизни, – удивлялся Гребнев, поправляя на себе телогрейку.

– Построили егеря и лесники для себя, бывает, охотники ею пользуются, но когда хозяев нет или с их позволенья, – пояснил Лосев. – Я ведь до этого в Якутии работал, а окромя золотодобычи три года подряд охотничьим промыслом занимался – по договору со зверопромхозом заготовлял пушнину, рыбу и дикое мясо. Два зимовья своими руками построил и оставил их людям. А окончательно обжился здесь – на Колыме.

– Ну, Макар, ты даёшь, сюда людей ссылают, а он сам себя вроде приговорил, – усмехнулся Гребнев.

– Почему приговорил, природа приворожила. Я так своей жене и сказал: поехали, Елена, туда, где Макар овец не пас, – рассмеялся Лосев.

– Меха денег стоят, почто ж забросил такое доходное ремесло? – спросил Хрусталёв.

– Год на год не приходился, да и понял – не моё это, не моё, к тому же начальство вроде как недовольство проявляло, что от основной работы отвлекался – брал дополнительные отпуска без оплаты. Не прикипел я к охотничьему и рыболовному занятию. Теперь только в охотку за зверем и за рыбой в тайгу хожу. Идём золото добывать, а ружьё с собой прихватил, снасти кое-какие по мелочи, тайга богатая, на пропитание меж делами чего добудем.

Хрусталёв со своими напарниками уснули, послышалось сопение, а кто-то из них и негромко храпел. «Намаялись с непривычки, отмотали-то прилично километров», – подумалось Лосеву.

А вновь вспомнив о своих былых таёжных заготовительных промыслах, у него в голове всплыл случай, приключившийся однажды с ним – жуткий и чуть было не погубивший его…

Костёр погас. Затухали последние светлячки на тлевших головёшках. Прильнув лицом к умирающему таёжному очагу, Макар изо всех сил дул на угольки, стараясь извлечь искру, возродить желанный огонь. Но еле тлеющие светлячки не оживали, они один за другим тухли, исчезали. А вместе с этим гасли и надежды Макара обрести потребные искры и живительное пламя.

Этот костёр ещё горел утром, когда Макар в котелке кипятил воду. Снял с огня котелок и бросил в него немного заварки. Свежий чай Макар пил, наслаждаясь, он чуть обжигал губы, прогонял остатки сна. Это блаженство, когда, сидя у костра, охотник в предвкушении удачного дня, неспешно пьёт ароматный напиток, при этом любуется дикой природой, ощущая её восхитительное окружение.

Сегодня Макар встал раньше, нужно было позавтракать и сразу отправиться проверить капканы. Соболь нынче не шибко-то попадался, меньше стало его в охотничьем угодье – шишка и ягода не уродились, а потому и ушёл. Ушёл в другие урочища. Но всё же нет-нет да попадался, не весь ушёл, было чем, знать, кормиться – мыши-полёвки, белки, куропатки и всякая мелочь в лесу имелись. Первый сезон стал таким неудачным, но Макар верил: пушнину всё же добудет, а в следующем сезоне год будет урожайным и соболь придёт.

В зимовье, построенном Макаром в своём охотничьем угодье вдали от рабочего посёлка золотодобытчиков, разводить огонь не стал, хотелось на улице, на тагане – быстрее, да и чай, приготовленный на костре, получается вроде как вкуснее, запашистее.

Погода выдалась солнечная, а морозец умеренный, что позволяло таёжному человеку удовлетворить своё желание – испить чаю у костра, взбодриться перед выходом на путики.

Капканы на соболя расставлены на противоположной стороне речки, а потому и путь проходил через её русло. Речка подо льдом, но кое-где видны пустоты и наледи. Макар решил сократить дорогу, пройдя по краю наледи. Знал: это лишь внешняя мокрота речки, выдавленная водой на поверхность ледового покрова, и потому в меховых сапогах без опаски обходил залитые участки.

