Портрет моего времени в 4-х пьесах

ЮРКА. Вы всё прекрасно слышите, зачем по сто раз переспрашиваете.

АННА. Глуховата стала, по привычке. (Кивая на таз.) Глина?

ЮРКА. Ага.

АННА. Свистульки будешь лепить?

ЮРКА. Кэндзан. (Никакой реакции от Анны.) Подставку для икебаны. (Опять тишина.) Ну, как подсвечник.

АННА. Вона чё… На продажу?

ЮРКА. На заказ.

АННА. Молодец. А Лидочка к Горбоносовой пошла?

ЮРКА. Ага.

АННА. Поди жаловаться начнёт.

ЮРКА. А зачем вы к Горбоносовой жить просились?

АННА. Дак с ней жить мочи нет. Всё кулаком, кулаком!.. Очень вся агрессивная.

ЮРКА. Сами воспитали. А откуда вы знали, что она от Бабаева уйдёт?

АННА. А кто же с ней жить-то будет. Аркашка, её муж, мне так и сказал: «Вы, говорит, не обижайтесь, Анна Семённа, но жить я с вашей дочкой больше не могу».

ЮРКА. Чего так?

АННА. Ну… Как-то невзлюбили друг друга. Как-то так всё сторонились друг дружку.

ЮРКА. Давно?

АННА. Сразу. Он говорит, я даже и не любил её, женился из жалости. Она всё за ним бегала – мотогонщик же! Не знаю, как Светку-то сделали.

Юрка, видимо, входит в исследовательский азарт и продолжает расспросы.

ЮРКА. Жалость – это унизительно. Мы со Светкой расписались, потому что она беременная была. Лидь Петровна тоже залетела?

АННА. Да нет, какой там. Всё никак зачать не могли. Аркашка говорит, мне перед людями неудобно, что я вроде как с ней гулял. Ну, на людях всё время вместе были.

ЮРКА. У вас прямо каменный век какой-то. Поцеловался и женись, да?

АННА. По-всякому бывало. Может, он врал всё, Аркашка её. Может, наш дом хотел прибрать. Дом-то у нас купеческий был, хороший. Пете купец Трезоров его отдал.

ЮРКА. А Лидь Петровна говорит, он его в карты выиграл.

АННА. Наговаривает. Он в карты у него только фисгармонь выиграл.

ЮРКА. Ну вот.

АННА. А дом ему Трезоров сам потом отдал.

ЮРКА. Пьяный, что ли, был?

АННА. Так в тюрьму его отправили. Узнали, что он купец и отправили. И дом бы отобрали. Он и записал на Петра, вроде как в подарок. Думал, вернётся оттудова – из Сибири-то – хоть жить есть где. Не возвратился.

ЮРКА. А у вас чего же не отобрали?

АННА. А чего у нас отбирать – простые люди, не купцы, не кулаки.

ЮРКА. Ясно. Бог дал – Бог взял.

АННА. У кого взял?

ЮРКА. Я говорю, баб Ань, у твоих родителей тоже всё забрали? И дом, и скотину; коней, говорят, конфисковали.

АННА. Ну, мы богато жили-то. У отца вроде работал даже кто-то.

ЮРКА. Раскулачили?

АННА. Ну да. Тоже в Сибирь куда-то увезли.

ЮРКА. Ты потом не виделась с ними?

АННА. Да что ты. Как в воду сгинули.

ЮРКА. Сколько тебе тогда было?

АННА. Пятнадцать годочков.

ЮРКА. А замуж?

АННА. Через год за Петра вышла.

ЮРКА. Не жалко родителей?

АННА. А чего их жалеть-то. Они угнетатели были. Кулаки.

ЮРКА. Мда-а…

Юрка прекращает лепку и внимательно смотрит на бабу Анну.

Ни хера я в этой жизни не понимаю.

Идёт на кухню мыть руки от глины.

Баб Ань, прикрой таз чем-нибудь. От Лидии Петровны подальше и от греха.

АННА. У меня старых газет полно, щас покрою.

Баба Анна идёт к себе в комнатку и роется в газетах. Юрка кричит из кухни.

ЮРКА. Баб Ань, а у тебя фоток не осталось от твоих родителей?

АННА. Что ты. Всё забрали. Да и зачем мне нужно.

