Полная версия
Метро 2035. Царица ночи
Глава третья
Посланец из ада
11 ноября 2033 года, утро. Станция метро Петроградская
Нет ничего приятнее, чем возвращение домой. Даже если этот дом ну очень глубоко под землей. Маленький отряд ждали. Ритуал и тут был отработан до мелочей и известен всем: на сей раз – никаких торжественных речей, новообращенных встречал марш, исполненный Ленькой-музыкантом на аккордеоне. Под эту музыку подростки пройдут до стола, накрытого посередине перрона, где их, оголодавших, ждет праздничный обед, жители будут хлопать в ладоши и осыпать молодых людей цветами. А Хранитель наконец-то сможет отдохнуть: практически сутки на ногах, а он уже далеко не мальчик.
* * *– Виктор Михайлович, там к Вам пришли.
– Кто еще?!
– Не представился. Он сейчас на посту у Ботанической, Вас ждет.
Да черт бы его побрал!..
Мужчина был невысок, лыс и по-спортивному ладно скроен.
– Виктор, как вас по батюшке?
– Хранитель.
Увидев замешательство на лице собеседника – тот явно не ожидал такого ответа, – Виктор злорадно хмыкнул: мужик не понравился ему сразу, какой-то слишком уж чистенький, вылизанный. И еще эта совсем не метрошная смуглость. И не природная, благоприобретенная, однозначно. Но откуда бы? И да – еще неприкрытое стремление доминировать. Сразу вспомнилась Маринка, университетская подружка. Как там у нее? «Не люблю, кто больше меня выеживается»? Вот и он, Виктор, не любил. Терпеть этого не мог.
– Хранитель, называйте меня Хранителем.
– Мне бы удобнее по имени-отчеству, но… Хозяин – барин, как вам будет угодно. Меня называйте Петр Иннокентьевич. Но можно и без отчества, уж больно оно у меня заковыристое.
Гость засмеялся. Вот только смех у него был неприятный, писклявый и… снисходительный.
Что ж. Петр Иннокентьевич, так Петр Иннокентьевич. И никаких Петров. Правда, до жути хотелось назвать этого Иннокентьевича просто Петрушей, или – Петрушкой. Хотя… Петрушкой не пойдет, слишком игриво. А тут противник серьезный.
Хранитель вряд ли смог бы сказать, почему записал пришлого в противники. Чуйка? Хрен ее знает. Но на друга этот хлыщ точно не тянул.
– И чем могу служить?
Хранитель был сама вежливость, и даже улыбался краешками рта, но взгляд слегка прищуренных глаз мог бы спокойно заморозить небольшой пруд. Гость или не заметил этого, или решил не обращать внимания.
– Вам, Виктор, наверняка интересно, почему я обратился именно к вам, минуя непосредственного начальника? И… Может, пригласите меня пройти?
Конечно, интересно. Особенно то, чем так Ильич провинился, что его кинули.
Мужчина понял молчание Хранителя по-своему.
– Вы не беспокойтесь, мой визит не официальный. И имею я разговор именно к вам. Так что?
Меньше всего Хранителю хотелось вести залетного в лабораторию.
– Михась, – Хранитель обратился к пареньку, дежурившему на блокпосту, – если меня кто спросит, я не принимаю, занят.
И уже к гостю:
– Что ж, добро пожаловать…
Но повел он его не на Ботаническую, а к себе…
* * *– Интересная у вас станция. И детишек много. А Элиза – это из сказки?
