Вниманию читателей предлагается сборник, приуроченный одновременно и к 75-летию восстания в лагере смерти Собибор (1943–2018), и к 110-летию со дня рождения лидера восстания Александра Печерского (1909–2019). Издание, которое Вы держите в руках, является итогом сотрудничества Российского военно-исторического общества и Научно-просветительного Центра «Холокост». Недавно уже вышел ряд книг, посвященных этим событиям. В чем же новизна этого сборника? И почему мы полагаем необходимым обратиться к данной теме еще раз?

Мы исходим из того, что Холокост не просто одно из трагических событий первой половины XX в. – масштаб уничтожения и способы его организации были беспрецедентными в мировой истории, а потому они объективно заслужили внимание сотен историков многих стран. Более того, сегодня память о Холокосте занимает центральное место в рамках формирующейся общеевропейской и глобальной культур памяти, ориентированных не просто на «проработку сложного прошлого», но и на использование его для утверждения таких ценностей, как демократия и права человека. Эти исторические события позволяют нам сделать важный моральный урок относительно того, к чему ведет расистская идеология, призывающая объективировать культурные различия между людьми (считая их естественными) и на это основе выстраивающая иерархии «достойных» и «недостойных» народов. Более того, история Холокоста дает возможность осмыслить и другую не менее важную проблему: ответственность каждого человека за те решения, которые принимаются политиками от его имени. Как писал социолог З. Бауман: «Урок холокоста в том, с какой легкостью большинство людей, попавших в ситуацию, не оставляющую возможность для правильного выбора или делающую подобный выбор крайне дорогостоящим, уговаривают себя отвернуться от проблемы нравственного долга (или не могут уговорить себя ему следовать), принимая вместо этого принципы рационального интереса и самосохранения. В системе, где рациональность и этика указывают на противоположные направления, главным проигравшим является человечность»[1]. О том, как легко забываются моральные уроки, свидетельствует следующий факт. В 70-ю годовщину восстания в Варшавском гетто в школах польской столицы были проведены опросы, почти 25 % молодых людей назвали концлагерь «успешным проектом» Гитлера[2].

Немаловажно и то, что сегодня из формующегося канона истории Холокоста вычеркивается роль тех, кто спас евреев Европы от полного уничтожения, а именно воинов Красной Армии и их союзников. Показательно, что в наши дни в экспозиции музея бывшего лагеря смерти Майданек (Польша) не рассказывается о том, что он был освобожден красноармейцами. Концлагерь просто «прекратил существование». Точно также забывается трагедия советских евреев (около 2,8 млн из 6 млн уничтоженных евреев были гражданами СССР) и их активное участие в сопротивлении нацизму. Подвиг А.А. Печерского – один из наиболее ярких примеров.

К сожалению, даже в России далеко не все готовы воспринять очень простую мысль, что Холокост – это не чужая трагедия, а такая же часть нашей общей истории, как сожженная деревня Хатынь или же блокада Ленинграда. В течение десятилетий память о нем поддерживалась и увековечивалась в основном усилиями еврейских общин и организаций. Давно пора изменить это совершенно ненормальное состояние, включив эти события в общую историю российской нации.

Примечательно, что память о Холокосте и собственно подвиге Печерского постепенно возвращается в Россию. Ключевая роль принадлежит общественным организациями, таким как НПЦ «Холокост» и Фонд Александра Печерского. Свой вклад внесло и Российское военно-историческое общество. Так, совместными усилиями с Фондом Печерского в 2018 г. в Ростове-на-Дону был открыт бюст А.А. Печерскому, а по итогам совместной инициативы РВИО и РИО улица в честь него появилась и в Москве (до этого лидер восстания в Собиборе был увековечен в топонимике Ростова-на-Дону, Цфата (Израиль) и Кременчуга (Украина)). В 2016 г. он был посмертно награжден орденом Мужества. С целью популяризации подвига в 2018 г. на широкий экран вышел художественный фильм К. Хабенского «Собибор». Еще в 2010 г. режиссер А. Марутян снял документальный фильм «Арифметика свободы» об этом событии.

