bannerbanner
Половина любви
Половина любви

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 7

Женщины, принадлежащие к трем поколениям одной семьи, сошлись в однокомнатной квартирке, внезапно ощутив тесноту пространства. Обычно стоящий в углу стол-книжка, сейчас выдвинутый на середину комнаты, перед диваном, почти закрыл проход в остальную часть комнаты, где громоздилась деревянная полуторная кровать хозяйки.

Старый полированный шкаф напротив нее крепко держал оборону своего пятачка: сдвинуть его с места ни у кого не было сил. Принесли табуретки из кухни и временно, чтобы не закрывать полностью проход, поставили их под стол. Женька совершала челночные рейсы на кухню, подхватывала подготовленные блюда из рук матери и осторожно переносила их на стол в комнату.

Оформление стола было в самом разгаре, когда раздался звонок, возвестивший о приходе первого гостя, вернее, гостьи. Ею оказалась соседка по лестничной площадке, Зоя Платоновна. Миловидная, «молодая» пенсионерка часто забегала к Галине Ивановне помочь по хозяйству, да и просто поболтать. Она вручила Галине Ивановне подарок – томик с письмами Антона Павловича Чехова. Галина Ивановна, в прошлом преподаватель русского языка и литературы, любила Чехова. Елена тоже разделяла увлеченность матери и творчеством писателя, и его непростой биографией. Чехов, интеллигентный, самоотверженный, страдающий неизлечимой болезнью, прочно захватил воображение Ленышкольницы. А впоследствии даже повлиял на ее судьбу. Галина Ивановна поблагодарила за книгу, но тут же лицо ее озабоченно вытянулось: почему Зоя Платоновна пришла одна? Дело в том, что на этом празднике намечалось свести холостого брата Елены, Шурика, с дочерью Зои Платоновны. Молодая женщина недавно развелась с мужем, и мать ее была обеспокоена судьбой дочери. Елена знала невесту лишь понаслышке: та уехала от матери еще до своего замужества. Однако разведенная дочь соседки, видимо, не тяготилась своим одиночеством и отказалась являться на смотрины.

Едва соседка прошла в комнату, как раздался новый звонок. Елена открыла дверь. На пороге стоял Шурик с букетом белых хризантем. Он поздравил Галину Ивановну, а Елене и Женьке сунул по шоколадке.

– Она еще не пришла? – шепотом спросил у Елены Шурик, заметив, что, кроме пожилой соседки, никого в комнате нет.

Услышав ответ сестры, Шурик разочарованно свесил голову набок: и зачем он только пришел сюда?

Брат, а вслед за ним и отец появились в жизни Елены, когда она уже окончила институт. В НИИ «Магнит», куда она пришла по распределению, и состоялась эта встреча. Однажды лаборатория отмечала какой-то праздник в квартире холостого Александра Святенко, жившего со старым отцом. В суете празднества взгляд Елены неожиданно наткнулся на групповую фотографию, стоящую на комоде: несколько мужчин и женщин, застывших в строгой, официальной позе. Елена вспомнила, что где-то уже видела этот снимок. Да, точно, в альбоме у своей матери. Вот и сама мама, почти в центре группы.

– Это я в институте усовершенствования учителей, – заметил интерес гостьи отец Шурика, высокий костлявый старик с лысой головой. Он ткнул пальцем в фигуру мужчины, застывшего рядом с Галиной Ивановной. – Видите, какой молодой да удалой.

Когда через несколько дней Елена навестила мать, она вспомнила о дубликате старой фотографии и мимоходом поинтересовалась ее историей.

Невинное, казалось бы, сообщение потрясло старую женщину.

Галина Ивановна в смятении отвернулась к окну.

Руки ее припали к глазам. Пальцы бессмысленными круговыми движениями гладили чуть прикрытые веки. Так порой владелец очков протирает запотевшие стекла, чтобы лучше видеть сквозь них. Что хотела разглядеть Галина Ивановна в своем тайном прошлом? Лена с удивлением наблюдала замешательство матери, вызванное таким вроде бы простым вопросом. Наконец небольшую паузу прервал ровный, почти без интонаций голос матери:

– Леночка, на этой фотографии – твой отец, Святенко Павел Афанасьевич.

Лена замерла, не в силах воспринять услышанное. Мать всегда ей говорила, что отец был летчиком и погиб во время тренировочных полетов. Видно, эту красивую легенду она придумала, когда, после полета Юрия Гагарина, главными героями страны стали летчики и космонавты.

