Полная версия
Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 7. Часть 10. Преодолевая трудности. Часть 11. Достижения и превратности судьбы
Какие у нас были хорошие родители, и как стремительно, словно мгновение, пролетела их жизнь! И все. Эта жизнь никогда уже не повторится. Тяжело даже думать на такие темы.
Собраться вечером 28-го не удалось, хотя и планировали. Неожиданно заболела Наташенька – гриппозное состояние, горлышко, кашель, слабость. Пришлось трубить отбой. Решили встретиться 25 января 1994 года, на день рождения Папульки.
Днем ездил в ДА на Остоженку. Поставил зачет слушателям спецгруппы по АТР, получил зарплату (98 тыс., первая часть была 150 тыс., итого примерно 250 тыс.), взял заказ для руководящего состава ДА (27 тыс. – судак, семга, бут. шампанского, конфеты, печенье, чай, еще что-то), купил единые проездные на январь, вернулся домой.
Выпили купленное (в нашем магазине) по 1225 руб. молдавское вино. По нынешним ценам копейки, поэтому взяли 25 бутылок.
31 декабря 1993 годаВчера утром возился с бумагами, планами, газетами, в 14:00 выехал к Анютке. По дороге купил подарки: по две коробки дорогих (6 и 3,5 тыс. руб.) конфет для Мариночки и Юленьки. Им же купил популярные сейчас шоколадки Bounty, Twigs, Mars и еще что-то (по набору каждой). Плюс мандарины (2800 руб. кг), итальянское шампанское (3300).
В 16:00 подошел к их дому. Анютка прикатила девочек на санках. Очень милые, симпатичные создания. Дома вручил им конфеты. Вначале они как бы не обращали на подарки внимания, реагировали вяло. А потом принялись уплетать шоколадки одну за другой.
Анютке я подарил 1 тыс. долларов, пусть будут у них денежки, ведь Викуля вынуждена им помогать, а ей зарабатывать приходится тяжким трудом. Папуля и Мамуля были бы довольны моим поступком.
Пришел Дима, распили шампанское, поели и поговорили о житье-бытье. Они заинтересовались идеей переезда в Монтерей, на работу к W. Potter. Надо пробивать этот вопрос.
К 20:00 я вернулся домой. Наташенька бедненькая так и болеет – улучшения нет. Почти весь день проспала. У нее это бывает редко. Значит, действительно стало худо.
Явился Хонг, принес бутылку «Chivas Regal», половину мы вместе и «раздавили». Он также оставил для Нины Антоновны коробку мармелада (очень красивую) и коробку печенья. Сидели долго, шутили, разговаривали, пили. Я уже до этого «угостился» шампанским (у Анютки).
При Хонге звонила Аня Щербакова. Договорились, что мы приедем 14 марта на 4 недели в Монтерей + 2 недели проведем в других районах США. Приглашение придет в середине января. Днем был факс от Bruce Potter. Там тоже неплохие новости: он приглашает и в Гарвард, и в Salt Lake-city. Надо договариваться с ректором и начинать готовиться к поездке.
Легли спать поздно. Сегодня утром я опять за столом, привожу в порядок досье, читаю материалы ТАСС, газеты. Сделал два звонка: Ю.М. Мельникову, В.С. Мясникову (по 1 часу). Наташенька, бедненькая, спит. Утром попила чай и опять легла.
1 января 1994 годаИтак, Новый год начался. Целый день вчера готовились. Натулька и Нина Антоновна стряпали, я копался в материалах, приводил все в порядок.
Накрыли на маленьком столике, сели за него в 22:00. Сначала уничтожили закуски: красная икра, красная рыба, колбаса, маслины, кв. капуста, вареная картошка. Позднее Натулька принесла судака по-польски. Натулька и Н.А. запивали французским коньяком, я – виски («Chivas Regal»). Немного поснимал на видео, сегодня надо будет взглянуть, что получилось.
За едой наблюдали, что происходит на TV экране. Посмотрели приключенческий фильм (США), шоу Задорнова, который в нашем стиле доказывал, что россияне живут гораздо лучше, чем делают вид и, кроме того, как не работали, так и не работают. После Задорнова с обращением выступил Ельцин, коротким и с акцентом на приятные эмоции. Под звон курантов мы выпили итальянское сладкое шампанское. Просто прекрасное. Натуля нас с Ниной Антоновной благословила, поцеловала, а затем прослезилась. Я опять снимал происходящее на видео.
