Любви старинные туманы

Марина Ивановна Цветаева

Любви старинные туманы

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Молитва

Христос и Бог! Я жажду чудаТеперь, сейчас, в начале дня!О, дай мне умереть, покудаВся жизнь как книга для меня.Ты мудрый, ты не скажешь строго:– «Терпи, еще не кончен срок».Ты сам мне подал – слишком много!Я жажду сразу – всех дорог!Всего хочу: с душой цыганаИдти под песни на разбой,За всех страдать под звук органаИ амазонкой мчаться в бой;Гадать по звездам в черной башне,Вести детей вперед, сквозь тень…Чтоб был легендой – день вчерашний,Чтоб был безумьем – каждый день!Люблю и крест, и шелк, и каски,Моя душа мгновений след…Ты дал мне детство – лучше сказкиИ дай мне смерть в семнадцать лет!Таруса, 26 сентября 1909

Следующей

Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, –О, лишь люби, люби его нежнее!Как мальчика баюкай на груди,Не забывай, что ласки сон нужнее,И вдруг от сна объятьем не буди.Будь вечно с ним: пусть верности научатТебя печаль его и нежный взор.Будь вечно с ним: его сомненья мучат,Коснись его движением сестер.Но если сны безгрешностью наскучат,Сумей зажечь чудовищный костер!Ни с кем кивком не обменяйся смело,В себе тоску о прошлом усыпи.Будь той ему, кем быть я не посмела:Его мечты боязнью не сгуби!Будь той ему, кем быть я не сумела:

Люби без мер и до конца люби!

Мука и мука

– «Все перемелется, будет мукой!»Люди утешены этой наукой.Станет мукою, что было тоской?Нет, лучше му́кой!Люди, поверьте: мы живы тоской!Только в тоске мы победны над скукой.Все перемелется? Будет мукой?Нет, лучше му́кой!

Декабрь и январь

В декабре на заре было счастье,Длилось – миг.Настоящее, первое счастьеНе из книг!В январе на заре было горе,Длилось – час.Настоящее, горькое гореВ первый раз!

Обреченная

Бледные ручки коснулись рояляМедленно, словно без сил.Звуки запели, томленьем печаля.Кто твои думы смутил,Бледная девушка, там, у рояля?Тот, кто следит за тобой,– Словно акула за маленькой рыбкой –Он твоей будет судьбой!И не о добром он мыслит с улыбкой,Тот, кто стоит за тобой.С радостным видом хлопочут родные:Дочка – невеста! Их дочь!Если и снились ей грезы иные, –Грезы развеются в ночь!С радостным видом хлопочут родные.Светлая церковь, кольцо,Шум, поздравления, с образом мальчик…Девушка скрыла лицо,Смотрит с тоскою на узенький пальчик,Где загорится кольцо.

От четырех до семи

В сердце, как в зеркале, тень,Скучно одной – и с людьми…Медленно тянется деньОт четырех до семи!К людям не надо – солгут,В сумерках каждый жесток.Хочется плакать мне. В жгутПальцы скрутили платок.Если обидишь – прощу,Только меня не томи!– Я бесконечно грущуОт четырех до семи.

«Не гони мою память! Лазурны края…»

Не гони мою память! Лазурны края,Где встречалось мечтание наше.Будь правдивым: не скоро с такою, как я,Вновь прильнешь ты к серебряной чаше.Все не нашею волей разрушено. Пусть! –Сладок вздох об утраченном рае!Весь ты – майский! Тебе моя майская грусть.Все твое, что пригрезится в мае.Здесь не надо свиданья. Мы встретимся там,Где на правду я правдой отвечу;Каждый вечер по легким и зыбким мостамМы выходим друг другу навстречу.Чуть завижу знакомый вдали силуэт, –Бьется сердце то чаще, то реже…Ты как прежде: не гневный, не мстительный, нет!И глаза твои, грустные, те же.Это грезы. Обоим нам ночь дорога,Все преграды рушащая смело.Но, проснувшись, мой друг, не гони, как врага,Образ той, что солгать не сумела.И когда он возникнет в вечерней тениПод призывы былого напева,Ты минувшему счастью с улыбкой кивниИ ушедшую вспомни без гнева.

