Ковчег

– Что пишешь?

Пуля поднимает глаза от блокнота, некоторое время смотрит на меня взглядом человека, который секунду назад был в другом времени и другом месте. Наверное, там было приятно смотреть и на детские каракули, и на блондинок.

– Эй, парень, – машу я рукой, – я тут. Что ты пишешь?

– А… Да так, просто кое-что.

– Просто кое-что?

– Бегун, отвали. Какая тебе разница?

Бегун. Я и правда чертовски быстро бегаю. Может, потому я все еще живой? В студенчестве я выступал за команду института, был неплохим спринтером. На войне ни одна из дисциплин, которые я изучал в институте, мне так и не пригодилась. Только бег.

– Да скука смертная, – вздыхаю я. – Думал, может, почитаешь?

– Может и почитаю. Но не сейчас.

– А когда?

– Когда закончу. Может, через месяц. Или через два.

– Поэму сочиняешь?

– Типа того. О пользе пьянства и вреде моральных принципов. Знаешь рифму к слову «напейся»?

– Побрейся. Залейся. И хоть заимейся. Все равно ни на что не надейся.

– Неплохо. Будет эпиграфом.

Рота «Динго» вот уже две недели отсиживалась в тылу под Дюнкерком. «Динго» под Дюнкерком. Если бы я писал поэму, то назвал бы ее только так.

На линии фронта наступило временное затишье, тревожное и ничего хорошего не предвещающее. Война не любит тишину. Это как лед и огонь. Взаимоисключающие вещи. Если на войне стало тихо, а миром даже близко не пахнет – значит, следует ждать самого дерьмового варианта развития событий.

Но мы сидим глубоко в тылу и стараемся не думать о том, что творится на передовой. Подумаем, когда нас туда отправят. Сейчас есть крыша над головой. Этого достаточно.

Благодаря ежедневным теоретическим занятиям с сержантом Роудом нам известно, что Исламская Коалиция, с которой мы воевали за эту часть Европы, получила ощутимый пинок под зад от десанта Армии Ислама, высадившегося на голландском побережье четыре дня назад. А еще есть сведения, что со стороны Испании идет большой морской караван Зеленых Воинов Пророка, который то ли присоединится к одной из вышеобозначенных армий, то ли собирается атаковать обе. Самое время вроде бы ударить и нам, пока ИК ослаблена. Но командование молчит. А мы отлеживаем бока под Дюнкерком.

И знаете что? Нас это вполне устраивает. Мне нравится думать о картошке и не нравится думать о том, как выжить в следующие несколько минут. Будь моя воля, я бы и на занятия эти не ходил. Но с Роудом лучше не связываться. Говорят, перед назначением к нам ему светило повышение и чуть ли не штабная должность где-то в тылу. Будто бы он уже и вещи собрал. Но сержант Благо поймал головой пулю станкового пулемета в рочестерском лесу, и все у Роуда обломилось. Его назначили к нам новым сержантом, и теперь он вымещает злобу на всех, кто попадается ему под руку. Я не собираюсь давать ему лишний повод наорать и отправить меня в дозор, или толчки чистить, или к черту на рога с на хрен никому не сдавшимся донесением. Потому что и там, и здесь я буду хотеть есть. Но здесь никто не пытается меня убить. А это единственная разница, которая имеет значение на войне.

Я сижу за столом и завидую то ли собаке, которая кого-то ест, то ли кому-то, кто ест собаку. Можно, конечно, открыть тушенку, но не хочется разрушать собственную мечту. Я думаю о блондинке. О том, как она, набегавшись по пляжу, забегает в ближайший бар и лениво заказывает огромный, истекающий соусами гамбургер, обложенный еще горячими брусками картофеля, присыпанного зеленью и кольцами лука… Меня начинает подташнивать от голода, бессилия и отсутствия веры.

Со стороны лестницы доносится грохот. Только один человек может издавать столько шума всего двумя ногами, просто спускаясь по лестнице.

– Надеюсь, в мой желудок сегодня попадет что-нибудь кроме соевой тушенки, – замечает Пуля, скручивая тетрадь в трубочку и запихивая ее в оттянутый карман на колене. Теперь наружу торчат только ноги блондинки.

Мы вскакиваем навстречу картошке, и лица наши освещаются тем особым светом, который приносит не счастье, но его предвосхищение.

Букса не принес картошки. Букса принес дурные вести. Караван Зеленых Воинов Пророка прошел, не задерживаясь, мимо позиций Исламской Коалиции, и высадил десант на фланге Объединенной Армии. Полторы тысячи отборных бойцов под зеленым знаменем неслись во весь опор к Дюнкерку, практически не встречая сопротивления. Все основные силы ОА сейчас были на передовой. На пути десанта стояли только обозники и госпиталя.

– К утру здесь будет передовая, – мрачно констатирует Букса.

