Тропою сна

– Кстати, завтра уже наступило.

– Вам пора домой, – грустно протянула девушка.

«Ее нельзя оставлять одну в таком состоянии», – недвусмысленно говорил взгляд Лема, и Ян утвердительно кивнул.

Утро понедельника друзья встречали разбитыми. Проведя ночь скрюченными в креслах, молодые люди еле продрали глаза и отправились на работу, пообещав, как и договаривались, прийти после обеда праздновать. Эля, как и ее «охранники», проспавшая около сына всю ночь в сидячем положении, не вышла из спальни даже для того, чтобы их проводить; благо, у каждого было по ключу от ее квартиры.

Девушка сидела на кровати, почти не меняя позы, пока ребенок не проснулся. Открыв глаза, мальчик первым делом убедился, что Эля рядом, и, забравшись к ней на колени, захныкал, сквозь слезы канюча на все лады слово «мама».

– Ну, что ты, кроха, не плачь, – гладила мальчика по голове готовая сама разрыдаться девушка. И когда ребенок успокоился, задала самый главный вопрос: – Где ты был, маленький?

– Упал, упал, упал, упал…

– Ты что, долго куда-то падал? – догадалась Эля, пока Эмиль, отвлекшись, потянулся за любимой игрушкой – сшитым из сиреневой кожи бегемотом. – А что было там, куда упал? – продолжала настороженный допрос девушка.

Мальчик, пятясь, уже слез с кровати и поволок бегемота по полу, крепко держа за ухо. Эля, последовав за сыном в детскую, внимательно вслушивалась во все, что он говорил. Когда-то Ян намекал, что странности Эмиля могут объясняться галлюцинациями, но консилиум врачей заключил, что малыш совершенно здоров, а от фантазии своих деток иногда приходят в недоумение многие родители. Эля же верила своему ребенку беспрекословно, особенно сейчас, особенно после вчерашнего. Вот и теперь, сосредоточенно перебирая игрушки, Эмиль отвечал на вопросы настолько странно, что ни один нормальный родитель в своем уме не обратил бы на это внимание. Но только не Эля.

Автоматически переводя с «детского» на «взрослый», девушка узнала, что ее сын очень долго падал в темноте, что было холодно и страшно, что видел оранжевый снег. Название цвета он не помнил, и для подтверждения катнул к маме пестрый мяч и указал пальчиком на нужный сегмент раскрашенного бока. Потом было сумбурное описание страшных людей и тянувшихся колючими ветками живых деревьев. К тому моменту, как Эля одела и накормила сына, рассказ перешел к полупрозрачной женщине и очередной порции слез. Больше Эля расспрашивать не стала, а, наоборот, попыталась отвлечь ребенка всеми возможными способами. Но, всегда веселый и жизнерадостный, Эмиль снова начинал хныкать и говорить, что мамы там не было.

Все исправило только вручение первых за этот день рождения подарков. Вязаный медведь был потискан и благополучно забыт, а вот железная дорога завладела всем вниманием. Пока девушка возилась с угощением, малыш умудрился протянуть «пути» от комнаты до кухни и, пустив по ним поезд с вагончиками, потребовать от мамы положить вкусный груз. Впервые за день Эля улыбнулась, и большая шоколадная конфета по рельсам отправилась к поджидавшему ее в детской получателю.

Ради сына девушка решила отложить все дела и тревожные мысли до завтра, и полдня прошло в играх. Паровозное дело сменилось прятками, раскрасками, игрушечным хоккеем. Эля была почти счастлива, и немудрено: мать счастлива, когда счастлив ее детеныш.

Лем позвонил сказать, что подтвердил заказ в кафе, и попросил дать трубку имениннику. То, как умильно эти двое обычно общались, могло развеселить любого стороннего наблюдателя. Лем умел ладить с детьми, а Эмиля вообще обожал безмерно. С самого крохотного возраста он всегда говорил с мальчиком, как со взрослым, на равных, и ругал Элю, если та пыталась сюсюкать.

– Не порть будущего гения, у него же потрясающе умный взгляд. Он должен научиться излагать свои мысли хорошо поставленным голосом и безукоризненной речью.

Друг оказался прав, и, когда однажды Эмиль заговорил, было ощущение, что делает он это давно и успешно.

