Дело табак

Двое лакеев столкнулись лбами, одновременно попытавшись опустить подножку кареты, и Ваймс окончательно испортил торжественный момент, выбравшись из противоположной дверцы и вытащив за собой госпожу Сибиллу.

Среди перепуганных лиц он увидел одно дружелюбное, и оно принадлежало Вилликинсу, дворецкому и камердинеру Ваймса, приехавшему из Анк-Морпорка. По крайней мере, в этом отношении Ваймс был непреклонен. Если он поедет в деревню, то привезет с собой Вилликинса. Ваймс объяснил жене, что Вилликинс уж точно не стражник, потому что большинство стражников не знают, как зарезать человека при помощи разбитой бутылки, не повредив притом рук, или как превратить обычную кухонную утварь в оружие, пускай не всемогущее, но однозначно смертельное. И вдобавок Юный Сэм, увидев покрытое шрамами лицо Вилликинса, прорвался сквозь толпу удивленных слуг и с размаху обнял колени дворецкого. Тот, в свою очередь, поднял Юного Сэма вниз головой и перекувырнул, прежде чем осторожно поставить обратно на землю. Эта процедура доставила бы любому шестилетнему мальчику огромное удовольствие. Ваймс доверял Вилликинсу. Он мало кому доверял. Человек, прослуживший много лет стражником, становится в этом отношении довольно привередливым.

Он склонился к жене.

– Что я должен сделать? – шепнул он, потому что ряды нервных улыбок его не на шутку тревожили.

– Что хочешь, милый, – ответила та. – Ты хозяин. Ты ведь принимаешь парады Стражи, не так ли?

– Да, но там я знаю каждого по имени и по званию… и так далее! В городе такого не бывает!

– Да, дорогой, потому что в Анк-Морпорке все знают командора Ваймса.

«Ладно, ничего сложного», – подумал Ваймс. Он подошел к мужчине в потрепанной соломенной шляпе, с лопатой в руках и выражением легкого ужаса на лице, еще похлеще, чем у самого сэра Сэмюэля. Ваймс протянул руку. Мужчина в шляпе посмотрел на нее, как будто никогда раньше не видел протянутых рук.

Ваймс, запинаясь, произнес:

– Привет, я Сэм Ваймс, а вас как зовут?

Мужчина, заслышав это, оглянулся в поисках помощи, поддержки, подсказки или пути к бегству, но тщетно; толпа хранила мертвое молчание.

– Уильям Батлер, сэр, с вашего позволения, – ответил он.

– Рад познакомиться, Уильям, – сказал Ваймс и снова протянул руку. Уильям сначала отшатнулся, а потом сунул ему ладонь, на ощупь похожую на старую кожаную перчатку.

Что ж, подумал Ваймс, все не так страшно. И смело шагнул на неизведанную территорию.

– Чем вы здесь занимаетесь, Уильям?

– Я садовник, – запинаясь, ответил тот и выставил перед собой лопату, одновременно как средство защиты и удостоверение личности.

Поскольку Ваймс и сам чувствовал себя не в своей тарелке, он ограничился тем, что попробовал лезвие пальцем и пробормотал:

– Что ж, она у вас в должном виде. Вы молодчина, мистер Батлер.

И подпрыгнул, когда кто-то похлопал его по плечу. Сибилла сказала:

– Ты тоже молодчина, милый, но на самом деле просто нужно было подняться на крыльцо и похвалить дворецкого и экономку за отменную выправку слуг. Мы здесь простоим целый день, если ты будешь болтать с каждым.

С этими словами госпожа Сибилла крепко взяла мужа за руку и повлекла вверх по лестнице, между рядами вытаращившейся челяди.

– Так, – прошептал Ваймс, – я вижу лакеев, поваров и садовников, но кто все эти парни в толстых куртках и котелках? Неужели у нас есть собственные судебные приставы?

– Исключено, дорогой. Это лесничие.

– Котелки им совсем не идут.

– Ты так думаешь? Кстати говоря, их придумал лорд Котелл, чтобы защитить лесничих на случай жестокого нападения браконьеров. Насколько мне известно, эти штуки необычайно прочные. Гораздо лучше, чем стальные шлемы, потому что от удара по котелку в ушах не звенит.

Явно будучи не в силах скрыть свою досаду на то, что новый хозяин предпочел поздороваться за руку с садовником, прежде чем обратиться к ним, дворецкий и экономка – оба, разумеется, румяные и с брюшком, как и предполагал Ваймс – поняли, что ждут напрасно, и заспешили к нему с такой скоростью, какую только позволяли развить коротенькие ножки.