– Когда мы познакомились, – продолжала Галина Ивановна, – мне было уже тридцать пять лет.

В то послевоенное время женихов было мало. Учителя, конечно, тоже сплошь женщины. Так что на нормальную семью я уже перестала надеяться.

С Пашей мы познакомились случайно, на курсах повышения квалификации. Он был математик, закончил университет до войны, хотел заниматься наукой. Ты, верно, в него пошла, склад ума у тебя рациональный. Ну вот, а после трех лет солдатской жизни какая наука, да еще ранение у него было тяжелое в конце войны. Так что о науке пришлось забыть. Пошел преподавать в школу. В сороковые много фронтовиков пришло в школу, это сейчас парни эту работу стороной обходят. Да и то сказать, платят учителям смех один. Мы с твоим отцом, разумеется, в разных группах занимались, я же словесник, а он, как я сказала, математик.

Но политзанятия, они для всех были обязательны, шли в общем потоке. В тот год Хрущев осудил культ личности Сталина. У всех в головах страшно что творилось. Ты не представляешь, кем был для нас Сталин. Каждый не задумываясь отдал бы свою жизнь за него. И вдруг такое! А нам, учителям, было важно понять, что говорить своим ученикам.

Вот на одной такой лекции мы с Пашей и познакомились. Он, когда узнал, что я русист, сразу обратился за помощью. Паша разработал особый метод подачи материала. Хотел по своему предмету вместо обычных учебников внедрить сказки по математике. И попросил меня помочь с литературной обработкой этих сказок. Он их потом на уроках использовал.

В тот вечер Галина Ивановна долго и охотно предавалась воспоминаниям. Устав от многолетнего молчания, она обрушила на дочь все горести и радости, которые сопутствовали появлению Лены на свет. Уже звонил Ефим, обеспокоенный пропажей жены. Лена ответила, что останется ночевать у мамы. Возвращаться к обыденным заботам после такой ошеломляющей новости у нее не было сил.

О том, что у Паши уже была семья, ребенок, Галина Ивановна упомянула вскользь. И, вновь, оправдываясь, повторила:

– Ну, мне было уже тридцать пять, и я решилась родить, понимая, что поднимать ребенка мне придется одной.

* * *

Тогда Елену поразило, что мать родила ее, будучи такой старой! Теперь она сама достигла этого рубежа и лучше понимала мать. В период женской зрелости трудно пребывать в одиночестве.

Все это: и само открытие того факта, что отец жив, и встреча с ним, и обретение брата – случилось почти десять лет назад, накануне маминого шестидесятилетия. Тогда же отец, которому было уже под семьдесят, впервые пришел с сыном в дом любимой им когда-то женщины. К этому времени он был уже вдовцом и присматривался к моложавым старушкам, под категорию которых как раз подходила тогда Галина Ивановна. Втайне он предполагал, что Галя согласится соединить с ним жизнь. Но та слишком привыкла жить одна и теперь ценила свою независимость. Паша остался в прошлом, а нынешний Павел Афанасьевич был для нее чужим человеком. Пока Галина Ивановна раздумывала над ответом, отец умер. Елена еще раз лишилась отца, одновременно обретя живую память о нем.

* * *

За столом расселись свободно. Шурик, единственный мужчина в компании, наполнил рюмки.

Плеснул себе водочки, а женщинам терпкого, как гранатовый сок, вина. Не присаживаясь, он поднял свою рюмку и произнес речь. Она, как всегда, была пронизана математическими и философскими обобщениями:

– Галина Ивановна! Поздравляю вас со славной датой, с приходом семерки в вашу жизнь. Пифагор, да и не только он, считал число «семь» мироправящим, божественным, требующим особого почитания. Это число называют числом судьбы, так как все жизненные циклы и явления кратны семи. Достигнув первой семерки, человек поступает в школу. Четырнадцать лет, вторая семерка, знаменует приход юности. В двадцать один принято создавать семью. – Шурик умолк, вспомнив, когда Галина Ивановна родила свою дочь. Впрочем, тридцать пять тоже кратно семи…

– И что? – вклинилась в паузу Женька.

– Полагалось, что каждые семь лет в человеке обновляется все: кровь, волосы ну и так далее. Хотя пифагорейцы…

– Остановись, Шурик, – Елена мягко коснулась руки брата, – ты же не на заседании исторического клуба!