Вот и сейчас, сидя на ковре среди разбросанных игрушек, он, сжимая ручонками телефонную трубку, так серьезно и сосредоточенно отвечал на вопросы дяди Лени, что Эля, не сдержавшись, прыснула от смеха. Вдруг ей показалось, что на майке сына появились странные разводы. «Опять чем-то заляпался, шкода», – подумала девушка и, достав влажные салфетки, потянулась к ребенку. Тот как раз делился с Лемом впечатлениями о новой железной дороге.

У Эли никогда не было проблем со зрением, но, прижав салфетку к майке, ей показалось, что перед глазами все расплывается. А потом произошло странное: в месте, где ее рука коснулась потеков на майке, словно образовалась пустота и пальцы на две фаланги исчезли из поля зрения, погрузившись не просто в майку, а в мальчика. Девушка испуганно отдернула руку, пока сын, не обращая внимания на маму, болтал без умолку. Эля зажмурилась, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, определяя нормальность своего состояния. Часть разума, отвечавшая за ее безумные фантазии, находилась в запертом состоянии, как и всегда, когда Эмиль был рядом. Но, открыв глаза, Эля вдруг поняла, что больше не доверяет самой себе. Теперь она видела сына таким образом, что сквозь него можно было рассмотреть угол окна и часть итальянской портьеры. Он стал зыбким и прозрачным, как привидение. Она все еще видела контуры его лица и тела, слышала звонкий голосок, но с каждой секундой он становился все менее различимым, его словно стирали ластиком из пространства.

Твердо уверенная в том, что, несмотря на все старания, ее психика все-таки вышла из-под контроля, она бросилась обнимать на глазах исчезавшего сына, но руки прошли его насквозь, не встречая препятствий, а телефон грохнулся на пол и разбросал по комнате свои внутренности. Там, где еще недавно сидел ребенок, поселилась жестокая пустота.

Эля не помнила, как пришел Лем, как поднял ее, дрожавшую, с пола. Все чудовища, так долго маявшиеся в ее сознании, вырвались на свободу, искажая окружающий мир. Уродливые щупальца обвивали ее белые волосы и покрывали скользкой слизью паркет и ковер, лиловая плесень, свисавшая с потолка большими бесформенными шмоткáми, выплевывала в воздух жуткие зубастые создания, да и сам воздух загустел так, что им не то что дышать – им хорошо было бы вколачивать гвозди.

Реальность вернулась вместе с выплывшими неизвестно откуда желтовато-карими глазами Яна, они так строго и укоризненно глядели, что личный зверинец, созданный Элей, недовольно скукожился и уполз восвояси, за запертые ограничители решеток, а сверху для надежности девушка еще и обрушила на него обломившийся кусок скалы.

Прохладная рука Лема сжала Элино запястье, а Ян, сидевший рядом на диване, облегченно выдохнул, но его лицо оставалось таким напряженным, будто последние минуты он и вовсе не дышал.

– Ты как? – спросили оба одновременно.

– Я?.. – с трудом приходила в себя девушка и вдруг заорала, подскакивая с дивана: – Где Эмиль?

Голос резко охрип с непривычки, а парни от неожиданности дернулись. Эля кричала в первый раз на их памяти.

– Это ты нам ответь, где он? – сказал Ян, косясь по сторонам. Сине-желтые стены гостиной сейчас, как никогда, напоминали ему творения неврастеничного художника, и в памяти даже всплыл давно забытый урок МХК в школе, про творчество Ван Гога, и если память не изменяла, чем больше он сходил с ума, тем ярче становилось сочетание синего и желтого в его картинах.

Эля, соскочив с дивана и едва не падая, помчалась в детскую. Там валялся пузом кверху покинутый бегемот, с полок смотрели корешки старых сказок, в углу грудились стопкой коробки нераспакованных подарков, – судя по всему, принесенные Яношем и Лемом, – и только хозяина комнаты нигде не было, а вольный ветер, дувший из окна, не оставил Эле на память даже его запаха.

– Я знала, что так будет. Знала, – зашептали окаменевшие губы девушки.

– Опять, – выдохнул Лем и машинально посмотрел в окно на ржаво-синий зонтик песочницы, а потом обернулся к Яну: – Куда ты звонишь?

– В полицию, естественно.

– Не надо, – прошептала Эля и опустилась на пол прямо там, где стояла. – Они его не найдут.

– На твоем месте я бы не был таким пессимистом.

– Он исчез…

– В прошлый раз он тоже исчез, – возразил Лем.