Хранитель недоуменно посмотрел на гостя, не сразу сообразив, что тот имеет в виду. Надо же, какой внимательный…
Вывеску – «Мастерская Элизы» – прикрепил над дверью одного из вагонов какой-то шутник. Название прижилось: в вагончике ткали, вязали и шили из сырья, которое вряд ли можно назвать обычным. Да, сказку «Дикие лебеди» в детстве читали и любили все. Но одно дело – прочесть, как девушка вяжет кольчуги из крапивы для спасения братьев, и совсем другое – самим изготовить такую «кольчугу». И не только из крапивы. В ход шла хвоя из сада, на специальной, закрытой, делянке выращивалась конопля. В вагончике был конечный пункт большого производства. А в тупике, где в мирное время ночевали поезда, обрабатывали сырье. Работы тут хватало для всех, в том числе и для ребятни, которую хлебом не корми, дай попрыгать и побеситься. Вот и пусть прыгают, на мешках с вымоченной хвоей. Чем больше прыгают, тем быстрее получается куделя. И вот уже жесткие иголки превращаются в пушистую массу. С крапивой все сложнее, туда малышню не пускают, силенок для ее обработки у них еще маловато. Не промышленное производство, конечно, кустарщина, но зато народ одеждой обеспечен, не в обносках ходит, все по размеру, полу и возрасту. И одежда эта вполне даже чистая, чище, по крайней мере, чем то, что из города приносят. Фонит, куда без этого, но в пределах нормы.
– Но, если честно, то я рассчитывал посмотреть вашу лабораторию.
Своей осведомленностью Петр Иннокентьевич явно хотел удивить Виктора. И ему это удалось. Выражение лица Хранителя изменилось всего на долю секунды, но гостю этого вполне хватило.
– Удивлены, что мы про нее в курсе?
– Да почему? А вы что, специалист?
Петр Иннокентьевич замялся: никаким специалистом он не был, и про лабораторию ляпнул просто так, чтоб набить себе цену. И вот теперь придется выкручиваться.
– Да что вы, нет. Просто слухами земля полнится, в наше время такого нигде не встретишь.
– В наше время много чего уже не встретишь. Так чем могу служить?
– Служить… Собственно, ничем. Скорее это я вам услужу. Что вы знаете про муринцев?
Муринцы… Те, кто живет в Мурино? И он, получается, должен про них знать?
– А что, обязан?
– Вот и спрашиваю. Это люди, которые не боятся радиации.
– А… Ясно. Ходят слухи.
– Это не слухи, люди вполне реальны. И, между прочим, это наследуется, как и ваши способности. Вот так-то.
У Хранителя перехватило дух. А что если?.. Насколько вообще это реально? Что, опять метод свободного тыка? Ладно, об этом он подумает позднее.
– А скажите, что это за аттракцион неслыханной щедрости? Альтруизм на пустом месте всегда подозрителен.
– А для нас это ничего не стоит. Вот результат… Если таковой будет.
И Петр Иннокентьевич опять противненько хихикнул.
– И где мне расписаться?
– Что? Не понял? – гость удивился, причем, вполне искренне.
– Кровью, говорю, где расписаться? Расписка где? – Хранитель деланно повысил голос, словно разговаривал с глухим, или глупым.
– А-а… Типа я дьявол, а вы мне душу продали? – и Петр рассмеялся уже во весь голос. – А что, остроумно.
– А разве не так? Свалился невесть откуда, кинул кость, а за результатом потом, мол, явлюсь. Так что, господин Вельзевул, или как там вас, палец резать будем?
– Обойдемся без крови. Результат, если таковой будет, конечно, не скроешь. А вот кое-какую информацию мы бы от вас с удовольствием получили.
– «Мы, Николай Вторый»?..
– Вы шутник, Виктор. Мы – это те, кто меня сюда прислал. Эдем, слышали про такое? Так что, расскажете про вашу мутацию?
Глава четвертая
В начале было…
12 октября 2020 года. Станция метро Петроградская
– Ну что, очнулся?
– Найн, майн херц.
– Ты хоть сейчас не ерничай, скалозуб… Он жить-то будет? Места на нем целого нет.
– И что ты так за него трясешься? Прям как за родного. Или мы чего-то не знаем, а?
– Рот закрой, балаболка. Лучше дело делай, а то истечет кровью совсем.
– Не истечет, царапины посохли уже. И где ж ты, зараза, такой бритвенный станок разыскал? Эй, Ботаник, слышишь меня?