– Да, да. – Шурик задумался и выдал традиционный тост:

– Ваше здоровье, Галина Ивановна!

Потом раздался телефонный звонок, потом еще и еще. Это поздравляли Галину Ивановну сослуживцы, с которыми она работала в школе. Звонили и бывшие ученики. Для них Галина Ивановна была «светлым образом» их собственного детства.

В промежутках между звонками в компании успевали произнести очередной тост и сделать символический глоток. Шурик при каждой возможности добросовестно опорожнял рюмку. Елена пыталась остановить его, но он так добро, по-детски просил еще чуть-чуть, что Елена сдавалась.

Наконец, перешли к чаю. Пока остальные наслаждались тортом, Шурик сладко посапывал на кровати хозяйки в дальнем конце комнаты. Так для него заканчивались почти все вечеринки. После торта оставалось только разойтись. Зоя Платоновна поднялась первая и покинула квартиру соседки.

Увидев Шурика, она поняла, что он ее дочери не пара: слишком уважает выпивку. Елена перемыла посуду, разбудила брата и тоже засобиралась домой.

К восьми вечера они с Женькой были уже у себя.

У Елены от усталости разболелась голова, но дочка, покрутившись у зеркала, вознамерилась пойти на дискотеку. Она распустила пушистые, пепельные, как у Елены, волосы, которые спадали на спину, достигая лопаток.

– Евгения, чтобы к двенадцати быть дома.

– Ладно. – Дочь не стала спорить, так как совсем недавно ее отпускали лишь до одиннадцати, и новое завоевание, полночь, еще не успело войти в привычку, а потому вызывало гордость.

Когда за дочкой захлопнулась дверь и перед Леной открылась перспектива тихого вечера, ее головная боль сразу прошла. Сил для домашних дел уже не было, оставалось найти для себя какое-нибудь развлечение. Лена взяла телевизионную программку – на всех каналах шли информационно-политические программы, которые ее не интересовали.

Хотя она симпатизировала новым партиям, за перипетиями их борьбы не следила, полагая это бессмысленным занятием, подходящим разве что для стариков.

Она подошла к книжному шкафу. Все было читано-перечитано, но сейчас ей захотелось освежить в памяти воззрения древнего грека, о котором вспомнил на вечере Шурик. Жаль, никак не удается пристроить брата. Почти сорок лет, и все один.

Оттого и с выпивкой начались проблемы. А ведь умный парень! Елена скользила глазами по корешкам книг – куда же запропастились эти философы?

Книги Пифагора, Платона и прочих мыслителей подарил ей отец, но Елена редко обращалась к ним. Древние философы не жаловали в своих трудах женщин, в ответ на их небрежение Елена отказывала авторам в своем внимании. Но подаренные Павлом Афанасьевичем книги с интересом читал Ефим. Он и сам был склонен к многословным рассуждениям, риторике и спорам, отчего среди друзей слыл философом. Наконец Елена догадалась посмотреть на полке Ефима. Там стояли пособия по журналистике, какие-то словари, справочники по литературоведению и другие, бесполезные для Елены книги. Возможно, где-то здесь скрывались и философы. Лена принесла табуретку, чтобы достать до верхней полки. Но и там на виду нужной книги не было. Тогда она осторожно стала вынимать книги из первого ряда, чтобы добраться до закрытого им второго. В полутьме заднего ряда действительно стояли Платон и Аристотель, но Пифагора там не было. Зато на глаза ей попались толстая, в неброской черной обложке, тетрадь.

С любопытством открыв ее, Лена узнала корявые, но по-детски разборчивые буквы – почерк Ефима. Записи разделялись датами. Очевидно, дневник. Причем давний, юношеский. Забыл он свою тетрадку, уезжая в Израиль? А может, оставил умышленно, чтобы она прочитала? Елена раскрыла тетрадь. Почти двадцать лет назад были написаны эти строки.

«26 декабря 1974 года.