После 12:00 пили чай с конфетами и мармеладом, смотрели «Огонек» и т. п., переключая программы. Ничего выдающегося не увидели. Понравилось лишь то, что не было на экране ни политики, ни политиков. Только известные ведущие, киноартисты, певцы, простые люди из глубинки.
Досидели до 3 ч ночи. Были звонки: И. Симакова, В. Абакумов, Ли («Сеул синмун»), сообщивший, что 1.I.94 вышла Натулькина статья. Звонили мы: Хонгу, Т.Л. Улицкой, еще кому-то.
Я лег в столовой, мои расположились в спальной. Вот встал и сразу сел за работу. Столько болтался последние дни декабря, что уже тянет к творчеству, к труду вообще.
На дворе настоящая зима – все белым-бело. Снег только выпал, чистый, пушистый. И его очень много. Это создает праздничное настроение. Если бы только Наташенька не болела! Будем сидеть дома, надо лечить свою кошечку.
Глава 3. На трудовом фронте
Натуля продолжала трудиться в Институте востоковедения. Трудилась активно и эффективно. Помимо несложных заданий от начальства, регулярно печаталась и в России, и за рубежом. И это все больше раздражало бездарных начальников, на фоне моей жены они смотрелись жалко: писали мало и плохо, глупо и коряво, их, естественно, никто не хотел печатать. Бездарям хотелось как-то приструнить Наташу – и за спиной ее критиковали за то, что она нерегулярно ходит на работу, печатается в иностранных СМИ и издательствах. Сами начальники в институте появлялись только для того, чтобы посплетничать и выпить. Наташа открыто им об этом говорила. Отомстили Натуле тем, что на аттестации в конце 1992 года ее утвердили на должность старшего научного сотрудника, но разряд занизили, дали 13-й (вместо возможного 15-го!).
Я очень разозлился, готов был придушить эти убожества, но Натуля меня успокоила, и мы вдвоем сосредоточились на развитии науки в Дипломатической академии, где моя жена стала работать по совместительству на должности главного научного сотрудника.
Мы регулярно проводили различные форумы, при этом возникали порой осложнения. Так, в начале 1993 года канадское посольство попросило организовать в Дипакадемии выступление своего министра иностранных дел госпожи Макдугалл. Мы согласились, стали готовить мероприятие. И вдруг меня вызывают к руководству кадровой службы МИДа. Оказывается, российский посол в Канаде доложил: «Дипакадемия вымогает у канадской стороны 1500 долларов за выступление Макдугалл». Я прояснил ситуацию: деньги нужны на оплату приема с угощениями, включая дорогое спиртное. Кадровик успокоился, но все же велел написать объяснительную записку.
Замяли это ЧП, а тут новое. По договоренности с канадским послом мы пригласили на выступление Макдугалл и на прием М.С. Горбачева. Он принял приглашение и на приеме находился, наряду с Макдугалл, в центре внимания. А на следующее утро мидовское начальство накинулось на меня с бранью: «Как посмел позвать такого нехорошего человека! Не дай бог, Ельцин узнает»!
Пришлось писать вторую объяснительную записку. Сослался на канадского посла, он, мол, хотел видеть на приеме Горбачева. Посла мидовцы тоже «допросили». Тот кивал на меня. В общем, виноватого не нашли, и вскоре об инциденте забыли.
18–19 марта 1993 года мы провели необычное мероприятие – конференцию «Проблемы и перспективы развития неправительственных связей между Россией и Тайванем». Это был период «медового месяца» между Москвой и Тайбэем. Развал коммунистического режима и приход к власти в России демократов вызвал на Тайване эйфорию. Гоминьдановские власти острова вознадеялись, что в их противостоянии с коммунистическим материковым Китаем Москва может теперь взять сторону Тайваня. Тайваньцы принялись «окучивать» российскую «грядку». И кое-что у них получалось.
На первых порах российские демократы увлеклись идеей тесного сотрудничества с островом. Тайвань представлялся идеальным экономическим партнером, который мог стать важнейшим в Азии источником инвестиций и проводником российского проникновения на рынки стран Азиатско-Тихоокеанского региона. Эти надежды подпитывались щедрыми обещаниями и энергичной лоббистской деятельностью тайваньцев в России.