ЮРКА. Как это зачем, мне бы даже интересно было на кого я похож – на отца или на мать.

АННА. Да! – кому это нужно.

ЮРКА. Кроме тебя никому не нужно.

Вытирает руки и заходит в бабкину комнатку. Осматривается: на стене над кроватью висит самодельный ковёр с тремя лебедями на плоском и круглом озере в стиле мещанского примитивизма. В углу висит лампадка, там же на полочке рядом с лампадкой стоят несколько икон и ослепительно-белый фарфоровый бюст Ленина.

АННА. Интересуешься?

ЮРКА. А чего у тебя Ленин среди икон делает?

АННА. Среди святых – сам святой. Людям помогал, за бедных заступался.

ЮРКА. Ленин, что ли? Он же наоборот людей убивал.

АННА. Это врут всё. Вас молодых обманывают, а мы сами видели, как люди богаче стали. Зажиточнее.

ЮРКА. У твоих родителей ведь отобрали всё.

АННА. Ну что ж, они людей эксплуатировали. Зато другие разбогатели. И мы потом с Петюшей зажили.

ЮРКА. Баб Ань, так ты и в Бога, и в Ленина веришь?

АННА. Ну, он божий человек, как же в него не верить. Если бы Ленина не было, и нас бы не было. И страны бы не было.

ЮРКА. Может и лучше, если б не было…

Баба Аня начинает неслышно хихикать, обнажая вставную челюсть.

АННА. А чего бы здесь тогда было? Северный полюс, что ли?

ЮРКА. Не понимаю, при чём тут Северный полюс?

АННА. Проживёшь с моё, тогда поймёшь. (Показывает на ковёр с лебедями.) Видишь, это подарок был на свадьбу. Хороший видок?.. Петькин друг подарил, счетовод. Сам нарисовал.

ЮРКА (иронично). Гениально, я бы так не сумел.

АННА. Так учись, старайся. Потом продавал бы их, Лида бы довольная была.

ЮРКА. Чего мне ваша Лида!.. Ну, где газеты?

АННА. Ага, сейчас… Из-под шкапа достаю…

Баба Анна достаёт из-под старого лакированного шкафа для белья кипу пожелтевших газет. Качая головой, отдаёт газеты Юрке.

Всё равно уже никто не интересуется. Я хранила их, чтобы в музей отдать. А мне говорят – мусор, отнесите на помойку. А тут ведь столько исторических новостей…

ЮРКА. Тут враньё одно – кому это нужно.

Берёт газеты и идёт в залу. Накрывает таз с глиной и ставит его под стол, то есть маскирует.

Баб Ань, только ты Лидии Петровне не говори про глину.

АННА. Заругает?

ЮРКА. Достанет – «антисанитария, ребёнок заболеет!».

АННА (охотно продолжая тему). Вот, меня тоже достала с этой антисанитарией.

ЮРКА. Может, она злая – мужика нету подходящего?

АННА. Не понимаю.

ЮРКА. Я говорю, может, в сексе у неё проблемы какие?

АННА. Ну ведь Светочку сродѝла.

ЮРКА. Понятно. Баба Ань, а ты деду Петру своему никогда не изменяла?

АННА. Ой-ёй-ёй, что ты. Лидка, что ли, сказала? Про счетовода про этого?

ЮРКА (делая вид, что увиливает от вопроса). Ну… Я не помню, где-то сказали. А что, красивый был?

АННА (улыбаясь). Ну, видный. С усами такой. Всё время кудри тут на боку начёсывал. Рисовал хорошо.

ЮРКА. Рисовал хорошо. (Пауза.) Сознайся, баб Ань, грешна?

АННА. Ой, господи! Я вот, смотри, могу под иконами побожиться. Как на духу скажу. Это Лидка на меня наговаривает. Он в погребе ко мне приставал, вот честно сознаюсь – мы там за огурцами пошли. Но я ему сказала – ни-ни! При живом-то муже. Разврат один.

ЮРКА. Прямо под Лениным клянёшься?

АННА. Под Лениным клянусь, не было ничегошеньки. Вот, перекрещусь даже. (Крестится.)

ЮРКА. Не, а чё ты крестишься.

АННА. А как же?