Вчера мне исполнилось 16 лет. Вначале я ожидал, что будут обычные семейные посиделки. Придут родственнички, бабушка будет хвалить своего внучка, а гости восторгаться. Терпеть не могу такие празднования. Тем более, что мне звать, можно сказать, и некого. Почему-то все дружеские отношения, которые я стараюсь завязать, распадаются. Но мумся сделала мне подарок: позвала Аленку, соседку с прежней квартиры. После нашего переезда прошло три года, и я ее с трудом узнал…»

На секунду Лена прервалась – пожалуй, это чтение будет поинтереснее разных пифагоров. Вот только надо бы выпить чаю на кухне: в гостях переела соленого. Лена положила на место снятые с полки книги.

Затем быстро спрыгнула с табуретки и, держа черную тетрадь в одной руке, а табуретку в другой, переместилась на кухню.

7

В чашке остывал недопитый чай, но мысли Елены были далеки и от чая, и от сегодняшнего вечера. За долгие годы жизни с Ефимом, за которого она вышла почти случайно, она сумела разобраться в его характере и разочароваться в нем. Совместная жизнь с ним оказалась гораздо труднее, чем она предполагала. Его пустословие, бездеятельность, пустая мечтательность, необязательность в делах стали раздражать ее. Забота о муже, сочувствие его неудачам в жизни сменились снисходительным, а позже и презрительным к нему отношением. Она перестала воспринимать всерьез бесконечные жалобы мужа на невезение и коварство людей вокруг. Но сейчас она читала юношеские откровения Фимки, которые покоряли своей наивностью и чистотой. Кто же помешал Ефиму стать настоящим мужчиной? Может, она сама?

Ефим восхищенно описывал, какое впечатление на него произвела в тот вечер Аленка. Так Елену звали в детстве. Писал, что он влюбился в нее с первого взгляда. «Да, – с грустью подумала Елена, – зря я тогда послушалась маму и пошла на праздник к великовозрастному ребенку, не умевшему самому заводить друзей. Потом-то оказалось, что он просто нетерпим к иным мнениям. Родители создали культ Фимочки, но ребята отказывались принять его ничем не подкрепленное лидерство».

На следующих страницах Ефим вновь жаловался на одиночество и писал о неразделенной любви.

И вдруг другие воспоминания о той осени, не связанные с записями Ефима, хлынули на нее. Оказывается, у памяти собственные вехи.

Примерно за месяц до описываемых Ефимом событий в их школу (тогда она училась на Гороховой) пришел новый инструктор по электротехнике. Это было время, когда в школы настойчиво внедрялось производственное обучение. Практика проходила в большом учебном цехе. Школьники, облаченные в белые халаты, выпаивали из старых плат элементы схемы: конденсаторы, резисторы, транзисторы. Техминимум преподавал инструктор-стажер, студент четвертого курса Игорь Князев, для ребят – Игорь Дмитриевич. Лена вспомнила, как Игорь впервые появился в их классе: высокий, стройный, в безукоризненном темном костюме и белой рубашке с однотонным бордовым галстуком. Его темные, по моде тех лет длинные, до плеч, волосы обращали память к Ленскому, герою пушкинского романа, хотя поведением он, несомненно, напоминал Онегина.

Тогда же все девчонки влюбились в нового инструктора. Он читал наизусть Блока, цитировал модного Евтушенко и даже познакомил ребят со стихами неизвестного поэта Иосифа Бродского. И откуда он только узнал их? Парни тоже уважали Игоря Дмитриевича, так как помимо стишков он знал и дело. Кому-то помог устранить неполадки в проигрывателе, кому-то сменить головки магнитофона. Но «коньком» его была радиофизика, основы которой он преподавал ребятам.

Лене хотелось как-то обратить на себя внимание Игоря, но ничего лучшего, чем вызубрить принцип действия ненавистных ей ранее диодов и транзисторов, она не придумала. Еще она сменила тогда свой скучный «конский хвост» на затылке на два легкомысленных пушистых хвоста, перекинутых на грудь.

Но эти перемены в Лениной жизни произошли не сразу. Точкой отсчета стал ее провал перед Игорем и перед классом.

Она помнит этот день. Ночью выпал обильный снег, кажется первый в ту зиму. Он засыпал весь дворик, в котором размещался их школьный экспериментальный цех. Ребята дурачились, бросались снежками. Прозвенел звонок. Возбужденная, раскрасневшаяся, Лена никак не могла войти в ритм урока. Она долго рылась в сумке в поисках тетради, потом уронила ручку, которая среди наступившей вдруг тишины гулко стукнулась о пол и покатилась к ногам Игоря.

– Ну что же, твоя ручка уже просится отвечать.

