Как я была Мэрилин Монро. Роман

Вся эта романтическая пора промчалась вместе с упавшими листьями и зимними холодами, когда первые солнечные лучи протопили снег. На улицах нашего городка потеплело, а в лужах радостно купались воробьи. Дворники еще не успели вымести прошлогодний мусор, а девушки нашего славного городка уже щеголяли в коротких юбках. Пришла долгожданная весна. Помню, в тот вечер я стояла перед зеркалом, и наводила make up. На мне была ангоровая кофточка, лаковые туфли на лодочке и юбка с разрезами. Красилась я тогда в черный цвет и была похожа на ворону. Кассетник крутил песню Линды, скрипя и слегка зажевывая пленку.

– Я ворона, я ворона, на-на, на-на, на, – подпевала я, красив ногти черным лаком.

Настроение было просто волшебное. Я порхала словно бабочка. Леша после зимней спячки подарил мне сережки с черным агатом, под тон моего маникюра, и пригласил отдохнуть вечером в гостинице Элит, развалины которой до сих можно увидеть на трассе Ростов-Баку. Там часто собирались друзья Леши, чтобы отпраздновать удачную работу. Я так обрадовалась, что совсем потеряла чувство реальности.

По крыльцу барабанила капель, и в каждой ее капле отражалась моя любовь. Помню, как я шла такая счастливая по улице, вся в этих ярких, солнечных брызгах. Прохожие оборачивались мне вслед, и мне казалось, что весь мир у моих ног.

Лешка при встрече нежно обнял меня и так просто и искренно сказал, что любит. Я тогда расплакалась, и мне пришлось повторно делать make up. Оказалось, что на праздновании должны были быть уважаемые люди, местные воры, авторитеты. Леша был у них вроде вышибалой или каким-то нештатным телохранителем. Своим ростом и физической формой он сильно выделялся среди их низких фигур. Я чувствовала себя не в своей тарелке, но во всем полагалась на своего парня. Кругом звучала восточная речь, на меня смотрели холодно и с подозрением, и мне даже казалось, что я нахожусь в таборе некой невольницей. Казалось, в этих сердцах не осталось ни капли жалости. Эти волчьи взгляды прожигали насквозь каленым железом, когда кто-то осмеливался встать им на пути. Я видела, как раскачиваются на их мощных шеях тяжелые кресты, переливаясь золотом и потом, и мне невольно хотелось молиться. Воры сидели на диванах, часто говорили на своем языке, курили кальян и пили водку. Рубашки были расстегнуты, движения вольны и размашисты, на волосатой груди у каждого были наколоты иконы православных святых.

Мне хотелось уйти, и я невольно прижималась к Леше, показывая всем своим видом, что я честная девушка и люблю своего парня. Но это были люди с животной интуицией, которых сложно было обмануть. Они не верили в нашу любовь. Для них все русские девушки были доступны. Главный из бандитов, Калиф, находясь в нирване, как тибетский монах, равнодушно брякал четками. Стол ломился восточными яствами. Богатый ассортимент сыров, овощи, фрукты, суп из жирной бараньей грудинки с разнообразными овощами и фруктами, бесподобная долма в виноградных листьях и форель в вине.