Франкфуртская песенка

Мы оба любили, как дети,Дразня, испытуя, играя,Но кто-то недобрые сетиРасставил, улыбку тая, –И вот мы у пристани оба,Не ведав желанного рая,Но знай, что без слов и до гробаЯ сердцем пребуду – твоя.Ты все мне поведал – так рано!Я все разгадала – так поздно!В сердцах наших вечная рана,В глазах молчаливый вопрос,Земная пустыня бескрайна,Высокое небо беззвездно,Подслушана нежная тайна,И властен навеки мороз.Я буду беседовать с тенью!Мой милый, забыть нету мочи!Твой образ недвижен под сеньюМоих опустившихся век…Темнеет… Захлопнули ставни,На всем приближение ночи…Люблю тебя, призрачно-давний,Тебя одного – и навек!4–9 января 1910

Даме с камелиями

Все твой путь блестящей залой зла,Маргарита, осуждают смело.В чем вина твоя? Грешило тело!Душу ты – невинной сберегла.Одному, другому, всем равно,Всем кивала ты с усмешкой зыбкой.Этой горестной полуулыбкойТы оплакала себя давно.Кто поймет? Рука поможет чья?Всех одно пленяет без изъятья!Вечно ждут раскрытые объятья,Вечно ждут: «Я жажду! Будь моя!»День и ночь признаний лживых яд…День и ночь, и завтра вновь, и снова!Говорил красноречивей словаТемный взгляд твой, мученицы взгляд.Все тесней проклятое кольцо,Мстит судьба богине полусветской…Нежный мальчик вдруг с улыбкой детскойЗаглянул тебе, грустя, в лицо…О любовь! Спасает мир – она!В ней одно спасенье и защита.Все в любви. Спи с миром, Маргарита…Все в любви… Любила – спасена!

Баловство

В темной гостиной одиннадцать бьет.Что-то сегодня приснится?Мама-шалунья уснуть не дает!Эта мама совсем баловница!Сдернет, смеясь, одеяло с плеча(Плакать смешно и стараться!),Дразнит, пугает, смешит, щекочаПолусонных сестрицу и братца.Косу опять распустила плащом,Прыгает, точно не дама…Детям она не уступит ни в чем,Эта странная девочка-мама!Скрыла сестренка в подушке лицо,Глубже ушла в одеяльце,Мальчик без счета целует кольцоЗолотое у мамы на пальце…1910

Привет из вагона

Сильнее гул, как будто выше – зданья,В последний раз колеблется вагон,В последний раз… Мы едем… До свиданья,Мой зимний сон!Мой зимний сон, мой сон до слез хороший,Я от тебя судьбой унесена.Так суждено! Не надо мне ни ношиВ пути, ни сна.Под шум вагона сладко верить чудуИ к дальним дням, еще туманным, плыть.Мир так широк! Тебя в нем позабудуЯ, может быть?Вагонный мрак как будто давит плечи,В окно струей вливается туман…Мой дальний друг, пойми – все эти речиСамообман!Что новый край? Везде борьба со скукой,Все тот же смех и блестки тех же звезд,И там, как здесь, мне будет сладкой мукойТвой тихий жест.9 июня 1910

Последнее слово

О, будь печальна, будь прекрасна,Храни в душе осенний сад!Пусть будет светел твой закат,Ты над зарей была не властна.Такой, как ты, нельзя обидеть:Суровый звук – порвется нить!Не нам судить, не нам винить…Нельзя за тайну ненавидеть.В стране несбывшихся гаданийЖивешь одна, от всех вдали.За счастье жалкое землиТы не отдашь своих страданий.Ведь нашей жизни вся отрадаК бокалу прошлого прильнуть.Не знаем мы, где верный путь,И не судить, а плакать надо.

Плохое оправданье

Как влюбленность старо, как любовь                                          забываемо-ново:Утро в карточный домик, смеясь, превращает                                                     наш храм.О мучительный стыд за вечернее лишнее                                                        слово!О тоска по утрам!Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!Утро в жалкий пустырь превращает наш сад                                                     из Эдема…Как влюбленность – старо!Только ночью душе посылаются знаки оттуда,Оттого все ночное, как книгу, от всех береги!Никому не шепни, просыпаясь, про нежное                                                          чудо:Свет и чудо – враги!Твой восторженный бред, светом розовых                                         люстр золоченный,Будет утром смешон. Пусть его не услышит                                                          рассвет!Будет утром – мудрец, будет утром – холодный                                                           ученыйТот, кто ночью – поэт.Как могла я, лишь ночью живя и дыша,                                                     как могла яЛучший вечер отдать на терзанье январскому                                                               дню?Только утро виню я, прошедшему вздох                                                        посылая,Только утро виню!

«И как прежде оне улыбались…»

И как прежде оне улыбались,Обожая изменчивый дым;И как прежде оне ошибались,Улыбаясь ошибкам своим;И как прежде оне безустанноОтдавались нежданной волне.Но по-новому грустно и странноВечерами молчали оне.