Теплые чувства демократов в отношении Тайбэя усиливались «общностью идеологических ценностей, поддержкой тайваньцами российских реформ, уверенностью молодых кремлевских реформаторов, что будущее Китая принадлежит не компартии, а гоминьдану, правящей партии на острове»[1]. Тайвань привлекал внимание россиян и как образец успешного развития экономики и социальной сферы, как экзотический объект туризма. Кроме всего прочего, в Москве говорили, что России не стоит отставать от США, которые имеют весьма интенсивные связи с гоминьдановским режимом, а КНР мирится с этим.
Московский мэр Г. Попов посетил Тайбэй и в ходе визита встретился с диссидентом Эр Кайси, заочно приговоренным в КНР к смертной казни. В зарубежной прессе появился снимок Г. Попова, пожимающего руку Эр Кайси со словами: «До встречи в Пекине!». Китайское руководство было взбешено, и не только этим. Один из приближенных Б. Ельцина Олег Лобов в тот период активно мотался на Тайвань, встречался с его высокими представителями и на самом острове, и в третьих странах. Ходили слухи, что тайваньцы щедро материально стимулировали Лобова, в результате чего он подписал с Тайбэем рамочное соглашение. Одобренное указом Ельцина 2 сентября 1992 года, соглашение выглядело почти как дипломатическое признание Кремлем гоминьдановского режима.
Под нажимом Пекина соглашение было, по сути, дезавуировано новым указом Б. Ельцина, от 15 сентября 1992 года, который и стал основой российской политики в тайваньском вопросе. В указе было четко зафиксировано: «В отношениях с Тайванем Российская Федерация исходит из того факта, что есть только один Китай. Правительство Китайской Народной Республики является единственным законным правительством, представляющим весь Китай. Тайвань является неотъемлемой частью Китая. Российская Федерация не поддерживает официальных межгосударственных отношений с Тайванем…»
В дополнение к этому указу Москва обязалась воздерживаться от контактов с Тайбэем на уровне выше заместителя министра правительства, не использовать государственные символы при осуществлении любых связей с Тайванем, включая воздушные, морские и другие перевозки, не иметь военных контактов с островом.
Когда МИД России одернул Лобова и настоял на отмене первого указа, Лобов возглавил Московско-Тайбэйскую комиссию по неправительственным связям с островом. Совместно с этой организацией и задумали мы конференцию, на которой предстояло обсудить, как конкретно, в каких формах и масштабах, на каких направлениях следует развивать сугубо неофициальные российско-тайваньские связи.
Финансировали мероприятие тайваньцы, причем деньги, 50 тыс. ам. долларов, передали лично Лобову. А готовила конференцию Дипакадемия, от предоставления помещений до обеспечения участников питанием, транспортом и т. д. Расходы были немалые, с Тайваня ожидалась высокопоставленная и весьма многочисленная делегация. Мы с коллегами добивались от Лобова денег, он же расставаться с ними никак не желал. В ходе нашего рандеву в Кремле Лобов заявил:
– Борис Николаевич не поощряет использование валюты.
Покинув лобовский кабинет, мы долго недоумевали: а что же Борис Николаевич предполагает делать с полученной из-за границы валютой? Наполнять ею карманы чиновников?
В конце концов Лобов с Дипакадемией поделился, правда, себе оставил 2/3 суммы. Конференция же прошла успешно. Народ съехался со всех концов необъятной России – и дальневосточные губернаторы, и предприниматели с Урала, и ученые из Петербурга. И, конечно, широко была представлена Москва. Состоялось много выступлений, все хвалили Тайвань за выдающиеся достижения в экономической и социальной сферах, и все в разных формах и под разными предлогами просили у тайваньцев денег. Одни – на привитие в России интереса к китайской культуре, другие – на создание совместных предприятий, третьи – на увековечение памяти покойного тайваньского премьера Цзян Цзинго, проведшего молодые годы в СССР. Тайваньцы обещали быть щедрыми в обмен на дружбу, расширение рамок взаимоотношений по примеру их отношений с США, Японией, некоторыми другими государствами.