Но к утру здесь уже не будет передовой. Половина Дюнкерка будет разрушена. Наши основные силы – разбиты объединенными силами Исламской Коалиции и Армии Ислама. А сами мы начнем отступать куда-то в сторону Голландии. В ту ночь две трети Объединенной Армии будет уничтожена. А из всей роты «Динго» выживут лишь семеро. И трое из них – мы.

– То есть картошки ты не принес? – спрашивает Пуля, снова садясь на койку. – Букса, на тебя, блядь, вообще можно положиться?

Часть 2

Это было весело

Из текста «It Was Fun»

Кто-то придумал для всего названияКто-то очень умныйВ очках и с большим молоткомОн ходил и приколачивал табличкиА мы крались за ним и срывали все это дерьмоБыло весело

Кирилл «Муха» Царев

Я думаю, что, дембельнувшись из армии, Ной получил что-то вроде контузии. Другая страна, другие люди, другие деньги, новые правила, а старые правила в большинстве своем уже отмерли… Мы с Ди встретили его вечером того же дня, когда он вернулся. Ной сказал, что чувствует себя как волос в супе. Что-то о том, что так долго хотел вернуться домой, в Вознесенск, а оказалось, по сути, что того города, из которого он уехал два года назад, уже и нет.

Из документального фильма «Broken Gen», канал BBC.

Ной: Что я увидел? С одной стороны, жить явно стало проще. Этой был конец девяностых и самый адский раш прошел. Но с другой… как будто ушло что-то важное. Первая половина 90-х была дерьмовым временем, тут даже говорить не о чем. Но она была… не знаю, настоящей, что ли. А этот новый мир, в который я вернулся после армии, был похож на жалкую пластиковую подделку. «…пластмассовый мир победил». То есть вроде бы основные черты сохранились, но их как будто обточили надфилем, перекрасили, подменили на хреновую, но зато обновленную копию. И самое поганое – это грязь. Город и раньше особенной чистотой не отличался, но в 98-м стал настоящей помойкой. Всем было наплевать на это. Люди просто привыкли к дерьму под ногами и не замечали его. Но я-то только что вернулся… Я ничего кроме дерьма и не замечал.

Репортер: Можно ли считать это тем самым переломным этапом?

Ной: Одним из – безусловно. Дело не в том, что нас сломало. Дело в том, что нас ломало постоянно. И это стало нашей средой обитания.

Ольга «Линда» Новикова

Я была на последнем месяце беременности, вот с таким вот животом. Сидела дома. Вдруг звонок. Открываю, а там какой-то кабан с лысой башкой. Ну, думаю, все, бандюги по мою душу пришли. Начала лихорадочно соображать, кому задолжала, ха-ха-ха.

А потом этот кабан говорит: «Линда, это я, Ной».

По прошлой жизни он помнил: Линда знает все и обо всех. Вот и пришел ко мне.

Но два года – это два года. А когда тебе всего двадцать лет, это огромный отрезок времени. На все его вопросы я отвечала только: не знаю, не видела, не помню… Я ведь выпала из той жизни почти сразу после того, как Ноя забрали в армию. А последние месяцы и вовсе почти не была в городе. У меня был такой арбуз вместо живота, что я еле доползала до лавки во дворе.

Кирилл «Муха» Царев

Когда мы встретились, Ной предложил сходить в парк. Мы с Ди начали его отговаривать, типа, чувак, не стоит тебе туда идти. Не в первый день, это точно. Но он настоял. Мы взяли пива, пошли, и там ему все стало понятно. Окончательно. Вместо аттракционов – асфальтовые пятаки прямо в лесу. Сами аттракционы растащили на металлолом… Даже нашу лавочку сперли.

Ной все ходил и ходил там. Не знаю, что он чувствовал… Потом Ной встал на один из этих асфальтовых пятаков и сказал: «Я такой же, как он».

На следующий день он взял билеты в Москву.

Джимми, барабанщик «Broken Flowers»

Было жарко, просто микроволновка какая-то. То есть реально зашкаливало за 30. Я все думал, когда же все это закончится и зарядит нормальный дождь. Ну, вот он и зарядил.

Из статьи «Унесенные ураганом», «Московские вести»

В ночь с 20 на 21 июня Москва испытала на себе необузданную ярость стихии. Ничего подобного в этих широтах не происходило со времен смерча 1904 года. По разным данным, в результате урагана погибло от 8 до 11 человек, различной тяжести ранения получили 150–200 человек. Сильнейшая гроза сопровождалась градом и шквалистым ветром, скорость которого достигала местами 31 м/с. В результате проливного дождя в Москве выпала месячная норма осадков. В городе больше 2000 строений получили повреждения. Повалено множество деревьев. Повреждены кровли Большого театра и Большого Кремлевского дворца. Ветром сорвало кресты Новодевичьего монастыря. По предварительным оценкам, общий ущерб составил более 1 млрд. рублей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Здесь и далее пер. автора

2

Пер. автора