Собака семьи Баскервилль

– Идёте прогуляться, Уотсон?

– Да, поскольку едва ли я могу быть вам чем-нибудь полезен.

– Напротив, мой дорогой друг, настал час, когда я вынужден обратиться к вам за помощью. Случай, с которым мы имеем дело, просто великолепен и по-настоящему уникален со всех точек зрения. Когда будете проходить мимо магазина Брэдли, пожалуйста, скажите там, чтобы мне прислали фунт 27 самого крепкого чёрного табаку. Спасибо! Было бы очень мило с вашей стороны, если бы вы оказали мне ещё одну любезность и погуляли бы до вечера. После этого я буду весьма рад обменяться впечатлениями об этой истории, которую мы услышали сегодня утром.

Я знал, что уединение и одиночество были совершенно необходимы для моего друга в те часы предельной концентрации умственных способностей, когда он обдумывал каждую деталь происшествия, выстраивал альтернативные теории, сталкивал их одну с другой и отделял существенное от несущественного. Поэтому я провёл день в клубе и не возвращался на Бейкер-Стрит до вечера. Было около девяти часов, когда я вновь очутился в нашей гостиной.

Когда я открыл дверь, мне сначала показалось, что у нас пожар, потому что комната была так полна дыму, что свет лампы, которая висела над столом, был едва виден. Но, войдя, я всё-таки успокоился, поскольку это был всего лишь невообразимый дым от крепкого и грубого табака, который сдавил мне горло и вызывал у меня кашель. Сквозь дым я с трудом различил очертания фигуры Холмса, который сидел в своём халате, свернувшись в кресле, и сжимая во рту чёрную глиняную трубку. Вокруг было разбросано несколько рулонов бумаги.

– Вы простудились, Уотсон? – спросил он.

– Нет, всему виной ядовитые клубы вашего дыма.

– Полагаю, что его концентрация в комнате изрядна, раз вы об этом говорите.

– Какая там концентрация! Здесь невозможно находиться.

– Тогда откройте окно! А вы, как я понимаю, весь день провели в своём клубе?

– Мой дорогой Холмс!

– Я прав?

– Несомненно, впрочем, как же вы догадались?

Он улыбнулся, видя озадаченное выражение моего лица.

– Уотсон, вам присуща этакая прелестная свежесть, которая может доставить массу удовольствия, когда я хочу немного поупражняться на ваш счёт. Джентльмен уходит из дома в дождливую и грязную погоду. И он возвращается вечером с непорочным глянцем на шляпе и ботинках. Следовательно, весь день он провёл в каком-то помещении. Близких друзей у него нет. Тогда, скажите на милость, где он мог быть ещё? Разве это не очевидно?

– Да, скорее, вполне очевидно…

– Мир полон таких очевидных вещей, которых никто и ни при каких обстоятельствах не замечает. Как вы думаете, где я был?

– Вы также находились в помещении.

– Наоборот, я побывал в Девоншире.

– Мысленно?

– Именно так. Моё тело оставалось в этом кресле, и при этом я с прискорбием сообщаю вам о том, что за время моего отсутствия оно поглотило содержимое двух больших кофейников и невероятного количества табака. После вашего ухода я послал в магазин Стэнфорда за картой военно-топографической службы Великобритании, на которой изображена эта пустошь, и мой дух реял над ней весь день. Я льщу себе тем, что смог бы сейчас найти там дорогу на местности самостоятельно.

– По всей видимости, это карта крупного масштаба?

– Весьма крупного.

Он развернул один из бумажных свитков и положил его себе на колено.

– Это конкретно то место, которое нас интересует. Вот и Баскервилль-Холл, здесь, посередине.

– В окружении леса?

– Именно. Я предполагаю, что это тисовая аллея, хотя на карте она и не надписана, – аллея должна идти по этой линии вдоль пустоши, как вы понимаете, здесь, – правее. Эта небольшая группа строений – деревушка Гримпен, где проживает наш друг доктор Мортимер. В радиусе пяти миль, как вы видите, есть только несколько разбросанных хижин. А здесь находится Лефтер-Холл, который упоминался в старой рукописи. Здесь показан дом, который может быть резиденцией натуралиста Стэплтона, если я правильно запомнил это имя. Здесь – два дома, в которых проживают фермеры, у которых хозяйства на пустоши, Хай-Тор и Фаулмайр. В четырнадцати милях отсюда находится тюрьма Принстауна. Вот и все те немногие обитаемые точки в той местности, между ними и вокруг них простирается заброшенная и безжизненная пустошь. Таким образом, перед вами та сцена, на которой разыгралась трагедия, и на которой мы можем помочь поставить её в этих декорациях заново.