Правда

Мир утомленный вздохнул от смятений,Розовый вечер струит забытье…Нас разлучили не люди, а тени,Мальчик мой, сердце мое!Высятся стены, туманом одеты,Солнце без сил уронило копье…В мире вечернем мне холодно. Где ты,Мальчик мой, сердце мое?Ты не услышишь. Надвинулись стены,Все потухает, сливается все…Не было, нет и не будет замены,Мальчик мой, сердце мое!Москва, 27 августа 1910

Разные дети

Есть тихие дети. Дремать на плечеУ ласковой мамы им сладко и днем.Их слабые ручки не рвутся к свече, –Они не играют с огнем.Есть дети – как искры: им пламя сродни.Напрасно их учат: «Ведь жжется, не тронь!»Они своенравны (ведь искры они!)И смело хватают огонь.Есть странные дети: в них дерзость и страх.Крестом потихоньку себя осеня,Подходят, не смеют, бледнеют в слезахИ плача бегут от огня.Мой милый! Был слишком небрежен твой суд:«Огня побоялась – так гибни во мгле!»Твои обвиненья мне сердце грызутИ душу пригнули к земле.Есть странные дети: от страхов своихОни погибают в туманные дни.Им нету спасенья. Подумай о нихИ слишком меня не вини!Ты душу надолго пригнул мне к земле…– Мой милый, был так беспощаден твой суд! –Но все же я сердцем твоя – и во мгле«За несколько светлых минут!»

Кроме любви

Не любила, но плакала. Нет, не любила,                                                    но все жеЛишь тебе указала в тени обожаемый лик.Было все в нашем сне на любовь не похоже:Ни причин, ни улик.Только нам этот образ кивнул из вечернего                                                            зала,Только мы – ты и я – принесли ему жалобный                                                              стих.Обожания нить нас сильнее связала,Чем влюбленность – других.Но порыв миновал, и приблизился ласково                                                          кто-то,Кто молиться не мог, но любил. Осуждать                                                       не спеши!Ты мне памятен будешь, как самая нежная                                                            нотаВ пробужденье души.В этой грустной душе ты бродил, как                                       в незапертом доме…(В нашем доме, весною…) Забывшей меня                                                        не зови!Все минуты свои я тобою наполнила, кромеСамой грустной – любви.

«Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!…»

Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!Вы дитя и Вам нужны игрушки,Потому я и боюсь ловушки,Потому и сдержан мой привет.Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!Вы дитя, а дети так жестоки:С бедной куклы рвут, шутя, парик,Вечно лгут и дразнят каждый миг,В детях рай, но в детях все пороки, –Потому надменны эти строки.Кто из них доволен дележом?Кто из них не плачет после елки?Их слова неумолимо-колки,В них огонь, зажженный мятежом.Кто из них доволен дележом?Есть, о да, иные дети – тайны,Темный мир глядит из темных глаз.Но они отшельники меж нас,Их шаги по улицам случайны.Вы – дитя. Но все ли дети – тайны?!Москва, 27 ноября 1910

Связь через сны

Все лишь на миг, что людьми создается,Блекнет восторг новизны,Но неизменной, как грусть, остаетсяСвязь через сны.Успокоенье… Забыть бы… Уснуть бы…Сладость опущенных век…Сны открывают грядущего судьбы,Вяжут навек.Все мне, что бы ни думал украдкой,Ясно, как чистый кристалл.Нас неразрывной и вечной загадкойСон сочетал.Я не молю: «О, Господь, уничтожиМуку грядущего дня!»Нет, я молю: «О пошли ему, Боже,Сон про меня!»Пусть я при встрече с тобою бледнею, –Как эти встречи грустны!Тайна одна. Мы бессильны пред нею:Связь через сны.

У кроватки

Вале Генерозовой

– «Там, где шиповник рос аленький,Гномы нашли колпачки»…Мама у маленькой ВаленькиТихо сняла башмачки.– «Солнце глядело сквозь веточки,К розе летела пчела»…Мама у маленькой деточкиТихо чулочки сняла.«Змей не прождал ни минуточки,Свистнул, – и в горы скорей!»Мама у сонной малюточкиШёлк расчесала кудрей.– «Кошку завидевши, курочкиСтали с индюшками в круг»…Мама у сонной дочурочкиВынула куклу из рук.– «Вечером к девочке маленькойРаз прилетел ангелок»…Мама над дремлющей ВаленькойКукле вязала чулок.

Чародею

Рот как кровь, а глаза зелены,И улыбка измученно-злая…О, не скроешь, теперь поняла я:Ты возлюбленный бледной Луны.Над тобою и днем не слабелиВ дальнем детстве сказанья ночей,Оттого ты с рожденья – ничей,Оттого ты любил – с колыбели.О, как многих любил ты, поэт:Темнооких, светло-белокурых,И надменных, и нежных, и хмурых,В них вселяя свой собственный бред.Но забвение, ах, на груди ли?Есть ли чары в земных голосах?Исчезая, как дым в небесах,Уходили они, уходили.Вечный гость на чужом берегу,Ты замучен серебряным рогом…О, я знаю о многом, о многом,Но откуда – сказать не могу.Оттого тебе искры бокалаИ дурман наслаждений бледны:Ты возлюбленный Девы-Луны,Ты из тех, что Луна приласкала.