Многие соратники А.А. Печерского в 2013–2018 гг. были отмечены польскими и украинскими государственными наградами, а также знаками российских общественных организаций. В 2015 г. памятная медаль Российского Еврейского конгресса была вручена С.М. Розенфельду. В октябре 2018 г. на мемориальной церемонии, прошедшей на месте лагеря, объявлено о награждении Орденом за Заслуги перед Республикой Польша одного из руководителей восстания Леона Фельдгендлера (посмертно), чего долгое время добивался Фонд А. Печерского. В это же время в Москве в рамках мероприятий НПЦ «Холокост» и РЕК к 75-летию восстания в Собиборе прошло награждение одного из активных участников восстания Алексея Вайцена (посмертно). Кавалерский крест ордена «За заслуги» посол Польши передал внуку героя Александру Вайцену. Памятная доска в Рязани, на доме, где много лет жил Алексей Вайцен была установлена несколькими днями раньше. Кроме того, благодаря усилиям местных властей появилась памятная доска в Хасавюрте (Дагестан) на доме, где до войны жил другой участник восстания Александр Шубаев.

Составляя этот сборник, мы понимали, что тема Холокоста еще недостаточно хорошо известна широкому читателю. А потому собственно «мемуарная часть» предварена рядом исследовательских материалов. Редакторы сборника написали вводную статью «Холокост. Краткая история», в которой в наиболее сжатой и популярной форме и без претензий на новаторство стремились дать общий исторический контекст, ответив на вопрос: что такое Холокост?

Далее мы поместили (с определенной корректурой фактологических и географических неточностей) перевод статьи профессора Амстердамского университета Сельмы Ляйдесдорф (Нидерланды), которая в 2017 г. выпустила книгу «Саша Печерский» (Leydesdorﬀ S. Sasha Pechersky. Holocaust Hero, Sobibor Resistance Leader, and Hostage of History. New York, London: Routledge, 2017). Преимущество С. Ляйдесдорф, которая рассказывает общую историю Собибора и восстания, состоит в том, что она использовала источники на польском и идише, беседовала с бывшими узникам в разных государствах. Мнение западного историка со своей культурой памяти, полагаем, представляет особый интерес. Между тем с некоторыми выводами и оценками С. Ляйдесдорф мы не готовы согласиться, и научная полемика вполне уместна.

Данный сборник представляет собой первый опыт сотрудничества историков трех государств: России, Нидерландов и Израиля. Мы благодарны доктору Арону Шнееру (Иерусалим), который на основе прежде неизвестных документов написал статью о «травниковцах»: тех коллаборационистах, которые в качестве охранников служили в Собиборе и других нацистских концлагерях. Во второй части мы приводим протоколы допросов и обвинительные заключения из ранее недоступных следственных дел еще двух таких «выпускников» учебно-тренировочного лагеря СС в Травниках, которые дополняют статью А. Шнеера. Все это позволяет увидеть историю Собибора с иной стороны, по другую сторону колючей проволоки.

Однако основная наша задача состояла в том, чтобы донести слова и чувства непосредственных героев тех событий. Основное место занимают до сих пор в полном виде не публиковавшиеся мемуары А.А. Печерского, а именно их последняя редакция начала 1970-х гг. Отметим, что ряд его воспоминаний, вышедших из печати в последние годы, представляют более ранние и краткие версии.

В отличие от предыдущих изданий мы не ограничиваемся только А.А. Печерским, но и «даем слово» его ближайшим товарищам. В частности, мы публикуем свидетельства трех товарищей, а именно С.М. Розенфельда, А.А. Вайцена и А.М. Вайспапира. Акцент мы делали не столько на самом восстании (они описывают его однотипно), сколько на том, каким путем они попали в плен, а потом в Собибор, что делали после восстания, где сражались в 1944–1945 гг.