Мы рвали лаваши руками, облизывали в нескрываемом удовольствии свои жирные пальцы, пили за успешную сделку, за братву. Нервное напряжение после бокала вина заметно спало. В какой-то момент я утомилась и пошла отдохнуть в соседнюю комнату. От балконной двери шел свежий ночной воздух. Я легла на кровать и задремала. Мне приснился чудный сон. В сиянии софитов на сцену вышла незнакомая мне актриса с золотистыми локонами и лицом ангела. Она посылала воздушные поцелуи восторженным зрителям, но было видно, что ее сердце не любит их. Она слушала блюз, который творил за роялем слепой, седой негр. Ее движения были грациозны, таинственны и полны женственности. Когда девушка кокетливо задирала юбку, показывая свои клетчатые чулочки, зал ахал. Я спрашивала у зрителей, кто эта девушка, но они молчали, открыв от изумления рты, словно завороженные, и пепел на их гаснущих сигарах бесшумно падал снегом вниз. Актриса делала изящные па на двеннадцати сантиметровых шпильках, подзадоривала слепого музыканта «Бобби, девочки хотят погорячее!», и он стучал по черно-белым клавишам, как бог. Зал трепетал, следил за игрой складок развивающегося на ветру плиссированного платья. Кто-то из зрителей бросил к ее очаровательным ножкам свою ковбойскую шляпу, и девушка примерила ее под радостный свист и рев толпы. Она улыбалась, словно младенец, чистой улыбкой ангела, а ветер бесстыдно задирал края ее платья, и она, смущаясь и одновременно смеясь, пыталась прикрыть свои обнаженные ноги. Зрители весело свистели и умоляли не покидать сцену.

Кто-то тронул меня за плечо.

– Леша… – прошептала я, не отрываясь от сцены.

Мне не хотелось просыпаться. Замечательная актриса звала к себе, махая мне приветливо рукой. Я оглядывалась, думая, что она обозналась, но зрители подняли меня и передавали на руках вперед, прямо на сцену. Прожектор был направлен мне в лицо, и я жмурилась, ощущая в себе прилив великого счастья.

– Давай раздевайся, – услышала я вдруг хриплый голос Калифа.

Я в испуге открыла глаза. Волшебный сон мой прервался, и я так и не успела попасть на сцену. В темноте хищная тень нависла надо мной, дыша перегаром, табаком и луком.

– Что Вы делаете? – отдернула я от себя бесцеремонные руки. – Я с парнем, Вы что…

– Знаю я, с каким парнем…

Его восточные глаза смотрели на меня, как на дешевую шлюху, алчно и брезгливо. Я попыталась вырваться, но бандит грубо отбросил меня на кровать и дал пощечину.

– Да ты знаешь, кто я такой? – захрипел он угрожающе. – Молчи и не рыпайся!

Его чревоугодная улыбка сменилась хищным оскалом и, наслаждаясь своей властью и безнаказанностью, он навалился на меня своим волосатым, пахнущим едким потом телом. Мне стало противно и страшно, я задыхалась от этого запаха, все еще сопротивляясь. Ему это вдруг стало нравиться. Он дал мне еще пощечину, и в этот момент я вырвалась, оскорбленная такой наглостью. Калиф удержал меня, схватив за платье, и еще секунду и он бы овладел мной, но я успела ухватиться за ручку двери.

– Куда, сука!? – крикнул он и рванул к себе.

Платье треснуло, и осталось в руках авторитета. Одновременно дверь открылась, и я по инерции влетела в гостиную, где застолье было в самом разгаре. В клубах табачного дыма бандиты смотрели на меня, как на нечто мерзкое и противное, продолжая пить и закусывать. Леша тоже был среди них. Я стояла одна, в одном нижнем белье, униженная и оскорбленная, с испуганными глазами.

– Ты чего, зая? – виновато улыбнулся он. – Тут все свои.

Я не отдавала себе отчет. Гнев овладел мною. Магия Экара разрушилась от этой внезапной вспышки. Я ненавидела Лешу за то, что он смалодушничал и побоялся противоречить авторитету. Жалкий и ничтожный, не понимающий, что уважать его за это низкое предательство никто не будет, он сидел за столом и виновато улыбался! Еще немного и из комнаты вышел бы Калиф, и на его глазах затащил бы меня обратно, а он продолжал бы пить водку и беседовать со своими новыми восточными друзьями.

Первое, что попалось мне под руку, была бутылку советского шампанского.

– Леша, сука, ты меня подставил! – закричала я в исступлении и обрушила ему ее на голову.