На конференции присутствовали и представители КНР, которые никаких претензий не высказали. А российские мидовцы Дипакадемию похвалили и дали «зеленый свет» развитию наших контактов с Тайванем. В стенах Академии появились тайваньские стажеры, в большинстве своем из их МИДа. Развивался обмен делегациями с научными и учебными центрами острова. Уже сразу по окончании конференции наш тайваньский друг профессор Мин Цзи оставил следующее послание:
Уважаемый господин Бажанов!
Как мне было приятно опять встретиться с вами в Москве!
Прием, который устроила Ваша Наташа, потряс меня до глубины души. Она не только великий ученый, но и фантастический кулинар. И красавица!..
У меня к Вам большая просьба: примите, пожалуйста, мисс Фу Цзюнь-жу, дочь моего друга г-на генерала Фу Цзя-линя. Она окончила университет в Тайбэе с хорошими оценками. Ее очень интересуют русский язык, русская литература и искусство, и она хотела бы учиться в аспирантуре Вашей академии, начиная с сентября сего года.
К письму приложены ее диплом, вкладыш с оценками университета и другие документы. Убедительно прошу принять ее в Вашу академию, сперва на подготовительный курс русского языка, желательно сроком на год, и, если это будет возможно, затем в аспирантуру. Помогите ей также, пожалуйста, решить вопросы жилья и обеспечения всем необходимым для жизни. В начале июня с большой надеждой мы будем ожидать приглашение для нее, чтобы заблаговременно оформить необходимые документы.
С уважением и почтением,
проф. Мин ЦзиВ дальнейшем такого рода просьбы от тайваньцев поступали все чаще и чаще.
Вскоре после конференции мы с Натулей опубликовали ряд статей, в которых освещалась тайваньская проблема. Китайские дипломаты статьи хвалили, просили продолжать в том же духе «на благо отношений между КНР и РФ». Однажды нас пригласили на ужин в китайское посольство два советника, предложив захватить с собой кого-то из друзей. Мы пришли на ужин с молодым преуспевающим бизнесменом. В разгар трапезы бизнесмен поинтересовался, отчего Тайвань намного опережает КНР в экономическом развитии. Советники напряглись и смолкли, пока один из них не нашелся:
– Чанкайшисты, удирая с материка, захватили с собой несметные богатства, валюту, золото, музейные редкости. На украденном и стали строить свое благополучие.
Нам пришлось подтвердить правильность этого «анализа». Но бизнесмен продолжал напирать, указывая на прорывы тайваньцев в сфере высоких технологий, на успешное решение на острове социальных проблем. Советники не очень убедительно отбивались от каверзных вопросов.
Провожая нас после ужина к машине, один из советников шепнул мне на ухо:
– Скажи своему приятелю, чтобы он впредь не ставил нас в тупик. Комната, где мы ужинали, прослушивается, вот нам и пришлось нести всякие благоглупости о Тайване, выглядеть простофилями.
Набирало обороты и научно-образовательное сотрудничество Дипакадемии с КНР: мы обменивались делегациями, лекторами, исследователями и стажерами с ведущими китайскими вузами и научными центрами. Представитель агентства «Синьхуа» Чжу Иньчжи арендовал в нашей академии помещение под служебный офис, организовал для китайских журналистов несколько ознакомительных поездок в Россию.
Принимали мы в этот период и американцев, добиваясь практической отдачи от контактов. Получалось далеко не все. В очередной раз прибыл профессор С. Норвуд, наш знакомый из Калифорнийского университета в городе Сан-Хосе. Постарались окружить гостя максимумом внимания, тратили на него собственные деньги, я организовывал ему лекции, сам выступал на них в роли переводчика. Тем не менее вскоре с Норвудом поссорились. Он, как и ранее, поносил на чем свет российских демократов-реформаторов, утверждал, что они толкают Россию в бездну. Мы спорили с профессором и расстались с ним холодно.
Следующий американский гость, тоже старый знакомый, вице-президент Сан-Францисской торговой палаты Гарик Орбелян, в свою очередь, разочаровал. Мы надеялись с его помощью привлечь в Академию финансовые ресурсы, а Гарик, напротив, толкал нас на расходы. Он не уставал уговаривать нас приглашать из Калифорнии лекторов, президентов корпораций и банков. Мы оплачиваем визитерам из-за океана авиаперелет, гостиницу, местный транспорт, а они за то учат слушателей Дипакадемии премудростям рыночной экономики и демократии. Естественно, о подобных уроках за счет ДА не могло идти и речи.