Так будет

Словно тихий ребенок, обласканный тьмой,С бесконечным томленьем в блуждающем                                                    взоре,Ты застыл у окна. В коридореЧей-то шаг торопливый – не мой!Дверь открылась… Морозного ветра струя…Запах свежести, счастья… Забыты тревоги…Миг молчанья, и вот на порогеКто-то слабо смеется – не я!Тень трамваев, как прежде, бежит по стене,Шум оркестра внизу осторожней и глуше…– «Пусть сольются без слов наши души!»Ты взволнованно шепчешь – не мне!– «Сколько книг!.. Мне казалось…                                            Не надо огня:Так уютней… Забыла сейчас все слова я…»Видят беглые тени трамваяНа диване с тобой – не меня!

Кошки

Максу Волошину

Они приходят к нам, когдаУ нас в глазах не видно боли.Но боль пришла – их нету боле:В кошачьем сердце нет стыда!Смешно, не правда ли, поэт,Их обучать домашней роли.Они бегут от рабской доли:В кошачьем сердце рабства нет!Как ни мани, как ни зови,Как ни балуй в уютной холе,Единый миг – они на воле:В кошачьем сердце нет любви!

Лето 1911

Памятью сердца

Памятью сердца – венком незабудокЯ окружила твой милый портрет.Днем утоляет и лечит рассудок,Вечером – нет.Бродят шаги в опечаленной зале,Бродят и ждут, не идут ли в ответ.«Все заживает», – мне люди сказали…Вечером – нет.

Не в нашей власти

Возвращение в жизнь – не обман, не измена.Пусть твердим мы: «Твоя, вся твоя!» чуть дыша,Все же сердце вернется из плена,И вернется душа.Эти речи в бреду не обманны, не лживы(Разве может солгать, – ошибается бред!),Но проходят недели, – мы живы,Забывая обет.В этот миг расставанья мучительно-скорыйНам казалось: на солнце навек пелена,Нам казалось: подвинутся горы,И погаснет луна.В этот горестный миг – на печаль или радость –Мы и душу и сердце, мы все отдаем,Прозревая великую сладостьВ отрешенье своем.К утешителю-сну простираются руки,Мы томительно спим от зари до зари…Но за дверью знакомые звуки:«Мы пришли, отвори!»В этот миг, улыбаясь раздвинутым стенам,Мы кидаемся в жизнь, облегченно дыша.Наше сердце смеется над пленом,И смеется душа!

Последняя встреча

О, я помню прощальные речи,Их шептавшие помню уста.«Только чистым даруются встречи.Мы увидимся, будь же чиста».Я учителю молча внимала.Был он нежность и ласковость весь.Он о «там» говорил, но как малоЭто «там» заменяло мне «здесь»!Тишина посылается роком, –Тем и вечны слова, что тихи.Говорил он о самом глубоком,Баратынского вспомнил стихи;Говорил о игре отражений,О лучах закатившихся звезд…Я не помню его выражений,Но улыбку я помню и жест.Ни следа от былого недуга,Не мучительно бремя креста.Только чистые узрят друг друга, –Мой любимый, я буду чиста!

Путь креста

Сколько светлых возможностей ты погубил,                                                    не желая.Было больше их в сердце, чем в небе                                             сияющих звезд.Лучезарного дня после стольких мучений                                                       ждала я.Получила лишь крест.Что горело во мне? Назови это чувство                                                       любовью,Если хочешь, иль сном, только правды                                        от сердца не скрой:Я сумела бы, друг, подойти к твоему изголовьюОсторожной сестрой.Я кумиров твоих не коснулась бы дерзко                                                         и смело,Ни любимых имен, ни безумно-оплаканных                                                              книг.Как больное дитя я тебя б убаюкать сумелаВ неутешенный миг.Сколько светлых возможностей, милый,                                          и сколько смятений!Было больше их в сердце, чем в небе сияющих                                                             звезд…Но во имя твое я без слез – мне свидетели тени –Поднимаю свой крест.

«Идешь, на меня похожий…»

Идешь, на меня похожий,Глаза устремляя вниз.Я их опускала – тоже!Прохожий, остановись!Прочти – слепоты куринойИ маков набрав букет,Что звали меня МаринойИ сколько мне было лет.Не думай, что здесь – могила,Что я появлюсь, грозя…Я слишком сама любилаСмеяться, когда нельзя!И кровь приливала к коже,И кудри мои вились…Я тоже была, прохожий!Прохожий, остановись!Сорви себе стебель дикийИ ягоду ему вслед:Кладбищенской земляникиКрупнее и слаще нет.Но только не стой угрюмо,Главу опустив на грудь.Легко обо мне подумай,Легко обо мне забудь.Как луч тебя освещает!Ты весь в золотой пыли…– И пусть тебя не смущаетМой голос из-под земли.Коктебель, 3 мая 1913

«Мы с тобою лишь два отголоска…»

Мы с тобою лишь два отголоска:Ты затихнул, и я замолчу.Мы когда-то с покорностью воскаОтдались роковому лучу.Это чувство сладчайшим недугомНаши души терзало и жгло.Оттого тебя чувствовать другомМне порою до слез тяжело.Станет горечь улыбкою скоро,И усталостью станет печаль.Жаль не слова, поверь, и не взора, –Только тайны утраченной жаль!От тебя, утомленный анатом,Я познала сладчайшее зло.Оттого тебя чувствовать братомМне порою до слез тяжело.

