Любовь и война. Великая сага. Книга 2

– Я могу понять его отвращение к Техасу, – сказал он. – Патрику очень многое нравится на Юге, но только не рабство. Но почему Калифорния? Разве это решение?

– На мой взгляд, нет. Только представь – начинать все заново, в его-то возрасте?

– Думаю, как раз с этим у него проблем не будет, – возразил Джордж, вспоминая рыжего адвоката, который переехал на побережье залива из графства Лимерик.

Он сидел на широченной колоде для рубки мяса в их просторной кухне, ноги висели дюймах в шести над полом. Повариха с помощницами оживленно болтали, продолжая работать как ни в чем не бывало, словно хозяев не было рядом. Констанция старалась сохранять непринужденные отношения со слугами, и, кроме денежных вопросов, у Хазардов почти не было от них тайн.

Джордж с удовольствием потягивал холодный сидр, который был ничуть не хуже тех, что подавали в барах. Заметив, что его последние слова жену не успокоили, он добавил:

– Твой отец очень упорный и легко привыкает к новой обстановке.

– Но ему в этом году исполнится шестьдесят, а в Калифорнии небезопасно. Сегодня в утренней газете я прочитала, что южане хотят создать нечто вроде второй Конфедерации на Тихоокеанском побережье.

– Обычные слухи для этого времени. Сегодня говорят о Калифорнии, через неделю – о Чикаго.

– И все же я считаю, что такое путешествие будет слишком долгим, трудным и опасным. Отец немолод, и он совершенно один.

– Не совсем так, – улыбнулся Джордж. – Он всегда путешествует с очень надежным защитником и компаньоном. Я имею в виду кольт Патерсон со стволом в двенадцать дюймов. Никогда не видел твоего отца без него. Ты разве не помнишь, что он его даже на наше венчание прихватил? К тому же Патрик управляется с ним мастерски.

Но Констанция не успокоилась:

– Я просто не знаю, что мне делать.

Джордж допил сидр и серьезно посмотрел в синие глаза, которые так любил:

– Простите мне мою дерзость, миссис Хазард, но я не думаю, что вы можете что-либо сделать. К тому же я как-то не заметил в письме, чтобы он спрашивал твоего разрешения. Он просто сообщил, что едет, а написано письмо тридцатого апреля. Полагаю, сейчас он уже на полпути через Сьерру.

– О Боже мой… дата! Я так разволновалась, что даже не заметила ее. – Констанция схватила письмо, лежавшее рядом с Джорджем, взглянула на первую страницу и снова вздохнула. – О Боже…

Джордж вскочил и обнял жену, чтобы утешить, как она утешила его. Они вышли из кухни и поднялись наверх; Джордж начал раздеваться, чтобы принять ванну.

– Прости, если там, внизу, я показалась тебе раздраженной, – сказала Констанция, пока он стягивал пропотевшее белье.

– Ничуть, – ответил он, снова обнимая ее. – Просто ты тревожишься, вот и все. Скорее это я был чересчур саркастичен. Прости меня.

– В общем, счет равный.

Констанция обхватила ладонями его затылок и нежно поцеловала в губы. Секунд десять они стояли неподвижно, и волны поддержки и утешения передавались от одного к другому. В такие минуты Джордж как никогда понимал природу человеческой любви.

– Если мы еще так немного постоим, я уже не пойду принимать ванну, – весело произнес он, чувствуя, что тело откликается на объятия.

– А она тебе явно необходима, – усмехнулась Констанция.

С шутливым рычанием Джордж опрокинул ее на кровать и начал щекотать, пока она не взмолилась о пощаде. Наконец он все-таки направился в ванную и уже в дверях оглянулся:

– У нас есть и другие проблемы, о которых стоит подумать. И прежде всего приглашение Кэмерона.

– Это тебе решать, Джордж. Я не хочу сближаться со Стэнли и Изабель больше, чем это необходимо. Но ты, разумеется, учтешь другие, более важные обстоятельства.

– И рад бы не учитывать. Конгрессмен Тад Стивенс говорил, что Кэмерон из тех, кто может украсть даже раскаленную докрасна печку.

– Я так и думала. Почему бы тебе не поехать в Вашингтон и самому не поговорить с людьми в артиллерийском управлении? Может, так ты быстрее примешь решение?