Наряду с организацией научных форумов и развитием международных связей Дипакадемия всерьез озадачилась в тот период вопросом участия в аналитической работе МИДа. До этого, как уже упоминалось, ученые ДА от случая к случаю направляли в Министерство справки, но они, как правило, оставались незамеченными. Когда же начальство наши писания замечало, то не всегда их одобряло. Как-то в 1993 году заведующий языковой кафедрой Дипакадемии опубликовал в прессе статью с критикой российской политики в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Статью показали министру, и Козырев прямо на ней начертал: «Никаких дельных советов от Дипакадемии не поступает, только пустая критика».
Заметно активизировалась в 1993 году работа аспирантуры/докторантуры, диссертационных советов Дипакадемии. Вслед за Ким Дэ Чжуном к нам потянулись другие соискатели ученых степеней из Южной Кореи. Защищались их дипломаты, журналисты, политические деятели. Кроме южнокорейцев появились в аспирантуре представители Китая, Афганистана, Сирии, Палестины, США. За учебу они платили Дипакадемии хорошие деньги.
Казалось, что Дипломатическая академия преодолевает кризис идентичности и финансового голода и набирает обороты. Но нежданно-негаданно произошел новый срыв.
В мае 1993 года ректор О.Г. Пересыпкин сообщил, что собирается ехать послом в Египет и якобы внес мою кандидатуру на пост ректора. Получилось все совсем иначе. В Дипакадемии имелись люди, которые регулярно передавали в кадры МИДа компромат на Пересыпкина, обвиняли его в коммерческих махинациях. Упор делали на уже упоминавшийся частный вуз МАДИКС. Слушателей, мол, обучают в Дипакадемии, а деньги достаются учредителям МАДИКСа во главе с Пересыпкиным.
В конце концов доносы возымели действие. О.Г. Пересыпкина временно отстранили от занимаемой должности, в Академии появился и.о. ректора Сергей Каллистратович Романовский. Пересыпкина же вызвали на Коллегию МИДа для окончательного решения вопроса. Накануне заседания мне позвонил приятель – помощник замминистра по кадрам Кунадзе – и предупредил, что МИД собирается напустить на Дипакадемию прокуратуру. То есть тучи сгущались.
О.Г. Пересыпкин знал, что его собираются «топтать», но рассчитывал на поддержку многих, чуть ли не большинства членов Коллегии. Те, однако, подвели. Главы кадровой и финансовой служб министерства обрушились на ректора с нападками. Едкие реплики в его адрес отпускали заместители министра и руководители ряда подразделений. Только ректор МГИМО А.В. Торкунов дипломатично поддержал коллегу, выразил понимание трудностей, переживаемых Дипакадемией, как и всей высшей школой страны. Так же поступил и замминистра Б.Н. Пастухов.
Меня задели несправедливые упреки в адрес шефа. Получив слово, я рассказал о катастрофическом финансовом положении Дипакадемии, об усилиях Пересыпкина исправить это положение, о его популярности в коллективе. Министр Козырев слушал меня с выражением удивления на лице, а когда я закончил, воскликнул:
– Странное выступление проректора, Вы сами-то не причастны к МАДИКСу?
– Причастен, – признался я.
– А, ну тогда все ясно! Надо будет и с вами разбираться! – резюмировал министр и продолжал, – удивительное дело, за все время Пересыпкин ни разу не был у меня на приеме. Понимаю, что к министру не так просто попасть. Но вот ректор МГИМО Торкунов находит же возможности, приходит!
Козырев явно был задет поведением Пересыпкина, и не без оснований. И я, и мой коллега, проректор по кадрам Емельянов, давно уговаривали Олега Герасимовича встретиться с министром, но он отмахивался: что, мол, с мальчишкой встречаться! Пересыпкин не считал Козырева серьезной фигурой – ни с точки зрения дипломатического опыта молодого мининдел, ни по причине его прозападно-либеральной идеологии. К тому же Пересыпкина привечал оппозиционный глава российского парламента Р.И. Хасбулатов, которому даже приписывали слова: «Пересыпкин должен быть министром иностранных дел»! Возможно, Козырев знал о связях Пересыпкина с Хасбулатовым, и это усиливало недовольство министра ректором.
В общем, Пересыпкина официально освободили от должности, а Романовского назначили ректором. Я очень переживал, переживаю до сих пор – Олег Герасимович был хорошим начальником, такие редко встречаются.
