Год гражданской войны

– Не знаю, – она подошла поближе, чтобы не кричать через весь коридор. – Надеюсь, буду дальше работать. А что?

– А вы не хотите уехать?

Нам точно не разрешат. Я думаю, никому не разрешат. Я слышала, что они собираются все здесь заморозить на десять лет. Объявят город закрытым. Так я слышала.

– Это звучит правдоподобно. Но если нам позволят уехать, я мог бы спросить за вас. Я

не могу обещать, что они хоть что-то сделают, но есть шанс.

Она подошла ещё ближе. Так близко, что можно было разговаривать шепотом.

– А вам за это что-то будет?

– Я не знаю. Но если бы я мог вам помочь, если, конечно, вы не хотите тут остаться. Я даже ничего не могу вам обещать, кроме как узнать подробности. У вас тут семья.

– Да, но… Если у вас получится – спросите. Со мной всё будет хорошо, не переживайте.

Она ушла дальше, делать свою работу. А я решил подождать утра, чтобы отнести сообщение в одну из закладок. Я бы сделал это сейчас, но меня точно поймают. Меня даже из гостиницы не выпустят. Значит, Лена здесь и ночует. Наверное, она боится выходить на улицу лишний раз. А с нами вроде как безопаснее. Но это только иллюзия. Я посмотрел в окно и увидел какого-то солдата, который курил на заднем дворе. Он привлек моё внимание, хотя просто стоял там и крутился на месте. Минуту спустя он оживился, когда увидел, что к нему кто-то бежит. Это была Валерия, которая выбралась из гостиницы в комендантский час. Она подбежала к этому солдату, который взял ее руки в свои. Они о чем-то поговорили буквально минуту, а затем отошли в сторону и сели на лавочку у качелей. Я наблюдал за тем, как они общаются буквально ещё чуть-чуть, а потом решил оставить их одних.

Глава 17: Футбол

Я раньше и не задумывался, но когда произносишь вслух в беседе или просто в своей голове во время монолога фразу «В сытые годы…» – значит, сытые времена закончились. И они всегда заканчиваются как-то внезапно, потому что ты вдруг обнаруживаешь, что раньше у тебя на работе было много командировок, тимбилдинга, корпоративных вечеринок и бонусов, а теперь все сокращается, бюджета нет, даже скрепку бесплатно не достать, хотя раньше ты свободно брал любые канцелярские предметы домой. И если сейчас у вас «сытые времена», лучше ими пользоваться по полной программе – тащите батарейки, летайте за счет компании, устраивайте корпоративы. Потому что всё это кончается.

– Блядь! Блядь! Блядь! – Аркадий на утренней «летучке» был вне себя. – Черт! Черт!

Черт! Сука!

Он ходил кругами и орал то в телефон, то в стену, то в планшет. Я подошел к Валерии.

– Что происходит?

– Обычный вторник. Наш гомункул думал, что если не размещать в Интернете глупых новостей, знаешь, типа «Депутат предложил запретить французский язык» или «Депутат предложил отменить свободу слова», то народ что-то заподозрит. Типа у нас тут адекватные депутаты, а во всей стране – нет. И эти девчонки в Москве, которые наш сайт делают и социальные сети, они в этот раз перестарались, кажется. Я точно не знаю, что там случилось, но ты сам видишь, какой ор с утра стоит.

– Ясно. Слушай, а что ты собираешься делать после войны?

– Не знаю, наверное, домой вернусь, а что?

– Ничего, просто задумался.

Из своего офиса с полупрозрачными перегородками вышел Аркадий.

– Что случилось? – спросил я.

– Блядь, – выдохнул Аркадий. – Я говорил этим сучкам, чтобы не превышали градус идиотии, когда публикуют новости. Но они меня не послушались, и теперь у меня шквал звонков и писем прокомментировать новости.

– А что за новости-то? – спросила Валерия, цокая языком.

Аркадий достал планшет и открыл браузер. Он протянул планшет нам с Валерией. На экране был какой-то новостной сайт, из федеральных. Заголовок: «Томский депутат предложил канонизировать Ивана Грозного». Далее шло: «Депутат Артемий Митрофанов заявил, что царь Иван IV сделал много добра для Православной церкви и становления русской духовности».

– Я им говорил не лезть в религию, предупреждал! И вот теперь запросов в Гугл «кто такой Артемий Митрофанов?» больше, чем запросов «как лизать киску»! Твою мать!