Молодой Дольф Лундгрен сник. Кровь залила ему щеки, и легкая пьяная улыбка поползла по его бледному лицу, как тень затмения покрывает землю. Бандиты встрепенулись, вскочили с мест. Один из них инстинктивно схватился за нож, торчащий в жареном поросенке.

Положение мое было незавидное. Я не знала куда бежать, окруженная волчьей сворой. В этот момент из спальни вышел разъяренный Калиф.

– Ты пожалеешь, что родилась! – прохрипел он с кавказским акцентом.

Синие вены на его бычьей шее вздулись от гнева. Я, ловко увернувшись от его цепких объятий, и, кажется, укусив за ухо, свалила его с ног. Лихая вольная кровь моих предков взбурлила в час отчаяния. О, если бы у меня в этот час была славная казацкая сабля! Клянусь, я порубала бы всех к чертовой матери, кто попался мне под горячую руку! Нырнув в спальню, я вскочила на подоконник. Прыгать со второго этажа было опасно. Темнота нависла надо мной, как черная туча. Холодный ночной ветер прожег мою душу, играя с моими волосами, будто дьявол. Я увидела под ногами подъездный козырек, накрывавший крыльцо гостиницы узкой изогнутой балкой, и, зажмурившись, прыгнула вниз. Раздался оглушительный грохот от жестяного листа, будто взорвалась бомба. Окна верхних этажей гостинцы зажглись. Кто-то высунулся в окно. В этот момент бандиты уже ворвались в комнату и подбежали к окну. Они не ожидали, что я решусь спрыгнуть. Я стояла на каблуках, на самом краю подъездной крыши, дрожа от страха и холода, едва держа равновесие. Один каблук был сломан. Сильно ныла лодыжка.

– Помогите, насилуют! – закричала я на всю округу.

Мой дикий вопль разнесся эхом в ночной мгле. Единственный источник света на верхних этажах погас, и стало темно. Никто не хотел вмешиваться в чужие разборки. Изредка проносились по трассе автомобили, освещая мое бледное лицо тусклыми фарами. На мое счастье на крыльце появилась администратор гостиницы.

– Ты разве не знала, куда едешь и для чего? Бедное дитя… – покачала она головой.

В этот момент Калиф схватил меня за волосы, и, как тряпичную куклу, поволок обратно в комнату. Я завизжала от боли, беспомощно дрыгая ногами. Голос не слушался меня. И я зарыдала, как ненормальная. Дальше происходило все стремительно. Двое-трое свирепых мужчин били меня ногами и руками, словно бойцовскую грушу, упорно и методично, и если бы не настойчивый звонок в наш номер, несчастный труп мой нашли в ближайшем овраге.

– Перестаньте безобразничать! Милицию вызову! – услышала я спасительный голос администратора гостиницы.

Святая и смелая, я даже не знаю твоего имени! Ты не побоялась остановить мерзавцев, когда даже взрослые мужики, закаленные в бандитских разборках, забыли принципы чести и уважения к женщине, будущей матери, и прятали свою голову в песок, и мне никогда не забыть той спасительной минуты. Никогда!

Никогда я еще не забуду, как в синяках и царапинах, под лай бродячих собак, прихрамывая, в крови, в разорванном платье, я брела вдоль трассы Ростов-Баку и рыдала горькими слезами. Я шарахалась от проезжающих машин, таилась в тени деревьев и рытвин, словно проклятый призрак остерегалась лучей восходящего солнца. Мне было ужасно обидно, что меня приняли за шлюху, и что мой молодой человек испугался противоречить авторитетам.

Уже светало. Домой мне нужно было идти через весь город, и я вспомнила, что здесь в ближайших домах живет моя однокурсница.

– Твою мать! Эльвира, что с тобой? – ахнула она, открыв дверь.

