Кактус

– В войну первыми умирали те, кто переставал умываться.

– Где умирали?! – я думаю о Ленинграде. Любовь Дмитриевна не хочет развивать тему.

– Где угодно. Помни, даже если очень тебе плохо, намочи ладошку, протри лицо.

Несмотря на ужас перед одиночеством, животных Любовь Дмитриевна боится заводить.

– Ну, а что будет делать чучело-мяучело, когда я умру? Хорошо, если быстро обнаружат и просто на улицу его выкинут. И на улице коты выживают. А если ему с голода придётся мне лицо объедать? А если, наоборот, не будет и от голода околеет?

Она рассказывает про своих многочисленных товарок – подружек по фабрике, – с которыми так и произошло. С такими интонациями бабушки объясняют малышам, почему нельзя хвататься за горячую кружку: мягко, с лёгким сожалением о возможных последствиях. «Ручка покраснеет, и будет бо-бо. И что ты будешь делать? Станешь плакать.»

Стану.

(Плазменные телевизоры со скидкой. Доставка в пределах МКАД бесплатно)

***

Одна из отличительных особенностей работы консьержкой – полное выпадение из пресловутого «четвёртого измерения». В фойе висят часы. Бывает лето, бывает зима. Бывает, въезжают, бывает, выезжают. Стариков выносят, детей приносят. Но чувства времени, его течения – нет. Каждый рабочий день начинается один и тот же рабочий день.

Две самые большие проблемы – холод и запах. У остальных консьержек ещё клаустрофобия, но я, дитя многодетной семьи из позднесоветской «однушки», дискомфорта от ограниченности пространства не испытываю. А вот холод и запах – мучают.

Запах идёт из подвала. Каждый раз, как погода становится дождливой, что-то в чреве нашего дома – какие-то таинственные его кишки – перестают справляться со своей работой. Подвал заливают фекалии. Пахнут они фекалиями и чесночной колбасой вперемешку. (Вот уже три года, как меня тошнит при одном виде чесночной колбасы). Вентиляции в консьержке нет совсем, в подъезде она слабая. Потому приходится настежь распахивать все двери. Летом это просто зябко (ведь, напомню, на улице дождь). В остальные сезоны я быстро замерзаю.

Зимой, поздней осенью, ранней весной – то есть половину года – мёрзнешь и с закрытой дверью в подъезд. Холод проникает через закрытое фанеркой окно в тамбур. Можно запереться, чтобы задерживать тепло. Тогда быстро начинает кружиться голова, можно даже «угореть». Тогда можно открыть дверь консьержечной, и тебя немедленно начинает продувать.

Каждый год раза по два-три раза жильцы собираются, чтобы обсудить запах. Они подписывают обращения в ДЕЗ, мэру и президенту. Они ропщут или громко гневаются. Потом они расходятся по вентилируемым квартирам, а я остаюсь с запахом на много часов.

Самое противное, что душок въедается в волосы и одежду. Конечно, по пути на станцию немного проветриваешься… Другие консьержки с той же целью вечером гуляют в лесопарке неподалёку. По бульвару стесняются. В дождливую погоду ищут любой возможности поесть не в консьержечной. Популярный способ провести время – набиться в крохотное полуподвальное помещение азиатской пекарни. Купить на всех лаваш, стоять, жевать и болтать. Тепло, сухо и общественная жизнь.

Правда, это только азиатки так делают. Молдаванки и украинки, наверное, идут в съёмные квартиры. А я жую чего-нибудь во время обхода. Наверху пахнет только сырым бетоном и сигаретным дымом. Практически аромат детства.

(Нет, я не курила с младых ногтей, я вообще не курю. Я торчала в подъезде со старшим братом и его друзьями. Такая у меня тогда была общественная жизнь).

Окна на этажах не разрешается открывать, но кто-нибудь откроет обязательно. Прежде, чем устранить безобразие, я высовываюсь далеко, по пояс: я летаю над Южным Бутовом. Это не игра, это просто ощущение, которое мне нравится ловить за хвост. В Южном Бутове, как и в России вообще, нет ничего особенно уютного. Очень хмурое место; нахохленные дома, детсадик, школа, клумбы, машины, детская площадка, тёмный, даже из окна видно, что вечно сырой лес на дальнем плане. Я лечу над ними, и меня охватывают тоска и нежность – так, что сердце сосёт.

Пахнет на высоте высотой, и больше ничем. Глубоко вдыхаю такой далёкий от асфальта и подвала воздух. Потом тщательно закрываю створки окна.