Ваймс, черт возьми, знал, как живется под лестницей и на чердаке. Не так давно полицейскому, приглашенному в большой дом, частенько предлагали пройти с черного хода, чтобы забрать в участок рыдающую горничную или туповатого мальчишку-чистильщика, без всяких улик обвиненных в краже кольца или серебряной расчески, которую хозяйка дома, как правило, сама находила, протрезвев. Теоретически, стражники существовали не для этого, хотя на самом деле, конечно, именно для этого они и существовали. Все дело было в привилегиях, и молодой Ваймс едва успел сносить первую пару казенных башмаков, когда сержант объяснил ему, что есть что. Это называлось частное право. В те дни влиятельному человеку многое могло сойти с рук, если он обладал правильным произношением, правильной булавкой на галстуке и правильными друзьями. А молодой стражник, который чересчур много возражал, рисковал остаться без работы и без рекомендаций.

Сейчас все изменилось коренным образом.

Но в те, прежние времена молодой Ваймс считал дворецких двойными предателями, а потому одарил грузного мужчину в черном фраке убийственным взглядом. И легкий поклон, которым тот поприветствовал Ваймса, отнюдь не улучшил дела. Ваймс жил в мире, где отдавали честь.

– Я Сильвер, дворецкий, ваша светлость, – с легким упреком произнес толстяк.

Ваймс немедленно схватил его за руку и горячо пожал.

– Приятно познакомиться, мистер Сильвер.

Дворецкий поморщился.

– Просто Сильвер, сэр, без всяких мистеров.

– Извините, мистер Сильвер. А как вас зовут?

Было забавно наблюдать замешательство дворецкого.

– Сильвер, сэр! Просто Сильвер!

– Знаете, мистер Сильвер, – сказал Ваймс, – лично я считаю, что под одеждой все люди одинаковы.

Лицо дворецкого застыло, и он произнес:

– Возможно, но я был и всегда буду Сильвером, командор. Добрый вечер, ваша светлость, добрый вечер, леди Сибилла. В последний раз члены вашего семейства приезжали погостить семь или восемь лет назад. Смею ли я ожидать дальнейших визитов? И позвольте представить мою жену, миссис Сильвер, экономку, – кажется, вы с ней еще не знакомы?

Мозг Ваймса автоматически перевел: «Мне досадно, что ты пренебрег мною, чтобы пожать руку садовнику». Честно говоря, Ваймс сделал это не нарочно. Он поздоровался с садовником просто от ужаса, чистого и всепоглощающего. Дальнейший перевод гласил: «Боюсь, в ближайшем будущем нас ждет не самая простая жизнь».

– Погодите-ка, – перебил Ваймс. – Моя жена тоже светлость, и это покруче, чем просто леди. Си… ее светлость заставила меня взглянуть в табель о рангах.

Леди Сибилла знала повадки своего мужа, как люди, живущие рядом с вулканом, со временем узнают привычки своего опасного соседа. Самое главное – избежать взрыва.

– Сэм, для слуг в обоих наших домах я была леди Сибиллой с самого детства, поэтому я не обижаюсь, когда меня так называют люди, которых я всегда считала друзьями, и ты это знаешь!

«У всех нас, – добавила она мысленно, – есть свои маленькие причуды. Даже у тебя, Сэм».

И пока эта благоуханная отповедь висела в воздухе, она пожала руку дворецкому и повернулась к сыну:

– После ужина, Юный Сэм, ты сразу же ляжешь спать. И никаких споров.

Ваймс огляделся, когда маленькая компания вступила в переднюю, которая, судя по всему, служила оружейной. Любой полицейский счел бы ее оружейной, хотя, несомненно, для Овнецов, которые увешали все стены мечами, алебардами, саблями, булавами, пиками и щитами, эта пестрая коллекция была просто собранием исторических курьезов. И в центре висел огромный герб. Ваймс знал, что девиз гласит: «Что имеем, то храним».

Вскоре госпожа Сибилла уже возилась в огромной прачечной вместе с горничной Пьюрити, которую, по настоянию Сэма, взяли в дом после рождения Юного Сэма и которая, по твердому убеждению Ваймса и Сибиллы, достигла взаимопонимания с Вилликинсом, хотя для обоих оставалось тайной, каким именно образом. Женщины предавались типично женскому развлечению – они вынимали одежду из одних штуковин и клали в другие. Это могло тянуться долго и предполагало еще кое-какие ритуалы – например, одежду полагалось подносить к свету и печально вздыхать.