Пожалуйста, к доске, – улыбнулся Игорь. – Как твоя фамилия?

Игорь еще не успел запомнить фамилии всех учеников, а тем более их имена, но каждый, кто хоть раз побывал у доски, был ему знаком. Лена же вышла впервые.

– Рябинкина! – закричали с мест ребята, которые никогда не упускали случая обыграть фамилию своей одноклассницы.

Игорь посмотрел в журнал, пробежав глазами список учеников, и понял шутку ребят:

– Ясенева, Елена, я не ошибся? – спросил он.

Ребята оценили догадливость Игрека. Кстати, именно школьники дали Игорю это прозвище, которое он потом увековечил в названии своей фирмы.

– Да, Ясенева, – подтвердила Лена, которая уже успела несколько успокоиться.

– Ну что ж, Лена, выполняй задание.

Елена молча потупилась, почему-то не смея признаться, что она прослушала, о каком задании идет речь. Игорь не стал мучить ученицу и четко повторил:

– Напиши для этой схемы уравнение контурных токов.

Игорь Дмитриевич ткнул указкой в большой лист ватмана со схемой, который висел рядом с доской.

Схема показалась Лене случайным нагромождением каких-то палочек и точек, среди которых ползали похожие на жуков транзисторы. Она понятия не имела, с чего начать уравнение.

– Кто поможет? – обратился к классу Игорь.

Девчонки на своих местах с таким же непониманием смотрели на схему, избегая взгляда Игоря, но несколько мальчишечьих рук взметнулось вверх.

Игорь вызвал к доске одного из них и дал ему в руки мел. Эрудит начал резво постукивать мелом, расписывая движения токов, как рек и речушек на карте местности. В его исполнении формулы казались до прозрачности ясными. Лена, покусывая нижнюю губу, чувствовала себя очень неуютно: на других уроках ей не приходилось так «плавать».

– А ты садись на место. – Игорь Дмитриевич с укоризной посмотрел на Лену. – На следующем уроке спрошу снова, готовься. – Он пододвинул к себе журнал и добавил:

– Ставлю двойку карандашиком. От тебя зависит, обведу я ее чернилами или сотру.

Придя домой, Лена проштудировала тогда учебник, но сама составить заданное уравнение для схемы так и не смогла. В тот раз Лена упросила маму найти ей учителя-физика, чтобы взять у него дополнительный урок. Это был единственный в ее жизни случай занятия с репетитором. Но, поняв один раз логику электрических схем, она потом с легкостью осваивала новые элементы.

Игорь Дмитриевич давно стер злополучную двойку, и теперь Лена так же уверенно, как некоторые мальчишки, выходила к доске, когда вызванные ученики испытывали затруднение. Игорь заметил успехи девушки, но отнес их на счет своих педагогических способностей, даже не подозревая о лирических мотивах, объясняющих ее любовь к электротехнике.

До тех пор, пока она сама, как пушкинская Татьяна, не написала ему письмо. Интересно, подумала сейчас Елена, выбросил он то письмо или читал его своей Ольге и вместе с ней смеялся над наивностью своей ученицы? Реакцию его на то письмо она так никогда и не узнала. Онегин хотя бы отчитал бедную Татьяну. Игорь же просто проигнорировал письмо девушки. Но однажды, перед зимними каникулами, молодой стажер остановил в гардеробе старательную ученицу. Елена уже успела надеть свою зеленую шубу и вязаную зеленую шапочку. И то ли от теплой одежды, то ли от внимания Игоря она ощутила жар. Между тем в его словах не было и намека на личную заинтересованность – только совет педагога.

– Лена, я заметил на последних уроках, что ты лихо рубишь сложные схемы. У тебя явные способности к технике. До выпускных экзаменов осталось полгода. Ты уже думала, куда будешь поступать? У нас в Электротехническом есть факультет радиовещания и телевидения. Отличная профессия, интересные перспективы. Можно в научном институте работать, инженером на телестудии, в космических программах участвовать. Выбор безграничен. Я и сам через год этот факультет заканчиваю. Подумай!

