Найти апельсины

– В конце этой зимы меня направили в долгую командировку. Объяснять что и как не буду, во-первых, потому что начинать надо издалека, пользоваться словарём для тебя непонятным, да и географию разглашать не могу. Потом поймёшь, слава Богу, слушать то ты всегда умел. Скажу только, что одна из областных больниц устанавливала и настраивала оборудование, в котором разобраться без консультаций нашего института невозможно; младшие научные сотрудники не имеют достаточно опыта, а старшие имеют слишком мало представительских полномочий для таких дел. Вернее, можно было бы и наделить кое-кого из парней, но на кафедре они справились бы не в пример лучше, чем в этой областной больнице, поэтому мы даже жребий не тянули. Решительно и бесповоротно командировали меня.

Домашние мои давно привыкли, что я временами пропадаю куда-то: то симпозиумы, то семинары, то конференции, так что сборы были недолгими, да и не о сборах и прощаниях я хочу рассказать. Работа в этой больнице со стороны человека, не понимающего специфики, выглядела пикником в сумасшедшем доме, так что и о ней говорить не буду. Расскажу только вот о чём: ты знаешь, как я не люблю большие города. До дома было не добраться, а главврач оказался очень коммуникабельным господином, и выписал мне доверенность на автомобиль, старый карбюраторный автомобильчик, при умении поддающийся ремонту в любых условиях, на котором обычно ездил его сын – кадровый офицер, который, в свою очередь, тоже был в командировке. Поэтому в ближних передвижениях я был фактически неограничен, и, как только начал сходить снег, все выходные пропадал за городом. Ну, это, если не было дождей. В дождь я сидел в пустующей пока на моё счастье квартире, которую предлагали молодым специалистам-врачам в начале их карьеры в этой больнице, и читал книги, которые удавалось достать.

Сашка усмехнулся:

– Помнишь время, когда хорошие книги надо было доставать? Так вот с тех пор ничего не изменилось… Хорошую книгу по-прежнему не достать. Детективы про то, что «бандиты тоже люди», ворами заказанные и бандитами оплаченные; исторические расследования в стиле «я открою вам глаза», женские романы о трепещущих ресницах и вздымающейся груди и прочая макулатура… Что поделаешь – издержки воспитания – не могу я это читать. Вернее, читать могу, просто мне до головных болей жалко время, на них потраченное. Ну да ладно, это я к тому, что даже если дождь только собирался, я всё равно уезжал за город в надежде, что его сдует. Несколько раз дожди меня всё-таки заставали, но я почти всегда благополучно возвращался. Почти…

Михалыч ещё покачался на канистре, потом взлянул на меня в упор взглядом, означавшим одновременно решимость, нетерпение и извинение (я за тридцать с лишним лет научился уже разбираться в его взглядах), и, вынув из кармана две сигары, протянул одну мне:

– Держи!

Ну, раз дело дошло до сигар, дело совсем серьёзное. Теперь действительно нельзя его сшибать никакими звуками. Пока Михалыч раскуривал сигару, я осторожно подтащил края палатки к себе и, сложив её стопочкой, тоже сел. Он окутал себя облаком дыма, и, успокоившись и собравшись с мыслями, продолжал:

– В ту пятницу мы закончили пораньше. Следующую операцию по сборке нельзя было начинать, не имея в запасе минимум шести часов, поэтому мы решили не рваться перед выходными, и оставили всё на понедельник. Мой походный баул был всегда в машине, а когда нет рядом женщин, мужчина – существо нетребовательное. Я рванул прямо с работы за город, не переодеваясь, и даже радуясь этому. Как в студенческие времена, думал я, когда и собирать-то было, в общем, нечего и при любой возможности можно было переместиться по стране куда угодно, даже не заходя в общежитие.