На мое счастье Тонька оказалась дома одна, и меня больше никто не видел. Ее родители работали врачами в больнице, и в это время была их смена. Я еще ревела, вытирая раскрасневшиеся от слез глаза, а она уже копошилась в аптечке, ища нашатырь и спирт, бинты и йод. Приведя себя в порядок, я еще на пару дней оставалась здесь, залечивая раны души и тела. Мне не хотелось показываться дома перед родителями в таком подавленном состоянии.

– Я ждала тебя, – призналась Тонька, сочувствуя мне, – но не думала, что при таких обстоятельствах.

Вот уже целый семестр она обещала мне дать почитать книгу Игоря Беленького «Мэрилин Монро», в которой была описана биография самой красивой девушки на планете, пробивающейся сквозь тернии к волшебным софитам сцены.

Маме я уже могла рассказать, что случилось со мной в гостинице Элит. Мы даже ходили в милицию, но там заявление не приняли и отправили к вольным казакам. Казаки приняли нас радушно, выслушали с сочувствием и посоветовали молиться. И как ни странно звучит, через год об этой братве в городе уже никто не вспоминал.

После происшествия в гостинице Элит прошла всего неделя, но городок у нас маленький, и порочащие слухи быстро распространялись. Я не хотела, чтобы на меня показывали пальцем. Скоро ко мне забежала Вика. Ей не терпелось узнать подробности той ночи. Она даже не спросила, как я себя чувствую. В этом была вся моя подруга. Простая и прямолинейная.

– Ну, чо? Поимели тебя? – спросила она, едва отдышавшись, прямо в коридоре.

– Спаслась.

– Эх, скукотища! – заметно расстроилась подруга.

Синяки и царапины быстро проходили. Я по-прежнему сидела на подоконнике, обнимая колени, и смотрела с тоскою в окно. Теперь мой родной город казался мне враждебным и злым. Люди, которые были близки мне, словно отвернулись по мановению колдовской палочки. Как назло, отец снова запил, а мама работала с утра до ночи без выходных, чтобы свести концы с концами, ей было не до меня.

Господи, как мне тогда хотелось перемен, уехать отсюда прочь, начать жизнь с чистого листа! И перемены я начала с самой себя, решительно и бесповоротно, купив перекись водорода. Для пущего эффекта я постриглась под каре, придала выцветшим волосам платиновый оттенок с помощью школьной копирки и накрутила мамины бигуди.

– Шик! – поднесла мне зеркало подруга.

Я посмотрела на себя и приятно удивилась.

– То, что надо!

Вместо черной вороны с потухшим, депрессивным взором на меня смотрела яркая, самодовольная, блистательная блондинка. Я сразу почувствовала в себе уверенность. Что-то встрепенулось в моей душе. Музыка далекого блюза донеслась мне из последнего сна.

– Вика, тащи шляпу отца из коридора!

Подруга посмотрела на меня, как на свихнувшуюся. Через минуту я уже примеряла на себя шляпу, поворачиваясь то в профиль, то в анфас, приподнимая ее за края двумя пальцами, и радостно улыбаясь.

– Ну, как? – крутанулась я на одном мыске.

– А чо? Ни чо! – одобрительно лопнула жвачный пузырь Вика. – На кого-то похожа… Только не помню.

И мне вдруг пришло озарение.

Я вдруг бросилась к книге, которую дала мне почитать в напутствие Тонька, открыла ее на нужной странице.

– Смотри! – показала я пальцем на черно-белую фотографию знаменитой голливудской актрисы.

На ней была запечатлена красивая молодая женщина. Ее слегка уставший взгляд больших выразительных глаз был направлен вглубь нашего пространства, но не на ничтожного зрителя. Будто позади нас было нечто необыкновенно волнующее, мудрое и величественное. Платиновые, вьющиеся волосы были уложены, но в то же время угадывалась в них та нежная, первозданная стихия, которая проявляется в необузданной женщине после хорошего секса и улавливается лишь художниками высокой масти. Чувственный, влажный рот был слегка открыт для страстного поцелуя. Родинка у его левого края подчеркивала утонченность и ранимость натуры. Элегантные тонкие кисти рук были приподняты к лицу и едва касались жемчуга бус, тень от которых ложилась печалью на белоснежную шею актрисы. Богемные серьги, подарок состоятельного мужчины, возможно, президента Америки, сверкали бриллиантами, отягощали ее купленную, но еще несломленную душу кротким дыханием надежды…

Вика с удивлением воскликнула.