ЮРКА. Ты вот так вот руку поставь, и скажи: «Клянусь от имени всей Советской власти!» (Отдаёт правой рукой пионерский салют.)

АННА. Ну, клянусь, клянусь… (Смеётся.) Шалопай ты, Юрка.

Юрка идёт в залу и укрывает таз с глиной. Бабка Анна неотступно следует за ним.

А за сколько ж будешь свои подсвечники продавать?.. (Не получает ответа.) Секрет коммерческий?

ЮРКА. Ты мне про себя ничего не рассказываешь, я тебе тоже ничего не расскажу.

АННА. Так я же сказала, сирота осталась, за Петра вышла. Чего ещё?

ЮРКА. Что – и больше рассказать нечего?

АННА (вспомнив). А, ну, Ангелину родила, потом Лиду. Сыночек помер, крохотушка совсем был. Жалела очень его.

ЮРКА. И всё?

АННА. Ну… Петра похоронила, так Светочка ещё махонька была.

ЮРКА. Чё-то, баб Ань, жизнь у тебя неинтересная – родился-женился-помер.

АННА. Я же не артистка. Это вы со Светкой.

ЮРКА. Она не артистка, она художник по свету.

АННА. Ай! (Машет рукой.) В театре, значит, артистка.

ЮРКА. Так – руки! (Смотрит на свои грязные руки и идёт на кухню их мыть. Анна неотступно следует за ним.)

АННА. Так и будете в нашем театре работать?

ЮРКА. Нет, подсвечников налеплю, кучу рублей заработаю – и в Москву. В Большом театре на работу устроюсь.

АННА. Кем же?

ЮРКА (с долей сарказма). Ихние подсвечники буду протирать. А ежели доверят – буду им лампочки вкручивать.

АННА (недоверчиво). Да ну тебя, скажешь тоже.

Слышно, как во входной двери поворачивается ключ, щёлкает замок и входит Лидия Петровна.

ЛИДИЯ (прямо с порога набрасываясь на Анну). Чего бродишь тут! Иди в свою клетушку – и чтоб я не видела тебя даже! Опять настроение мне на весь день испортила. Гадина старая.

Анна семенит в свою комнату. Лидия Петровна идёт на кухню. Исследует раковину, где только что помыл руки её зять. Юрка вытирает руки полотенцем.

Что это, земля какая-то… Юрка, ты что, водопровод мне засорить хочешь?

ЮРКА. Это пыль на руках была.

ЛИДИЯ. Что ты из меня дурочку-то делаешь – пыль! Забьётся водопровод, за свои деньги будешь сантехника вызывать.

ЮРКА. Хорошо, вызову.

ЛИДИЯ. Вызову. Ты же нищий.

ЮРКА. Это временно.

ЛИДИЯ. Временно – беременно. (Открывает холодильник и достаёт оттуда связку сарделек.) Хочешь сардельку?

ЮРКА. Нет.

ЛИДИЯ. Импортная. Из натуральной свинины. (Чистит сардельку, а затем начинает её смачно поглощать.) Юрка, вы правда, что ли, в Москву собрались?

ЮРКА. Собрались.

ЛИДИЯ. А чего тут не живётся?

ЮРКА. Ну… (Вопрос явно застал врасплох.) Наверное, тут слишком хорошо – трудностей захотелось.

Из залы раздаётся плач ребёнка. Лидия Петровна срывается с места и летит к детской кроватке. Лихорадочно трясёт кроватку, и ребёнок кричит ещё сильнее.

ЮРКА. Лидия Петровна, не надо так ребёнка трясти. Она сама успокоится.

ЛИДИЯ. Успокоится. Голодная, поди?

ЮРКА. Света по часам кормит.

ЛИДИЯ. Давай принеси бутылочку. На подоконнике там.

ЮРКА. Тут две.

ЛИДИЯ. Погуще которая. Господи, что ж безмозглый такой…

Юрка пожимает плечами, взвешивает две бутылочки на руках, выбирает одну из них и несёт в залу Лидии Петровне.

Юрка, что ты какой-то прямо!..

ЮРКА (с вызовом). Какой? Дебильный?