Время в моём распоряжении было, казалось, нескончаемо, восторг от получающейся работы и увеличившихся выходных был абсолютно щенячий. Пару раз я действительно на грунтовой дороге разгонялся и выворачивал руль так, что меня разворачивало кормой вперёд, а потом повторял этот манёвр, чтобы развернуться ещё раз и опять ехать в ту же сторону. Если б на машинах для какой-нибудь нужды привязывали хвост, было бы полное ощущение, что я кручусь, пытаясь его достать.

Пока я так развлекался, начало темнеть. Непонятно откуда быстро надуло туч, и я очень долго двигался в темноте, сворачивая непонятно куда, и не считая поворотов. В конце концов, поняв, что дорога сейчас раскиснет, и я могу встрять так, что не поможет ни мобильный телефон, ни спутниковая навигация (которой, кстати сказать, у меня и не было), успокоился, остановился, и приспособился спать. Не зря сказки учат детей ещё в детских садах: «утро вечера мудренее». Сколько живу, столько убеждаюсь. Утром очередная неприятность вместе с дневным заботами уйдёт, как ночной кошмар, организм восстановится, страхи спрячутся, всё будет легче. Под стук дождя и дальние раскаты грома я недолго подумал о том, чем может навредить такая ситуация, успокоил сам себя, что это всё решаемо. В конце концов, можно всегда выехать по своей колее. И, успокоившись, я уснул.

Глава VI

Сигара Сашкина за рассказом потухла, а я свою так и не поджигал. Он опять замер, и я, пользуясь заминкой, накидал в огонь веток и пару захваченных нами поленьев, во-первых, чтоб назад не везти, а во-вторых, чтоб горело подольше. Сказка начиналась, не надо было превращать её в страшилку. Пусть будет свет. Сашка вдруг вспомнил о сигаре и попытался растянуть её. После нескольких безуспешных затяжек он удивлённо взглянул на её потухший кончик, продолжать попытки не стал, зажал её в кулак, и продолжил свой рассказ:

– Проснулся я рано, на удивление выспавшимся. Погода была такая, что о вчерашнем дожде напоминала только чистая и ровная дорога, без малейших признаков следов моего протектора. Вымыта, как после поливальной машины! Вернуться по следам было невозможно, их просто не было, а куда я вчера в дождь сворачивал, естественно, я не помнил. Я потрепыхался около двух часов и по просёлочным дорогам и по лесным, и пару раз с замиранием сердца даже прорывался по чуть заметным тропинкам, но мой природный реализм, объединившись с окружающей действительностью, быстро придушили утреннюю надежду на хорошее. Я заблудился. Нет, дороги были, было много дорог, но какая из них куда вела, известно было только местным краеведам-любителям. Сам понимаешь, в какой стороне искать краеведов, я тоже не знал.

Дурацкая привычка из молодости ещё возить с собой канистру с бензином немного грела душу, но только немного, поскольку телефон, который я выключил во время дождя, так и не включился. Потом мне это даже немного помогло, но тогда я ещё не знал, что будет дальше. Восторги сменились напряжением, стали затекать и уставать мышцы, я проклинал себя за то, что решился на эту дурацкую затею, но дело было сделано: я один, без связи, даже без мало-мальски понятной карты оказался в полностью незнакомой местности. Солнце не спасало, потому что любое направление, которое, как я считал, приведёт меня назад, начиналось на той дороге, которая, извиваясь между одной ей ведомыми преградами, в конце концов поворачивала и уводила меня в совершенно неожиданную сторону. За этими дорожными лавированиями подобрался полдень, что сподвигло меня к единственно правильному решению: выбрать любую дорогу и ехать по ней до конца, а в конце наверняка найдутся люди, вода, обед, электричество, бензин и карта.

Дорогу я выбрал наугад. Была она не лучше и не хуже других, и не то чтобы она была ближе ко мне, а просто: я решил, что ехать по этой дороге и есть моя судьба!

