Еврейская сага

– Наум, позови-ка Саньку, – услышал он голос жены, – скоро будем ужинать.

– Сейчас посмотрю, где он, – откликнулся Наум.

Он поднялся с кресла и выглянул в окно. С высоты третьего этажа двор хорошо просматривался и он сразу же заметил сына в окружении друзей.

– Санька, поднимайся, мама зовёт, – негромко сказал Наум, но сын его услышал и поднял голову.

– Хорошо, папа.

Он стремглав поднялся по лестнице, по обыкновению не воспользовавшись лифтом, и открыл входную дверь.

– Ну, что слышно, Саня, – спросил отец, заметив непривычное выражение растерянности на его лице.

– Папа, а кто такие «жиды»?

– Это евреи. Мы тоже евреи. «Жид» говорят, когда хотят оскорбить, – объяснил Наум Маркович. – А что случилось?

– Мальчишки обзывают мужчину в чёрной шапочке и его детей. Они живут в пятом подъезде, – ответил Саня.

– Этот человек, я слышал, учёный-физик. Несколько лет назад вся семья подала заявление на выезд из страны, но им отказали.

– А почему они хотят уехать? – не унимался Санька.

– Это сложный вопрос. Каждый человек решает сам, где ему лучше.

Но чтобы покинуть страну, в которой он родился и прожил большую часть жизни, нужны серьёзные причины. Я не знаю, почему они хотят эмигрировать, – сказал Наум Маркович, тщательно подбирая слова.

– А почему мы никуда не собираемся? – спросил Саня.

– А нам что, здесь плохо живётся? Мы голодаем? У нас нет крыши над головой? – задумчиво проговорил отец. – Саня, я тебя прошу их не обижать. И друзьям своим скажи. Это неприлично. Евреи должны поддерживать и защищать друг друга. – Он замолчал, а потом добавил, – я, пожалуй, поговорю с родителями Ромки и Илюши.

Инна Сергеевна с некоторым волнением прислушивалась к разговору мужа с сыном. Она понимала, что еврейский вопрос рано или поздно возникнет, но происшедшее всё же стало для неё неожиданностью. Муж, подумала она, ясно и просто всё объяснил, и пора завершить беседу. Ребёнку-то всего десять лет.

– Мальчишки, картошка остывает. Пошли ужинать, – сказала она и, поправив ситцевый халат, направилась в кухню.

Ели молча, наслаждаясь вкусом свежих овощей и печёных клубней со сливочным маслом и селёдкой, приправленной кружками репчатого лука. Потом пили чай с вафлями, и каждый думал про себя, что в их жизни произошло что-то очень важное, и они стали другими людьми. И об этом не нужно больше говорить.

Дед Наума Эммануил родился в Витебске в конце девятнадцатого века, в те годы, когда половина его населения составляли евреи, впитавшие с молоком матери язык и культуру идиш. Отец принадлежал к портняжному цеху и с раннего детства, в стремлении дать сыну еврейскую профессию, обучал его своему ремеслу. Революция ликвидировала черту оседлости, и амбициозный юноша попрощался с родителями и двинулся на восток. Его, как и многих его сверстников, влекла Москва, город, в котором можно было, так ему представлялось, разбогатеть и приобрести известность. Он с трудом нашёл комнату на Мясницкой и начал работать. Однажды он встретил Розу, дочь бакалейщика, купца третьей гильдии, поселившегося в Москве ещё при Александре Втором. Они полюбили друг друга, и он сделал ей предложение. Сыграли скромную свадьбу, и Эммануил переселился в квартиру тестя. Когда родился Марк, он сам уже мог обеспечить семью: множество заказов давало хороший заработок. Во времена НЭП дела особенно пошли в гору, и он открыл ателье на Тверской. Потом НЭП отменили, ателье пришлось закрыть и устроиться на работу в Трёхгорную мануфактуру. Марк поступил в механико-машиностроительный институт и, закончив его, получил направление на Сталинградский тракторный, где познакомился с Диной Уманской, работавшей бухгалтером в заводоуправлении. Молодые расписались и им выделили комнату в общежитии. Там через девять месяцем и появился на свет Наум. В первые дни войны было принято решение перестроить производство на выпуск танков. Марк получил броню, освобождавшую его от мобилизации. Танки выходили из корпусов завода до середины сентября сорок второго года, когда бои уже шли на территории предприятия. В начале октября, когда персонал готовился к переправе на другой берег Волги, Дину застрелил немецкий снайпер. Марк похоронил жену во дворе завода и погрузился на катер с мальчонком на руках. Родители уже ждали его в Средней Азии. Директор разрешил ему командировку и Марк из Челябинска вырвался на несколько дней в Ташкент, чтобы передать Наума бабушке Розе.