(Горящие путёвки в Турцию и Египет)

***

У нас в подъезде делают ремонт.

Все мои сменщики – и коллеги из других подъездов – сидят на улице, а я в консьержечной, потому что у меня голова от краски, как известно, не болит: в детстве привыкла. Моя мать рисовала плакаты.

С ремонтниками-молдаванами я подружилась моментально. Молдаванам очень нравится музыка румынских цыган, а у меня на нетбуке полным-полно этой музыки. Так что ремонтники – хотя они преимущественно ремонтницы – едва поздоровавшись, кричат:

– Девушка! Запускай машину!

Потом они бойко водят валиками и кистями по стенам и почтовым ящикам, подпевая. Цыганского они не знают, да и на румынском тексты им не знакомы, потому они поют просто:

– Ла-ла-ла-ла-ла! Эй!

Сегодня мои маляры бегают взволнованные. Что-то на бумажках выписывают. Наконец, подходят ко мне и говорят:

– Девушка, ты красиво рисуешь?

Немного неожиданный для меня вопрос.

– Ну, нормально.

Бригадирша вручает мне чёрный маркер:

– Нарисуй номера на почтовых ящиках.

Оказывается, маляры потеряли нужные трафаретки и пытались посмотреть, у кого почерк красивей. Почерк оказался красивей ни у кого, и тогда они почему-то решили, что, наверное, красивый у меня.

Слегка потея от осознания ответственности, возложенной на меня, я выписываю чёрные циферки на панелях ящиков. Жильцы оглядываются, но не задают вопросов.

На другое сегодня маляры приносят мне ведро с краской. Они говорят:

– Трафареток номеров этажей тоже нету вообще.

Ещё они говорят:

– Девушка, на шоколадку.

Шоколадка большая, в красивой обёртке. Почувствуй себя медсестрой в детской поликлинике.

Я покупаю кисточку для клея и обстригаю её.

С поста надолго отлучаться нельзя, поэтому всё происходит на скорости, лишающей меня остатков ощущения реальности. Ведро в зубы, подъём на нужный этаж, десять секунд – прорисовка контура, десять секунд – закраска. Повторить на лестнице. Спуститься в консьержечную и минут пятнадцать выждать.

(Да, это нарушение инструкции. Открою главную тайну любой обслуги: мы все нарушаем инструкции. Вообще все. Без исключений. Хотя бы потому, что инструкция время от времени мешает работать. А может, просто от присущей нижним классам несознательности.)

Единице и двойке мне удаётся придать подобие благородной сдержанности. А вот тройка выходит откровенно гоповатой. Четвёрка отдаёт пионерский салют. Пятёрка немного стервозна, шестёрка – простовата. Семёрка усата и сурова. Восьмёрка жеманна…

Где-то на семнадцатом, самом свежепокрашенном, этаже я ощущаю выпадение из окна. Голова становится лёгкой и несуществующей, как внутренности воздушного шарика. Ног больше нет вообще. Рук тоже, хотя одна из них рисует цифру семь.

Усилием воли я заталкиваю отсутствующее тело в лифт и спускаюсь. С моего нетбука всё ещё звучит музыка; маляров нигде не видно.

Ко мне подходит жилец с шестого этажа, бывший десантник.

(А вот сейчас вы представили высокого плечистого мужика с нагловатым выражением лица. Промахнулись совсем немножечко, не то, что со мной. У него интеллигентное выражение лица.)

– Почему ты танцуешь? – спрашивает он. Я? Танцую? Смешно.

(Почему бы не посмеяться, когда смешно? Я смеюсь.)

– Ясно, – говорит жилец и выводит меня на улицу.

Там меня всасывает обратно в окно; я прямо чувствую, как захлопываются створки где-то в моей голове. Ничего себе полетала.

– Иди, на клумбу стошни.

– Но меня не тошнит!

– А ты из-под крана воды выпей и два пальца в рот. И, кстати, нос промой и голову намочи.

Я неловко прячусь за яблоней и жидкими кустиками акации, вымывая из себя яд.

Знаете, это опасно, когда голова не болит от краски.

(Опять салон красоты. Солярий, маникюр, педикюр)

***

Лет пять назад я серьёзно не понимала, зачем люди здороваются с консьержами. Мне казалось, что от бесчисленных «здрасьте» у дежурных должны высыпать аллергические мурашки.