– Прекрасная идея. Только я не могу никуда уехать, пока не дождусь успешных испытаний пушки. – Он немного помолчал. – Как ты думаешь, мы со Стэнли сработаемся? Ведь я отстранил его от управления заводом, выгнал его жену из нашего дома и один раз даже ударил. Он ничего этого наверняка не забыл. А Изабель очень мстительна.

– Да, я тоже все это понимаю, и ты всегда должен об этом помнить. Но если ты все-таки примешь предложение, мы с детьми приедем к тебе как можно скорее.

Заходя в ванную, Джордж рассеянно кивнул, но было видно, что тревога по-прежнему не оставляет его. Констанция сидела на кровати; ветер утих, и шторы на окнах совсем не шевелились. Она понимала неуверенность мужа, потому что сама чувствовала то же самое. Прежние взгляды и отношения между людьми были разрушены этой трагедией, которую пресса уже окрестила братоубийственной войной, хотя пока сражений было еще немного. Точно так же, как она беспокоилась об отце, Джордж беспокоился о своем лучшем друге Орри и его возлюбленной Мадлен. Какими же незаметными и беспомощными штрихами они все казались на этом огромном полотне истории, и никто не знал, что же в конце концов будет на нем изображено.

За ужином они снова обсуждали письмо Кэмерона. Отдохнувший после ванны, Джордж с воодушевлением рассказал Бретт о весьма разумном предложении Констанции: он должен съездить в Вашингтон, прежде чем принять окончательное решение.

– Возьми меня с собой! – воскликнула Бретт. – Я могла бы повидать Билли!

– Я не могу поехать прямо сейчас… – сказал он и тут же увидел, как надежда, вспыхнувшая было в глазах девушки, угасла.

Чувствуя себя виноватым, Джордж стал судорожно думать, что еще можно сделать, и не прошло и десяти секунд, как он радостно объявил:

– Но есть и другая возможность. Мне нужно срочно переправить пару контрактов своему юристу. Думаю, я мог бы найти надежного человека у себя в конторе, который их отвезет. И ты сможешь поехать вместе с ним.

– По-прежнему не хочешь отпустить меня одну?

– Бретт, мы уже давно обсудили этот вопрос.

– Да, только твои доводы меня не убедили.

– Не сердись. Ты умная и одаренная молодая женщина. Но Вашингтон сейчас – настоящая выгребная яма. Тебе нельзя находиться там одной, твой узнаваемый южный акцент сразу сделает тебя мишенью для каких-нибудь грубиянов. Нет, лучше уж так, как я предлагаю. Я найду подходящего человека и попрошу его собраться через день-другой. Так что уложи свой саквояж и будь готова.

– О, спасибо! – воскликнула Бретт и подбежала к Джорджу, чтобы обнять его. – Ты уж прости меня за дурной характер! Вы оба так добры, но ведь я не видела Билли с тех пор, как мы поженились.

– Я понимаю. – Джордж похлопал ее по руке. – Тебе не за что извиняться.

Бретт продолжала благодарить его со слезами на глазах, и это был один из тех редких моментов, когда Констанция видела, что ее муж смущен.

Позже, когда они уже лежали в постели, она спросила:

– У тебя действительно есть бумаги, которые нужно отправить в Вашингтон?

– Найду что-нибудь.

Засмеявшись, Констанция поцеловала его, а потом нежно прижала к груди.

Глава 15

– Да этот саквояж весит больше, чем наша «Старая Пташка»! – простонал Билли, опуская сумку на землю.

– Я привезла разные мелочи, подумала, они тебе пригодятся: книги, три чехла на фуражку, которые сама сшила, носки, новую кастрюльку, маленький набор для починки, специально для солдат, ну там иголки и все такое…

– В армии это называют несессером.

Билли одной рукой снял фуражку, одновременно протягивая другую руку, чтобы закрыть дверь.

Оба говорили очень тихо, словно боялись чужих ушей. После полудня прошло три часа, и в пансионе, кроме них, почти никого не было. Хотя они были женаты, Бретт чувствовала себя восхитительно безнравственной.

В тесной комнате со скошенным потолком было душно, а единственное крошечное окно пропускало только шум с невидимой улицы. Однако Билли просто повезло, что он сумел найти хотя бы такое жилье после получения телеграммы.

– Я так хотел тебя увидеть, Бретт! Смотреть на тебя, любить тебя… – Голос Билли звучал немного странно – застенчиво и почти испуганно. – Я так мечтал об этом, до боли…

– О, я знаю, милый. Я чувствую то же самое. Но мы никогда…

– Что?