– Я все видела, он растворился в воздухе у меня на глазах.

Молодые люди переглянулись. Они были не первый день и даже не первый десяток лет знакомы с Элей и привыкли к ее странностям. Но, помимо этого, они точно знали одно непреложное правило: все, что было связано с ее сыном, с самым ценным для нее существом на свете, никогда, ни разу за три года не обрастало непокорными фантазиями ее разума. Когда мальчик впервые, по словам девушки, исчез, парни решили, что теперь все изменилось и Эмиль больше не является запретной зоной для фантазий, но после вчерашнего происшествия даже Ян понял, что подруга ничего не выдумала.

Когда девушка все рассказала в подробностях, Лем мрачно посмотрел на рассыпанные по полу запчасти от сотового.

– В это время он со мной говорил?

– Да.

– А я подумал, что ты опять забыла зарядить телефон.

– В полицию я все равно звоню, – упрямо произнес Ян и вышел в прихожую. Он верил Эле, но одновременно был уверен в том, что все в жизни можно объяснить. Он, как и любой крайне реалистичный человек, встречая на своем пути что-либо неведомое, тут же отгораживался от этого стеной стандартных объяснений и действий. Его разум просто не умел выходить за строго определенные границы.

Лем с Элей остались вдвоем. Молодой человек подошел и, опустившись на пол, обнял девушку. Ее взгляд был пустым, она не рвалась искать ребенка, как в прошлые разы, она думала только о том, чтобы ее мальчик вернулся, твердя про себя это, как мантру. И одновременно была совершенно уверенна, что этого не будет, он исчез навсегда.

От Лема пахло привычно – теплом и пониманием, но сейчас его футболка источала и еле заметный незнакомый Эле запах. В другой ситуации девушка бы заинтересовалась и расспросила друга на предмет появления в его жизни существа противоположного пола, но сейчас просто неспособна была думать о чем-либо, кроме сына.

Эля всегда была для Лема как сестра, и он лучше всех понимал ее. Она подняла голову и посмотрела другу в глаза, их серые глубины утешали без слов: «Он найдется». Эля попробовала на вкус эту фразу, и как ни странно, она не вызвала у нее отторжения в отличие от «он вернется».

– Отведи меня к кому-нибудь из них, – тихо попросила она.

– Хорошо, давай только дождемся, пока наш деятельный тип примет все нужные для его успокоения меры.

– Они скоро будут, – входя, удовлетворенно произнес Янош. – Сказали ничего не трогать и никуда не уходить.

Потом он укоризненно посмотрел на Элю, и от его пристального взгляда девушке, как ни странно, стало легче.

Он никогда не смотрел на нее как на объект восхищения и любования; ее чуть полненькая фигура, вздернутый слегка курносый нос и далекие от совершенства черты лица не пробудили в нем даже детской любви в школе, не говоря уже о глубоком взрослом чувстве. Он был перфекционистом до мозга костей во многих областях, в том числе и в личной жизни, и обращал внимание только на тех представительниц женского пола, во внешности которых все стремилось к идеалу. Но тем не менее Эля была в его жизни константой в отличие от редко появлявшихся красоток, которых рядом с собой он долго не держал. Сейчас, глядя на нее, он переживал, что этот ненормальный несмышленыш совсем потеряет связь с реальностью. Во избежание последствий ребенка нужно было побыстрее найти. Детей он обычно терпел с трудом, но вот Эмиля мог переносить относительно спокойно, и для его поисков собирался сделать все возможное.

– Только не надо им рассказывать подробности того, как он… исчез, – Ян недовольно поджал губы.

Эля в руках Лема утвердительно кивнула. На свою разумность она не могла полагаться, и поэтому там, где это было необходимо, полагалась на чужую: сначала на Ирину, потом – на Яна.

Вечер был долгим и утомительным. Эля непередаваемо устала отвечать на бесконечные вопросы сначала сотрудника полиции, а затем частного детектива, о необходимости услуг которого Янош даже спорить с друзьями не захотел. Девушка все время поворачивалась к окну и смотрела на площадку, где вчера нашелся Эмиль. А то, извинившись, выбегала из комнаты и заглядывала в совершенно пустой тамбур между квартирами. Она чувствовала, что малыш не вернется, но, словно в забытьи, все время ходила его встречать. Лишь глубокой ночью они с Лемом, проводив Яна до машины, наконец заговорили о главном.