– А кто такой Артемий Митрофанов?

– Да никто! Выдуманный депутат, как и все остальные. А сейчас мне нужно быстро сделать ему страницу в интернете, раздать всем СМИям комментарии, и надеяться, что этот день быстро закончится, и к вечеру, а то и завтра произойдет что-то интереснее этого говна. Потому что уже все про это пишут. Вот же были нормальные заголовки…

Аркадий взял планшет и что-то там полистал.

– Вот, «Томский министр здравоохранения заявил, что грудное молоко лечит рак» – нормальная новость, куча лайков, супер! Или вот: «Депутат предложил ввести уголовную ответственность за прослушивание детьми иностранной музыки». Отличная новость, куча лайков, комментарии поддержки, класс. А это что? Вот надо было им выпендриться!

Когда Аркадий в сердцах отложил планшет и пошел в туалет, Валерия тут же схватила устройство и начала что-то искать в интернете.

– Ты что делаешь? – спросил я.

– Да так, хочу хоть реальные новости посмотреть, да свою страничку найти. Постой на шухере.

– Чего? С ума сошла?

– Да я пару сек.

Валерия отбросила свою длинную светлую челку назад и принялась за дело. Она зашла в социальные сети, что-то там проверила, потом закрыла страницу, потом просмотрела заголовки других новостей. Она уже было собиралась залезть в почту, но не успела.

– Идет.

Валерия положила планшет на стол, будто он всегда там и был. Аркадий ничего не заметил.

– И что там интересного?

– Да ничего, просто сообщения почитала, может, написал кто.

– И что?

– Да у меня там 298 сообщений, я не разобрала. Так, в мире что происходит посмотрела.

– И что?

– Да все то же: война на Ближнем Востоке, экономический форум, выборы какие-то. Кого это вообще интересует?

– Тебя, наверное.

– Знаешь, уже нет. Я вот пожила без новостей достаточно долго и теперь понимаю, что

они ничего не значат. Вот честно – как все эти события тебя касаются? Да никак. Большинство событий в мире вообще не важны. То есть ВООБЩЕ. Кажется, количество новостей и событий, за которыми надо уследить, начало заменять качество. И уже давно. Они никак не влияют на нашу жизнь. Всё это просто суета.

Валерия ушла куда-то за свой компьютер. Юра и Игорь готовились к съемкам в студии – они соорудили синий экран, какие-то кресла, достали спортивную атрибутику и настраивали свет.

– Присядь, пожалуйста, – крикнул мне Юра.

– Я подошел к ним и сел в кресло.

– А что мне делать?

– Так, ты смотришь футбол, играет наша сборная. Нужно будет две реакции – когда гол забили нам и когда гол забили мы. Плюс ещё просто, знаешь, сидишь, смотришь игру. И потом ещё надо поражение отыграть и то, что наши выиграли. Сможешь?

– А может вы мне какой-нибудь матч поставите на телевизоре, чтобы я это как-то естественнее делал. Я просто в футболе не разбираюсь.

– Сейчас поищем чего-нибудь, но ты просто выгляди заинтересованным, как будто на заседании комиссии по бюджету и налогам сидишь. А потом снимаем радость и печаль – и готово.

Я вошел в образ Евгения Семеновича, хотя поначалу процесс не шел вообще – мне осточертел мой синий костюм, который я все время ношу как мэр. Неужели мне не могут выдать новый? Но потом Юра принес мне куртку, сказав, что все остальные «випы» будут в куртках, так что и я должен быть в такой же. Я сидел как бы на трибуне, смотрел игру нашей сборной. Защита снова была дырявой, а нападение организовывалось по принципу «все кучей валим к воротам». Короче, игра была неудачной, я расстроился.

Потом Юра велел сымитировать радость. Я пытался вспомнить хорошую игру нашей сборной, но у меня не получилось. Тогда я вспомнил, как ходил с отцом на стадион, когда там играла местная команда. Кажется, это был шестнадцатый дивизион девятой лиги или что-то такое – короче, ничего особенного. Но впечатления у меня были самые лучшие, потому что это была живая игра и это было прекрасное время в моей жизни. Я изобразил радость, даже некое воодушевление, а потом так вскочил с оглушительным криком «Гол!», что оператор отступил назад и немного споткнулся об какие-то коробки. Юра остался доволен.