«Сердце, пламени капризней…»

Сердце, пламени капризней,В этих диких лепестках,Я найду в своих стихахВсе, чего не будет в жизни.Жизнь подобна кораблю:Чуть испанский замок – мимо!Все, что неосуществимо,Я сама осуществлю.Всем случайностям навстречу!Путь – не все ли мне равно?Пусть ответа не дано, –Я сама себе отвечу!С детской песней на устахЯ иду – к какой отчизне?– Все, чего не будет в жизни,Я найду в своих стихах!Коктебель, 22 мая 1913

Бывшему чародею

Вам сердце рвет тоска, сомненье в лучшем сея.– «Брось камнем, не щади! Я жду, больней                                                         ужаль!»Нет, ненавистна мне надменность фарисея,Я грешников люблю, и мне вас только жаль.Стенами темных слов, растущими во мраке,Нас, нет, – не разлучить! К замкам найдем                                                           ключиИ смело подадим таинственные знакиДруг другу мы, когда задремлет все в ночи.Свободный и один, вдали от тесных рамок,Вы вновь вернетесь к нам с богатою ладьей,И из воздушных строк возникнет стройный                                                           замок,И ахнет тот, кто смел поэту быть судьей!– «Погрешности прощать прекрасно, да,                                                        но эту –Нельзя: культура, честь, порядочность…                                                        О нет».– Пусть это скажут все. Я не судья поэту,И можно все простить за плачущий сонет!

«Идите же! – Мой голос нем…»

Идите же! – Мой голос немИ тщетны все слова.Я знаю, что ни перед кемНе буду я права.Я знаю: в этой битве пастьНе мне, прелестный трус!Но, милый юноша, за властьЯ в мире не борюсь.И не оспаривает ВасВысокородный стих.Вы можете – из-за других –Моих не видеть глаз,Не слепнуть на моем огне,Моих не чуять сил…Какого демона во мнеТы в вечность упустил!Но помните, что будет суд,Разящий, как стрела,Когда над головой блеснутДва пламенных крыла.11 июля 1913

«Уж сколько их упало в эту бездну…»

Уж сколько их упало в эту бездну,Разверстую вдали!Настанет день, когда и я исчезнуС поверхности земли.Застынет все, что пело и боролось,Сияло и рвалось:И зелень глаз моих, и нежный голос,И золото волос.И будет жизнь с ее насущным хлебом,С забывчивостью дня.И будет все – как будто бы под небомИ не было меня!Изменчивой, как дети, в каждой минеИ так недолго злой,Любившей час, когда дрова в каминеСтановятся золой,Виолончель и кавалькады в чаще,И колокол в селе…– Меня, такой живой и настоящейНа ласковой земле!– К вам всем, – что мне, ни в чемНе знавшей меры,Чужие и свои?!Я обращаюсь с требованьем верыИ с просьбой о любви.И день и ночь, и письменно и устно:За правду да и нет,За то, что мне так часто – слишком                                              грустноИ только двадцать лет,За то, что мне – прямая неизбежность –Прощение обид,За всю мою безудержную нежностьИ слишком гордый вид,За быстроту стремительных событий,За правду, за игру…– Послушайте! – Еще меня любитеЗа то, что я умру.8 декабря 1913

«Осыпались листья над Вашей могилой…»

Осыпались листья над Вашей могилой,И пахнет зимой.Послушайте, мертвый, послушайте, милый:Вы все-таки мой.Смеетесь! – В блаженной крылатке дорожной!Луна высока.Мой – так несомненно и так непреложно,Как эта рука.Опять с узелком подойду утром раноК больничным дверям.Вы просто уехали в жаркие страны,К великим морям.Я Вас целовала! Я Вам колдовала!Смеюсь над загробною тьмой!Я смерти не верю! Я жду Вас с вокзала –Домой.Пусть листья осыпались, смыты и стертыНа траурных лентах слова.И если для целого мира Вы мертвый,Я тоже мертва.Я вижу, я чувствую, – чую Вас всюду!– Что ленты от Ваших венков! –Я Вас не забыла и Вас не забудуВо веки веков!Таких обещаний я знаю бесцельность,Я знаю тщету.– Письмо в бесконечность. – Письмо                              в беспредельность –Письмо в пустоту.