В отсутствие каких-либо дел Ваймс вышел на роскошное крыльцо и закурил сигару. Касательно курения в доме Сибилла была непреклонна. Чей-то голос у него за спиной произнес:

– Необязательно стоять здесь, сэр. В доме есть неплохая курительная комната, в том числе снабженная вентилятором с часовым заводом. Стильная штука, сэр, поверьте, такие не часто увидишь.

Ваймс зашагал за Вилликинсом.

Курительная комната действительно оказалась неплохая, хотя его личное знакомство с подобными помещениями было весьма ограниченно. В комнате стоял огромный бильярдный стол, а внизу располагался погреб, в котором спиртного было больше, чем видел когда-либо хоть один завязавший алкоголик.

– Мы ведь предупредили слуг, что я не пью, правда, Вилликинс?

– Да, сэр. Сильвер сказал, что в Холле принято – если не ошибаюсь, он выразился именно так – держать погреб полным на случай гостей.

– Ну, по-моему, жаль упускать такую возможность, Вилликинс, поэтому погреб к твоим услугам. Налей себе выпить.

Вилликинс заметно вздрогнул.

– Нет, сэр. Это совершенно исключено, сэр.

– Почему, старина?

– Так нельзя, вот и все, сэр. Я стану посмешищем Лиги лакеев и камердинеров, если позволю себе такую дерзость и выпью со своим нанимателем. Каждый сверчок должен знать свой шесток, сэр.

Ваймса как поборника равноправия, хоть и относительного[4], это оскорбило до глубины души. Он сказал:

– Я знаю твой шесток, Вилликинс, и он ничем не отличается от моего, если подсчитать очки и подвести итог.

– Послушайте, сэр, – произнес Вилликинс почти умоляющим голосом. – Так уж получилось, что мы должны следовать некоторым правилам. Поэтому я не стану пить с вами, поскольку сейчас не Страшдество и не день рождения вашего наследника, каковые случаи подходят под упомянутые правила. Но я воспользуюсь допустимой альтернативой, а именно, дождусь, пока вы отправитесь спать, и выпью полбутылки.

«Что ж, – подумал Ваймс, – у всех есть свои маленькие забавные причуды, хотя некоторые причуды Вилликинса не назовешь забавными, если попасть ему под горячую руку в темном переулке». Но он почувствовал облегчение, наблюдая за Вилликинсом, который рылся в битком набитом шкафу с ингредиентами для коктейлей и педантично отмерял капли в высокий стеклянный бокал[5].

Вроде бы невозможно достичь эффекта присутствия алкоголя в напитке, в который алкоголь не добавляли, но среди талантов, которые Вилликинс с годами развил, а может быть и позаимствовал, была способность готовить из самых обычных составляющих абсолютно безобидный напиток, который, тем не менее, обладал почти всеми свойствами спиртного. В коктейле присутствовали табаско, огурец, имбирь и чили… а касательно всего остального Ваймс предпочитал не задавать лишних вопросов.

Наконец-то с бокалом в руке, Ваймс откинулся на спинку кресла и спросил:

– Как там слуги, Вилликинс?

Дворецкий понизил голос.

– Снимают сливки, сэр, но, в общем, ничего сверх меры. Каждый что-нибудь да тащит, это вроде как дополнительная льгота. Такова жизнь.

Ваймс улыбнулся при виде нарочито бесстрастного лица Вилликинса и громко спросил, обращаясь к тем, кто незримо подслушивал:

– Добросовестный человек этот Сильвер, а? Очень, очень приятно.

– Похоже, на него можно положиться, сэр, – ответил камердинер, возводя очи горе и указывая пальцем на маленькую решетку в стене – входное отверстие пресловутого вентилятора, которым, несомненно, пользовался тот, кто заводил часовой механизм. Упустит ли хоть один дворецкий, достойный своего толстого брюха, возможность узнать, о чем думает новый хозяин? Черта с два.