Я вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Не знаю почему, но кроме меня всем было комфортно находится в помещёнии, которое давно не проветривали. А стоило мне открыть окно, как тут же начинались крики, что кому-то дует. В итоге я решил просто иногда дышать воздухом, потому я к нему как-то с детства привык. Через минуту ко мне подошла скрюченная старушка, которая постояла сначала чуть поодаль, а затем приблизилась.

– Вы меня убьёте?

– Я опешил от такого вопроса. У меня даже внезапно отнялся дар речи.

– Нет, не планировал.

Это всё, что я смог из себя выдавить.

– Вы – убийцы. Вы убиваете. Вы и меня убьёте.

– Не сегодня.

Если честно, я не знал, как на это реагировать. На меня напал ступор. Старушка стояла за моим правым плечом и периодически смотрела в никуда. Я медленно начал двигаться ко входу, ожидая продолжения беседы, но старушка молчала. Я скрылся за дверьми здания и успокоился. Затем я набрался смелости и посмотрел через окно на улицу и увидел, как старушка все ещё стоит там и вращается как вентилятор – из стороны в сторону. Я спрятался и затем поднялся в редакцию. Мне на встречу по лестнице спускалась Лера, видимо, покурить.

– Не ходи туда, там пока какая-то бабка сумасшедшая стоит. Заявляет, что я хочу её убить. Городская сумасшедшая, наверное.

– Ой, я с такими общалась часто, у меня пол-подъезда было. Либо сумасшедшие, либо алкоголики. В нашей стране не разговаривать с сумасшедшими нельзя.

– Это почему?

– У меня как-то друг был, в Голливуд уехал со своей короткометражкой. Пишет, значит, что его там чуть ли не на руках носят, все время встречи с продюсерами, крупные проекты предлагают. А потом он вернулся ни с чем. Он просто не понял, что его послали. Они там умеют. У них фраза «Нам надо как-нибудь вместе поработать» или «У вас очень интересные идеи» означает – «Вы нам не нравитесь». Но любой человек, получивший отказ, завтра может стать популярным, никогда не знаешь наверняка. Поэтому в Америке никому не отказывают напрямую. А у нас нельзя отказывать сумасшедшим. Я вот брала как-то интервью на ярмарке у мужика, который деревянные ложки делал. С виду – нормальный мужик, а как говорить начал – псих полный. Рассказывал, что молодежь пошла не та, их телевизор зомбирует. Я всего пересказывать не буду – бред, короче. И что ты думаешь? Он нашел какую-то учительницу в школе, вышел на конкурс городских проектов, получил денег на открытие школы ложкарей, а потом при администрации создали Комитет возрождения национальных традиций, а он его возглавил, с мэром на короткой ноге, так сказать.

– Да, бывает. Вряд ли эта бабка, конечно, выбьет себе комитет хотя бы по вязанию, но всё же.

Лера уверенно направилась на улицу, а я пошел по своим делам. Вечером того же дня я оставлял закладку близ какой-то теплоцентрали. Я огляделся по сторонам – никого не было. Только какие-то ласточки все время летали над головой. Я опустился под трубу, взялся за кирпич и отодвинул его в сторону. Там лежала сложенная вчетверо записка. Я на секунду замешкался, потому что подумал, что закладкой воспользовался ещё кто-то другой, но затем решил, что записка, возможно, предназначается мне. А если что, я ее верну. Тогда я взял листок и засунул его в карман. Свой отчет я положил под кирпич, а затем ушел.

Мне пришлось идти 10 минут, прежде чем я нашел хоть один работающий фонарь. Я встал под ним и достал записку. Она действительно была для меня. Матвей Александрович сообщал мне, что они заметили активность в аккаунте Леры. В связи с этим мне полагалось узнать подробности того, как и где она вышла в интернет, а также что она там видела и кому писала. «Быстро работают», – подумал я и убрал бумагу в карман.

Когда я вернулся к отелю, Юра, Игорь и Лера над чем-то весело смеялись и курили перед входом.

– Ты где был? – спросил Юра.

– Да так, гулял, – ответил я. – А чего такого смешного? Или я не пойму?

– Нет, нет, ты-то как раз поймешь.

– Тут подхватила Лера.

– Не, с нас все взятки гладки, мы ни при чем.