Сашка криво усмехнулся, вдруг снова вспомнил о своей сигаре, вытянул из костра веточку с угольком, и всё-таки раскурил её. Окутав себя облаком сигарного дыма, он посмотрел сквозь него куда-то в ночь, и снова с обречённым сожалением проговорил:

– Судьба! Как далеко всё заходит, если взять за труд подумать! Ты никогда не замечал, что если взять мысль «что было бы, если было бы…» и начать её думать, то при некоторой настойчивости всегда доходишь до своего рождения, и понимаешь, что расследовать дальше бессмысленно: либо это всё до крайности случайно, либо определено с такой тщательностью, что твои мозги и способности тут явно лишние.

У меня отсутствовала Сашкина настойчивость, и в таких мыслях до своего рождения я так никогда и не добирался. Мой мысли подламывались гораздо раньше, мягко и ненавязчиво намекая, что полез я не туда. А Сашка продолжал философствовать:

– А если мозги твои лишние, то ты тогда сам чего стоишь? Чем определяется твоя нужность в этом мире? Способностью размножаться и плодить себе подобных? А что такое «себе подобный»? Такой же прямоходящий, способный размножаться, или всё-таки «человек думающий»?

Такие мысли тоже приходили иногда в мою голову, но ничего с собой не несли, кроме расстройств и депрессий. И если мои среднестатистические мозги с трудом это выдерживали, то одолеевские завкафедровские и вовсе могли его разобрать по молекулам, поэтому я сшиб его с этих крамольных мыслей, зашевелившись и сделав вид, что захотел раскурить свою сигару, мягко его оборвал:

– Ну так дорогу ты нашёл…

– Нашёл, – сразу же без перерыва ответил Сашка, глядя в темноту перед собой, а значит, ни о чём постороннем он не думал. Ещё некоторое время он смотрел на дым, потом навёл на меня резкость, несколько секунд посоображал, настраиваясь, и, вспомнив, чем он закончил, опять согнулся на своей канистре:

– Или она меня нашла… Да кто ж теперь знает, к чему всё это было, но я по ней проехал. И в конце упёрся в какую то деревню. Или посёлок, или как ещё там может это называться, не знаю… хутор, станица, мыза, что там ещё может быть… Видимо, в своё время там стоял или лесхоз какой-то или торфоразработки, вот и наставили двухэтажных деревянных бараков для рабочих, а когда кончился лес или торф, все отсюда потихоньку выехали. По стране таких много оставалось. Что не сумели сделать пожары, продолжило время. Провалило крыши, повыбивало стёкла, полёвки грызли обои вместе со стенами, мхи и лишайники облюбовали себе стены, полы, и чердачные стропила, всё находило себе достойное завершение. Дорожные знаки под дождями проржавели и отвалились, просёлочные дороги позарастали, как и та дорога, по которой я приехал; вокруг стояли кусты, вольготно заползавшие даже и на саму дорогу; валялись годами скапливавшиеся ветки, обломившиеся с деревьев во время летних гроз и зимних снегопадов.

Выбора у меня не было, и я, оставив машину, продрался сквозь эти завалы, непонятно на что надеясь, и неизвестно что пытаясь найти. Надежда умирает последней, так уж, видимо, ей суждено над нами издеваться.

Вот и тогда: ну скажите на милость, что можно было ожидать в заброшенном посёлке, кроме неприятностей? Не полагал же я всерьёз, что где-то будет висеть специально для меня карта области с маршрутом эвакуации до центра? Или меня будет дожидаться двухсотлитровая бочка бензина стандарта «Евро-3» с любовно запакованным в целлофан и привешенным на видном месте путеводителем? Нет, конечно, просто лез, чтобы удостовериться наверняка, что опять промазал, и не проклинать себя потом за то, что не всё проверил.

После завалов стояли именно такие дома, что я тебе описал: с выбитыми стёклами, с прогнившими стропилами, отгнившими дверями, с травой и берёзами, проросшими на чердаке. Что меня заставило шагать дальше? Не знаю. Может, порыв ветра принёс какой-то знакомый запах, может, я услышал чей-то голос, может, ещё что-то показалось, я не скажу тебе теперь. Я тебе скажу, что я зашёл за этот первый ряд домов, и остановился, раскрыв рот. Я действительно раскрыл рот, потому что следующий дом, стоявший передо мной, был уже совершенно другим.