Покраснев, Бретт смущенно отвернулась. Билли осторожно коснулся ее подбородка:

– Что, Бретт?

Она не смела посмотреть ему в глаза. И покраснела еще гуще.

– Ведь раньше мы всегда… занимались любовью только в темноте…

– Ну нет, я не хочу ждать так долго.

– Нет-нет… я тоже не хочу…

Билли помог ей раздеться – торопливо, но без грубости. Один за другим предметы туалета летели в разные стороны, пока наконец в жаркой полутьме она не осталась совершенно обнаженной, со страхом думая, что Билли оттолкнет вид ее тела.

Но страх тут же растаял, когда он протянул к ней руки. Сначала его ладони коснулись ее плеч, потом медленно скользнули вниз по рукам, нежно лаская каждый дюйм ее кожи и наполняя сердце радостью узнавания. Лицо Бретт озарилось улыбкой, и к ее счастливому смеху присоединились такие же счастливые слезы. И уже совсем скоро они слились в восторженном наслаждении, которое стало во много раз слаще оттого, что они так остро нуждались друг в друге.

Капитан Фармер дал Билли увольнительную на всю ночь. Ближе к вечеру Билли повел жену на прогулку к Президентскому парку. Толпы солдат на улицах поразили Бретт. Перед глазами то и дело мелькали их темно-синие и серые мундиры, а некоторые были одеты настолько пестро, что больше напоминали стражу какого-нибудь арабского шейха. А еще Бретт заметила, что вокруг гуляет очень много чернокожих.

Примерно за час до заката они перешли через дурнопахнущий канал в недостроенный парк рядом с живописными красными башнями Смитсоновского института. Десятки шикарных экипажей привезли хорошо одетых людей, желающих посмотреть на ежевечернее построение, проводимое Первым Род-Айлендским добровольческим полком. Билли показал жене их командира полковника Бернсайда – обладателя роскошных бакенбардов. Играл полковой оркестр, развевались флаги, зрелище выглядело праздничным и совсем не угрожающим, тем более что после часа, проведенного в пансионе, Бретт все еще пребывала в приподнятом настроении.

Билли объяснил, что построения, парады и смотры, а также прочие публичные представления являются неотъемлемой частью военного присутствия в городе и вокруг него.

– Но настоящие сражения тоже наверняка скоро начнутся, – добавил он. – Говорят, Линкольн к этому стремится, и Дэвис, судя по всему, тоже. Он поставил в Александрии своего самого популярного командующего.

– Ты о генерале Борегаре?

Билли взял ее руку и просунул себе под локоть.

– Да. Когда-то эта армия превозносила старину Бори, теперь же все называют его маленьким напуганным павлином. А он еще подливает масла в огонь, твердя, что нашей стороне от Юга нужны только две вещи – трофеи и красотки. Это серьезное оскорбление.

«Наша сторона». «Своей» для Бретт она стала благодаря замужеству, но до сих пор при мысли об этом ее охватывало чувство неловкости и стыда, будто тем самым она невольно предавала свою настоящую родину. Так было и на этот раз.

– А капитан Фармер знает, когда начнутся сражения? – спросила она.

– Нет. Иногда я сомневаюсь, знает ли вообще кто-нибудь. Включая наших старших командиров.

– Ты осуждаешь их?

– Большинство знает свое дело, и это, конечно, выпускники Академии. Но есть и такие генералы, которые получили свои эполеты только благодаря политическим связям. Эти просто никуда не годятся. И пусть я покажусь тебе высокомерным, но я рад, что учился в Вест-Пойнте и стал инженером. Это самые лучшие войска.

– А еще первые на линии огня.

– Иногда.

– Я так боюсь за тебя, дорогой.

Билли очень хотелось признаться, что он тоже боится, но это напугало бы жену еще больше.

Очарование блеском города для Бретт начало угасать, когда они шли в сторону отеля, где собирались поужинать. Навстречу им попались два неопрятных сержанта, больше похожие на разбойников. Когда супруги проходили мимо, Бретт услышала, как один из них хихикнул и развязно сказал, что все офицеры – просто поганые задницы.

Она почувствовала, как Билли напрягся, но не остановился.

– Не обращай внимания, – сказал он. – Если я начну вмешиваться каждый раз, когда слышу нечто подобное, у меня на службу и минуты не останется. Дисциплина в армии отвратительная, но только не в роте Лайджа Фармера. Мне бы хотелось вас познакомить.