4 октября 1914

«Под лаской плюшевого пледа…»

Под лаской плюшевого пледаВчерашний вызываю сон.Что это было? – Чья победа? –Кто побежден?Все передумываю снова,Всем перемучиваюсь вновь.В том, для чего не знаю слова,Была ль любовь?Кто был охотник? – Кто – добыча?Все дьявольски-наоборот!Что понял, длительно мурлыча,Сибирский кот?В том поединке своеволийКто, в чьей руке был только мяч?Чье сердце – Ваше ли, мое лиЛетело вскачь?И все-таки – что ж это было?Чего так хочется и жаль?Так и не знаю: победила ль?Побеждена ль?

23 октября 1914

«Над Феодосией угас…»

Над Феодосией угасНавеки этот день весенний,И всюду удлиняет тениПрелестный предвечерний час.Захлебываясь от тоски,Иду одна, без всякой мысли,И опустились и повислиДве тоненьких моих руки.Иду вдоль генуэзских стен,Встречая ветра поцелуи,И платья шелковые струиКолеблются вокруг колен.И скромен ободок кольца,И трогательно мал и жалокБукет из нескольких фиалокПочти у самого лица.Иду вдоль крепостных валов,В тоске вечерней и весенней.И вечер удлиняет тени,И безнадежность ищет слов.

Феодосия, 14 февраля 1914

«При жизни Вы его любили…»

При жизни Вы его любили,И в верности клялись навек,Несите же венки из лилийНа свежий снег.Над горестным его ночлегомПомедлите на краткий срок,Чтоб он под этим первым снегомНе слишком дрог.Дыханием души и телаСогрейте ледяную кровь!Но если в Вас уже успелаОстыть любовь –К любовнику – любите братца,Ребенка с венчиком на лбу, –Ему ведь не к кому прижатьсяВ своем гробу.Ах, он, кого Вы так любилиИ за кого пошли бы в ад,Он в том, что он сейчас в могиле –Не виноват!От шороха шагов и платьяДрожавший с головы до ног –Как он открыл бы Вам объятья,Когда бы мог!О женщины! Ведь он для каждойБыл весь – безумие и пыл!Припомните, с какою жаждойОн вас любил!Припомните, как каждый взгляд выЛовили у его очей,Припомните былые клятвыВо тьме ночей.Так и не будьте вероломныУ бедного его креста,И каждая тихонько вспомниЕго уста.И прежде чем отдаться бегуСаней с цыганским бубенцом,Помедлите, к ночному снегуПрипав лицом.Пусть нежно опушит вам щеки,Растает каплями у глаз…Я, пишущая эти строки,Одна из вас –Неданной клятвы не нарушу– Жизнь! – Карие глаза твои! –Молитесь, женщины, за душуСамой Любви.