Еще один раздел посвящен ранее не публиковавшимся письмам 1962–1965 гг. А.А. Печерского, С.М. Розенфельда, А.А. Вайцена и А.М. Вайспапира писателям А. Г. Синельникову и В. Р. Томину. Отметим, что именно последний из перечисленных внес существенный вклад в то, что память о Собиборе не была забыта. В.Р. Томин (Тальман) был участником Великой Отечественной войны, в дальнейшем написал ряд книг об антифашистском движении и советской разведке. С начала 1960-х гг. был близким другом А.А. Печерского и сыграл важную роль в популяризации истории Собибора. Участвовал во многих встречах бывших узников в СССР. В 2006–2008 гг. поделился своими воспоминаниями и передал часть личного архива в НПЦ «Холокост».

Завершает сборник также впервые публикуемые на русском языке воспоминания из книги М. Нович «Собибор. Мученичество и восстание» (1979 г.), в которой собраны свидетельства уцелевших узников. Мы приводим свидетельства (включая А.А. Печерского), показавшиеся нам наиболее важными в описании судеб евреев до Собибора, во время восстания и после него.

Тексты публикуется с сохранением авторской стилистики за рядом оговоренных исключений. Орфография и пунктуация приведены к нормам современного русского языка. Зачеркнутые, пропущенные, исправленные фразы, слова и авторские пометки отмечены составителями в подстрочных примечаниях. Исключенные, как правило, малоинформативные и повторяющиеся, фрагменты текста и неразборчивые слова обозначены знаком <…>. При воспроизведении иноязычных собственных имен и некоторых географических объектов возможны расхождения, связанные со многими вариантами их произношения, написания и перевода в разных источниках. Сборник проиллюстрирован фотодокументами из Архива НПЦ «Холокост», Фонда Александра Печерского, Музея истории еврейского наследия и Холокоста в Мемориальной Синагоге на Поклонной горе (Москва) и личных коллекций.

Составители выражают признательность за помощь детям и внукам участников восстания в Собиборе: А.Г. Вайцену, М.А. Евстратову и М.С. Розенфельду.

Особой благодарности за ценные консультации, поиск документов и техническую помощь заслуживают Вадим Гасанов, писатель Л. С. Симкин, руководители Фонда А. Печерского И.Ю. Васильев и М.Ю. Эдельштейн, Г.Б. Горбовицкий, А.Г. Мордвинцев, фотографы Г. Рейхман (Ашдод) и В.В. Бродский, Д.М. Плоткин, Рита Марголина («Яд Вашем», Иерусалим), сопредседатель НПЦ «Холокост» И.А. Альтман, С. А. Богданова, а так же сотрудник Архивного отдела НПЦ «Холокост» Роман Жигун, Александр Гвелесиани, Светлана Трифонова, Елизавета Чамкина, Дмитрий Алексеев, З. Елькина, А. Мелентьева, Т. Радайкина, А. Куроптева и С. Кислов.

Пахалюк К.А., Терушкин Л.А.

Пахалюк К.А., Терушкин Л.А

Холокост. Краткая история

История нацистской Германии неразрывным образом связана с политикой преследования или уничтожения миллионов человек по всей Европе из-за их политических или религиозных взглядов, этнической принадлежности. Так, по утверждению историка М. Манна, общее количество жертв нацистской Германии составила примерно 20 млн человек, из них около 6 млн человек были евреями, истребленными только за свою этническую принадлежность. Такая цифра была озвучена на Нюрнбергском процессе, в дальнейшем она нашла подтверждение в специальных исследованиях, правда, окончательное число варьируется от 5,1 млн (Р. Зильберг) до 6,2 млн (В. Бенц)[3]. Именно уничтожение евреев в годы Второй мировой войны приняло тотальный характер. Это обстоятельство сегодня вызывает определенные сложности: как помнить о геноциде евреев, не забывая других жертв и не принижая их страданий? Как объединяя память о различных жертвах нацистской политики не опустить об уникальность положения именно евреев?