* * *

Все последние недели Лена провела в ожидании ответа Игоря на свою записку. Разговор о будущей профессии оказался для нее неожиданным. Все же ей было приятно, что Игорь Дмитриевич с такой заинтересованностью зовет ее в свой институт. До сегодняшнего дня Лена колебалась – поступать в Электротехнический или идти на моделирование одежды в Текстильный институт. В то время она продолжала посещать изостудию, и преподаватель советовал ей развивать свои способности. Предложение Игоря поставило точку в ее выборе. Решено. Она идет на факультет радио и телевещания. А рисовать можно и дома, для себя. Увы, после окончания школы она забросила рисование и уже больше не возвращалась к этому занятию.

Напоследок Игорь Дмитриевич посоветовал Лене где-нибудь на книжных развалах найти учебник физики известного автора (это пособие, как и другие нужные книги, было в то время в дефиците) и начать по нему готовиться к вступительным экзаменам. Еще он попросил Елену заодно посмотреть для него на прилавках букинистов монографию по электротехнике. Монография тоже была издана давно, и весь тираж ее раскупили.

– Если увидишь где, дай мне знать.

И тут вдруг, как будто только сейчас заметив наряд девушки, Игорь Дмитриевич игриво пошутил:

– Я надеюсь, что эта яркая зеленая елочка украсит наш институт!

Лена опустила голову. Она и так стеснялась своей зеленой шубы, купленной по настоянию мамы.

А тут еще такое сравнение, видимо связанное с приближением Нового года. Этим именем он называл ее и впоследствии. Образ девушки-елки, созданный воображением Игоря, остался в его памяти. Люди ценят собственные открытия! Смущенная последней фразой Игоря, Лена так и не решилась спросить, прочитал ли он ее записку.

Ей во что бы то ни стало хотелось выполнить просьбу Игоря, сказанную им мельком: найти нужные ему книги. В последний день зимних каникул Лена увидела это издание на одном из книжных развалов букинистов вблизи Невского проспекта; Но тут же последовало грустное открытие: монография состояла из трех томов. И стоили эти три книги столько, что Лене, чтобы накопить нужную сумму, пришлось бы экономить на школьных завтраках целую четверть. Но книги не будут ждать так долго! Просто сообщить Игорю, что она нашла монографию, было для нее недостаточно. Она хотела сделать Игорю подарок. Лена взяла один из томов и повертела его в руках. Шершавый переплет кремового цвета был слегка загрязнен, но страницы были в приличном состоянии – никаких пометок, пятен, надорванных краев. Строгие формулы не располагали к лирике, но, увидев одну из тех, что Игорь писал на доске, Лена ощутила прилив нежности к этой книге. Она взяла вторую книгу и, положив ее на первую, также бегло пролистала. Старичок продавец в черной кожаной ушанке с опущенными вниз ушами мельком посмотрел на девочку и отошел к другому покупателю. К столику, где стояла Лена, подошли какие-то молодые ребята, наверно, студенты, и скрыли ее от продавца. Тогда, почти не раздумывая, Лена схватила третий том и, зажав под мышкой трехслойный книжный кирпич, сделала шаг в сторону, затем еще один и вот уже почти перешла на бег.

– Девочка, стой, стой! – послышался позади хрипловатый старческий голос продавца.

Уже ничего не соображая, в какой-то отчаянной решимости, Лена рванула изо всех сил, как будто сдавая бег на стометровку. В тот же момент крепкие мужские руки схватили Лену и жестко остановили. Она увидела перед собой людей в милицейской форме. К ним уже подбегал запыхавшийся старичок. Ушанка сползла ему на глаза, и в первый момент он не увидел милиционеров. Когда же он сдвинул шапку на лоб, пред ним предстала бледная, как снег, девушка, которая прижимала к груди книги, как мать в минуту опасности прижимает к себе ребенка.

– Поймали воровку! – победно доложил один из милиционеров. – Будем составлять протокол?

Возмущенный минуту назад продавец внимательно посмотрел на бледное лицо Лены. Оно не было испуганным или виноватым. Напротив, Лена спокойно, даже гордо смотрела поверх толпы, которая уже начала собираться вокруг. Ее горящий взгляд излучал вдохновение и силу. Наверно, именно так шла на казнь гордая Жанна д'Арк.

– Вы ошиблись, товарищ милиционер, – неожиданно возразил старичок продавец и мягко улыбнулся. – Я просто забыл дать девочке сдачу, потому и звал ее. Он порылся в кармане, достал смятый рубль и протянул его Лене.

Лена автоматически взяла жеваную бумажку и вложила ее, как закладку, в один из томов, которые она по-прежнему прижимала к груди.

На страницу:
4 из 7