Приведу здесь описание тех неприятных событий, которое содержится в книге самого Олега Герасимовича:
«На май 1993 года была намечена международная конференция на тему «Россия и арабский мир: перспективы взаимовыгодного сотрудничества». Был создан подготовительный комитет, в состав которого я был включен как специалист по арабским странам. Конференция состоялась 21–22 мая в «Белом доме», который в то время занимал Верховный Совет России. За столом президиума сидели Р. Хасбулатов, вице-президент Александр Руцкой, банкир Виктор Геращенко, саудовский бизнесмен Камель Ибрагим и др.
На следующий день в Дипакадемии появился заместитель министра по кадрам Георгий Кунадзе, который пришел на эту должность из Института востоковедения РАН. Был собран ученый совет, на котором он сообщил, что в МИД поступила информация о нарушении в Дипакадемии финансовой дисциплины и в этой связи для проверки назначается специальная комиссия, а ректор временно отстраняется от работы. Ученый совет безмолвствовал. Только профессор Владлен Сироткин, ныне покойный, открыто выступил в мою защиту, заявив, что причиной отстранения ректора являются политические мотивы.
В «Московском комсомольце» появилась статья, в которой говорилось, что ректор О. Пересыпкин создал в рамках Дипакадемии коммерческую структуру и имел в виду резко за ее счет разбогатеть. Действительно, я создал в Дипакадемии МАДИКС – Московскую академию дипломатической и консульской службы, которая планировала на коммерческих условиях учить всех желающих иностранным языкам, протоколу и другим тонкостям общения с иностранцами. Именно таким путем я считал возможным сохранить уникальный преподавательский состав Дипакадемии. Преподаватели, особенно языковых кафедр, получавшие мизерную зарплату, уходили в коммерческие структуры и частные учебные заведения, выраставшие как грибы после дождя. Перед нами стоял вопрос выживания, и МАДИКС, по моему мнению, помог бы пережить тяжелый период разброда и шатаний. Более того, МАДИКС создавался с разрешения руководства МИДа и еще не начал работать, поэтому упрекать меня вряд ли было возможно.
Отстранение меня от работы не прошло незамеченным. Оказалось, что я довольно известный в Москве человек. За время работы ректором я активно выступал в СМИ, писал книги, был членом Союза журналистов и Союза писателей, членом правления десятка Обществ дружбы с арабскими странами, выступал с лекциями в Москве и других городах. Группа послов арабских стран посетила МИД и просила разъяснять ситуацию: арабы показывали статью в лондонской газете на арабском языке «Аль-Хаят», в которой утверждалось, что ректора О. Пересыпкина убрали потому, что он как председатель Совета Императорского православного Палестинского общества потребовал от Израиля вернуть русские земельные участки и недвижимость. Появились статьи в мою поддержку в газетах «Правда» и «Труд». Совет ИППО выступил в мою защиту, и, наконец, я сам написал короткое письмо Б. Ельцину с просьбой восстановить меня на работе.
Руководство МИДа того периода не ожидало, видимо, такой огласки и решило пойти на мировую. В начале июля 1993 года меня пригласили в отдел кадров МИД России и предложили написать заявление с просьбой освободить от работы ректора Дипакадемии по собственному желанию и прекратить публичную полемику. В обмен обещали взять меня в центральный аппарат МИД России и ровно через два года отправить послом в хорошую арабскую страну. Я согласился.
Вскоре состоялось заседание Коллегии МИД России, на котором Г. Кунадзе нудно читал написанный кем-то доклад о финансовых нарушениях в Дипакадемии. Первым не выдержал замминистра Борис Николаевич Пастухов.
– Скажите, Пересыпкин украл что-нибудь или нет? – спросил он.
– Нет, не украл, – растерянно сказал Г. Кунадзе. – Но комиссия продолжает работать.
В мою поддержку выступил приглашенный на заседание коллегии проректор по науке Евгений Петрович Бажанов, принятый в мае 1991 года после долгих проволочек в МИДе и отказов ЦК КПСС, где он работал. Мой давний друг Виктор Викторович Посувалюк, бывший в то время директором Департамента Ближнего Востока и Африки, сказал, что он готов взять в свой департамент такого специалиста, как О. Пересыпкин.