ЛИДИЯ. «Дебильный». Я с тобой по-человечески хочу, а ты, вишь, в кошки-дубошки сразу. (Кормит ребёнка, держа бутылочку в руках.) Юра, пойми, если со мной по-хорошему с душой обращаться, я для этого человека всё готова сделать. Я для этого человека последнее отдам.

ЮРКА. Ну?

ЛИДИЯ. Что ну?

ЮРКА. Я говорю, что мне сделать-то?

ЛИДИЯ. Что ж ты не знаешь, что женщине нужно?

ЮРКА (тупо). Не знаю.

ЛИДИЯ. Ну ты!..Внимание. Понимание. Отношение.

ЮРКА. Ей-богу, я не смогу вас мамой называть. Вы молодая симпатичная женщина. (С ухмылкой.) Мама… Может, я вас нарисую, а?

ЛИДИЯ. Голую, что ли?

ЮРКА. Зачем, в одежде.

ЛИДИЯ. А я слышала, художники любят голых рисовать. У Горбоносовой, у сына, знакомый художник, так он всё голых баб рисует. Ещё, говорит, и платит им. Дурной, что ли?..

ЮРКА. Лидия Петровна, я вас в одежде красиво нарисую.

ЛИДИЯ. Ну ладно. А чего одеть-то?

ЮРКА. Что нравится, то и одевайте.

В это время из своей комнатки выходит бабка Анна в старомодном плаще и, стараясь быть неслышной, направляется ко входной двери. Всё-таки она нечаянно задела телефон, который стоял в прихожей на трюмо, и с него соскочила трубка. Лидия Петровна тут же метнулась в прихожую.

ЛИДИЯ. Куда собралась? К Горбоносовой пошла кудахтать?

АННА (беззащитным и слабым голосом). Что ты, Лидочка. За творожком схожу.

ЛИДИЯ. Ты ж говорила, денег нет –  «за творожко-ом».

АННА. Нету, нету, Лида. На творожок только нашла. Уж больно голодно мне. Хорошо, хоть пенсия завтра.

ЛИДИЯ. Ладно – сироту из себя тут корчишь. Надо было головой думать, когда дом-то продавала.

АННА. Надо, надо, Лида. Уж прости, старую.

ЛИДИЯ. Бог тебя простит. Иди уже… (Улыбается довольная.) А то доведёшь до греха, бухну по башке вот этим телефоном.

Бабка Анна прекрасно понимает благодушное настроение дочери, но продолжает гнуть свою линию.

АННА. Ой, не надо, Лида, убьёшь совсем… Хотя, может, и лучше, если бы убила. Не мучилась бы…

Бабка Анна протискивается в приоткрытую дверь, словно кошка, и исчезает.

ЛИДИЯ. Вот кому надо в театре-то работать. Ни один артист так не сыграет. Думаешь, у неё денег нету? Ага. Под матрас бумажки свои насуёт и трясётся над ними… (Изображает бабку Анну.) Натуральный хорёк. На книжку-то боится теперь класть.

Юрка, завершив кормёжку, агукает с ребёнком, трясёт погремушками, которые привязаны над кроватью.

Я, между прочим, в молодости в самодеятельность ходила. Всем нравилось, как я роли изображала.

ЮРКА. Да я вижу. У вас тут целая династия.

ЛИДИЯ (подтрунивая). Уж скажешь тоже – династия.

ЮРКА (улыбаясь). Я говорю. Бабке Анне уже народную артистку надо давать.

ЛИДИЯ (подсмеиваясь). Ей только дай. Если Анна власть почувствует, она тут всех со свету сживёт. Ты бы видел, как она дедом Петром крутила. Он у неё со двора не вылезал – всё мастерил и мастерил.

ЮРКА. Может, любил.

ЛИДИЯ. А чего же не любить-то, она его на семнадцать лет моложе. А если б замуж за него не вышла, пропала бы. Убили бы или проституткой сделали. Тут не то что любить, тут надо благодарить человека по гроб жизни.

Вдруг слышен звонок в дверь.

У Светки ключи-то есть? К вам, что ли?

ЮРКА. Вряд ли.

ЛИДИЯ. Ну не знаю к кому тогда. (Растерянно.) Открывать, что ли?

ЮРКА. Вы хозяйка.