– Когда?

– Завтра. Я отвезу тебя в наш гарнизон, покажу укрепления, которые мы строим. По плану их должно быть пятьдесят или шестьдесят – кольцом вокруг всего города.

– Тебе нравится твой капитан?

– Даже очень. Правда, он чересчур религиозен, очень часто молится. Но офицеры и сержанты молятся вместе с ним.

– Ты – молишься? Билли, неужели ты… – Бретт не знала, как бы помягче закончить вопрос, но это оказалось не нужно.

– Нет, я все тот же безбожник, за которого ты вышла замуж. Но молюсь вместе со всеми – по самой простой причине. Элайджу Фармера просто нельзя ослушаться. А вообще я должен сказать, что столь глубоко верующие люди в армии не редкость.

Внезапно он потянул к себе Бретт, отводя ее с края тротуара, где двое белых мужчин избивали одетого в лохмотья негра. На саму эту сцену Билли не обратил никакого внимания, а вот его жена не могла остаться равнодушной.

– Вижу, издевательства над рабами не ограничены только южными штатами, – заметила она.

– Скорее всего, он из вольноотпущенных. Но так или иначе, негров здесь не очень жалуют.

– Тогда ради чего вы собираетесь за них воевать?

– Бретт, мы уже обсуждали это раньше. Мы воюем, потому что горстка безумцев в твоем родном штате расколола страну надвое. Никто и не собирался воевать за ниггеров. Конечно, рабство несправедливо, в этом я убежден. Хотя с практической стороны его, возможно, не следует устранять слишком быстро. Говорят, президент тоже так думает. Как и большинство военных.

Билли чувствовал неловкость, пытаясь объяснить свое мнение. Но он говорил правду: никто в армии, кроме самых ярых аболиционистов, не верил, что эта война началась ради отмены рабовладельческой системы. Просто они хотели наказать дураков и предателей, которые решили, что смогут разрушить Союз.

Задумчиво сдвинутые брови Бретт ясно говорили о том, что ей хочется поспорить, и Билли вздохнул с облегчением, увидев наконец в нескольких шагах ярко освещенный газовыми фонарями вход в отель «Уиллард».

– Ну же, довольно… – сказал он уже в светлом шумном холле отеля, заметив, что жена все еще хмурится. – Хватит политики и уныния. Ты здесь всего на два дня, и я хочу, чтобы мы как можно лучше провели это время.

– А нам обязательно идти к Стэнли и его жене?

– Нет, если только ты пистолет к моей голове приставишь. Стыдно признаться, но я не видел их с тех пор, как получил назначение. Да я лучше с целой армией Борегара встречусь, чем с ними!

Бретт засмеялась, и от прежнего напряжения не осталось и следа. У входа в зал ресторана Билли заявил:

– Я проголодался. А ты?

– Ужасно! Но мы не должны тратить слишком много времени на ужин.

Она взглянула на мужа с многозначительной улыбкой и последовала за безукоризненно вежливым метрдотелем к столику. Стараясь сохранять непроницаемое выражение лица, Билли решительно шагал за ней, чувствуя, как душа поет от счастья.

– Да уж, лучше не задерживаться… – весело пробормотал он.

Ночью Бретт разбудил какой-то далекий зловещий грохот. Словно почувствовав ее испуг, Билли тоже проснулся и повернулся к ней в темноте:

– Что случилось?

– Ты слышишь шум?

– Военные повозки.

– Я их раньше не слышала.

– Ты просто не обращала внимания. Если бы у этого города или у этой войны был основной звук, он исходил бы от повозок. Они катят день и ночь напролет. Ну-ка, дай я тебя обниму. Может, так ты быстрее снова заснешь?

Но это не помогло. Больше часа Бретт еще лежала без сна, с тревогой прислушиваясь к стуку копыт, скрипу осей, скрежету колес по мостовой, слитых в единый шум, похожий на звук далекого грома, предупреждающего о скорой грозе.

Утром Бретт чувствовала себя разбитой. Обильный завтрак ее немного взбодрил. Билли нанял прекрасное ландо, чтобы съездить на другой берег Потомака. Они ехали под хмурым предгрозовым небом, и вскоре действительно началась настоящая гроза, вторившая грохоту повозок, который Бретт теперь слышала постоянно.