– Дикие, должно быть, места.

– Да уж, условия соответствующие. Если дьявол захочет запустить свои руки в дела человеческие…

– Но ведь вы сами отклонили сверхъестественные объяснения этой истории.

– Слуги дьявола могут быть из плоти и крови, почему же нет? Для начала есть два вопроса, которые ждут нашего решения. Первый, это – было ли на самом деле совершено какое-либо преступление вообще; второй – что это за преступление, и каким образом оно было совершено? Конечно, если подозрения доктора Мортимера оправдаются, и мы имеем дело с теми силами, которые выходят за рамки обычных законов природы, то наше расследование на этом и должно закончиться. Но мы обязаны исчерпывающим образом отработать все другие гипотезы перед тем, как сдаться. Я думаю, что мы снова закроем это окно, если вы не возражаете. Воздух в комнате у нас уникальный, но я нахожу, что концентрация дыма в атмосфере помогает концентрации мысли. Я ещё не достиг дна в своих рассуждениях, но теперь можно, следуя логике событий, придти к некоторым логическим выводам. Вы уже провертели это дело у себя в уме?

– Да, сегодня днём у меня было вполне достаточно времени для размышлений.

– И к каким выводам вы пришли?

– Я полностью зашёл в тупик.

– Случай, не сомневаюсь, совершенно замечательный. К нему можно подойти с разных точек зрения. Вот, например, характер следов резко изменяется. Что вы об этом думаете?

– Мортимер сказал, что часть аллеи пострадавший прошёл на цыпочках.

– Он только повторил то, что сказал какой-то дурак во время следствия. Почему это человек должен идти по аллее на цыпочках?

– Так почему же?

– Он бежал, Уотсон – бежал очень быстро, бежал в крайнем испуге, спасая свою жизнь, бежал до тех пор, пока у него не разорвалось сердце – и упал замертво лицом вниз.

– Бежал от кого?

– В этом-то и заключается проблема, которую нам предстоит разрешить в ходе нашего расследования. Всё указывает на то, что этот человек сошёл с ума от страха, а потом побежал по аллее.

– Почему вы так думаете?

– Я предполагаю, что источник его испуга приближался к нему через пустошь. Если это было в самом деле так, то этим и объясняется тот факт, что человек, который полностью потерял рассудок, побежал прочь от дома вместо того, чтобы бежать в дом. Если можно поверить показаниям цыгана, то сэр Чарльз с криками о помощи побежал туда, где эта помощь была наименее вероятной. И, опять же, кого он мог ждать ночью, и почему он ждал этого человека в тисовой аллее, а не у себя дома?

– Вы думаете, что он кого-то ждал?

– Сэр Чарльз был человек пожилой и немощный. Мы можем понять причину его вечерних прогулок, но в ту ночь земля была сырой, а погода скверной. Нормально ли то, что он простоял у калитки пять или десять минут, как это определил по количеству пепла от сигары доктор Мортимер, проявив больше практической сметки, чем я от него ожидал?

– Но ведь это были ежевечерние прогулки.

– Я думаю, что он вряд ли каждый вечер стоял у калитки, ведущей на пустошь. Наоборот, есть сведения, что сэр Чарльз избегал этой пустоши. И как раз в ту ночь он чего-то ожидал там. Это была ночь перед его отъездом в Лондон. Случай приобретает настоящую остроту, Уотсон! Проясняется взаимосвязь событий. Если вы будете столь любезны, что передадите мне мою скрипку, то мы отложим все дальнейшие рассуждения по этому делу до завтра, когда мы будем иметь удовольствие встретиться с доктором Мортимером и сэром Генри Баскервиллем.

Глава 4. Сэр Генри Баскервилль

Рано утром посуда была убрана со стола после завтрака, и Холмс, сидя в халате, ожидал обещанной встречи. Наши клиенты были предельно пунктуальны, поскольку часы только что пробили десять, когда появился д-р Мортимер в сопровождении молодого баронета 28. Последний был небольшого роста, явно с живым характером, кареглазый человек возрастом около тридцати лет, очень крепкого телосложения, с густыми чёрными бровями и очень волевым лицом мужчины, который всегда не прочь поучаствовать в хорошей драке. На нём был твидовый костюм красного цвета, а обветренное лицо ясно говорило о том, что этот человек проводит много времени на открытом воздухе, и что-то было такое в его спокойном взгляде и в манере держаться с достоинством, что указывало на то, что перед нами – джентльмен.