Но недалеко от берега вдруг провалился по грудь. Подземный тёплый ключ устроил здесь подвох – уменьшил толщину льда, оттого лёд и проломился под тяжестью человека. Тело сразу обожгла ледяная вода. Забарахтался, энергично помогая себе руками и ногами. Макар всеми силами старался выкарабкаться из ужасной промоины, но раз до самого горла окунулся, ноги чуть дна коснулись – улова в этих местах глубокие. Рюкзак, что висел на левом плече, мешал, тянул вниз, был тяжёл из-за капканов, пришлось скинуть его, и ноша тотчас ушла меж разрушенного льда на дно улова, двигаться стало свободнее. Ружьё было в руках, Макар, когда провалился, изловчился снять с правого плеча, и теперь с его помощью помогал себе зацепиться, найти опору на поверхности льда.

Кромки промоины ломались, но всё ж наконец-таки с трудом Макар выбрался из воды. Выглядел жалко: с ног до головы мокрый, одежда от мороза мгновенно взялась коробом, тело быстро растрачивало своё тепло, шапку и ту подмочил, а потому Макар стал подмерзать. А тут и мороз как на грех начал крепчать.

«Вот же напасть какая. К избушке надо идти, иначе в момент застыну, – сетовал он, чувствуя, как мороз добирается до нутра. – Дойти, обогреться, обсохнуть, иначе простыну и воспаление подхвачу. Только бы не замёрзнуть…»

Сейчас было не до соболей, мысли витали только о спасении: добраться до зимовья, развести огонь. С неимоверными трудностями Макар передвигал ноги. Намокшая одежда застыла, она, словно побывавшая в цементном растворе, стала твёрдой и от движений в местах складок ломалась. Это приводило в уныние, но Макар особо не отчаивался, себя подбадривал, настраивал на лучшее.

Измотанный изнурительной ходьбой в обледеневшей одежде, он добрался до таёжного крова. «Огонь, огонь, быстрее огонь… – работали мысли, и тут сознание переключилось: – Спички! Они у меня были в рюкзаке! Это же последний коробок спичек, который забрал я с собой! Чем разведу огонь? Да это же конец…» – от последней мысли его душа ещё более похолодела. Запасных спичек в избушке не было. Он знал это, да и собирался завтра на лыжах выходить из тайги до посёлка, а с возвращением сюда через неделю планировал прихватить чай, несколько коробушек со спичками и восковые свечи да сухарей с вяленым мясом.

Макар начал прощупывать пол в зимовье в надежде найти, хотя бы одну спичку, может, ранее обронённую им или кем-либо из случайно забредших сюда охотников, пусть сломанную, лишь бы была с целой зажигательной головкой. Но тщетно – кроме использованных обгоревших спичек, валявшихся на полу, ничего не обнаружил.

«Околею… Конец… Какие страшные слова…» – с горечью подумал Макар и до боли сжал кулаки.

В эту минуту пронеслась вся его жизнь сызмальства. Родившись в далёком сибирском посёлке, жил с отцом и матерью, трудившимися на объектах золотодобычи. Глухой урман окружал рабочий посёлок. Детский сад, школа, заочно окончил горный техникум, приобрел профессию горного техника и устроился на работу мастером драги. Работа нравилась, и ею дорожил, но его ещё и прельщала тайга – скрадывать диких животных, ловить пушного зверя, ловить рыбу.

Макар не раз бывал вместе с отцом в стойбищах якутов, видел их простецкий быт и как они выделывали шкуры копытных и пушных зверей качественно, хотя и примитивным способом. Отец говорил: якуты народ безобидный, и поучиться у них есть чему. Покупали у якутов оленину и на своём газике везли домой. Якуты в продаже не отказывали приискателям, ведь оленьи стада большие, самим сверх меры хватало, а от продажи получали деньги, а на них приобретали одежду и продукты, от сдачи же заготовляемого дикого мяса, рыбы и пушнины получали оружие и боеприпасы, снасти.