В первый же день работы у нас в подъезде мне внушили здороваться с жильцами строго-настрого. Желательно вообще каждый раз, как они проходят мимо. Потому что это помогает запоминать: кто вышел из дома, кто вернулся домой. Мало ли, придётся отвечать родственнику или, например, давать показания. Чтобы не повторять бесконечно «здравствуйте», лучше всего говорить: «доброе утро!», «добрый день!», «доброго вечера!». А если жилец прошёл за одно утро два, например, раза, то второй хотя бы зафиксировать на нём взгляд и кивнуть. В идеале полагается именно провожать взглядом, правда, по той причине, что иначе не выглядишь как следует бдящей. Для запоминания-то короткой фиксации взгляда и кивка достаточно.

Некоторым из проживающих не нравится, когда с ними здороваются и тем более провожают взглядом. А для других почти дежурное «здравствуйте!» – это порция общения за день, которую они очень боятся упустить. Другой им не выдадут.

Мужчине-с-палочкой на вид, кажется, едва за пятьдесят. Но для пятидесятилетнего он выглядит удивительно хрупким. Впрочем, мужчина-с-палочкой выглядит очень ухоженно: всегда аккуратная причёска, одежда, очки. Да и выходит он иногда не один, а с помощью сына или невестки. Он никогда не произносит не слова, потому что потерял – по видимости, относительно недавно – голос. Вероятно, поэтому с ним уже привыкли не говорить. Всё равно не отвечает.

На самом деле – отвечает и хочет отвечать. Проходя мимо консьержечной, он сильно вытягивает шею, чтобы увидеть, здороваюсь ли я с ним. Если я сижу на лавочке у подъезда, он мгновенно разворачивается ко мне всем корпусом. Чтобы, когда я скажу «Здравствуйте!», мне было видно, как он шевелит губами, отвечая. Для него очень важно совершить настоящий короткий разговор.

Он всегда немного сидит на лавке, потом аккуратно, с большой осторожностью, встаёт и идёт по тротуару вдоль дома. Сначала в одну сторону, потому – в другую. Потом возвращается к нашему подъезду и долго приходит в себя, сев и привалившись затылком к стене.

Конечно, он выходит только в хорошую тёплую погоду.

Я знаю, что он живёт в восемьдесят первой. Поэтому, когда мимо меня вдруг проносят траурные венки в восемьдесят первую, у меня сердце падает в пятки.

– Как? Как? Алексей Анатольевич? – несколько раз спрашиваю я, прежде, чем до меня доходит ответ:

– Его сын. Его сын. Андрей Алексеевич.

Нехорошо, но мне не жалко сына. Молодого ещё, в общем, человека приятной внешности. Наверное, потому, что мы с ним ни разу в жизни не говорили.

Надеюсь, что сменщик запишет в журнале, если Алексей Анатольевич или Любовь Дмитриевна умрут не в моё дежурство. Иначе мне будет неоткуда узнать. Не имею ни малейшего понятия, почему так важно – знать, что умер человек, с которым ты говорил. Но очень, очень важно.

(Открылся новый торговый центр. Товары для всей семьи. Когда такое пишут, никогда не рисуют стариков, только взрослых-и-детей. Возможно, старики на самом деле не семья?)

***

Или, например, одежда. Где покупать её, это ясно: в сэконд-хэндах. Любая азиатского происхождения консьержка, живущая в Москве достаточно долго, переходит к европейской одежде. Нет, она таким образом не интегрируется. Вкус у неё (как правило) не меняется, ей нравятся свободные длинные яркие платья. Но она их себе не может позволить. Поэтому – треники, джинсы, капри и бриджи на развес. Один сэконд-хэнд есть у нас во дворе, ещё один – через одну автобусную остановку. Очень удобно.

Неудобны совсем другие вещи. Нельзя хранить слишком много одежды – негде это делать незаметно. Крохотные туалеты не приспособлены для того, чтобы разворачивать в них стирку или просушивать вещи – стирают потому обычно по одной. С другой стороны, зато руки сильно за раз не устанут, и тем более не сотрутся. Надо просто каждый день стирать одну-две вещички. Правда, частая стирка даёт другую проблему: одежда снашивается, начинает расползаться по шву, откуда ни возьмись появляются маленькие круглые дырочки, которые так и норовят вырасти. Надеюсь, вы сейчас не смеётесь над тем, что консьержки никак не догадаются просто выкинуть один свитер за пятьсот рублей и купить другой в ту же цену. Пятьсот рублей, понимаете, порой имеют значение. Поэтому, обнаружив дырку, консьержка торопится купить маленький рукодельный набор (в отличие от нормального, умещается в стакане для карандашей) и тщательно её зашивает. Дежурный по подъезду обязан выглядеть опрятно, пункт номер два общедомовой инструкции для консьержей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.