– Это сэр Генри Баскервилль, – сказал д‑р Мортимер.

– Ну да, – ответил тот. – И самое интересное, мистер Холмс, что если бы мой друг не предложил мне сделать крюк и заехать к вам, то мне пришлось бы нанести вам визит по моей собственной инициативе. Я в курсе, что вы умеете разгадывать всякие головоломки, с одной из которых я столкнулся сегодня утром, и которая требует больше внимания, чем я могу ей уделить.

– Прошу вас, садитесь, сэр Генри. Правильно ли я вас понял, что по приезде в Лондон с вами случилось нечто совершенно замечательное?

– Да ничего особо важного, мистер Холмс. Просто какая-то шутка. Я получил письмо, если это можно назвать письмом, которое мне вручили сегодня утром.

Он положил конверт на стол, и мы все склонились над ним. Конверт был самый обычный, сероватого цвета. Адрес «Сэру Генри Баскервиллю, отель „Нортумберленд“» был написан корявыми печатными буквами; почтовый штемпель «Чаринг-Кросс», датировал письмо вчерашним вечером.

– Кто-нибудь знал, что вы остановитесь в отеле «Нортумберленд»? – спросил Холмс, пристально глядя на нашего посетителя.

– Никто не мог этого знать. Отель мы выбрали с доктором Мортимером уже после нашей встречи.

– Но доктор Мортимер, без сомнения, остановился в том же отеле?

– Нет, я живу у товарища, – сказал д-р Мортимер.

– Не было решительно никаких признаков того, что мы выбрали этот отель.

– Гм! Похоже на то, что кто-то очень интересуется маршрутом вашего передвижения.

Холмс вынул из конверта лист бумаги размером в половину большого листа, сложенный вчетверо. Он развернул его и разгладил на столе. Посередине страницы шло единственное предложение, состоявшее из наклеенных на бумагу отпечатанных типографским способом слов. А именно: «Если вам дороги ваша жизнь и ваш рассудок, держитесь в стороне от этой пустоши». Слово «пустоши» было написано чернилами.

– Ну, – сказал сэр Генри Баскервилль, – Может быть, вы скажете мне, мистер Холмс, какого черта всё это означает, и кто это интересуется моими делами?

– Что вы думаете об этом, доктор Мортимер? Вы определённо должны признать, что уж тут-то нет ничего сверхъестественного?

– Нет, сэр, но всё это играет на руку тому, кто заинтересован представить этот случай в сверхъестественном свете.

– Какой случай? – резко спросил сэр Генри. – Такое впечатление, джентльмены, что про мои дела вы знаете намного больше моего.

– Мы поделимся с вами нашими познаниями прямо в этой комнате. Обещаю вам, – сказал Шерлок Холмс. – С вашего разрешения, на сей раз мы ограничимся этим очень интересным документом, который, по-видимому, был сфабрикован и отослан вчера вечером. У вас есть вчерашняя «Таймс», Уотсон?

– Здесь, в углу.

– Могу я вас побеспокоить – там, на вкладке, центральные материалы? – Он быстро пробежал страницу, водя взглядом вверх и вниз по колонкам текста. – Передовая статья о свободе торговли. Разрешите, я вам прочту вам выдержку из неё.

«Если вы льстите себе мыслью, что ваша торговля и ваше собственное производство могут быть поддержаны закрепительным тарифом, то ваш здравый рассудок поможет вам понять, что введение этой законодательной инициативы ясно показывает: от этой идеи насчёт богатства и процветания держитесь в стороне, хотя эти надежды и были вам так дòроги, поскольку объёмы импорта неизбежно уменьшатся, вследствие чего жизнь на нашем острове качественно ухудшится».

– Что вы об этом думаете, Уотсон? – воскликнул Холмс радостным голосом и удовлетворенно потирая руки. Не правда ли, всё это просто отлично?

Д-р Мортимер посмотрел на Холмса не без профессионального интереса, а сэр Генри Баскервилль озадаченно вытаращил на меня свои карие глаза.