– Как ты думаешь, где он? – они шли по темной аллее, вокруг было расслабляюще тихо, и дурманящий запах цветов превращал жаркий воздух вокруг в дорогой французский парфюм.

– Здесь его точно нет, – сказала девушка и поежилась от безысходности.

– Да понимаю, что нет…

– Ты понимаешь не так. Мне кажется, он настолько далеко, что, боюсь, все детективы планеты не сумеют отыскать.

Лему вдруг стало не по себе, ему показалось, что подруга говорит о смерти. Он в отличие от Яна сознавал, что происходит что-то фантастическое, выходящее из ряда вон, но в душе был уверен, что мальчик, как и вчера, вернется.

– Ну ты что? Стоит ли впадать в крайности?

– На какое время ты договорился с той женщиной? – не слушая, спросила Эля.

– В три я приеду за тобой.

Девушка вздохнула, ждать так долго было выше ее сил. Сами мысли о том, что Эмиль не рядом, не носится вокруг как заведенный, не спит в своей кровати, неосознанно держась за мочку уха, не отодвигает упрямо тарелку с кашей, приносили опустошавшую боль. Казалось бы, прошло немного, всего три года, но теперь она не понимала, как могла раньше жить без своего сына. Но истинный ужас в Элиной голове начинался следом, как только она представляла себе кошмарные сцены судьбы ребенка, не в силах помочь.

– А ты как думаешь, что с ним случилось? – снова поддаваясь неугомонным слезам, спросила Эля.

– То, что ты рассказала, может оказаться чем угодно.

Чувствовалось, что мозги Лема уже давно и усиленно работают над этим вопросом. Моментами девушке даже казалось, что она слышит, как скрипят шестеренки в лохматой голове друга.

– Знаешь, есть теории, что пространство, как и время, неоднородны и в них могут появляться дыры. Так вот, возможно, Эмиль случайно угодил в одну из таких дыр. Но тогда получается, что он попадал в них уже несколько раз и возвращался обратно. Вот это как-то не вяжется с известными мне сведениями о данных явлениях.

– А если так, то каким образом я могу его найти и вернуть? – спросила девушка, и на ее лбу появились напряженные морщинки.

– Это всего лишь теории. И даже если каким-нибудь невероятным образом мы найдем одну из таких «дыр», то нет гарантии, что попадем в то же место или время, что и мальчик.

– Может, поискать там, где он пропадал и появлялся?

– Я уже провел некоторый эмпирический анализ тех мест и в квартире и во дворе. И ничего. Думаю, если это «дыры», то они не привязаны к определенной точке, а скорее всего кочуют и по пространству и по времени. В общем, этот вариант очень проблематично прорабатывать.

– Значит, есть другой? – девушка сгорала от нетерпения. Друг, как всегда, излагал свои мысли очень медленно.

– Есть-то есть, но он тебе не очень понравится.

– Только, пожалуйста, не надо говорить, что его похитили для того, чтобы требовать выкуп у моих родителей, – вздохнула Эля.

Они как раз дошли до дома и остановились. Лем слишком увлекся разбором ситуации, а девушке не хотелось подниматься в квартиру, зная, что мальчика там нет.

– Ну нет, не думаю. Эта версия ближе Яну и, как самая вероятная… – парень взглянул на Элю, отрицательно качавшую головой, и уверенно продолжил: – …Должна быть тщательно проработана. Но оставим ее ему. Лучше его с этим никто из нас не справится.

– Если бы Ян видел то, что видела я, он не стал бы упорствовать, – возразила Эля и потянула молодого человека за край майки прочь от подъезда, туда, где еще вчера они так радостно проводили с сыном время.

– Уверен, все осталось бы по-прежнему, но дело не в этом, – продолжал размышлять молодой человек.

В таком состоянии его можно было беспрепятственно вести куда угодно, – в логово к бандитам, на эшафот, – он бы и не заметил. Когда Лем был поглощен размышлениями о чем-либо чрезвычайно интересном и занимательном, «мелочи» становились совершенно неважными.

– Я много думал о том, почему он вокруг себя видит и слышит те вещи, которых для других не существует. Иногда кошка моей мамы вот так же смотрит в пустой угол сосредоточенно, как будто видит что-то недоступное людям. Наверное, из-за этого их свойства бытует мнение, что кошки живут в нескольких измерениях одновременно.