30 августа 1914

Чародей

Анастасии Цветаевой

Он был наш ангел, был наш демон,Наш гувернер – наш чародей,Наш принц и рыцарь. – Был нам всем онСреди людей!В нем было столько изобилий,Что и не знаю, как начну!Мы пламенно его любили –Одну весну.Один его звонок по зале –И нас охватывал озноб,И до безумия пылалиГлаза и лоб.И как бы шевелились корниВолос, – о, эта дрожь и жуть!И зала делалась просторней,И у́же – грудь.И руки сразу леденели,И мы не чувствовали ног.– Семь раз в течение неделиТакой звонок!*Он здесь. Наш первый и последний!И нам принадлежащий весь!Уже выходит из передней!Он здесь, он здесь!Он вылетает к нам, как птица,И сам влетает в нашу сеть!И сразу хочется кружиться,Кричать и петь.*Прыжками через три ступениВзбегаем лесенкой крутойВ наш мезонин – всегда весеннийИ золотой.Где невозможный беспорядок –Где точно разразился громНад этим ворохом тетрадокЕще с пером.Над этим полчищем шарманок,Картонных кукол и зверей,Полуобгрызанных баранок,Календарей,Неописуемых коробок,С вещами не на всякий вкус,Пустых флакончиков без пробок,Стеклянных бус,Чьи ослепительные гроздиClinquantes, е́clatantes grappes[1] –Звеня опутывают гвоздиДля наших шляп.Садимся – смотрим – знаем – любим,И чуем, не спуская глаз,Что за него себя погубим,А он – за нас.Два скакуна в огне и в мыле –Вот мы! – Лови, когда не лень! –Мы говорим о том, как жилиВчерашний день.О том, как бегали по залеСегодня ночью при луне,И что и как ему сказалиПотом во сне.И как – и мы уже в экстазе! –За наш непокоримый духНачальство наших двух гимназийНас гонит двух.Как никогда не выйдем замуж,– Так и останемся втроем! –О, никогда не выйдем замуж,Скорей умрем!Как жизнь уже давным-давно нам –Сукно игорное: – vivat!За Иоанном – в рай, за дономЖуаном – в ад.*Жерло заговорившей Этны –Его заговоривший рот.Ответный вихрь и смерч, ответныйВодоворот.Здесь и проклятья, и осанна,Здесь все сжигает и горит.О всем, что в мире несказанно,Он говорит.Нас – нам казалось – насмерть раняКинжалами зеленых глаз,Змеей взвиваясь на диване!..О, сколько разС шипеньем раздраженной кобры,Он клял вселенную и нас, –И снова становился добрый…Почти на час.Чревовещание – девизы –Витийства – о, король плутов! –Но нам уже доносят снизу,Что чай готов.*Среди пятипудовых тетокОн с виду весит ровно пуд:Так легок, резок, строен, четок,Так страшно худ.Да нет, – он ничего не весит!Он ангельски – бесплотно – юн!Его лицо, как юный месяц,Меж полных лун.Упершись в руку подбородком, –О том, как вечера тихи,Читает он. – Как можно теткамЧитать стихи?!*О, как он мил, и как сначалаПреувеличенно-учтив!Как, улыбаясь, прячет жалоИ как, скрестивСвои магические руки,Умеет – берегись, сосед! –Любезно отдаваться скукеПустых бесед.Но вдруг – безудержно и сразу! –Он вспыхивает мятежом,За безобиднейшую фразуГрозя ножом.Еще за полсекунды чинный,Уж с пеной у́ рта взвел курок. –Прощай, уют, и именинный,Прощай, пирог!*Чай кончен. Удлинились тени,И домурлыкал самовар.Скорей на свежий, на весеннийТверской бульвар!Нам так довольно о Бодлере!Пусть ветер веет нам в лицо!Поют по-гоголевски двери,Скрипит крыльцо. –В больших широкополых шляпахМы, кажется, еще милей…– И этот запах, этот запахОт тополей.Бульвар сверкает. По дорожкеКосые длинные лучи.Бегут серсо, за ними ножки,Летят мячи,Другие остаются в сетках.Вот мальчик в шапочке «Варяг»На платьице в шотландских клеткахНаправил шаг.Сияют кудри, щечки, глазки,Ревун надулся и охрип.Скрипят колесами коляски,– Протяжный скрип. –Там мама наблюдает зоркоЗа девочкой с косой, как медь.В одной руке ее – ведерко,В другой – медведь.Какой-то мальчик просит кашки.Ох, как он, бедный, не доросДо гимназической фуражкиИ папирос!О вейтесь, кудри, вейтесь, ленты!Увы, обратно нет путей!Проходят парами студентыСреди детей.Играет солнце по аллеям…– Как жизнь прелестна и проста! –Нам ровно тридцать лет обеим:Его лета.*О, как вас перескажешь ныне –Четырнадцать – шестнадцать лет!Идем, наш рыцарь посредине,Наш свой – поэт.Мы по бокам, как два привеска,И видит каждая из нас:Излом щеки, сухой и резкий,Зеленый глаз,Крутое острие бородки,Как злое острие клинка,Точеный нос и очерк четкийВоротничка.(Кто с нашим рыцарем бродячимТеперь бредет в луче златом?..)Над раскаленным, вурдалачьим,Тяжелым ртом, –Уса, взлетевшего высоко,Надменное полукольцо…– И все заглядываем сбокуЕму в лицо.А там, в полях необозримых,Служа Небесному Царю,Чугунный правнук ИбрагимовЗажег зарю.*На всем закат пылает алый,Пылают где-то купола,Пылают окна нашей залыИ зеркала.Из черной глубины рояляПылают гроздья алых роз.– «Я рыцарь Розы и Грааля,Со мной Христос,Но шел за мной по всем дорогамТот, кто присутствует и здесь.