Эта сложность во многом обусловлена организационной непоследовательностью нацистской истребительской политики, и обнаруживает себя уже на уровне понятий. Существует несколько определений Холокоста, ведь это понятие изначально было введено в оборот не для того, чтобы четко зафиксировать реальность, а увековечить память о погибших. Как пишет российский исследователь М. Гилева: «Термин являл собой целую совокупность образов и репрезентаций, связанных с нацистской политикой методичного, «конвейерного» уничтожения людей по этническому принципу. Он был призван запечатлеть сочетание несочетаемого: научно-технического прогресса и пещерной жестокости[4]. В узком и наиболее распространенном смысле под ним понимается политика нацистской Германии, её союзников и пособников по преследованию и массовому уничтожению евреев в 1933–1945 гг. Однако здесь мы сталкиваемся с ретроспективным взглядом: ведь до 1941 г. притеснение евреев не перешло еще в фазу тотального уничтожения. Более широкая трактовка Холокоста предполагает включение и иных социальных групп. Например, такая точка зрения отражена в резолюции Генеральной ассамблеи ООН от 1 ноября 2005 г. № A/RES/60/7, в соответствии с которой 27 января стало Международным днем памяти жертв Холокоста. Впрочем, например, для обозначения геноцида цыган существуют специальные термины. Наиболее распространенный среди них – «Порраймос». В документах нацистов встречаются такие понятия, как «всеобщее» и «окончательное» решения еврейского вопроса. Первый отсылает к изгнанию из Германии, второй – к полному уничтожению.

В 1943 г. Рафаэль Лемкин ввёл понятие «геноцид», выработка которого во многом опиралась на политику нацистов в отношении евреев в годы Второй мировой войны. Именно оно в 1948 г. было положено в основу Конвенции ООН о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, принятой Генеральной Ассамблеей в 1948 г. В ней под геноцидом понимается полное или частичное намеренное уничтожение групп людей по расовому, национальному, этническому и религиозному принципу. Отметим ряд сложностей. Так, чтобы массовое насилие попало под эту категорию необходимо доказать намеренность уничтожения (на это, например, пусть и безосновательно, упирают турки, отрицая геноцид армян). При этом под определение не попадает уничтожение по социальному принципу. Впрочем, с точки зрения современной теоретической социологии, и этническая, и расовая, и национальная (не говоря уже о религиозной) принадлежности конструируются социально, а потому могут быть при желании отброшены или приняты индивидом. Соответственно, неочевидно, почему геноцидом признается уничтожение людей только на основе этих, а не каких-то других критериев, почему массовая гибель только одних социальных групп должна выделяться.

В израильской историографии трагедия еврейского народа обозначена термином Шоа (Катастрофа). Отметим, что это понятие с 1980-х гг. особую популярность получило во Франции. Объясняется это выходом одноименного фильма К. Ланцмана. Использование «Шоа» нередко отражает стремление подчеркнуть еврейский характер жертв геноцида. В послевоенные годы в течении нескольких десятилетий» использовался аналогичный термин на идише – «Хурбн». Однако наиболее популярным термином во всем мире, включая и Россию, является «Холокост». Это американизм, созданный от древнегреческого «Голокаустис», т. е. «всесожжение». В его основе лежит метафора уничтожения огнем, что отсылает к практике сожжения евреев в крематориях. Здесь мы видим западноцентричный взгляд на эту проблематику (советские евреи, как правило, уничтожались в ходе расстрелов). Несомненно, при более детальном рассмотрении генеалогии понятия мы сталкиваемся с архаичным символом огня. Отсюда возникают и религиозные коннотации: «жертвоприношение» 6 млн евреев привело к формированию еврейского государства Израиль. Хотя это очень спорный, дискуссионный вопрос. А обозначенные религиозные ассоциации заставляют многих дистанцироваться от понятия Холокоста и использовать более нейтральный Шоа: ведь как можно видеть какой-то высший смысл в бессмысленном убийстве миллионов?