Когда они пересекли Лонг-Бридж, Билли еще кое-что рассказал жене о Фармере. Капитан был родом из Индианы, до сих пор оставался холостяком, а Военную академию окончил тридцать пять лет назад.

– Он учился как раз в то время, когда там началось бурное религиозное оживление. Капитан и его однокурсник Леонидас Полк возглавили это движение среди кадетов. Через три года после выпуска Фармер уволился из армии, чтобы стать разъездным священником методистской церкви. Когда я однажды спросил его, как он жил все эти годы, он ответил: в седле. А вообще-то, его родной дом в Гринкасле, это маленький городок в Индиане.

– Мне кажется, я что-то слышала о Полке из епископальной церкви.

– Это он.

– Но почему Фармер снова вернулся в армию? Разве он не староват для службы?

– Возраст не помеха, если у тебя такой опыт за плечами. К тому же Старина Моше ненавидит рабство.

– Как ты его назвал?

– Моше – то же, что Моисей. Капитана поставили во главе этой роты добровольцев, до тех пор пока из Флориды не вернутся регулярные инженерные части. Его считают хорошим командиром, вот и прозвали Старина Моше. И знаешь, ему подходит. Он будто сошел прямо со страниц Ветхого Завета. А я по-прежнему зову его Лайдж… Ну вот мы и приехали. – Билли показал жене цель их поездки. – Это один из замечательных проектов, за который я отвечаю.

– Горы грязи?

– Земляные работы, – весело поправил ее Билли. – Вон там мы построим бревенчатый пороховой погреб.

– Это место как-то называется?

– Какой-то форт, не помню точно. Здесь полно таких. – И они поехали дальше.

Александрия, маленький городок, тесно застроенный жилыми домами из кирпича и многочисленными зданиями разного назначения, казался почти таким же людным, как Вашингтон. Билли показал Бретт отель «Маршалл-Хаус», рядом с которым был застрелен близкий друг Линкольна полковник Эллсворт.

– Это случилось в тот день, когда армия вошла в город. Эллсворт пытался снять флаг конфедератов с отеля.

Сразу за городом начинался огромный гарнизон, уставленный рядами белых палаток. Вокруг него по всему периметру шли строевые учения – солдаты маршировали по вытоптанным полям. Рядом, отдавая громкие приказы, разъезжали конные офицеры. Мужчины, обнаженные до пояса, копали траншеи и перетаскивали бревна. Бретт почти не слышала мужа из-за криков ругательств, сигналов горна и грохота вездесущих повозок.

Она присмотрелась к нескольким марширующим отделениям:

– Никогда не видела таких неуклюжих мужчин. Даже двоих не найти, кто бы в ногу шел.

– Это добровольцы. У них и офицеры немногим лучше. Они по вечерам сидят допоздна над «Тактикой» Харди, чтобы утром хоть что-то объяснить рядовым. И все равно у них мало что получается.

– Да уж, в тебе сразу чувствуется выпускник Вест-Пойнта, – поддразнила его Бретт.

Они поехали дальше, картины быстро сменяли одна другую – дым, вьющийся над палатками-столовыми; лошади, тащившие артиллерийские орудия; полковые и государственные флаги, развевавшиеся на ветру. Где-то слышались барабанная дробь и поющие голоса. Для Бретт все это было новым, удивительным и праздничным, хотя и немного пугающим, потому что предвещало войну.

Вскоре они миновали недостроенный редут и остановились перед палаткой, которая ничем не отличалась от остальных. Билли провел жену внутрь и отдал честь:

– Сэр? Если у вас есть минутка, я бы хотел представить вам свою жену. Миссис Уильям Хазард. Капитан Фармер.

Из-за шаткого стола, заваленного планами укреплений, им навстречу поднялся седой офицер.

– Это честь для меня, миссис Хазард. Честь и особая привилегия. – Он взял руку Бретт и торжественно пожал ее; в его пальцах чувствовалась сила.

«А Билли прав, – с восхищением подумала Бретт, – он бы мог сыграть какого-нибудь древнего пророка на сцене».

– Я чрезвычайно рад знакомству с вами и безмерно счастлив, что ваш муж служит под моим началом. Надеюсь, это продлится как можно дольше, – сказал капитан. – О, простите, я так невнимателен… Прошу вас, садитесь, вот сюда – на мой табурет. – Он поставил табурет перед столом. – Весьма сожалею, что здешняя обстановка не соответствует случаю.