– Дай ему еще нашатыря, что ли, нюхнуть тогда!
Не надо нашатыря! Он и так все слышит! Начальник, Ильич, его голос… А второй Пинцет, Митяй Караваев. И они вдвоем пытаются вернуть его в действительность. Реаниматоры, бля. Ладно Митяй, он хоть стремненький, но все равно медик, а Ильич-то чего тут суется? Послать бы их обоих ко всем чертям, да сил нету. Тоже мне доброхоты…
Характерные шаркающие шаги – Митяй чуть прихрамывал на одну ногу, скрип петель… И, спустя мгновение, в нос больно ударили пары спирта. Виктора передернуло, и он открыл глаза.
И тут же зажмурился вновь: свет показался нестерпимо ярким и резанул по живому. Виктор сделал попытку повернуться на бок и застонал: от движения подсохшие было царапины открылись и закровоточили вновь, причиняя нестерпимую боль.
– Ты же сказал, что с ним все нормально?
– Само собой, нормально. Как, очнулся, болезный?
– Пошел к лешему, садюга! Дантист хренов. Пинцет недоделанный!
– Не дантист, а стоматолог, это во-первых. А во-вторых, Пинцетом меня теперь не обидишь, привык, принял, смирился. Но вот заболит у тебя зубик, откажусь лечить за непочтение, – Митяй засмеялся. – Ладно, кончай симулировать. До свадьбы заживет. И даже много шрамов не обещаю. Так что не быть тебе бруталом, не надейся!
– Я и не надеюсь…
– О! Лопать будешь? Тебе сейчас полезно. У меня тут кой-чего завалялось.
Виктор открыл было рот, собираясь послать Митяя с его хавчиком подальше, но желудок, словно вспомнив, что его давно не кормили, призывно заурчал. Пожалуй, можно и перекусить.
– Чего у тебя там? Давай.
Митяй опять захихикал.
– Видишь, Ильич, все с ним в порядке. Ты бы шел пока, я тут его в чувство приведу, подмою, подкрашу, потом и побеседуешь. Да скажи там, чтоб чаю горячего принесли, если можно, то с заваркой настоящей. Есть же запасы-то, ну? И про меня не забудь смотри.
Начальник недовольно заворчал: чаю им, настоящего, гляньте, баре какие, – но возражать особо не стал: с Пинцетом спорить – себе дороже: хабал, но злопамятный, а за таблеткой-то к нему бежать придется.
Сухари с горячим чаем, да если к чаю полагается пара кусочков сахара – неземное лакомство. Как же мало надо для счастья, оказывается.
– Пинцетыч, скажи, а как я тут у вас оказался?
– Это у тебя спрашивать надо. Подобрали ребята в павильоне, думали, что дохляк, ан нет, живучий ты.
– И все?
– А что тебе еще надо? Про остальное – это уж ты сам рассказывать будешь. Или что, совсем ничего не помнишь?
– Ничего.
Ничего не помнит, последнее, что осталось в памяти, – окровавленные морды собак, доедающих его друзей. От всплывшей перед глазами картины Виктора скрутило, по желудку словно резанули бритвой, и он тут же изверг из себя содержимое.
– Мать твою! Меня-то за что окатил? Сам потом убираться будешь!
– Отвали, а, – Виктор в изнеможении откинулся на подушку, – а лучше чаю долей.
– Чаю ему… Барин какой.
От резкого толчка входная дверь чуть не слетела с петель.
– Где Федор? – Сильвестр, начальник охраны, схватил Виктора за грудки, приподнял и с силой прижал к стене. – Федька где???
– Сталлоныч, ты поосторожнее тут, – Пинцет попытался оттащить Сильвестра, но от толчка отлетел к противоположной стене.
– Ну?! Где???
Желудок Виктора опять не выдержал… Сильвестр отскочил, но было поздно.
– Тфу ты! Зараза!
– А я предупреждал, – злорадно захихикал Пинцет. – Может, оставишь Витька в покое, а то мне он все тут заблюет!