Глава VII

Окна в этом, следующем доме, были со ставнями, сейчас открытыми, рамы в них покрашены и стёкла в них были целыми; на некоторых стояли цветы, с одного окна, увидев меня, внутрь комнаты спрыгнула кошка; крыша была перекрыта железом и как-то странно покрашена, больше всего напоминая военную камуфляжную расцветку, но она была покрашена, и нигде не было видно унылой ржавчины. На крыше уверенно стояли снегозадержатели – эдакие фальшбортики, и недрогнувшей рукой жестянщика по углам здания были прикручены таким же образом покрашенные аккуратные водостоки, заканчивающиеся над бочками, собирающими воду. На стенах были расположены пожарные щиты, правда, выкрашенные не в ярко-красный, а в незаметный военный чёрно-зелёный цвет. Фундамент был аккуратно подштукатурен; видно, что дверные косяки в подъезде тоже недавно заменены и тоже выкрашены. Лужайка перед самым домом несмотря на еле-еле выползшую траву была как то уж по-немецки педантично выкошена, а маленький палисадник обещал вскорости порадовать и опьянить запахами цветущего жасмина. Не было тарелок спутникового телевидения и проводов. Никаких. Ни телефонных, ни электрических. И это, пожалуй, всё, чем отличалось это место от окраин любого районного центра. Здесь явно кто-то жил, и жил не в одиночку. Здесь жили люди, община людей, не может один человек сразу следить и за кошками, и за цветами, и за крышами и за фундаментами в двухэтажном деревянном доме с двумя подъездами.

Я обошёл дом со всех сторон. Рядом стоял ещё один такой же, дальше стоял ещё и ещё… Я забыл о том, что я потерялся. В голову полезла всякая дрянь по поводу каких-то староверских сект, инопланетных баз, параллельных миров, лагерей тренировок исламских террористов и прочей голливудской ерунды. Я вдруг понял, что вольготные кусты просто-напросто заслоняли от любопытных взглядов сам этот посёлок, выполняя туже функцию, что и первый ряд домов – страшный и отталкивающий. Становился понятным и маскировочный окрас крыши. Возможно, что и ветки на дороге накиданы были не как получилось, а так, чтобы возникало наименьшее желание проникать дальше. Но ветки я уже прошёл, и теперь надо было добиваться, чтоб меня отсюда вытурили с наименьшими потерями для меня, и при этом показали бы направление. Я, дыша через раз, как разведчик в тылу врага, без права на ошибку, начал пробираться по этому странному поселению так, чтобы не меня увидели первым, а я. Планов не было, всё разбирательство планировалось экспромтом по ходу развития событий. И я пошёл…

Стучаться в двери было пока страшно, я начал ходить вокруг зданий, ища хоть что-то, что могло мне помочь. Я заходил в подъезды, прислушивался у дверей, но везде было тихо и спокойно. Нигде не играла музыка, никто не пел, никто не ругал детей, никто не кричал пьяными голосами, нигде не было слышно женских пересудов и весёлых радионовостей. Я проходил от дома к дому с одинаковым результатом, пока не увидел подъезд в торце здания. Просто крытое крылечко и ступеньки с открытой дверью и лестницей наверх. В дверь не надо было стучаться, не надо было её открывать, и я, решив, что если что, то препятствий к моему побегу не будет, я оглянулся ещё раз, и начал тихо подниматься по этой лестнице, стараясь не скрипеть половицами. Половицы, кстати сказать, так и не скрипнули, а поднявшись, я оказался в каком-то подобии столовой. Я таких не видел со времён детства: деревянный прилавок из толстой и широкой доски, сама столовая от кухни была тоже отделена деревянной стеной; столы из таких же могучих досок, подновлённые и покрашенные; не было нигде никакого пластика.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

       Фраза Пола Маккартни, поясняющая разницу между критикой и критиканством.