Женился Макар в двадцать три года. Тут же в посёлке девушка Елена приглянулась, родители его выбору были рады, а как мальчик родился, так радости в двойне добавилось. Ну как же – наследник! А нарекли его Иваном, в честь деда, так предложила мать. Свекровь умывала водой со слабым раствором марганцовки новорождённого внука и что-то ласково про себя приговаривала и меж делом поучала невестку, как держать малыша при купании, как пеленать. Елена прислушивалась, вникала в столь новую для неё заботу. Будучи подростком, Макар слушал своего деда и отца, когда те его учили охотничьим хитростям, какие целебные травы растут, когда их следует собирать, от каких болезней использовать, помогал матери и бабушке собирать лесные ягоды, заготовлять дрова. Дед часто говорил: будешь беречь тайгу, будешь всегда и сытым и здоровым. Как-то раз Макар с отцом оказались свидетелями возгорания леса. Сухие грозы метали молнии и концами своих огненных стрел воспламенили сухостой и траву. Только что возникший очаг вцепился своими лапами в растительность, тушили огонь около трёх часов и одолели его. Какова же гордость тогда охватила Макара за победу над стихией – не дали ей разбуяниться, отвели беду от тайги и от посёлка. А огню что, только волю дай, вмиг подхваченный ветром, разнесётся вширь, сжигая всё на своём пути. Врезался в память и случай встречи с медведем. Произошло это осенью. Бурый упитанный гигант пристально смотрел на Макара, и где ж было угадать, о чём думал в этот момент зверь, каковы были его намерения? Макар же больше из любопытства разглядывал таёжного хозяина, страх появился потом, когда косолапый, рыкнув, развернулся и удалился прочь. Да и то, это был скорее не страх, а неведомое доселе волнение. Срубить дерево или сломать ветку без надобности или безделицы – всего этого Макар, следуя наказам старших, себе не позволял. Выросший в суровых климатических условиях, познавший азы людского бытия, он впитал в себя те качества, которые присущи настоящим мужчинам – не ныл от трудностей, терпел неудачи, успехам же радовался сдержанно и не бахвалясь.

«Нет-нет, надо что-то придумать, иначе… – Макара охватило отчаяние. – А что я придумаю? Что? Ни зажигалки, ни спичек. Попал, ох, и попал же…» – мысли работали напряжённо, искали выход из сложившейся ситуации.

И сейчас, склонившись над утрешним костром, Макар разгребал золу и пытался извлечь искру, но всё безуспешно. Последние светлячки погасли… «О, дьявол!» – в сердцах бросил он.

Обступивший со всех сторон холод одолевал Макара всё большим наступлением. Поверхность тела, потеряв тепло, была предоставлена заледеневшей одежде и морозу. Макар, остывая, размышлял: «Нужно либо интенсивно двигаться, либо что-то придумать с огнём. Но и только двигаться, это тоже не выход – в конце концов, всё равно будешь обречён, ведь я в мокрой промороженной одежде и переодеться не во что. Нужен огонь! Только огонь!..» И тут его осенила идея: «А что если как первобытные люди извлечь огонь? Ведь без спичек добывали, с помощью кремня и сухих палочек. Да что там первобытные, и в современном мире история знает случаи, когда люди оказывались один на один в необитаемых местах, без средств получения огня, но получали же его и выживали. Кремня у меня нет, но есть сухие дрова и палки-коротыши от веток деревьев, хворост, всякая сухая мелочь. Вот моё спасение! – рассуждал Макар. – Да, эта затея малоперспективная, но она единственная, которая может мне помочь, нужно лишь усердие, и всё получится. Получится! Обязательно получится!.. Только не стоять, действовать!..»

От бывалых таёжников как-то слышал, как устраиваются труты, каким образом люди без спичек получали огонь. Способ простой, не требовавший особых навыков и конструкций. Нужны лишь подручные кое-какие сухие материалы, упорство и терпение.