Родители Эммануила эвакуироваться не успели и умерли от голода в Витебском гетто.

После войны Марк Эммануилович вернулся в Москву и устроился на автозавод. Его познакомили с Софьей Малкиной, и она заменила Науму его погибшую мать.

– Хороший у нас сын, Наум. Жаль только, что мы не родили ему брата или сестру.

Они лежали в их спальне на широкой постели, обнявшись и прижавшись друг к другу. Из открытого окна доносился отдалённый шум Москвы, погружающейся в ночь.

– Дорогая, у него есть друзья. А они порой лучше родственников. Да и мы уже не так молоды, чтобы думать о ребёнке. Нам ещё нужно воспитать Саньку, дать ему образование и помочь устроиться на работу. А это при нашем происхождении задачка не из лёгких.

– Ты каждый раз находил основание отложить этот вопрос до лучших времён.

– Но ты же всегда со мной соглашалась. Вначале мы жили в тесной квартирке с моими родителями. Отец, ветеран войны, несколько лет ходил по инстанциям, пока нам не выделили эту квартиру. Тогда Санька только родился, а я работал простым инженером с зарплатой девяносто рублей. И если бы ты ушла в декретный отпуск, мы бы едва сводили концы с концами. А где бы мы поставили детскую кроватку? Я много и тяжело работал, чтобы продвинуться по службе. Да, твой отец, пусть земля ему будет пухом, мне помог устроиться в институте и просил за меня. Но, окажись я дураком, ничего бы не помогло. К счастью, у главного инженера Гордона светлая еврейская голова – когда Иван Фёдорович ушёл на пенсию, он объяснил начальству, что на этой должности должен быть специалист, а не партийный функционер. И случилось чудо – назначили меня. Помнишь, год назад, когда мне стукнуло сорок, подписали приказ. Это был роскошный подарок ко дню рождения. Сколько лет каторжного труда…Чтобы еврею пробиться, нужно быть на голову выше… Да ты и сама всё знаешь.

– Конечно, знаю. Ты у меня умница. Саня по характеру в тебя пошёл, да и по способностям. – Она замолчала, собираясь с мыслями. – Мне всего тридцать пять, дорогой, я молодая женщина. Я ещё могу родить.

Она провела рукой по его груди и животу и бережно коснулась гениталий. Его охватило возбуждение, он повернулся к ней и, приняв излюбленную ими позу миссионера, овладел ею. Она обняла его за плечи, пригнула голову к себе и поцеловала его полуоткрытые губы.

5

На следующий день после завтрака Наум Маркович позвонил Леониду Семёновичу Вайсману, отцу Ильи, и предложил встретиться. Тот попросил Наума зайти к нему через час. Родители друзей были знакомы. Принадлежа к одному племени и проживая в одном доме, они не могли не наладить между собой необходимые контакты, а дружба сыновей немало способствовала этому. Последние события, происходящие во дворе и коснувшиеся их детей, вынуждали их к совместным действиям.

Наум Маркович поднялся на лифте на седьмой этаж и нажал на кнопку звонка. Дверь открыл хозяин квартиры. Моложавый мужчина высокого роста с копной чёрных, чуть тронутых сединой волос, крепко пожал ему руку и пригласил войти.

– Я позвал Лёву, как мы и договорились. Заходи, рад тебя видеть.

Лев поднялся навстречу Науму и приветливо обнял его за плечо.

– Есть предложение выпить. Мне подарили бутылочку хорошего армянского коньяка.

Леонид подошёл к бару, взял оттуда бутылку и три рюмки чешского хрусталя, поставил их на стол, стоящий посредине гостиной, и разлил коньяк по рюмкам. Комната сразу наполнилась знакомым сладковатым запахом.

– Лиза, будь добра, приготовь нам какую-нибудь закуску. У нас там есть баночка шпрот.

Елизавета Осиповна, жгучая красивая брюнетка, вышла из спальни и, улыбнувшись мужчинам, ушла на кухню. Через пять минут она появилась с двумя тарелками, на одной из которых красовались бутерброды с сыром, а на другой – сочившиеся маслом коричневые копчёные рыбёшки.

– Спасибо, милая, – сказал Леонид, и поцеловал жену в щеку. – Давайте выпьем. Не знаю, правда, за что. Ну, будем здоровы. Лехаим.