Аркадий был прав – новость про депутата Митрофанова быстро сгинула в бурном и хаотичном потоке событий. Зато появилась другая новость, точнее, мем. Во время трансляции футбольного матча, когда наша сборная в очередной раз проиграла, режиссёр прямого эфира взял не тот кадр. Когда наши футболисты потеряли мяч, а нападающий сборной Португалии как нож сквозь масло прорезал нашу оборону, режиссёр взял кадры, где мэр Евгений Кудряшов сидит на трибуне, смотрит игру и широко улыбается во все зубы, словно собирается убить Бэтмена. И пусть этот план длился всего пару секунд, в Интернете очень быстро наделали мемов с моим довольным лицом. Аркадий показал их Юре и Лере, а потом ушел бухать.

Я поднялся в свой номер. Ильи не было. Тогда я решил сесть за отчет о том, как Лера взяла планшет Аркадия и зашла в интернет. И только я написал это на бумаге, как вдруг понял, что для Леры это ничем хорошим не обернется. А мне не хотелось бы подставлять ее. Если мои слова имеют для Матвея Александровича хоть какое-то значение, то он использует их против нас. Впредь надо бы осторожнее писать ему о нас. Я взял листок и начал: «Насколько мне удалось узнать, Валерия не выходила в интернет. Судя по моей информации, это сделал Аркадий, у которого было плохое настроение. Он был на нее зол и хотел написать у нее на страничке какую-нибудь гадость, но не стал. Вот так.»

Глава 18: Закладка

Утром, после лёгкого завтрака из каши с сосисками, мы отправились в лес. В магнитоле у водителя играл снова какой-то блатняк. Лирический герой, как я понял, поддался очарованию зеленых глаз следователя и пишет ей письмо:

«Я встретил тебя в КПЗ

Ты начальник шестого отдела

У тебя на меня досье

У меня на тебя имя – Вера»

На секунду я подумал о том, что песня была бы куда более любопытной, если бы следователь был мужчиной, а не женщиной. Вот это был роман. Недолгий, но роман. Жаль, что про такое не снимают кино и не пишут книги. Я бы почитал.

В машине что-то совсем трясло, сосиски просились наружу, дороги были никакие – сплошные ямы. Сначала я решил, что это следы войны, но, скорее всего, так было и до всех этих бомб и танков.

Аркадий нанял какую-то кудрявую женщину из местного театра, которая отвечала за грим. Она приклеила мне фальшивую бороду, потому что растить свою был не вариант. Мы собирались снимать удачную операцию по поимке и ликвидации Папы Джона. За нами в другой машине ехали два солдата, которых выделила армия.

Мы подъехали к какой-то поляне с иван-чаем, прошли через нее до леса и начали искать подходящую натуру.

– Как насчет здесь? – воскликнул Юра.

– Нет, крапива одна, не то, – ответил Аркадий.

Солдаты молча и с тупым выражением на лицах шли за нами. Иногда они переглядывались так, будто считали нас сумасшедшими.

– Ребята, раскрасьте пока лица, вы же как бы спецназ.

– У нас нечем, – ответил один из них. Это был молодой парень, нос картошкой, судя по весу килограмм девяносто. С бородой.

– Я помогу, – к ним подошла гример Екатерина. Она достала что-то из своей мешковатой серой сумки с блестками и начала наносить на их лица. Получилось неплохо, они стали выглядеть как настоящие бойцы.

Я переоделся в штаны цвета хаки и грязную куртку. На меня повесили патронташ от ружья, какие-то пластмассовые гранаты из детского набора и дали в руки автомат Калашникова.

Так, иди вон к тем деревьям, ты как бы отстреливаешься. Издалека поделай вид, что стреляешь, мы потом звуки подставим.

Я побрел через высокую траву и какое-то болотце к деревьям. Под одним из них я нашел маленькую полянку с лисичками и подумал, что на обратном пути надо бы их набрать. Когда я дошел до места, то обернулся на Юру. Он помахал мне рукой. Я взял автомат и начал делать вид, что стреляю.

– Пах, пах, пах, – тихо бурчал я себе под нос и размахивал оружием. – Вам меня не

достать. Ура.

Юра снова махнул рукой. Видимо, они что-то там сняли. Потом мы нашли идеальное (по мнению Аркадия) место для смерти Папы Джона – это были заросли высокой фиолетовой травы. Катерина сказала, что она может быть ядовитой, но никто с ней не согласился. Аркадий велел Юре снимать всё так, будто это оперативная съемка, попавшая в руки корреспондентов нашей редакции.

– Мы потом там ещё дрожание сделаем, пикселей добавим, нормально будет.

– Мне сюда ложиться? – я указал на землю.

– Да, давай.