Опускаясь на табурет, Бретт мысленно согласилась с тем, что обстановка более чем скромная. В командирской палатке были только стол, походная кровать и пять деревянных ящиков, на каждом из которых виднелась надпись: «АМЕРИКАНСКОЕ БИБЛЕЙСКОЕ ОБЩЕСТВО». На одном из ящиков лежала пачка буклетов, перевязанных бечевкой. В Чарльстоне Бретт часто видела такие же тонкие брошюрки из четырех листов. Ей в глаза бросился заголовок «Почему ты богохульствуешь?».

Фармер заметил ее взгляд:

– У меня пока не хватает времени, чтобы организовать здесь воскресную школу или вечерние службы, но я непременно это сделаю. Мы должны строить мосты к Небесам, даже если нам приходится сражаться с безбожниками.

– К сожалению, – сказала Бретт, – я выросла среди безбожников.

– Да, понимаю. Поверьте, мои слова ни в коей мере не относились к вам лично. Но и обманывать вас я не могу. Я твердо убежден, что всемогущий Господь питает отвращение ко всем тем, кто держит в цепях наших черных братьев.

Бретт почувствовала раздражение, как, вероятно, и любой другой южнокаролинец на ее месте. Но, как ни странно, голос капитана и сама его манера говорить неожиданно тронули ее. Билли выглядел смущенным, как если бы думал: «Мне эти черные вовсе не братья».

– Я уважаю вашу прямоту, капитан, – сказала Бретт. – Просто мне очень жаль, что эта серьезная проблема должна решаться с помощью войны. Мы с Билли хотим прожить всю жизнь вместе, создать семью. Но нынешние тревожные времена пугают меня, и я не знаю, что нас ждет впереди.

Элайджа Фармер сложил руки за спиной:

– Вы правы, миссис Хазард. И мы встретим эти тревожные времена, потому что таков наш удел – такова Божья воля. Однако я убежден, что война будет короткой. И мы выйдем из нее победителями. Ибо сказано в Писании: «Промышления праведных честны, а советы нечестивых коварны… Нечестивца извергнут – и нет его, а дом праведных устоит».

Теперь уже Бретт не на шутку рассердилась. Билли заметил это и молча взмолился, чтобы капитан наконец закончил свою проповедь, но тот продолжал:

– «Нечестивый уловляется грехами уст своих, но праведник выйдет из беды».

Бретт уже собралась возразить, но капитан неожиданно обезоружил ее своим поступком, когда вдруг шагнул к Билли, широко улыбнулся и по-отечески положил руку ему на плечо:

– Если впереди нас и ждут опасные времена, то Господь обязательно позаботится о том, чтобы этот прекрасный молодой человек их избежал. Господь – наше светило и наша защита. Но даже несмотря на это, я тоже буду присматривать за ним. Так что, когда вернетесь домой, сохраните в сердце это мое обещание. Я сделаю все, что смогу, чтобы Уильям вернулся к вам как можно скорее целым и невредимым.

В это мгновение Бретт тут же забыла все, что раздражало ее в словах капитана раньше, и просто влюбилась в Элайджу Фармера.

Глава 16

За много миль от этого места, в низовьях Южной Каролины, еще один человек, как и Елкана Бент, строил планы мести.

Джастин Ламотт, владелец плантации Резолют и обедневший потомок одного из старейших родов штата, горел желанием наказать свою жену Мадлен. Она посмела сбежать из дому, чтобы сообщить об опасности, грозящей этому ничтожному янки, который женился на сестре Орри Мэйна.

Однако гнев Джастина был вызван не только этим дерзким поступком жены, он имел более глубокие корни. Долгие годы Мадлен ставила его в неловкое положение перед родными и соседями, свободно высказывая свои мысли и отказываясь вести себя так, как подобает женщине. Впрочем, с некоторым удовлетворением вспоминал Джастин, она бывала и покорной, хоть и холодной, когда он предъявлял свои супружеские права. В конце концов, устав терпеть своеволие жены, он на время усмирил ее, тайно подливая ей в еду настойку опия. И вот теперь Мадлен опозорила его еще больше, чем прежде, открыто поселившись у своего любовника. Вся округа знала, что она намерена выйти замуж за Орри Мэйна, как только получит развод. Вот только она его никогда не получит. Но одного этого для мести Джастину было мало. Каждый день он снова и снова часами придумывал, как он уничтожит Орри Мэйна или как будет истязать свою коварную жену ножом и огнем.