– Действительно, хороший коньяк, – поддержал его Наум. – Но мы собрались не для этого. Есть проблема у детей. Антисемиты в нашем доме настраивают своих отпрысков против Гинзбурга из пятого подъезда. Мой Санька пришёл домой с вопросом: кто такие «жиды». Оказывается, дворовые пацаны устроили охоту на эту семью. Я объяснил сыну, что и мы «жиды», и попросил его в травле не участвовать. А ваши мальчишки вам ничего не говорили?

– Теперь я понимаю, о чём Ромка молчит. Мы с женой почувствовали перемену в его настроении, но не знали, в чём дело, – заговорил Лев.

– Лиза, Илюша тебе ничего не рассказывал? – спросил Леонид.

– Нет, Лёня, молчит, как партизан на допросе, – послышался из кухни звучный женский голос.

– Я думаю, надо поговорить с детьми в том же духе, – после короткого размышления сказал Леонид. – Наум, пожалуй, всё сделал правильно.

– Здесь не так всё просто, – заметил Лев. – Пацаны могут обратить внимание, что наши ребята не поддерживают их набеги, и поймут, что мы тоже евреи и солидарны с Гинзбургом.

– Ну и что? Ребята ведь должны когда-то повзрослеть, – уверенно сказал Леонид. – Нас разве не обзывали соседские парни? Друзья, мы живём в такой стране. На наших физиономиях хорошо видно, что мы чужие. Чем раньше ребята узнают и прочувствуют, каково быть евреем, тем умней станут, тем раньше поймут, кто виноват и что делать. Эмиграция из страны набирает обороты, и когда они вырастут, сами примут решение.

– Я иногда слушаю «Голос Америки» и «Свободу», – включился в разговор Наум. – Наши службы их глушат, как могут. Но иногда можно кое-что разобрать. Так вот, Конгресс принял поправку Джексона-Вэника к закону о торговле с Советским Союзом. Она связывает отношения между странами с эмиграцией. А наша страна очень нуждается в новой технике и оборудовании. Мы отстаём от Запада на десятилетия. Поэтому, нам нечего бояться. Если завтра захотим уехать, нас никто здесь держать не будет.

– А наш сосед? Он уже четыре года в отказе. За ним ведётся слежка, у него устраивали обыск, его выгнали с работы, жену понизили в должности, – заметил Лев Самойлович.

– Но мы ведь не работаем в почтовых ящиках, – резонно заявил Леонид. – Я – заместитель главного энергетика завода. У нас станки немецкие, которые получили из Германии по репарации. Так они ещё хорошо работают, а электрооборудование нашего производства никуда не годится. Какую тайну я могу выдать? Только ту, что мы безбожно отстали.

– Я слышал по «Голосу», что президент Форд направил Брежневу список учёных-отказников и потребовал разрешить им выезд в ответ на какие-то послабления в позиции США, – вспомнил Наум. – Возможно, нашего соседа скоро выпустят.

– Дай бог, – сказал Лев. – Сколько можно издеваться над людьми?

Леонид опять наполнил рюмки и, посмотрев на коллег, произнёс:

– Нам нечего терять, кроме своих цепей. В нас, кроме крови, ничего еврейского не осталось: ни веры, ни языка, ни культуры. Сталин и его опричники поработали на славу. Ещё одно – два поколения, и нашего народа здесь не осталось бы. Но Израиль победил в Шестидневной войне и в войне Судного дня. И мы вспомнили, кто мы, воспрянули духом, стали опять любить себя и добились права на эмиграцию.

– И мы можем воспользоваться им, – заметил Наум.

– За это не грех выпить, – усмехнулся Лев.

Мужчины выпили и закусили.

– Думаю, не созрели мы ещё, слишком укоренились здесь. Нам удалось достигнуть хорошего материального положения, и есть, что терять, – сказал Наум.

– Когда станет плохо, все рванут, – резюмировал Лев.

– Вопрос в том, когда это время наступит. Экономические реформы Косыгина пока идут неплохо. Жить стало лучше, жить стало веселее, – съязвил Леонид. – А живём-то в унижении перед антисемитами. Наших детей ничего хорошего не ждёт.

– Мы с женой сказали Саньке, что когда он захочет, мы поедем с ним, – заметил Наум.

– То есть переложили ответственность на детские плечи, – усмехнулся Леонид. – Плохие мы родители.

Наум поднялся с дивана.