– Ты думаешь, Эмиль такой же? – они дошли до двора, соединявшегося с парком, и Эля села на лавочку, подперев голову руками. Отсюда было очень удобно смотреть на ту самую песочницу.

– Если придерживаться этой версии, то мальчик – необычный человек, он дрейфует между двумя измерениями. И видит и слышит он одновременно то, что происходит в обоих.

– Хорошо, допустим, жил он три года и в нашем, и в другом измерении. Но что же произошло сейчас? – этот вариант почему-то взволновал Элю больше, чем предыдущий.

– А вот это самое неприятное. Я думаю, он начал пропадать, когда влияние второго измерения стало сильнее, чем влияние нашего, словно оно стало перетягивать Эмиля на свою половину реальности как магнитом. А в таком случае удержать его здесь, когда он снова вернется, мы вряд ли сумеем. Хотя можно попытаться найти…

– Если только его окончательно туда не затянуло, – перебила Эля, и слеза потекла по ее щеке.

– Да, именно так. Я говорил, что тебе не понравится этот вариант. Понимаешь, уже прошло гораздо больше времени с его исчезновения, чем в прошлые разы. Хотя, опять же, все возможно.

Лем оседлал лавочку, а девушка все гипнотизировала зонтик песочницы и про себя звала и звала сына, словно он мог услышать ее из отдаленной точки пространства или из другого измерения.

– Погоди расстраиваться, – парень с деланным энтузиазмом смахнул слезы с щек девушки и продолжил: – Есть еще одно предположение, для проверки которого нам как раз и может пригодиться завтрашняя встреча. Предупреждаю, в нем мистика превалирует над научной фантастикой, – рассеянный взгляд Лема блуждал по темным деревьям и очертаниям горок и качелей. – Возможно, сам Эмиль обладает необычными способностями и не умеет ими толком управлять, к примеру, телепортироваться или становиться невидимым. И так как свои умения он, ввиду возраста, пока не контролирует, выходят всевозможные неожиданности вроде вчерашней или сегодняшней. Плюс этой теории в том, что он здесь, в этом мире, где-то на планете, и та женщина может помочь нам его найти.

Эля была готова прямо сейчас бежать на встречу, но ночь не желала отступать только потому, что какая-то девчонка умирает от страха за своего малыша.

Ночевать Лем остался у Эли; он частенько находил пристанище в ее квартире, когда приходилось обходить опасные моменты в отношениях со вспыльчивым отцом или когда подруга, как сегодня, нуждалась в его присутствии. В такую жару он спал в гамаке на балконе, ему чрезвычайно нравился интерьерчик этого маленького помещения. В оконную раму заглядывали огромные июньские звезды; кирпичная кладка стен, покрытая лаком, слегка поблескивала в темноте; старинный кованый фонарь, висевший на толстой цепи, едва заметно покачивался от сквозняка, а с потолка смотрел огромный портрет Че Гевары. Расхаживая по шикарному дому своих родителей, он то и дело вспоминал этот уютный уголок чистейшей индивидуальности.

Эля не помнила, чтобы спала в эту ночь, но зато каждый час вскакивала, путаясь в плену мокрых от пота простыней. Если бы она запоминала свои кошмары, может, с ее состоянием было бы легче справляться, но они моментально испарялись из памяти, оставляя после себя только тошнотворное послевкусие опасности. Очередное резкое пробуждение облегчения не принесло, ночь все еще заглядывала в комнату, и ленивое утро никак не наступало, но в этот раз появилось кое-что новое – голос Эмиля. Эля отозвалась бы на него, даже находясь в коме. Он, еле слышный, жалобно звал маму, напуганный, плачущий.

Девушка соскочила с кровати и, включая во всех комнатах свет, обыскала каждый угол. Мальчика нигде не было, надежда на то, что он вернулся, увяла, как иссушенный солнцем росток. Но детский голос звенел в тишине ночи, кочуя за девушкой из комнаты в комнату, отражаясь от стен. Эля потеряла счет времени и все ходила и ходила кругами по пустой квартире в состоянии прострации. То ей казалось, что голос раздается со стороны кухни, и она спешила туда, то чудилось, что Эмиль, как и прежде, лежит в своей кроватке и зовет маму, и тогда она бежала в детскую, а потом все начиналось по новому. Она не могла остановиться, казалось, что стóит хоть на миг перестать искать – и голос, единственное, что ей осталось, исчезнет безвозвратно.