Впрочем, ярость у Сильвестра уже и сама сошла на нет.
Виктор вытер рукавом губы.
– Нет Федора. И Ивана нет больше. Съели их.
– Кто? Как?
На Сильвестра было страшно смотреть: он как-то сразу осунулся, скукожился, затрясся. Кажется, еще немного, и заплачет, словно обиженный ребенок. Но вместо этого он вновь бросился на Виктора.
– А ты как же, гнида, цел остался?!
«Эх, вот сейчас точно уже не останусь»… Сильвестр получил свое прозвище не только за внешнее сходство со знаменитым актером, но и за недюжинную силу, и встреча с его кулаками ничего хорошего не сулила. Впрочем… «Сейчас проверим, мальчик ты или девочка. О! Мальчик!»… Сильвестр согнулся от резкой боли в промежности. Не дав ему опомниться, Виктор оттолкнул мужчину к стенке. Споткнувшись, тот грохнулся на пол, сметая собой все, что попадалось на пути. Сильвестр зарычал, попытался подняться, но тут же получил еще один толчок. Не сильный, но унизительный.
– Ах ты…
– Антон Андреич, уймись.
Глас вопиющего в пустыне… Виктор это понимал. Эх, разнесут они тут у Митяя все его хозяйство.
Подняться Сильвестр не успел: холодная вода, окатившая мужчину сверху, окончательно припечатала его к полу.
– Остыл? Так-то лучше, – Пинцет довольно улыбался. – И скажи спасибо, что охрану не позвал, а то набуздыляли бы тебе твои же подчиненные.
Он было протянул Сильвестру руку – помочь подняться, но потом отдернул: мало ли что, от этого бешеного всего можно ждать.
– Щ-щенки…
– Андреич, ты не бушуй, прими как есть. Псы съели Федьку. И Ивана тоже. Обоих. Меня не тронули, а почему – не спрашивай, не знаю. И не виноват я, самому хреново от всего этого.
Сильвестр промолчал. Встал, стряхнул с себя остатки воды и, не взглянув в сторону парней, вышел из медпункта.
Виктор, обессиленный, рухнул на топчан.
* * *– Ну, ты, брат, даешь. Сильвестр тебе этого в жизни не простит. Пришибет потихоньку за ближайшим тюбингом.
– Да пошел он… Замучается пришибать. Я что, виноват, если для собачек несъедобным оказался?
Перед глазами опять всплыла мерзкая окровавленная пасть вожака, и желудок тут же скрутило.
– Но, но! Хватит тут мне! И так уборки прорва!
– Нюточку позови, она рада-радешенька будет.
Пинцет сразу стал серьезным, куда только девалась его бесшабашность?
– Так, все, хватит. Чай допил? Проваливай!
– Э-э, а кто меня подмыть-подкрасить обещал? Или… А! Ну, прости.
Хотя, за что простить, Виктор понятия не имел: раньше у Пинцета на имя Нюточки такой реакции не было.
– Снимай свою рванину, и не пищать.
Через полчаса Пинцет, злорадно усмехаясь, поднес Лазареву осколок зеркала.
– Любуйся!
– Ну ты и сволочь злопамятная! Весь запас зеленки на меня, что ли, извел? И как я теперь по платформе пойду?
– Ногами! Топай давай… Запашный, бля!
Глава пятая
Чудеса в решете
19–20 октября 2020 года. Станция метро Петроградская
«Догадался, проклятый! Всегда был смышлен, – злобно ухмыльнувшись совершенно в лицо финдиректору, проговорил Варенуха»…
Все-таки здорово вот так лежать дома и бездельничать, да еще и пайку при этом получать. И вообще, все, что пожелаешь, и в любое время. Не, не от начальства, естественно.
– Витюш, разрешишь старику зайти?
Черт, вот некстати! Сейчас Люська придет, а тут этот.
– Так зашли уже, Роман Ильич.
– «Мастер и Маргарита». Читаем?