– Я не очень-то разбираюсь в этих тарифах и тому подобных штуках, – сказал он, – но сдаётся мне, что мы потеряли след нашей истории, если она ещё кому-нибудь интересна.

– Наоборот, я думаю, что мы идём по горячему следу, сэр Генри. Уотсон лучше разбирается в методах моей работы, но боюсь, что даже он не совсем понял значения этой фразы.

– Нет, я, признаться, не вижу никакой связи.

– Что вы, мой дорогой Уотсон, связь есть и она очень глубокая, поскольку одно вытекает из другого. «Вы», «вам», «жизнь», «рассудок», «дороги», «держитесь в стороне», «от этой». Теперь вы понимаете, откуда были взяты эти слова?

– Разрази меня гром, вы правы! И пусть он меня разразит, если это не так! – закричал сэр Генри.

– Все сомнения рассеются, если вы обратите внимание на то, что отрывки «держитесь в стороне» и «от этой» вырезаны на одном куске бумаги каждый.

– Итак, след – вот он!

– Действительно, мистер Холмс, это превосходит всё, что я себе представить, – сказал д‑р Мортимер, удивлённо глядя на моего друга. – Я ещё смогу понять, если скажут, что эти слова были вырезаны из газеты; но вы сказали, из какой именно газеты и прибавили, что их вырезали из передовицы. Это самое удивительное из того, что я когда-либо видел. Как это вам удалось?

– Я думаю доктор, что вы сможете отличить череп негра от черепа эскимоса?

– Смогу наверняка.

– Но каким образом?

– Видите ли, это предмет моего особого увлечения. Разница самоочевидна! Супраорбитальный 29 край лобной кости, лицевой угол 30, закругление челюсти, и ещё…

– А это предмет моего особого увлечения, и различия также самоочевидны. Для моего глаза различия между шрифтом «Боргес» 31 на шпонах 32 , которым верстают «Таймс», и неряшливой печатью вечерней газеты ценою в полпенни столь же очевидны, как различия между вашими неграми и эскимосами. Умение различать шрифты – это один из самых элементарных навыков, которыми должен владеть эксперт в области криминалистики, хотя мне следует со стыдом признаться, что однажды, когда я был ещё очень молод, я перепутал «Вестник Меркурия» с «Вестерн Морнинг Ньюс». Однако не узнать шрифта передовицы «Таймс» решительно невозможно, поэтому искать вырезанное нужно было именно там. Поскольку это было сделано вчера, то было наиболее вероятно, что мы найдём нужные слова во вчерашнем номере.

– Тогда, насколько я вас понял, мистер Холмс, – сказал сэр Генри Баскервилль, – эти слова были вырезаны ножницами…

– Маникюрными ножницами, – сказал Холмс. – Видите, это были ножницы с очень короткими лезвиями, так как для того, чтобы вырезать «держитесь подальше», вырезавшему пришлось сделать два надреза.

– Это так. Некто, следовательно, вырезал это послание ножницами с короткими лезвиями, прилепил их какой-то пастой…

– Это клей, – сказал Холмс.

– …клеем на бумагу. Но хотел бы я знать, почему слово «пустошь» написано от руки?

– Потому что он не нашёл его в газете. Остальные слова были очень простыми, их можно найти в каждом номере, а вот слово «пустошь» не такое распространённое.

– Что ж, конечно, это хорошее объяснение. Вы смогли извлечь что-нибудь ещё из этого письма, мистер Холмс?

– Там есть ещё кое-что, поэтому нужно постараться и распутать все нити. Адрес, как вы видите, коряво написан печатными буквами. Однако, такую газету, как «Таймс», редко читает кто попало, она для образованных людей. Таким образом, мы можем предположить, что письмо скомпоновано образованным человеком, который хотел выдать себя за необразованного, и попытка скрыть свой почерк позволяет предположить, что вы знаете этого человека или можете его знать. Опять же, вы видите, что слова не наклеены аккуратно в линию, а одни расположены намного выше других. Слово «жизнь», например, находится совсем не там, где оно должно быть. Это может быть следствием простой небрежности или может указывать на то, что человек был возбуждён или спешил. В целом, я склоняюсь к последнему, так как письмо было очевидно важным, и вряд ли автор такого письма мог допустить небрежность. Если он спешил, то это вызывает интересный вопрос, почему он спешил, ведь если отправить письмо рано утром, то сэр Генри его получит ещё до того, как покинет отель. Может быть, отправитель боялся, что ему помешают – тогда кто мог ему помешать?