От вблизи стоявшей берёзы содрал тонкий трепещущий на ветру кусочек бересты и зашёл в зимовье. Взяв лежавшую при входе толстую из кедра разделочную доску, Макар решил приспособить её под трут. Ножом выбрал достаточное углубление. У остывшего очага лежали сухие дрова. Подобрав подходящую по диаметру хворостину, он оледеневшими пальцами ножом срезал сучки и неровности на её поверхности, сделал гладкой. Подправил один торец, которым нужно будет упираться в трут. Палка для трута была готова.

У основания избушки торчал мох, служивший утеплителем. Отщипнул сухого мха, затем расслоил бересту ещё тоньше, размельчил и всё это аккуратно сложил в трут. Сюда же добавил и самую тончайшую струганную из-под ножа стружку. Усевшись на корточки, Макар упёр палку в трут, ногами же прижал кедровую доску с трутом и начал катать палку меж ладонями.

Его устремления и неистовое вращение вокруг оси палки-буравчика позволили на некоторое время как бы забыть о холоде. Ладони стали нагреваться, передавали своё тепло на руки, а надежда на успех получить искру придавала уверенность в осуществлении задуманного.

Макар понимал: получить желанное возгорание – это дело длительное и потребует от него настойчивости и много усилия. Дело кропотливое, но вынужденное, необходимое. «Сотру ладони до костей, но буду вращать! Мне ничего, кроме вращения этой палки, не поможет. Если пойду пешком из тайги в таком состоянии, это верная погибель – околею… Отсюда до посёлка примерно сорок пять километров, это ж шагать целый день, да ещё в ночь и по бурелому, нет, не осилю…» – размышлял Макар. Такие мысли его не пугали, а больше призывали: «Надо вращать, вращать, вращать!»

Уже около полутора часов Макар крутил заветную палку, смотрел непрерывно на трут. Палка натёрла мозоли на ладонях, стало жечь пальцы. Превозмогая боль, он продолжал работать. Остановиться – значит прекратить процесс нагревания, и тогда трут сразу остынет, и надо будет тереть снова. «Буду вращать, пока не умру! Вращать до конца, пока жив! Не останавливаться ни на миг! Работать! Работать!..» – терпя жгучую боль, твердил Макар. От напряжения заныли руки и предплечья, занемела поясница, ноги отекли и замёрзли, но вращение своеобразного буравчика он не прекращал ни на секунду.

«Да сколько же крутить это веретено? Должно уж два часа верчу, а толку…» – удручённо сокрушался Макар, но продолжал с упорством своё дело.

Прошло ещё сколько-то времени, и тут он увидел, как трут наконец-таки ожил – появился слабый дымок, тоненький и колыхался, словно от брошенного не затушенного окурка сигареты. Макар остервенело, с ещё большим усердием принялся вращать палку. Дымок усилился, затлела тонкая береста и мох, и тут сухой материал воспламенился, взялся маленьким огоньком. Душа возликовала!

Осторожно, чтобы не уронить трут и не угасло возгорание, дрожащими руками Макар приблизил трут к губам, легонько подул, отчего родившийся огонёк ожил, и он поднёс его ближе к печке. Кровоточащими пальцами переместил в топку воспламенившуюся стружку к загодя приготовленной бересте с тонким сухим хворостом. Огонёк лизнул бересту, она взялась небольшим пламенем, и огонь начал хватать сухой хворост. Он разрастался, набирал силу, и уже можно было подкинуть настроганные лучины и ломаные ветки.

– Есть! Я получил огонь! Получил!! – вырвался из глотки Макара охвативший восторг. Умиротворённая тайга, окружавшая зимовье, от его крика как встрепенулась – голос эхом отозвался в распадке. Можно было подумать, это зарычал раненый зверь, отчего таёжная живность, вероятно, насторожилась. Макар ликовал, не ощущая холода в теле и боли на ладонях от содранной кожи, он видел пред собой родившийся очаг, ощущал его тепло и живительную силу.