– Ты прав, Лёня, – сказал он. – К сожалению, мне нужно идти. Жена просила не задерживаться. Мама её должна прийти к обеду.

– Я тоже пойду, Лёня, хотя наш разговор мы ещё не закончили.

Лев пожал руку Леониду и двинулся вслед за Наумом.

6

Всему приходит конец. Мальчишки во дворе, ещё месяц назад преследовавшие Гинзбурга, угомонились и вернулись к своим игрищам и забавам. Наверное, потому, что этот странный человек сохранял достоинство, не боялся их и никак не реагировал на их приставания и обиды. Для них стало открытием и то, что их кореша, Санька, Ромка и Илья, оказывается, тоже евреи. В их юных головах появились сомнения, что в жизни что-то не так, что люди всех национальностей достойны справедливости и уважения.

Друзья учились в разных классах одной школы. После уроков встречались на выходе и шли домой вместе. Иногда за ними увязывались девчонки, но интерес к другому полу ещё не проснулся в них, и разочарованные спутницы, почувствовав равнодушие мальчишек, обиженно фыркали и расходились по своим делам.

Ребята не испытывали от своих одноклассников никакой вражды и предубеждения, их отношения строились на основе естественной свойственной человеку оценке, определяющейся его характером и личными качествами. Социальная зрелость, воплощающая в себе знания и жизненный опыт, мнения взрослых людей и родителей, а значит, и национальные чувства и предрассудки, ещё не наступила. Это был период наивной искренней дружбы, когда деление на хороших и плохих происходило по свойственной детям от природы справедливости.

Прежде мальчишки не сознавали, что многие учителя в школе носили необычные имена. Учителем английского языка была Фаина Яковлевна, учителем физики Ефим Исаакович, русский язык и литературу преподавала Вера Абрамовна, а математику – Даниил Матвеевич Штейн. Но последние события во дворе и разговоры с родителями вызвали в них какой-то внутренний толчок. Они почувствовали в себе затаённую глубоко в подсознании и плоти принадлежность к другому племени. Теперь, возвращаясь из школы, ребята говорили об еврейских учителях и родственниках, начиная понимать связывающие их таинственные узы.

Два раза в неделю Санька и Рома посещали районный шахматный клуб. Они участвовали в соревнованиях и часто выигрывали, и их самолюбие было удовлетворено. Им было интересно часами склоняться над доской, а тренер Михаил Иосифович не давал им передышки, заставляя изучать теорию, разыгрывать и анализировать партии великих шахматистов. Он не скрывал своего желания сделать из них чемпионов, ибо голова у обоих работала удивительно хорошо.

– Михаил Иосифович, Вы еврей? – спросил его однажды Ромка.

Тот внимательно посмотрел на парней, усмехнулся и, подвинув к шахматному столику стул, подсел к ним. Ребята с интересом смотрели на него, ожидая ответа.

– Я, честно говоря, думал, что это ясно, и вы этот этап еврейской самоидентификации уже прошли. Ну что же, поздравляю вас, мои юные друзья, вы взрослеете прямо на глазах. Да, я, конечно, еврей, как и вы. Вы встречали когда-нибудь русского человека, которого, как моего отца, зовут Иосиф.

– Ну, Сталина так звали, – нашёлся Санька.

– Верно, – одобрительно кивнул Михаил Иосифович, – но он грузин. На Кавказе такое случается.

Тренер замолчал, понимая, что мальчишки впервые переживают такой особенный психологический момент, и нуждаются в поддержке бывалого человека, которому доверяют.

– Ребятки, вы должны гордиться тем, что евреи. Это значит, что, по крайней мере, у вас хорошие мозги, и вы получите хорошее образование и будете культурными людьми. А если хотите серьёзно заниматься шахматами, можете стать шахматистами-профессионалами и неплохо зарабатывать и увидеть мир.

– А Вы были заграницей? – спросил Саня.

– Да, но не играл, а готовил к играм Мишу Таля.

– А он тоже еврей? – оторопел Ромка.

– И не только он, – задумчиво произнёс Михаил Иосифович. – Я думаю, друзья, вам следует немного окунуться в историю. Шахматы впервые появились в Индии, потом игру переняли персы, среди которых было немало игроков-евреев. Огромная наша заслуга в том, что мы подарили её миру. Еврейские торговцы плавали по всем морям и океанам и привезли шахматы в Европу. Когда мусульмане вторглись из Северной Африки в Испанию, с ними пришли и евреи, которые слыли лучшими игроками. Были там Ибн-Эзра, министр и поэт, а потом Ибн-Ехия, написавший даже поэму о шахматах. Средневековые легенды рассказывают о том, что однажды Папа Римский, не помню, как его звали, играл с раввином Симоном. И когда Папа сделал ход, тот узнал в нём пропавшего много лет назад сына, которого он научил этой многоходовой комбинации. Представляете, отец нашёл сына, который принял католическую веру и стал Папой. Это было в одиннадцатом веке. Вам интересно, ребята?