Сегодня существует тенденция превращения Холокоста в метафору, которую пытаются использовать в отношении различных типов массового насилия (причем, необязательно геноцидов). Более того, в истории еврейского народа немало трагических событий, которые нередко пытаются сопоставить с ним. Все это ведет не просто к размыванию понятия, но и к тривиализации самой трагедии, потере ею уникальности. Вопрос не в том, что евреи страдали «больше всех»: в конечном счете «конкуренция жертв» с моральной точки зрения вряд ли может быть одобрена. Да и как понять, кто «больше страдал»: армянка, изнасилованная перед расстрелом? Еврейка, вместе со своим ребенком отравленная газом «Циклон Б»? Или русская, умершая от истощения в зимнем блокадном Ленинграде? На индивидуальном уровне подобные сравнения бессмысленны и достойны только осуждения. Мы призываем подчеркивать особенности различных типов насилий, и, даже объединяя некоторых из них вместе под понятием «геноцида», видеть отличия. Так, например, геноцид армян, начавшийся в 1915 г., был менее последователен (что не делает его «менее ужасным»), причем, малолетние дети физически могли спастись: власти нередко передавали их в турецкие семьи, где они бы социализировались и могли превратиться в «настоящих турок». У евреев такой возможности не было. Уничтожение армян было вдохновлено младотурецким этнонационализмом, который – в своих представлениях – пытался спасти распадающуюся Османскую империю. В то время как нацисты исходили из совершенно иной «картины мира», в рамках которой у евреев не оставалось ни единого шанса на выживание. Впрочем, между трагедией армян и евреев есть немало параллелей и взаимосвязей. В частности, Гитлера вдохновляло то, что спустя 25 лет после армянского геноцида мир постарался забыть его[5].

Что сделало возможным нацистскую политику геноцида, и Холокост, в частности? Этот вопрос является одним из наиболее сложных и дискуссионных. Поиск ответа на него осложняется расхожим мнением, возлагающим вину лишь на верхушку нацистского руководства (А. Гитлер, Г. Гиммлер, Г. Геббельс, Р. Гейдрих, Ю. Штрейхер и ряд других) и их фанатичный антисемитизм. Этой версии после войны придерживались многие немцы, тем самым стремясь оправдать собственное соучастие в преступлениях. Естественно, если бы не Гитлер, который сосредоточил в своих руках абсолютную власть в Германии, не его ненависть к евреям и не упорство, с которым он стремился решать «еврейский вопрос», то вряд ли бы случилась эта трагедия.

Однако маховик геноцида раскручивался вовсе не одномоментно, отсутствие четких приказов заставляло исполнителей «на местах» действовать самостоятельно и брать инициативу в свои руки. Например, обергруппенфюрер СС Ф. Еккельн в конце ноября 1941 г. отдал приказ о расстреле прибывшего в оккупированную Ригу поезда с немецкими евреями, за что получил нарекания от Гиммлера, ввиду отсутствия соответствующего распоряжения[6]. А как быть с теми, кто непосредственно расстреливал, участвовал в карательных акциях, служил в концлагерях и лагерях смерти? А с теми, кто на оккупированных территориях выдавал евреев, причем добровольно? И как же те, кто участвовал непосредственно в массовых убийствах и после войны избежал наказания, смог вернуться к размеренной жизни простого обывателя? Лет через 10, 20 или даже 50 многие удивлялись, когда обнаруживалось, что добродушный старичок, хороший семьянин и трудолюбивый работник на самом деле напрямую причастен к одному из самых ужасных преступлений в мировой истории. Эти вопросы не имеют однозначных ответов. Однако их поиск важен для понимания специфики нацизма и политики геноцида.

Обычно ответ начинают с идеологии. И в этом есть рациональное зерно. Действительно, впервые такая задача последовательного преследования и биологического истребления евреев была не просто риторикой отдельного политика или партии, а частью осознанной, проработанной государственной политики. Именно эта цель нацистского государства являлась беспрецедентной. Холокост не был следствием религиозного фанатизма или классовой ненависти. Идеология сплачивала все структуры государства, многие слои немецкого общества были вовлечены в решение этой задачи, ставшей поистине государственной. Методы и степень преследования в зависимости от территории и времени могли отличаться, однако единой была итоговая цель.