– Офигеть! Как ты на нее похожа!

Я засмеялась и, схватив подругу, стала кружиться с ней в радостной эйфории. Мы так кружились, что вещи в комнате падали на пол вместе с нами, но мне было все равно. Вдохновение удачи парило над нами. Я была убеждена, что это совпадение с образом знаменитой голливудской актрисы неслучайно, что Бог поможет мне попасть в Москву и забыть все невзгоды провинциальной жизни.

Глава 3

Я раньше не верила, что имя сильно влияет на судьбу человека. Хотя слышала поговорку «Как корабль назовешь, так он и поплывет». Все это для меня казалось чем-то отдаленным и суеверным. Да и никого не было рядом, кто бы мог предупредить меня и сказать, что уж если нарекаешь себя новым именем, постарайся, чтобы это имя было под защитой счастливой и удачной звезды. Правда, если бы тогда и нашелся человек, который остерег бы меня от непродуманного решения, я бы все равно поступила бы по-своему. Уж больно мне, молоденькой хорошенькой провинциалке с неумолимыми амбициями, хотелось славы и признания меня как актрисы.

В древности людей нарекали именами, связанными с их особенностями характерами и качествами, или даже важными событиями того времени. С годами менялся язык, одни народы покоряли другие, происходило смешение культур, гибель и возрождение новых учений и религий, негативно и даже агрессивно настроенных к прошлому. Все это, несомненно, повлияло на память новых поколений, и старые имена потеряли тот первоначальный смысл, став бессмысленным набором звуков. И, называя сейчас детей различными именами, взрослые и не догадываются, как это все может повлиять на дальнейшую судьбу ребенка. Не догадывалась и я, взяв псевдоним Мэрилин Монро, судьба которой была хоть и яркой, но трагичной.

Одно для меня было понятным. Войдя в образ Мэрилин Монро, мне нужен был другой уровень общения, другие поклонники. В стране полным ходом шли перемены. Открывались увеселительные заведения, казино, ночные клубы. Не так просто было войти в эту реку новой жизни, научиться держаться в ее мутных водах, опасных своими течениями и водоворотами. Не скупясь на мой новый образ, я решила потратить все свои скромные сбережения. В ателье мне сшили красивое правдоподобное платье, лекало подбирали по фотографиям актрисы. По блату мне раздобыли качественную косметику, сделали дорогую прическу. Старые подруги уходили в прошлое. Первым, что пришло в голову, это гоголем пройтись мимо Леши, так сказать, с гордо поднятой грудью. Я сразу же отправилась к Ольге, которая была подругой лучшего друга моего бывшего парня. Раньше мы несколько раз встречались, но как-то не присматривались друг к другу. Мне хотелось, чтобы мой бывший парень кусал локти до остервенения, узнавая, какая я стала красивая и успешная. С некой долей удовлетворения узнала я, что после того инцидента в гостинице, Лешу выгнали из банды за малодушие.