Я между Дьяволом и БогомРазорван весь.Две правды – два пути – две силы –Две бездны: Данте и Бодлер!»О, как он по-французски, милый,Картавил «эр».Но, милый, Данте ты оставишь,И с ним Бодлера, дорогой!Тихонько нажимаем клавиш,За ним другой –И звуки – роем пчел из улья –Жужжат и вьются – кто был прав?!Наш Рыцарь Розы через стульяЛетит стремглав.Он, чуть ли не вселенной старше –Мальчишка с головы до пят!По первому аккорду маршаОн весь – солдат!Чу! – Звон трубы! – Чу! – Конский топот!Треск барабана! – Кивера!Ах, к черту ум и к черту опыт!Ура! Ура!Он Тот, в чьих белых пальцах сжатыСердца и судьбы, сжат весь мир.На нем зеленый и помятыйПростой мундир.Он Тот, кто у кремлевских башенСтоял во весь свой малый рост,В чьи вольные цвета окрашенАркольский мост.*Должно быть бледны наши лица,Стук сердца разрывает грудь.Нет времени остановиться,Нет сил – вздохнуть.Магическою силой рукиПо клавишам – уже летят!Гремят вскипающие звуки,Как водопад.Цирк, раскаленный, как Сахара,Сонм рыжекудрых королев.Две гордости земного шара:Дитя и лев.Под куполом – как царь в чертогеКрасуется британский флаг.Расставив клетчатые ноги,Упал дурак…В плаще из разноцветных блесток,Под говор напряженных струн,На площадь вылетел подросток,Как утро – юн!– Привет, милэди и милорды! –Уже канат дрожит тугойПод этой маленькой и твердойЕго ногой.В своей чешуйке многозвездной,– Закончив резвый пируэт, –Он улыбается над бездной,Подняв берет.*Рояль умолкнул. ДребезжащийОткуда-то – на смену – звук.Играет музыкальный ящик,Старинный друг,Весь век до хрипоты, до стона,Игравший трио этих пьес:Марш кукол – Auf der Blauen Donau[2] –И экосез.В мир голосов и гобеленовОткрылась тайная тропа:О, рай златоволосых венок!О, вальс в три па!Под вальс невинный, вальс старинныйТанцуют наши три весны, –Холодным зеркалом гостиной –Отражены.Так, залу окружив трикраты,– Тройной тоскующий тростник, –Вплываем в царство белых статуйИ старых книг.На вышке шкафа, сер и пылен,Видавший лучшие лета,Угрюмо восседает филинС лицом кота.С набитым филином в соседствеСпит Зевс, тот непонятный дед,Которым нас пугали в детстве,Что – людоед.Как переполненные соты –Ряд книжных полок. Тронул бликПергаментные переплетыСтаринных книг.*Цвет Греции и слава Рима, –Неисчислимые тома!Здесь – сколько б солнца ни внесли мы,Всегда зима.Последним солнцем розовея,Распахнутый лежит Платон…Бюст Аполлона – план Музея –И все – как сон.*Уже везде по дому ставниЗахлопываются, стуча.В гостиной – где пожар недавний? –Уж ни луча.Все меньше и все меньше света,Все ближе и все ближе стук…Уж половина кабинетаОслепла вдруг.Еще единым мутным глазомБелеет левое окно.Но ставни стукнули – и разомСовсем темно.Самозабвение – нирвана –Что, фениксы, попались в сеть?! –На дальних валиках диванаНе усидеть!Уже в углу вздохнуло что-то,И что-то дрогнуло чуть-чуть.Тихонько скрипнули ворота:Кому-то в путь.Иль кто-то держит путь обратный– Уж наши руки стали льдом –В завороженный, невозвратныйНаш старый дом.Мать под землей, отец в Каире…Еще какое-то пятно!Уже ничто смешное в миреНам не смешно.Уже мы поняли без слова,Что белое у шкафа – гроб.И сердце, растеряв подковы,Летит в галоп.*– «Есть в мире ночь. Она беззве́здна.Есть в мире дух, он весь – обман.Есть мир. Ему названье – безднаИ океан.Кто в этом океане плавал –Тому обратно нет путей!Я в нем погиб. – Обратно, Дьявол!Не тронь детей!А вы, безудержные дети,С умом, пронзительным, как лед, –С безумьем всех тысячелетий,Вы, в ком поет,И жалуется, и томится –Вся несказа́нная земля!Вы, розы, вы, ручьи, вы, птицы,Вы, тополя –Вы, мертвых Лазарей из гробаТолкающие в зелень лип,Вы, без кого давным-давно быУже погибНаш мир – до призрачности зыбкийНа трех своих гнилых китах –О, золотые рыбки! – СкрипкиВ моих руках! –В короткой юбочке нелепойНесущие богам – миры,Ко мне прижавшиеся слепо,Как две сестры,Вы, чей отец сейчас в Каире,Чьей матери остыл и след –Узнайте, вам обеим в миреСпасенья нет!Хотите, – я сорву повязку?Я вам открою новый путь?»«Нет, – лучше расскажите сказкуПро что-нибудь…»*О Эллис! – Прелесть, юность, свежесть,Невинный и волшебный вздор!Плач ангела! – Зубовный скрежет!Святой танцор,Без думы о насущном хлебеЖивущий – чем и как – Бог весть!Не знаю, есть ли Бог на небе! –Но, если есть –Уже сейчас, на этом свете,Все до единого грехиТебе отпущены за этиМои стихи.О Эллис! – Рыцарь без измены!Сын голубейшей из отчизн!С тобою раздвигались стеныВ иную жизнь…– Где б ни сомкнулись наши векиВ безлюдии каких пустынь –Ты – наш и мы – твои. Во векиВеков. Аминь.

15 февраля – 4 мая 1914