Я лёг, закрыл глаза и скрестил руки на груди.

– Ты что делаешь?! Боевики так не умирают. Намажьте его кровью.

– Катерина взялась за меня – она вылила мне на грудь маленький пузырек красной жидкости. Я заметил черный лак у нее на ногтях. Затем она взяла кисточку и растерла эту жидкость мне по груди, шее и лицу.

– Томатный сок?

– Нет, клюквенный, плюс загуститель.

– Вам не кажется, что кровь слишком светлая?

– Тебе же не печень прострелили, а голову.

И ведь не поспоришь с ней. Я взял в руки автомат и прижал его к груди, словно викинг, держащий свой топор. Может надо меня сжечь…

– Подрыгай ногой, будто судороги, – сказал Аркадий.

Я подрыгал, но получил как-то неестественно, словно я танцую. Затем ребята-солдаты

встали над моим телом и начали позировать.

– Вы только что убили очень важного и опасного террориста, убившего много ваших друзей. Вы довольны проделанной работой, но при этом остаетесь суровыми профессионалами.

Ребята изображали довольных суровых профессионалов, стоя над моим трупом и играя оружием. Юра разматывал шнур от микрофона.

– Это зачем? – спросил Аркадий.

– Ну как же, а подход?

– Какой, блядь, подход, это оперативная съемка! Что ты у них будешь спрашивать? «Как вам это удалось? Что вы чувствуете? Как вы оцениваете важность этого события?» Ты совсем дурак?

Аркадий покрутил пальцем у виска. Юра немного обиделся и убрал микрофон.

– Давайте собираться. Устал я что-то.

Мы свернули наши съемки, я переоделся, кое-как отмыл клюквенный сок, снял накладную бороду и уже было собирался пойти за грибами, как нас всех погнали в машину. Я немного расстроился, но, с другой стороны, что бы я с ними делал? Разве что засушил бы.

Вернувшись в город, я пошел до закладки, чтобы узнать, что Матвей Александрович думает по поводу того, что Аркадий вошел в аккаунт Леры. Я поднял тот самый кирпич, но там ничего не было. Я немного расстроился, но делать было нечего. Когда я вернулся в гостиницу, на улице было уже темно, оставалось полчаса до комендантского часа.

В вестибюле моего этажа сидел Аркадий и нервно теребил свой синий галстук.

– Привет. Что-то случилось?

– Нет, ничего.

– Аркадий заговорчески отвёл меня в сторону.

– Слушай, а в гостинице кто-то барыжит?

– Не знаю, не видел, а что?

– Надо мне, вот что. Моего поставщика, походу, грохнули. Не знаю точно, но он исчез.

Короче, все затаились, наверное, шухер какой. Короче, у тебя есть знакомые тут, кто может достать хоть что-то крепче кофе?

– Кажется нет. Может тебе накатить?

– Нет, это уже не работает. Организм вообще не реагирует, только хуже становится. Меня вон прям трясёт, сил нет, голова не соображает.

– Так может оно и к лучшему – протрезвеете. Такая насильная реабилитация. Шоковая терапия.

– В жопу такую терапию, это для тех, кто сдался. А я ещё хочу соображать. Это мне даже для работы нужно, пойми. Мне бы хоть немного, чтобы до конца войны дотянуть.

– А уже скоро?

– Скоро, очень скоро. Я уже написал сценарий вывода мэра Кудряшова, там всё в лучших традициях русской литературы – Достоевским по Толстому размазано. Но это подождет, потому что как я буду работать без допинга – никак. У меня все друзья так работают, и я видел, что бывает с теми, кто завязал – я так не хочу.

– Умирают?

– Хуже – женятся, детей заводят, ипотеку берут. Лучше сдохнуть. Выручай. А то мне вечером ещё работать. Надо сегодня-завтра отправлять отчеты про нашу работу, все, что есть: досье, видео, фото.

– Досье?

– Ну, характеристики, помнишь, я тебе на балконе говорил. Там про всех вас написано,

про нашу работу. Я должен это отправить в Москву, чтобы они там почитали и решили, что дальше делать.

– И что ты там напишешь?

– Да ты не парься, про тебя там все хорошо. Ты молодец, хорошо работаешь, я же тебе говорил. А вот про остальных я этого сказать не могу.

Аркадий подошел к окну и закурил.