Характер у моей новой подруги был неугомонный. В пятнадцать лет она ушла из дома, приехав в наш город из глухой деревни, но быстро освоилась и стала жить на широкую ногу. Она хорошо разбиралась в людях, острым чутьем определяла полезность того или иного знакомства. При встрече Ольга увидела во мне перспективную подружку, сразу поддержала меня и даже решила взять шефство надо мной. Маленькая и пухленькая, с цепкими, хитрыми глазками она приметила меня и уже не отпускала. И хотя она была младше меня на год, жизненный опыт был у нее богаче моего. Помню, как Ольга вечно худела, вычитывая в журналах модные диеты. И хотя ее нельзя было назвать первой красавицей, но, стоит отметить, что она обладала почти магической врожденной женственностью, ее чертовски любили мужчины. Это был феномен, и я, как примерная ученица внимательно изучала ее таланты. Кавалеры подруги смотрели на меня, как на фальшивую куклу пустышку. Моя же подруга умела вызвать интерес к себе мужчин невербальными откровенными позами и движениями, манерой общения без комплексов и, главное, превосходной техникой кокетства.

Я не раз наблюдала, как мужчины сходят по ней с ума, а она, гарная дивчина, совсем не обращая никого внимания на их восторженные и зачастую вожделенные взгляды, глушила наравне с ними текилу с солью, читала запоем Есенина, с надрывной хрипотцой в голосе, с характерным южнорусским акцентом, и так размашисто и правдиво, что многие хватались за душу:

Да! Есть горькая правда земли,Подсмотрел я ребяческим оком:Лижут в очередь кобелиИстекающую суку соком.

Как глупые мотыльки, слетались они на ночной костер моей новой подруги, и сгорали от страсти вместе со своими сбережениями. Ей дарили шубы, бриллианты, дорогие свидания, обещали луну с неба, а она лишь разводила всех на «бабки»… Меня поражало, как Оля так легко и ловко могла выходить сухой из воды, когда казалось, ситуация уже не управляема и придется «за все платить». Но неведомый рок спасал ее, и вскоре этот рок стал вырисовываться в виде почтенного старика с седыми пейсами.

Помню, ходил он, не спеша и прихрамывая, и опирался на трость, набалдашник которой был вырезан из слоновой кости в форме черепа. Как все махровые евреи, носил он настоящий талит катан из белой, мягкой шерсти, а на голове иудейскую ермолку. Пахло от него дорогими сигарами, а ботинки всегда даже в самую слякоть были начищены до блеска, что в их зеркальное отражение можно было смотреться и наводить макияж. Ольга раз в месяц приходила к нему за «зарплатой», и всех это вроде устраивало. В городе этого еврея все боялись и почтительно называли Юрием Моисеевичем. Он владел фирмой по установке сигнализаций и был в тесной дружбе с самим губернатором края. Стрелку он всегда любил назначать на мосту ночью под трели влюбленных лягушек, когда грустное лицо луны колышется, словно дрейфующая рыбацкая лодка, отражаясь в бурных водах Кубани. И если разгневанный ухажер все же приезжал на разборки, то Юрий Моисеевич, доставал из кармана своего сюртука удостоверение внештатного сотрудника ФСБ и говорил мягким, но учтивым голосом:

– Вы, молодой человек, разве не знали, с кем связались? Она же несовершеннолетняя? Еще раз я тебя здесь увижу, упеку по статье за растление несовершеннолетней…

Это срабатывало безотказно, и дальнейшие разборки прекращались.

В то время Ольге нужна была молчаливая и послушная подруга, и я ее полностью устраивала.

– Давай жить вместе! – предложила она мне, словно мы сидели с ней в детской песочнице и лепили куличики.

– Давай! – согласилась с радостью я и почувствовала, что жизнь моя кардинально меняется.

Во многом я уповала на Ольгу и ее пробивную способность расталкивать все проблемы локтями и добиваться намеченных целей. Мы сняли квартиру на двоих, далеко от центра, но с домашним телефоном. И это было большим везением, так как тогда мобильные телефоны были большой редкостью.