– Мы, видимо, вступаем в область догадок и предположений, – сказал д‑р Мортимер.

– Скажите, лучше, в ту область, в которой мы будем взвешивать различные гипотезы, и выбирать из них наиболее вероятные. Это и есть научное использование возможностей воображения, но у нас всегда будет материальный базис, на котором мы будем строить наши гипотезы. Конечно, вы можете называть это догадками и предположениями, но я почти уверен в том, что письмо было написано в гостинице.

– Как вы можете утверждать это, не выходя за грань вероятного?

– Если вы внимательно изучите письмо, то вы увидите, что перо и чернила доставили немало хлопот тому, кто его писал. Перо дважды пустило брызги на одном слове, адрес короткий, но перо трижды пришлось обмакнуть в чернильницу, то есть чернил в чернильнице было недостаточно. Понятно, что дома ручка или чернильница редко бывают в таком состоянии, а если ручка и чернильница одновременно, то это уже совсем уникально. Но вы знаете, какие ручки и чернильницы бывают в гостиницах, редко вы там встретите что-нибудь иное. Да, у меня почти нет никаких сомнений в том, что если мы исследуем содержимое корзин для бумаг в гостинцах в районе вокзала «Чаринг-Кросс», то обнаружим там остатки покалеченной «Таймс», и человек, который послал это необычное письмо, будет практически в наших руках. Ба, что это?

Холмс тщательно изучал лист писчей бумаги, на котором были наклеены слова, удерживая его на расстоянии всего дюйма или двух от своих глаз.

– Итак?

– Ничего, сказал он, бросая лист вниз. – Это чистый лист бумаги половинного формата, на нём нет даже водяных знаков. Я думаю, что из этого странного письма мы выжали всё, что могли; а теперь, сэр Генри, скажите, не случилось ли с вами ещё чего-либо странного в Лондоне?

– Да нет, мистер Холмс. Думаю, что нет.

– За вами никто не следил?

– Я, кажется, попал в герои приключенческого романа, которые продают за десять центов, – сказал наш гость. – Почему, гром и молния, кто-то будет следить за мной?

– Мы как раз подходим к этой теме. Вам нечего сообщить нам, прежде, чем мы перейдём к ней?

– Ну, это зависит от того, что вы понимаете под сообщением.

– Думаю, что это может быть интересный рассказ обо всём, что выходит за рамки ежедневной рутины.

Сэр Генри улыбнулся.

– Я пока не очень знаком с британскими обычаями, потому что почти всю жизнь прожил в Штатах и в Канаде. Но мне кажется, что если человек потерял один башмак, то это даже здесь выходит за рамки ежедневной рутины.

– Вы потеряли один ботинок?

– Дорогой сэр, – вскричал д-р Мортимер, – Это просто недоразумение! Вы найдёте его, когда вернётесь в отель. Для чего занимать мистера Холмса такими пустяками?

– Ну, он сам попросил меня рассказать о чём-нибудь, что выходит за рамки ежедневной рутины.

– Вот именно, – сказал Холмс. – Каким бы глупым не показалось происшествие. Вы сказали, что у вас исчез ботинок?

– Видимо, он как-то затерялся. Вечером я выставил за дверью оба ботинка, а утром обнаружил только один. И так ничего и не добился от того парня, который в гостинице чистит обувь. Самое скверное то, что я только вчера вечером купил эти ботинки на Стрэнде и ещё ни разу не надевал их.

– А если вы ещё никуда не ходили в них, то зачем же чистить новые ботинки?

– Это были ботинки из дублёной кожи жёлто-коричневого цвета, я хотел, чтобы на них навели блеск. Для этого я и выставил новые ботинки за дверь.

– Я правильно вас понял, что сразу же по приезде в Лондон вы пошли в город и купили себе пару ботинок?

– Я славно прошёлся по магазинам. Доктор Мортимер помогал мне советами. Видите ли, если уж я решу поселиться здесь в качестве сквайра 33, то я просто обязан одеться соответствующим образом, а живя на Западе, я как-то не придавал одежде большого значения. Среди прочих вещей, я купил эти коричневые ботинки – я заплатил за них шесть долларов – и один из них у меня спёрли ещё до того, как я надел их.

– Кажется, это совершенно бесполезная вещь для кражи, – сказал Шерлок Холмс. – Я согласен с доктором Мортимером, что в скором времени ботинок найдётся.