«Нет, на самокрутки рвем!»
– Я вот зачем к тебе. Ты, часом, не обиделся, что я тебя на карантин-то?
Ха, обиделся он! Хотя… На самом деле, поначалу неприятно было, словно не карантин, а домашний арест.
– Да ладно, нормально все.
– И хорошо. Понимаешь, больно уж вся история такая… Странная. Народ беспокоится, не понимает, спрашивает.
– И поэтому мы ждем полнолуния, посмотреть, а вдруг я шерстью покроюсь, так?
Виктор оскалил зубы, вытянул вперед руки с растопыренными пальцами и завыл, подражая волку.
– Не ерничай, Витюш. Шерстью – не шерстью, но времена неспокойные сейчас. Народ вон, что сверху приходит, ужастики какие-то рассказывает, твои собачки по сравнению с этим – милые песики. Двое погибли, парни молодые, сильные. А ты с ними тоже был, а живой из переделки вернулся. Получается что? Везунчик? – Ильич хохотнул. – Или действительно шерстью покрываешься, чтоб у них за своего сойти?
– Угу, мне тоже весело.
– Не, я ведь о чем? Ты как чувствуешь-то себя?
Как он себя чувствует? Замечательно он себя чувствует!
– Не дождетесь. А проблема в чем?
– Я и смотрю, от царапин и следа не осталось, а ведь смотреть на тебя страшно было – сплошное кровавое месиво. А и всего-то неделя прошла.
– Пинцет всю зеленку на меня вылил. Так в чем проблема-то?
– Проблема? Да вроде нет никакой. Витюш, я про то, что хватит балбесничать, пора на работушку-тук-тук. Народ кушать каждый день хочет, а здоровых мужиков не так много.
Ха, можно подумать, что он по своей воле неделю взаперти просидел!
– Халява кончилась, то есть. И куда меня определили? Только не Сильвестру в подчинение! Убьет!
– Не ему, не боись. Мне лишние скандалы и смертоубийства тут не нужны. Наверх ходить будешь. Считай, что своего ты добился.
«Вот, новый поворот… трам-барам…». Что сказать: ура! Сдается, однако, хрен бы Ильич навстречу пошел, да только им теперь с Сильвестром на одном поле даже срать не сесть.
Блин…
– Роман Ильич, а вдруг я это… для «наверх» теперь профнепригодный?
– Вот и проверим. Ты теперь опытный. Везунчик, опять же. Собачки вон за своего считают. А может, ты и с другими так же договоришься? Короче. Даю два дня, чтоб в себя пришел и собрался. Как раз и группа Иванова должна вернуться. Развод у меня в шесть вечера.
– Не, начальник, погоди! Вопрос образовался… Неужели ты только за этим ко мне через всю станцию перся? Типа объявить, что хватит лодыря гонять?! Или я уже царская особа?
– Считай, что мне поразмяться захотелось. Да, ты хоть бы убрался у себя, живешь, как в свинарнике.
* * *Конечно, в это «размяться захотелось» Виктор ни разу не поверил, хоть это и была чистейшая правда. Начстанции на самом деле не любил просиживать штаны за просто так, на ногах же и думалось лучше. А подумать было о чем…
Когда-то Роман Ильич Переверзев оказался самой удобной кандидатурой на пост главы новорожденного государства: был он не глуп, в меру амбициозен, а работа в районной администрации большого города уже предполагала кой-какой организаторский опыт. Ильич согласился, почти не думая: какой рядовой не мечтает побыть генералом? Только если кто-то надеялся, что новоиспеченный босс будет кем-то вроде свадебного генерала, сильно просчитался – не прошло и года, как вдруг обнаружилось: мягкие лапки Романа Ильича оказались еще и загребущими. Начальник потихоньку-полегоньку прибрал себе все, оставив остальным лишь совещательный голос в Совете. Но возражать никто не стал: кормушка оказалась не настолько сытной, и совсем несопоставимой с сопутствующим «высокому» званию геморром.