– Юра и Игорь спиваются. На Юру вообще рассчитывать больше нельзя, от него перегаром за версту воняет. Илья сказал, что видел, как он уснул под дверью в номер, натурально. Игорь с ним идет, не отстает. Хотя он человек привычный, у него включается рабочий режим, если надо. Но все равно. Про Леру я вообще молчу, зря ее сюда взял, надо было кого посмышленей, да чтобы нервы не трепала.

– А что она такого сделала?

– Ты прикинь, она с моего планшета в интернет заходила. Это вообще строго запрещено, тюрьма сразу. Так что ей тут ничего хорошего не светит. И так меня всю дорогу достает своими комментариями, так ещё теперь и это. Знаешь, не моя вина, что с ней случится – её проблема. Наплевать.

– А Илья?

– Илья – норм. Хорошо работает, золотой парень, если бы ещё попов меньше снимал, вообще бы цены ему не было. Вот и получается, что вы с ним молодцы, а остальные – ну что теперь сделаешь, идут лесом.

– Да, получается так.

У меня вдруг коленки затряслись. Аркадий докуривал.

– А знаешь что, глупо конечно.

– Ну говори давай.

– Я видел тут вчера как какие-то ребята забирали что-то из закладки. Вряд ли там

что-то есть…

– С этого момента поподробнее – где ты видел? Когда?

– Вчера. Я обычно гуляю перед комендантским часом. А то потом не очень погуляешь. И я был у теплоцентрали, там под трубами какие-то ребята делали закладку. Я затаился, чтобы их не напугать, а потом они скрылись.

– Слушай, лучшего варианта все равно нет, так что показывай.

– Прямо сейчас? Комендантский час через 10 минут.

Аркадий достал из пиджака красную карточку с какими то печатями.

– Видишь это? Это универсальный пропуск – с ним куда хочешь пройдешь. В любое время дня и ночи. Если солдат видит такой пропуск, его задача – пропустить человека, не задавая вопросов. Я сам читал это в приказе. Типа для спецопераций. Моя машина внизу, пойдем, у меня уже руки трясутся.

Мы спешно спустились по лестнице вниз, прошли через вестибюль, сели в машину и поехали. Я показывал дорогу. Аркадий уверенно рулил. На одном из перекрестков нас остановил патруль для досмотра. Но Аркадий предъявил ребятам с автоматами свою карточку – и нас тут же пропустили без вопросов, как он и предупреждал.

Мы подъехали к месту, где я оставлял послания для Матвея Александровича. В окрестных домах почти не было света. Вдоль улицы шли трубы, заросшие кустарником. Аркадий припарковался и выключил фары. Он взял с собой планшет, чтобы включить на нём фонарик и светить им в темноте.

– Где?

– Вон там, под трубами.

Я первым залез под трубы и взял кирпич, под которым обычно оставлял записки.

– Кажется тут. Может что-то есть.

Аркадий залез под трубы за мной, чтобы лично посмотреть и всё проверить. Я отполз назад.

– Ни хрена тут нет.

Он уже начал пятиться назад на четвереньках, когда я встал немного над ним на колени и ударил его по голове кирпичом. Раздался глухой звук. Аркадий плюхнулся на землю ничком. Планшет подсвечивал его окровавленное лицо. Черная кровь текла из виска прямо на глаза. Несколько секунд он не двигался, а затем начал судорожно приходить в себя и поворачиваться. Мне пришлось налечь на него всем телом. В процессе я ударился затылком об трубу, но мне удалось схватить его за руки. Правда, я потерял кирпич. Аркадий пытался кричать, но у него не получалось, потому что я наваливался на него снова и снова. Он хрипел на меня и яростно отбивался. Кажется, злость придавала ему сил.

Я нащупал его горло и сдавил его со всей силы. Мои руки меня плохо слушались, я их почти не чувствовал, и поэтому не знал, получается ли у меня хоть что-то. Пока мы дрались, поднялась пыль, которая лезла в глаза и ноздри. Я громко чихнул ему в лицо, а затем увидел кирпич в свете фонарика. Я отпустил его горло, быстро схватил кирпич и ударил Аркадия им по голове ещё раз. Развернуться там было особо негде, так что удары были несильные. После всего нескольких толчков, я выбился из сил и отбросил кирпич в сторону.

Аркадий не подавал признаков жизни. В темноте я мог разглядеть лишь его белую рубашку. Перед тем, как выползти из-под труб, я выглянул наружу и убедился, что рядом никого нет. Я взял из кармана Аркадия красную карточку, а также прихватил с собой его планшет, выключив фонарик.