Дрова в печурке трещали от огня, он дышал жаром. Зимовье наполнилось благотворным теплом и обрело уют. Макар разделся, развешал одежду, накинул на плечи кусок старой оленей шкуры, что лежала на лежанке, присел к печке. В блаженстве от охватившей его теплыни, он смотрел на пламя, на свои руки, думал.

Сколько же раз он растоплял печь в доме, в котором проживал с семейством и в зимовье угодья, разводил костёр в тайге, но ни разу не задумывался об огне. Это естественная потребность человека и она обыденна и повседневна. И что над этим задумываться? Только в эти минуты он по-особому осознал цену огня, его горячий трепет и нежность.

«Каков же он желанный, радует искрами и пламенем, как приятно глядеть на него и чувствовать его дыхание. Он может обдать теплом, обласкать и дать жизнь наряду с тем, что способен обжечь и уничтожить человека. Огонь – это стихия, могущая спалить всё вокруг, и это добро, способное обогреть и спасти. И какое же горе, если этого огня нет, когда надежды его обрести борются с отчаянием пред неминуемой гибелью…» – размышлял Макар.

Замершие было конечности от согревания ныли – кровь устремилась достичь остывших кровеносных сосудов, проникала в каждый капилляр. Ноги и руки вскоре отошли, тело согрелось. Одежда высохла, и Макар, облачившись в сухое бельё, наконец-то с удовлетворением отметил: «Не пропал, значит, будем жить!..»

«Да-а, что было, то было…» – Макар тихо встал с нар, вышел на улицу. Гром дремал и тут встрепенулся, вскочил на четыре лапы, глянул на хозяина, повёл ушами. Лосев проверил лошадей, вернулся и улёгся, заснул сразу.

Глава 8

На рассвете первым проснулся Макар, глянул на своих спутников, а теперь сказать единомышленников – членов бригады, он громко скомандовал:

– Подъём, старатели! – откинул от себя суконную куртку, резко встал, потянулся и вышел на улицу. Гром встретил радостным лаем, лошади мирно жевали траву. Утро выдалось солнечное, тихое, безмолвное. Роса блестела на каждом листочке, распустившихся веточках кустов и деревьев, камни отдавали влажностью и прохладой. Макар знал: это ненадолго, под лучами небесного светила это исчезнет и будет даже припекать, таков уж климат Сибири – весна и лето жаркие, а зимы суровые, холодные, благо ветра мало – защищают сопки.

Хрусталёв, Гребнев и Груздев себя ждать не заставили, поднялись с нар и пошли умываться к ключу. Холодная вода в момент отбросила остатки сна, взбодрила.

Завтракали на улице, а Гром наблюдал – ждал, когда же перепадёт и ему. Напоили лошадей, проверили груз, посмотрели, не забыли чего, и снова отправились в дальнейший путь.

Солнце подошло к зениту, когда члены вновь испечённой артели подошли к речке, на которой и располагался приисковый участок гидравлической добычи. Тот самый, на котором и предстояло заниматься старанием. Вдали через просветы деревьев завиднелись нехитрые постройки и потревоженная горными работами земля.

– А вот и наше сезонное пристанище, и поле деятельности, – объявил Лосев.

Все оживились – наконец-то добрались!

В посёлке послышался лай собаки, и Гром словно сорвался с цепи, кинулся вперёд, не разбирая дороги, перепрыгивая через кустарник.

Остановить пса Лосеву не удалось. Окрики не помогали, Гром, будто не слышал хозяина. «Только бы сторожей не покусал!» – взволновался Макар.

Подошли. Из избушки вышли двое пожилых мужичков. Поздоровались.

– И куда ж народ путь держит? – спросил один из них.

– Прибыли сюда для работы, – ответил Лосев.

– Хм, так то ж разрешение надобно, – подозрительно глянул второй.