Нет, Ильич, конечно, понимал, во что ввязался. Быть крайним всегда и во всем – судьба незавидная. Только взялся за гуж – не говори, что не дюж. Проблемы сами собой не рассосутся, кому-то все равно придется их решать. И он решал. Пока их количество не перешло в качество.
Само собой, перебои с провизией начались не вчера, с самого начала приходилось ее жестко экономить. Но никогда еще не было так плохо. Сейчас ситуация напоминала самолет, сорвавшийся в крутое пике: вот летел он, летел, и вдруг – раз… вторая смена. Как-то все сразу получилось, в один момент – и наверху стало, мягко говоря, небезопасно: вся фауна словно взбесилась, явив миру особей, доселе невиданных, и в нормальном мире вовсе невозможных, от нее не отставала и флора, и для всех человек оказался и первым врагом, и первой, самой вкусной, закуской; и тут же выяснилось, что в радиусе где-то пяти километров от станции все выбрали начисто, а свой урожай когда еще поспеет, да и что там? Кот наплакал, на такую-то ораву. А еще, до кучи, две группы не вернулись сверху, шесть человек. Вот теперь ждали Иванова. Если и они не вернутся… Жопа жопская, других слов просто не подобрать.
Станция бурлила. Умирать голодной смертью не хотелось никому, поговаривали о необходимости перебраться в Большое метро. И Ильич не знал, как донести до людей, что там тоже вряд ли сытно, и уж точно – лишние рты никому не нужны. Спасти всех могло бы только чудо. Только лимит на чудеса выбран начисто. Эх… Выпить бы сейчас…
* * *«В свинарнике…» Тоже мне, указывать будет! Виктор оглядел крохотную комнату. Ну-у… Для одинокого мужика вполне так. На столе никаких крошек и немытой посуды, пол тоже вчера протирал, сам, кстати. Спасибо Люське, воды принесла. А вот мыть, зараза, отказалась! Карантин же… Хотя ночью тайком потрахаться прибегать – никакого карантина! Зараза, одним словом. Вот одежду, пожалуй, прибрать надо, а то валяется, не разберешь, где чистое, а где ношеное. Да, кстати, и постирать бы, что тогда скинул. А уж дыры заштопать он Люську припашет, не отвертится девка. А что? Не выкидывать же шмотки? Тем более что свитер там его любимый.
В дверь тихонько даже не постучались – поскреблись. Гости на гости, хозяину радости. Люська?
– Кто?
– Ау-у, Витенька-а!!!
О, точно, она. Легка на помине!
– Люсинда, заходь! Я тут ПХД затеял, помогать будешь! – Виктор предусмотрительно прикрыл дверь и встал между ней и девушкой: теперь пусть попробует удрать!
– А что такое есть ПХД?
Люська хитро улыбалась. Само собой, все эта зараза поняла, и что слово незнакомое означает, тоже. Дурочку включил, ага!
– Люська, ты из себя блондинку не строй, не твой профиль.
– Это как?
Люська от природы имела светлые с редким платиновым оттенком волосы. И во вполне приличном, кстати, состоянии.
– Ты слышала, что интеллект в блондинках измеряют? Сделаю тебе комплимент, ты – две блондинки!
Люська притворно вздохнула, присела рядом с мужчиной и потрепала ему волосы.
– Мон ами справится без Людмилы, правда ведь? Мон ами гонял балду целых семь дней, а бедная Люся устала как черт. Мон ами пожалеет Люсю.
– Бедная Люся… Это звучит. Мон ами тоже бедный, у него куча нестиранного белья.
Люська притворно вздохнула, прижалась к мужчине.
– Витенька, я столько уже перестирала сегодня. Давай ты сам, у? А Люся просто хочет ласки. Мон ами ведь тоже хочет ласки?
– Отлично, радость моя. Как скажешь, сам так сам. Вот прямо сейчас и все сам. Вот совсем-совсем все!