– Да, – поддержал тренера Ромка. – Нам такого ещё никто не рассказывал.

– А есть рассказ, что в восемнадцатом веке в Польше, тогда королём был Станислав-Август, сильнейшим шахматистом был один варшавский еврей, который обыграл непобедимого англичанина. Ставкой были пуговицы камзола. Гастролёр потерял все пуговицы и с позором покинул дворец короля. Конечно, король  щедро наградил спасителя чести "отчизны". Недавно я показывал вам защиту Нимцовича. Кто он такой, я думаю, вы уже догадались. Так было на протяжении всей истории. Евреи учили мир играть и, фактически, создали современные шахматы.

– А почему они? – спросил Санька.

– А потому, что эта игра хорошо тренирует мозги. Ну а для начала ведь тоже нужны мозги. Шахматы очень подходят к стилю нашего мышления. Поэтому они стали любимой еврейской игрой. И вот с середины прошлого века стали проводиться чемпионаты мира. Среди участников всегда было около половины евреев. И кто стал первым чемпионом?

Ребята вопросительно посмотрели друг на друга и пожали плечами.

– Вильгельм Стейниц. А вторым – Эммануил Ласкер, потом после Капабланки и Алёхина, Михаил Ботвинник, затем Василий Смыслов, у него мать еврейка, Михаил Таль и, наконец, Роберт Фишер, мать его – еврейка из России. А наши знаменитые шахматисты – международные гроссмейстеры Марк Тайманов, Лев Полугаевский, Давид Бронштейн, Виктор Корчной и другие. Ну, вы слышали, конечно, о них. Евреев среди них так много, что нет смысла продолжать. Вот так, ребята. Трудитесь и станете знаменитыми.

Он оглянулся и осмотрел зал, в котором за столиками сидели его ученики.

– Пойду, проверю, как там мои справляются, – вздохнул Михаил Иосифович. – Доигрывайте партию, мальчики.

Санька и Ромка попытались настроиться на игру, но их мысли были далеко. Разговор с тренером произвёл на них сильное впечатление. Впервые в жизни с ними говорили так откровенно, и мир, в котором они существовали, очистился от тумана и озарился светом неведомой им прежде правды.

7

Елизавета Осиповна, мать Ильи, училась в начале шестидесятых годов в институте имени Гнесиных. Однажды подруга Юлия пригласила Лизу к себе на вечеринку. Её тогда попросили поиграть на пианино. Среди гостей был и студент Энергетического института Лёня Вайсман. Услышав начало «Лунной сонаты», он подошёл и, опершись на верхнюю крышку фортепиано, стал с интересом смотреть на неё. Она заметила высокого красивого парня и улыбнулась ему. В этот момент всё её существо пронзила неведомая прежде чувственная волна. Это была любовь с первого взгляда. Из дома Юлии они ушли уже вместе, и допоздна гуляли по ночной Москве. Потом Лёня проводил её домой, и она на прощанье поцеловала его. Они встречались на квартире у Юлии, которая давала Лизе ключи, где предавались всепоглощающей страсти. Прошёл месяц, и он предложил ей переселиться к нему. Его семья приняла её радушно – отец и мать всегда мечтали, чтобы их сын не нарушил вековую традицию жениться на еврейках и познакомился не с гоей, а с девушкой из хорошей еврейской семьи. Весной сыграли свадьбу, а в декабре родился сын, которого назвали Виктором в знак победы любви над энтропией быта – так сказал Лёня, изучавший термодинамику, к их жизни в маленькой квартире в Черёмушках. Не без помощи родителей, с готовностью и восторгом взявшихся за воспитание внука, молодые закончили учёбу. Лиза поступила на работу в детскую музыкальную школу, где стала преподавать фортепьяно, а Лёню благодаря усилиям дяди Изи, брата отца, удалось устроить на завод.

Когда Лиза ещё вынашивала Илью, стало ясно, что в квартирке родителей нет места для детской кроватки. Леонид обратился в профком предприятия, профком – к директору. Лёню уже знали, как хорошего специалиста, и директор помог – молодая семья получила квартиру. Они перебрались туда вскоре после появления Ильи на свет.