ЛИДИЯ (кокетливо вздохнув). Ой, да вдруг этот Бабаев припёрся. Не знаю, чего и говорить-то ему, поди, уговаривать начнёт…

ЮРКА. Скажите, что разводитесь с ним.

ЛИДИЯ (улыбаясь). Да ну тебя, скажешь тоже!

Лидия Петровна идёт ко входной двери и открывает её. Из-за двери слышен мужской голос.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Извините, Анна Семёновна здесь живёт?

ЛИДИЯ. Здесь.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Можно её позвать на минуточку.

ЛИДИЯ. Зачем это?

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Ну, скажите ей, Игорёк пришёл.

ЛИДИЯ. Нету её. Да и была бы, я не позвала. Откуда вы взялись?

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Я друг Анны Семёновны. Подскажите, куда она пошла. Пожалуйста.

ЛИДИЯ. Ну конечно. Может, вы бандит какой. (Закрывает дверь, потом сразу же открывает.) Уходите, не стойте под дверью. Иначе я милицию вызову.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Всё, я пошёл уже…

Лидия Петровна захлопывает дверь.

ЛИДИЯ. Ну и рожа у этого Игорька. Надо спросить у неё, что за ошманделков она тут привечает.

Вечер того же дня. Лидия Петровна сидит на кухне за столом и уплетает варенье ложкой прямо из банки. Юрка и Света сидят на диване в зале. Телевизор вроде бы как работает, но фоном, потому что никто его не смотрит – Юрка делает форму из пластилина для будущей отливки из гипса. Света вяжет. Супруги разговаривают так, чтобы их не было слышно на кухне.

СВЕТА. Это кому ты?

ЮРКА. Соседка просила на день рождения дочки. Дёшево и сердито. (Поднимает форму и ставит перед своим лицом.) Африканская маска. Великий дух озера Чад.

СВЕТА. Не доматывалась до тебя? (Кивает в сторону материной комнаты.)

ЮРКА. Да нет. Договорились даже, чтоб я портрет её нарисовал.

СВЕТА. Ты же портреты не умеешь рисовать.

ЮРКА. Ну уж, что-нибудь да нарисую. Я же не мог её послать.

СВЕТА. Ой, Юр, смотри, а то и так житья нет… Бабаев-то не заходил?

ЮРКА. Даже не звонил.

СВЕТА. Ну, теперь начнётся свистопляска.

ЛИДИЯ (из кухни). Светка, домашнего варенья не хочешь? Меня Горбоносова угостила. Гляди, а то щас всю банку сожру.

ЮРКА (полушёпотом). Иди.

СВЕТА (мотая головой). Она меня щас своими рассказами достанет.

ЛИДИЯ (из кухни). Юрка, иди варенья тебе намажу. Мне сладкого нельзя много-то.

ЮРКА (громко). Лидия Петровна, у меня руки в пластилине. Я уж лучше доделаю. А то расслаблюсь…

ЛИДИЯ (из кухни). Надо иногда расслабляться. Вона – грыжа выскочит, тогда ничё уж не надо.

ЮРКА (полушёпотом). Света, иди.

СВЕТА (полушёпотом). Отстань.

Лидия Петровна появляется в дверях залы с банкой в руках.

ЛИДИЯ. Чё тут шушукаетесь? Мне кости, что ли, моете?

СВЕТА. Мам, отцепись, а.

ЛИДИЯ. Чего отцепись – я в своём доме с родной дочерью разговариваю. Юрка, скажи мне как мужчина, если женщина не пьёт и не курит, она предпочтительнее для мужчины или нет?

ЮРКА. Никогда об этом не думал.

ЛИДИЯ. Ну, а ты подумай. От неё же не воняет там куревом да водкой.

СВЕТА. Мам, я курю – и к чему ты это?

ЛИДИЯ. Да так… Бабаев мне говорит – я, говорит, курящих женщин на дух не переношу. С юности, говорит, их сторонюсь. Говорит, как будто с пепельницей целуешься. Врёт, поди, а?

ЮРКА. Ну, он же не курит, а я курил.

СВЕТА. Мам, даже если ты гинеколог, а его бывшая жена продавщица в овощном магазине – это ничего не значит.

ЛИДИЯ. А чего же значит? Любовь, что ли?

СВЕТА. Хотя бы любовь.