– А сейчас, джентльмены, – решительно сказал баронет, – сдаётся мне, что я достаточно рассказал вам о тех пустяках, которые мне известны. Кажется, теперь для вас настало самое время рассказать мне обо всём, что тут случилось.

– Ваша просьба весьма разумна, – ответил Холмс. – Доктор Мортимер, трудно придумать что-нибудь лучше, чем пересказать ту историю, что вы рассказали нам.

Ободрённый этой просьбой, наш учёный друг вытащил из кармана свой манускрипт и прочитал целиком историю, которую зачитал нам днём раньше. Сэр Генри Баскервилль выслушал её с глубоким вниманием, иногда слышались его удивлённые восклицания.

– Хорошо, кажется, я вступаю в наследство, над которым тяготеет нечто такое, что взывает к возмездию, – сказал он, когда уже известный нам длинный рассказ подошёл к концу. – Конечно, я ещё в раннем детстве слышал про эту историю с собакой. Рассказы об этом нашем домашнем животном я, впрочем, никогда не воспринимал всерьёз. Однако, если она стала причиной смерти моего дяди – что ж, это полностью меняет все мои представления о ней, и я вряд ли смогу осмыслить, что это такое. Вы, тоже, кажется, ещё не совсем разобрались с ней, хотя я уж и не знаю, кто тут нужен – полицейский или священник.

– Вот именно.

– К тому же, эта история с письмом, которое принесли мне в отель. Мне кажется, всё это очень подходит к рассказу о собаке.

– Такое впечатление, что кто-то знает больше нас о том, что делается на пустоши, – сказал д‑р Мортимер.

– А также на то, – сказал Холмс, – что не является вашим недоброжелателем, так как он предупредил вас об опасности.

– А, может быть, кто-то хочет держать меня в своих целях подальше о тех мест.

– Да, конечно, это тоже возможно. Я очень в долгу у вас, доктор Мортимер, потому что вы познакомили меня с делом, которое представляет собой столь большой интерес для расследования. Но, с практической точки зрения, мы должны решить, что нам делать, и поэтому я настоятельно рекомендую вам, сэр Генри, – хотелось бы вам или нет, – ехать в Баскервилль-Холл.

– Почему же я могу не хотеть?

– А если это может быть опасно?

– Вы имеете в виду того изверга из преисподней, который преследует нашу семью или опасность исходит от человеческого существа?

– Что ж, эту задачу нам и предстоит решить.

– Как угодно, но я повторяю ещё раз. Ни дьявол в своём аду, ни дед на облаке, не помешают мне поехать домой, к моим людям: можете считать это моим ответом.

Когда он говорил это, его тёмные брови шевелились, а лицо стало тёмно-красного цвета. Было очевидно, что горячий характер Баскервиллей передался их последнему представителю.

– Впрочем, – сказал он, – у меня вряд ли будет время поразмыслить над всем тем, что вы мне тут сказали. Человеку трудно понять такое за один присест. Я хотел бы провести часок в тишине, дабы поразмыслить над всем этим. А теперь посмотрите на часы, мистер Холмс, уже половина восьмого, и я пойду прямо к себе в отель. Я жду вас и вашего друга доктора Уотсона, предположим, в два часа на ленч 34. Я буду готов дать вам более вразумительный ответ на все ваши вопросы.

– Вам будет удобно в два, Уотсон?

– Вполне.

– Тогда ждите нас в гости. Вызвать вам кэб?

– Я предпочёл бы пройтись пешком. На меня слишком много свалилось всякого разного…

– С удовольствием пройдусь с вами, – сказал его компаньон. Тогда увидимся снова в два часа. Au revoir 35 и хорошего вам дня!

Мы слышали, как наши посетители спускались по лестнице вниз, и как потом хлопнула входная дверь. В одно мгновение Холмс из вялого мечтателя превратился в человека действия.

– Надевайте шляпу и ботинки, Уотсон, быстро! Нельзя терять ни минуты!

Он быстро ушёл в свою комнату и через несколько секунд вернулся уже не в халате, а в сюртуке. Мы быстро спустились вниз по лестнице и вышли на улицу. В двух сотнях ярдов мы увидели д‑ра Мортимера и Баскервилля, которые удалялись в сторону Оксфорд-Стрит.

– Может быть, я побегу и остановлю их?