Люська вместо ответа игриво чмокнула парня в ухо. Вот зараза! Плюнуть на все, что ли? Э, нет! Поддаваться никак нельзя, на шею сядет. А проучить следует. Так что пусть идет не солоно хлебавши. И побыстрее, черт, черт, черт!
Виктор решительно оторвал девушку от себя.
– Мон ами надо работать, приходи потом!
Люська попыталась приласкаться опять, но мужчина решительно отодвинулся, и девчонке ничего не оставалось, как уйти. Уже в дверях она обернулась и показала любовнику язык.
Виктор засмеялся: зараза, вот зараза! Ничего, явится, подуется немного и явится. А пока, на самом деле, надо разобраться с этими лохмотьями. Где тут они?
Да, пожалуй, ремонту это все уже не подлежит. Да и отстирать запекшуюся кровь будет проблематично. Эх, шмотки жалко, хорошие, такие еще поискать. А с другой стороны, забот меньше, выкинуть все к едрене фене.
– Бля!..
Как так получилось, он не понял, вернее, не успел понять, то ли споткнулся, то ли голова закружилась… Так или иначе, но Виктор вдруг обнаружил себя лежащим на полу, уткнувшимся носом в свои рваные штаны. А-а-пчхи!..
– Интересно, что это было?
Прислушался к своим ощущениям: нет, не болит ничего. Вроде. Рука! Вот непруха! И откуда только этот гвоздь проклятущий взялся! Удачненько так ладонь насквозь проткнул. Виктор с силой дернул за шляпку, кровь брызнула в лицо, потом струей потекла вниз. Рану заткнул первым, что попалось под руку, и только потом рассмотрел, что это свитер. Тот самый, в клочья порванный иголками кактуса, в крови и пыльце проклятой колючки.
Какое-то время он сидел на полу, прислушиваясь, как в ране пульсирует боль. Ну вот, теперь точно заражение крови обеспечено. Или столбняк, или что там еще от грязных ржавых гвоздей бывает? И Пинцет тут вряд ли поможет. Хотя для проформы к нему наведаться все-таки стоит. А вдруг? Заодно и шмотки выбросит.
А-а-а-пчхи! Во, точно! А-а-а-пчхи! Да что еще такое! А-а-а-пчхи! Не хватало вирус схватить. А-а-а-пчхи! Хотя… Виктор принюхался: точно, ваниль. Откуда бы? И тут же вспомнил: именно ванилью пахло от того злосчастного кактуса. Пыльца! Он же тогда искупался в ней по самые уши! А сейчас со шмоток надышался. А-а-а-пчхи!..
Пинцета он встретил, когда шел обратно к себе.
– О, Димон, ты где шляешься? Пришел, постоял, пробой поцеловал…
– Чего? Какой пробой?
– Темнота, поговорка такая. Был у тебя, и не застал.
– Так пошли!
– Да ладно, проехали.
Собственно, чем ему Пинцет поможет? Если повезет – само пройдет. А не повезет… Значит, не повезет.
– Пошли, пошли. У меня спиртяшки излишек образовался. Одному пить стремно. Пошли?
– Спиртяшка, говоришь?
А что? Можно и спиртяшки.
– А закусь – то есть?
– Тебе бы только пожрать! Анекдот по этому поводу помнишь? Ну, про бутылку водки и конфетку?
– Помню. Только без закуси все равно беспонтово.
– Да не переживай, не так все плохо, найдется и хавчик.
Пинцет постарался: стол был накрыт по первому разряду.
– Это по какому поводу праздник?
– Как? Не знаешь? Годовщина Дня Лицея, девятнадцатое октября!
– День Взятия Бастилии, или нет повода не выпить?
– Ну, выпить и без повода можно, а день сегодня особенный, сегодня ночью Пушкины встречаются. И если встретятся, то всем нам тут кирдык бабайка.
– Можно подумать, нам раньше не кирдык был. Что за Пушкины-то хоть?
– Темнота! Памятники. Большой, что на «Черной речке», и маленький, с «Пушкинской».