ЛИДИЯ. Да ну на хер со своей любовью – отец твой говорил, что меня любит, а к матери вон на Урал сбежал и носу не показывает.

СВЕТА. Значит, разлюбил.

ЮРКА. Мужчины не любят долго сидеть на одном месте.

ЛИДИЯ. Чего ты городишь-то! Хочешь сказать, от Светки тоже убежишь? Мой отец с Анной всю жизнь прожил. Она вон ему рога ставила с этим со счетоводом Гороховым, а он, дурак, верил ей.

СВЕТА. Мам, откуда ты знаешь. Чего ты себя накручиваешь. Просто ты искала мужиков, которые к тебе были равнодушны.

ЛИДИЯ. Зачем это?

СВЕТА. Потому что ты упёртая. Ты упрёшься в одно место – и давишь, и давишь. Ты всё время кого-то заставить хочешь. Ах, ты не любишь, значит, полюбишь!

ЛИДИЯ. Я Козерог, что я с собой сделаю.

СВЕТА. И что? А я Лев, я в роскоши люблю жить: я что грабить должна идти, если у меня шиш в кармане?

ЛИДИЯ. Да я страдала с твоим отцом, а не жила – «упёртая»! Твой отец просто эгоист махровый – даже цветок за всю жизнь не подарил. Хоть бы раз его попрекнула. (Пародируя бывшего мужа.) «Ой, Лидочка, у меня язва, мне волноваться нельзя». Я ему супы в отдельной кастрюльке готовила, котлеточки на пару̀ – тьфу! А к матери уехал и уже, говорят, бабу какую-то нашёл. Сука он! Месяцами со мной не спал! Как же он там бабу-то нашёл, а? Юрка, скажи, сколько нормальный мужчина может не спать с женщиной?

ЮРКА. В армии я два года не спал с женщинами.

ЛИДИЯ. Ну, там вас бромом поили, чтоб не страдали, я знаю. Вот нормальный мужчина моего возраста, вот если он не импотент, вот как он может месяцами не спать с женой, которая лежит у него под жопой – как? Мастурбирует, что ли?

СВЕТА. Мам, не ори, Дашку разбудишь.

Во внезапно наступившей тишине слышно, как в замочную скважину вставляется ключ. Лидия Петровна приставляет палец к губам, мол, «тихо!» и идёт на кухню. Входная дверь медленно отворяется и входит бабка Анна в своём плащике. Она старается быть неслышной, и на цыпочках крадётся к себе в комнату. Сзади к ней так же неслышно подкрадывается Лидия Петровна и хватает её за шиворот.

ЛИДИЯ. А ну признавайся – куда ходила?

АННА. Батюшки!.. Лидочка, не погуби.

ЛИДИЯ. Говори, где моталась?!

АННА. Лидочка, я к подружке зашла. Я не была у Горбоносовой. Христом богом клянусь.

ЛИДИЯ. Ты мне богом здесь не клянись. Ты своим поганым ртом не имеешь права даже слово это произносить. Точно у Горбоносовой не была?

АННА. Точно. Клянусь. Отпусти, Христа ради!..

Лидия Петровна цепко держит плащ своей матери и мотает её из стороны в сторону.

ЛИДИЯ. Я тебе не верю! На колени становись, гадина! Живо становись!

Бабка Анна встаёт на колени и молитвенно складывает ладони.

АННА. Вот. Клянусь тебе… Лидочка, я к подружке зашла, ещё с бывшей своей работы. Чайку попили.

ЛИДИЯ. Чего ты врёшь-то, паразитка!

АННА. Вот. Перекрещусь тебе. (Крестится.)

ЛИДИЯ. А может ты у Игорька у своего была?

АННА. У какого Игорька?

У бабы Анны мгновенно поменялось выражение лица с молитвенно-сиротского на тупо-удивлённое.

Не знаю я никакого Игорька.

ЛИДИЯ. Не знаешь? Вот с таким вот шрамом на лбу. Щёки обвислые, как у алкаша.

АННА. Что-то я не пойму, о чём ты говоришь. (Она невозмутимо встаёт, как будто и не становилась только что на колени и не плакала о пощаде, и отправляется к себе в комнатку. Ворчит на ходу.) Навыдумывают ерунды какой-то и валят всё на меня…