Бесполезные гонки прервал Лем, который все же проснулся, несмотря на то, что обычно спал очень крепко; что в общем-то неудивительно: взволнованная девушка вбежала на балкон и случайно врезалась в кокон гамака.

– Ты что? – вцепился в Элю мертвой хваткой молодой человек. Со сна ему вдруг почудилось, что перегнувшаяся через балкон подруга хочет прыгнуть вниз.

– А? Я? – не сразу очнулась Эля. – Я слышу его, он где-то здесь.

– Погоди, объясни подробно, – отчаянно зевавший, Лем ухватил Элю за край пижамы, и, не удержавшись на ногах, она шлепнулась на пол, голос мальчика тут же пропал. Коленкой девушка ударилась не сильно, но зато вернулась в более или менее адекватное состояние. Парень вывалился из гамака и помог ей подняться.

– Извини. Больно?

– Я только что его слышала, – девушка тревожно смотрела на Лема широко распахнутыми глазами.

– Где?

Эля чуть помедлила, оглядывая балкон растерянным взглядом.

– Да везде. В комнате, в спальне, в детской, в кухне… и здесь тоже. Лем, ему плохо, он плачет, зовет меня. И я что-то видела, что-то непонятное.

Многозначительное молчание друга говорило лучше всяких слов, и Эля тут же добавила:

– Это не я, правда, не я. – Дрожавший голос сорвался на плач, и Лем убедился, что запасы женских слез воистину неиссякаемы. – Они не мои, не мои, – сквозь рыдания бормотала девушка, пока Лем вел ее в комнату.

– Теперь рассказывай все толком, – сказал молодой человек, усадив ее на кровать.

– Лем, я знаю, какая я, но это были не мои фантазии. Я слышала голос Эмиля, как тогда, помнишь, когда он спал в детской? А еще я видела очертания каких-то теней в комнатах, они были похожи на облака или сгустки дыма. – Плечи девушки затряслись, и она зарыдала с новой силой.

– Шшш… Спокойно. Я тебе верю. Ты же знаешь, я всегда тебе верю, что бы ни произошло.

Лем положил голову девушки себе на плечо и стал гладить, как маленького ребенка.

– Ну пожалуйста, успокойся, потерпи до завтра. Еще немного, и мы отправимся к человеку, который сможет отыскать Эмиля. То, что ты его слышишь, говорит в пользу третьей теории, а значит, мы можем его найти.

Потихоньку судорожные всхлипы прекратились, и девушка задышала ровно.

– Расскажи мне о ней, – вдруг ни с того ни с сего попросила Эля, не отрывая головы от его плеча.

– Откуда ты знаешь? – удивился Лем, впрочем, не слишком сильно: Эля редко бывала предсказуемой.

– Ее запах время от времени вьется вокруг тебя уже несколько месяцев, словно ты пытаешься в него завернуться и не можешь удержать.

Лем только вздохнул. Эля иногда догадывалась о таких вещах, о которых никто в мире бы догадаться не смог, и обостренное обоняние, которым она при этом пользовалась как методом, больше походило на шаманство.

Он не хотел ни с кем говорить на эту тему, но Элю нужно было отвлечь хотя бы до утра, и молодой человек сдался:

– Она чужая.

Девушка чуть отстранилась и заглянула в его глаза, весь ее вид говорил о том, что она готова слушать что потребуется и сколько потребуется.

– Она ни на кого не похожа, словно гостья из другого времени, времени пышных балов и гордых, холодных, высокомерных барышень. И знаешь, я ее уже раньше встречал, кажется в институте, точнее не припомню. Но то ощущение от ее взгляда вспомнилось как-то сразу. Она смотрит так, будто знает обо мне какую-то тайну, то, что никому не доступно, то, чего даже я сам о себе рассказать не смогу.

Лем говорил медленно, обдумывая каждое слово, и оказалось, что говорит он не столько для Эли, сколько для себя, впервые облекая в слова – отпуская на волю – те мысли, что давно не давали покоя. После бурной истерики Эля чувствовала апатию, но, находясь в каком-то полусонном состоянии, отпущенное Лемом освобождала повторно, по-своему.

– В ней есть легкая неуверенность, которую она старается скрыть всеми возможными способами, и это удается: никто не замечает, только я все вижу…