Квартира в пятиэтажной «хрущевке» оказалась с маленькой уютной спаленкой и с довольно просторным залом. В спаленке мне особо запомнилась проваленная и жутко скрипучая кровать, на которой выспалось не одно поколение советских людей. Такие «говорящие» кровати были и у наших соседей. Как часто через тонкие перегородки дома можно было слушать вздохи и ахи, заглушаемые этим монотонным и уходящим в небытие скрипом целой эпохи. В пыльном углу, обтянутым паутиной, стоял также скрипящий шифоньер с вечно шумно падающими вешалками. В такие моменты от неожиданности замирало сердце, и по стене в панике разбегались тараканы. Помню еще, в коридоре висело синее потускневшее зеркало с памятной, но плохо читаемой надписью, кому-то на свадьбу от кого-то. И я всегда, когда глядела в это зеркало, пыталась невольно разгадать потертые временем символы. Еще на кухоньке вечно текли краны. И как мы их не чинили, как не заменяли, они все равно текли и текли. В самом зале практически не было мебели, лишь сервант и обеденный стол, окруженный двенадцатью искалеченными стульями, да дверь с выходом на небольшой балкончик с видом на проезжую часть.

В этой квартире я и отметила свое двадцатилетие. В подарок моя мама сшила по фотографии из книги то самое, знаменитое белое плиссированное платье Мэрилин Монро. Я была безумно рада, чувствовала, что вступаю во взрослую жизнь. Все проблемы и трудности казались мне преодолимыми, я верила в удачу, как никогда. Дух независимости от родительской опеки уже витал в воздухе. Но окончательно свободной я себя почувствовала лишь тогда, когда получила диплом. Это было для меня каким-то подведением итогов и началом новой, неведомой, но очень и очень интересной жизни.

Правда, понятие свободы вначале было извращенно детским максимализмом. Я едва сдерживала себя в рамках приличия. Помню, как на последнем звонке в техникуме танцевала. Мои модные, блестящие сапожки отбивали лихую чечётку на том самом письменном столе, за которым я три года старательно записывала под диктовку преподавателей конспекты о сельскохозяйственной промышленности.

– Крошка моя, я по тебе скучаю, – подпевали мы в унисон, абсолютно счастливые и полные новых надежд.

Жизнь моя протекала, как на курорте. С Ольгой мы просыпались ближе к обеду, делали легкий завтрак, накручивали бигуди, а вечером уже шли гулять по городу, заходили в рестораны поужинать. Особым везением был тот факт, что съемная квартира располагалась напротив квартиры нашей общей подруги. И этому совпадению я придала мистический оттенок.

Бэнча, в миру Натаха, работала в гаражном кооперативе обычным бухгалтером, зубрила английский язык и мечтала иммигрировать в США. Имея зарплату в четыре тысячи рублей, она каким-то образом выносила ежемесячно из кооператива в сто раз больше, и это в двадцать три года с обычной внешностью жены бригадира. Деньги придавали этой довольно предприимчивой девушке вседозволенность, но никак не влияли на ее человеческие качества. Натаха была добрая и отзывчивая, настоящая блондинка. Правда, немного мужиковата и простовата, но это отнюдь ее не портило. Вся сила ее обаяния и привлекательности была в пышной груди, которую она умела грамотно преподать мужчине и навязать ему свое мнение. На нас с Ольгой она смотрела, как на младших зачуханных сестер. Часто она приходила к нам в гости и давала ценные советы, как одеваться. Через знакомых Бэнча доставала дефицитные товары и продавала их нам по «очень заниженным» ценам. Характер у нее был упертый, и, если какая-то вещь не подходила, она все равно настаивала на своем, иногда просто приводя в шок своим вкусом окружающих. Мы втроем так крепко сдружились, чисто по-девичьи, что не представляли друг без друга участие в различных мероприятиях. Помню, у Бэнчи был в любовниках усатый круглый мужичок, который вечно ходил с портфельчиком, такой важный, и по-кошачьи ласково жмурился. Приходил он к ней раз в неделю, неслышно поднимался по лестнице, словно крался, и если вдруг встречал кого-то, то снимал почтительно шляпу или кивал, насвистывая веселую мелодию. Все остальные вечера Натаха проводила с нами.