– Есть такое разрешение, – Макар неспешно из полевой сумки достал лист бумаги, заверенный печатью прииска, и передал в руки сторожу.

Тот внимательно ознакомился с содержанием документа и промолвил:

– Стало быть, старатели.

– Выходит так, – подтвердил Макар, забрал документ и вложил его в сумку, но извлёк другой. – А вот копия приказа вашего директора передать нам имущество по акту и можете отправляться до посёлка.

Вторая бумага была так же скрупулёзно изучена сторожем, и он напарника известил:

– Смотри-ка, Данилыч, смена прибыла.

– А оно и лучше, Микула. Довольно прозябать, дома делов куча цельная, да и продуктишки уже на исходе, – обрадовался Данилыч. – Сядне с дороги отдыхните, а завтра с утречка и разберёмся, как подпишем акт этот самый, не откладая мы и тронем до дому. К осени глубокой нас иль других сюда пришлют, общественное добро-то руководство не оставит без надзора.

– Слышали, ваша собака залаяла, и мой пёс сорвался, как ошпаренный, где они? – поинтересовался Макар.

– О-о-о, – протянул мужик, что звали Микула. – Своего пса быстро не дождёшься.

– Чего так? – заволновался Лосев.

– Моя-то сукой будет, течка у неё началась, вот твой кобель-то с ума и сошёл – невесту увидел, пролетел стрелой мимо нас и до неё, а та в лес дура кинулась, то ли испужалась, то ли покуражиться решила. Топереча пока не обработает, не успокоится, это ж то существо, что с того взять.

– Не потерялись бы, – заволновался Макар.

– Не переживай, наша псина тут за зиму и весну всю округу пометила. Так что хоть в ночь, хоть в ненастье дорогу домой найдёт, а кобель твой от неё не отстанет, прыткий уж больно. – Микула кивнул головой, приглашая гостей в избушку. – А пёс-то твой с виду ладный, если вязка получится, щенята добрые будут.

– Получится, Гром своего не упустит, – рассмеялся Лосев и добавил: – Первого щенка от помёта оставишь мне.

– Оставлю, а как же, порядок знаю. Остальных продам, всё копейка какая к пенсии.

– Как перезимовали, как весну встретили, не тревожил кто? – спросил Хрусталёв.

– Беспокойств не было, тишь да гладь, – ответил Микула. – Кому надо в такую глушь пробираться, на кой. Окромя охотников, никого не было, в сторону своих угодьев след оставят и обратно так же. Им нет дела до нас, а нам до них. А весна дружно зиму сковырнула, речка, словно кипела, лёд крошила и несла потоком, знать к урожайному году, не иначе.

– Да дай бы бог, – поддакнул Данилыч. – Домой вертанёмся, старухам отсадиться поможем – огороды пора копать, картошку да мелочь разную высаживать. Вона как весна взялась, в прошлые лета запаздывала, а ноне-то шибко уж зелень рано проклюнулась и листва распустилась.

Распрягли лошадей и оставили пастись. Вещи и продукты снесли в одну из изб, затем принялись определять хозяйственный груз: бензопилу, топоры, кирки, лопаты, скребки, промывочные лотки, молотки, гвозди и всякую мелочь.

– Что ж вы лопат и кайл навезли? Их в сарае цельное беремя, – удивился Микула.

– Своё оно и есть своё, приискового инструмента нам не надо. Спасибо что гидросооружения и бутары с тачками позволили использовать и ночевать есть где, а это для нас главное, – ответил Лосев.

– Ну-ну… – с безразличием буркнул в бороду Микула, продолжая из любопытства наблюдать, как мужики управлялись с доставленным имуществом.

Данилыч в это время топил баню. Решил прибывшим старателям приятность сделать, чтоб с долгого перехода попарились, усталость сняли, да и самим с Микулой погреть кости и помыться не помешало бы перед завтрашней дорогой. К тому же он нутром чуял, при таком внимании после бани гости водкой обязательно угостят, а это и душу ублажит.