Старший брат музыкой не заинтересовался и отказался учиться в музыкальной школе, его больше занимала физика и математика. В четыре года Илюша слушал, как играет мама по просьбе папы или гостей, или, готовясь к урокам, и, подходя к пианино, с волненьем нажимал на клавиши и слушал вырывающиеся из чрева инструмента звуки. Елизавета Осиповна была хорошим педагогом, она увидела тягу сына к музыке и стала брать его с собой на концерты в филармонию. А в семь лет Илью определили в музыкальную школу в класс фортепиано. Он подавал большие надежды, обладал усердием и прилежанием – важными для музыкантов качествами, без которых достижение вершин мастерства невозможно. Его стали выделять среди других учеников, и он не однажды выступал на выпускных концертах музыкальных школ. Его педагогом была Ева Абрамовна, известная в Москве преподаватель фортепьяно. Илья попал к ней по личной просьбе мамы, которая хорошо её знала ещё с того времени, как училась в Гнесинке.

События во дворе не могли пройти мимо Илюши, а встреча родителей у них дома развеяла пелену детских иллюзий. Он невольно стал свидетелем того разговора, и, обладая прекрасным слухом, понял всё, о чём говорил отец с Наумом Марковичем и Львом Самойловичем. В тот день после обеда, когда Илья собирался выйти на улицу, Леонид Семёнович попросил его остаться.

– Сегодня к нам заходили отцы Саньки и Ромы.

– Я всё слышал, но не потому, что подслушивал. Просто в нашей квартире хорошая акустика, – ответил Илья.

– И что ты понял, сынок? – спросила Елизавета Осиповна.

– Кое-что понял. Теперь я знаю, кто мы.

– Мы с мамой никогда не скрывали, что мы евреи, – в раздумье произнёс Леонид Семёнович. – Но для того, чтобы посвятить тебя в еврейство, нужна какая-то социальная зрелость, твоя готовность это воспринять. Наверное, такое время настало. Теперь ты знаешь, что Саня, Рома и их родители тоже евреи.

– И семья Гинзбург, – выпалил Илюша.

– Да, и они. А Вениамин Аронович вообще замечательный учёный. Таким человеком наш народ должен гордиться, – сказал Леонид Семёнович.

– А нас много?

– В нашей стране всего около двух процентов, где-то три миллиона. Но количество не имеет значения. Нас много среди тех, кто двигает страну вперёд в науке, технологии, культуре, литературе, искусстве – во всех сферах деятельности.

– А в музыке? – спросил Илюша.

– В музыке, дорогой мой, евреев тоже хватает, – включилась в разговор Елизавета Осиповна. – Вот я училась в институте Гнесиных. Эта семья в России была очень известная. Отец Гнесин – главный раввин города Ростова-на-Дону, мать из семьи музыкантов, семеро детей, пять сестёр и два брата. В еврейских семьях, особенно религиозных, тогда было много детей. Все получили блестящее образование, в том числе и музыкальное. Михаил стал знаменитым композитором, сёстры Евгения, Елена и Мария основали ещё до первой мировой войны частное музыкальное училище, которое после революции преобразовали в государственный институт. Я застала Елену Фабиановну в живых в начале шестидесятых, когда училась, она была многие годы директором института. Тебе интересно, сынок?

– Да, мама.

– А композиторы? Мы недавно смотрели по телевизору фильм «Дети капитана Гранта». Помнишь музыку и песни оттуда?

– Помню «Весёлый ветер», её поёт Роберт, и песню Жака Паганеля о капитане.

– А кто сочинил, не помнишь?

– Нет.

– Исаак Дунаевский. А вот, Илюша, имена великих композиторов, которых ты, наверняка, знаешь или о которых может быть слышал: Феликс Мендельсон, Джакомо Мейербер, Густав Малер, Арнольд Шёнберг, Леонард Бернстайн, Альфред Шнитке, Имре Кальман, Исаак Шварц, Джордж Гершвин, Глиэр. Это только небольшая часть. А какие исполнители и дирижёры! Натан Рахлин, Артур Рубинштейн, Исаак Стерн, Иегуди Менухин, Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс, Владимир Горовиц, Леонид Коган. Сейчас появились ещё талантливые ребята Гидон Кремер, Владимир Спиваков, Юра Башмет. Мне вообще кажется, что если какое-то новое имя появляется в музыкальном мире, ищи еврейскую кровь.