Исходной точкой этой идеологии называют органический национализм, зародившийся еще в Германии XIX в. и подразумевавший определение нации как единства «языка и крови». В Германской империи («Втором рейхе») этот национализм имел имперский характер, поскольку обосновывал политику завоеваний и расширения. Однако к началу XX в. не все немцы жили в Германской империи, они составляли одну из центральных групп в империи Австро-Венгерской, в которой помимо собственно немцев (австрийцев) жили венгры и различные славянские народы. Потому государственный национализм здесь носил надэтнический характер. В условиях полиэтничности правящая династия Габсбургов сочетала в своей политике ассимиляцию (продвижение немецкой культуры) и квазимультикультурализм (власть приходилось делить с представителями разных этнических групп). В условиях роста антиимперских настроений и становления массового общества демократическая борьба этнических групп, как указывал историк М. Манн, взяла себе на вооружение идеи органического национализма. Различные национализмы, включая венгерский, чешский, сербский, ставили под угрозу существование единого имперского пространства, а их активность привела и к радикализации австрийских немцев. Не будем забывать, что в своей имперской политике Габсбурги опирались в том числе и на такие космополитичные группы, как евреи, на которых также перекинулось недовольство местных националистов[7]. В этом плане нет ничего удивительного, что А. Гитлер, как австрийский немец, был одним из тех, кто воспринял этот радикализм. В мемуарах он подробно описывал, какое неприятие в подростковом возрасте (а это рубеж XIX–XX вв.) у него вызывал имперский патриотизм. Во многом благодаря школьному учителю истории он впитал идеи органического национализма.

Что мы понимаем под понятием «органический национализм»? Почему именно его мы избрали для фиксации данных общественных настроений? Речь идет о воззрениях, будто группа людей, связанная единой культурой, в действительности представляет собой некое биологическое, естественное единство, что национальность – это вопрос крови и наследственности. Несомненно, эта социальная мифология немало заимствовала из теории социал-дарвинизма и искала (и к сожалению, находила) поддержку у многих представителей естественных наук, склонных рассматривать человечество как популяцию, а наблюдаемые различия (будь то цвет кожи или уровень экономического развития) объяснять через обращение к биологии, к чему-то естественному и неизменному. Родом оттуда и до сих пор популярные в широких массах рассуждения о «национальных характерах». В основе лежит метафорическое уподобление некоей социальной общности человеку. Подобная «картина мира» делает логичным и оправдание жесткого политического лидерства, и призыв к единению, и очищение от «инородных тел». Базовая проблема, которую стремится решить органический национализм, заключается в поиске того «коллективного Мы», которые выглядело бы не проблемным, не подлежащим сомнению. Отсылки к истории, биологии и географии как раз и призваны разработать ту идейную систему, в рамках которой принадлежность к нации видится чем-то естественным и абсолютным.

Несомненно, органический национализм, если его довести до логического конца, приводит к расизму, который предполагает составление иерархий «высших» и «низших» рас. Философ Х. Арендт, еще на исходе Второй мировой войны, глубокомысленно заметила, что гитлеровский нацизм произрастает не из классического европейского национализма, а из империализма, т. е. из эпохи колониальных империй и привычки разделять «белую»(«высшую») расу и местных аборигенов. Теперь же эта логика, благодаря Гитлеру, оказалась применима относительно самой Европы. В какой-то степени Х. Арендт была права, называя Гитлера антинационалистом: вершиной лояльности для него было не государство, не германская нация (ведь если говорить о ней как о культурном единстве, то ассимилированные евреи никак не могут из нее исключаться), а арийская раса, наверху которой и были немцы[8]. В самом низу находились евреи. На ступеньке выше последних стояли славяне.

В «Майн кампф» («Моя борьба»), опубликованной в 1925–1926 гг., Гитлер писал, что евреи недостойны гражданских прав и не только принадлежат к «низшей расе», но и вообще не являются людьми. Гитлер считал себя мессией, призванным спасти мир от «еврейского засилья». Он постоянно повторял, что «еврейская зараза» приведет Германию к гибели. В рамках той «картины мира», которую разделял Гитлер, одним из главных признаков «низости евреев» стало отсутствие своего государства. Они не укоренены на определенной территории, а потому как «паразиты» живут в телах других наций. Заметим, что во время реализации политики Холокоста другой этнической группой, подвергшейся преследованиям и уничтожению, стали цыгане. Стоит ли говорить, что к оседлым цыганам нацисты относились более терпимо (конечно же, «пока еще более терпимо»), нежели к кочевым.

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4