Дополнительные льготы, да? Разумеется, здешняя публика своего не упустит. И для этого не нужны были улики. Такова человеческая натура. Ваймс не раз предлагал Сибилле – настаивать он бы не посмел, – чтобы дом заперли и продали кому-нибудь, кто действительно хочет жить в этой скрипучей ледяной громаде, способной вместить целый полк. Сибилла слышать ничего не желала. У нее были теплые детские воспоминания об Овнец-Холле – как она лазала по деревьям, плавала, ловила рыбу в реке, собирала цветы, помогала садовникам, ну и о прочих сельских радостях, которые Ваймсу казались далекими, как Луна, тем более что сам он в отрочестве думал исключительно о том, чтобы выжить. В реке Анк, конечно, можно ловить рыбу, главное – не стараться что-нибудь поймать. Более того, человеку, проглотившему всего одну капельку анкской воды, грозило несметное количество болезней. А что касается садовников, то в Анк-Морпорке чаще попадались ссадины и садисты.

День выдался долгий, и ночлег на постоялом дворе трудно было назвать спокойным и полезным для здоровья, но, прежде чем лечь в огромную постель, Ваймс открыл окно и уставился в темноту. В деревьях бормотал вечер. Ваймс недолюбливал деревья, но Сибилле они нравились, и этого было достаточно. Вокруг, во тьме, шелестело, щебетало, ухало и сходило с ума нечто, о чем он не желал знать. Ваймс понятия не имел, что это за твари, и надеялся обойтись без знакомства. Как уснуть при таком шуме?

Он лег в постель и некоторое время шарил вокруг, прежде чем нашел жену и успокоился. Сибилла велела оставить окно открытым, чтобы впустить некоторое количество якобы волшебного свежего воздуха, и Ваймс горестно лежал под одеялом, напрягая слух в тщетной попытке услышать привычные звуки – вопль пьяного, бредущего домой, или ругань носильщика, которому заблевали подушки в паланкине, или шум уличной драки, или домашний скандал, или просто пронзительный крик, – и все это под размеренный бой городских часов, которые, как известно, били все вразнобой. И другие звуки, потише, например, громыхание золотарных фургонов Гарри Короля, которые отправлялись вершить свое грязное дело. А самое приятное – крик Ночной Стражи в дальнем конце улицы: «Двенадцать часов, и все спокойно!» Не так давно всякий, кто попытался бы это прокричать, лишился бы колокольчика, шлема и, вероятно, сапог прежде, чем эхо успело бы замереть вдали. Но только не теперь. О нет. Это была современная Стража, Ваймсова Стража, и каждый, кто вздумал бы с нехорошим умыслом напасть на стражника в патруле, услышал бы свист и очень быстро понял, что если кому и надают пинков, то точно не стражнику. Патрульные старались выкрикивать время перед домом номер один на Лепешечной улице с особым, почти театральным тщанием, чтобы командор непременно услышал.

Ваймс сунул голову под огромную подушку и постарался отвлечься от ужасной, пугающей тишины. Отсутствие звуков не давало заснуть человеку, который привык не обращать внимания на регулярный шум. Каждую ночь, год за годом.

Но в пять часов утра Мать-Природа нажала на кнопку, и мир сошел с ума. Все живые твари, в том числе, судя по звукам, аллигаторы, соперничали друг с другом, кто громче рявкнет. Какофония звуков не сразу дошла до ушей Ваймса. По крайней мере, огромная кровать располагала почти неистощимым запасом подушек. Ваймс обожал подушки, когда не спал на собственной кровати. Один-два жалких мешочка с перьями, похожих на запоздалую мысль… нет, это не для него. Он любил зарываться в подушки, превращать их в мягкую крепость, оставив лишь дырку для доступа воздуха.

Ужасающий шум уже стихал, когда он вынырнул на поверхность. Да, вспомнил Ваймс, это еще одно свойство растреклятой деревни. Жизнь в ней начинается слишком рано. Командор по обычаю, по наклонностям и по необходимости вел ночной образ жизни, иногда так и исключительно ночной; с его точки зрения, семи часов было достаточно один раз в день. С другой стороны, он почувствовал запах бекона; в следующую минуту в комнату вошли две взволнованные юные особы, неся подносы на каких-то затейливых металлических штуковинах, которые в разложенном виде практически не позволяли сесть и съесть поданный завтрак.

Ваймс растерянно похлопал глазами. Положение дел явно улучшалось. Сибилла считала своим долгом позаботиться о том, чтобы ее супруг жил вечно; она не сомневалась, что этого блаженного состояния можно достигнуть, если кормить его исключительно способствующими пищеварению орехами, злаками и йогуртом, который, с точки зрения Ваймса, представлял собой сыр, который не созрел. Все это никуда не годилось по сравнению с привычным утренним сандвичем с беконом, салатом и помидором. Ваймс просто диву давался, что все стражники в этом отношении безоговорочно повиновались жене своего начальника. А если начальник вопил и топал ногами – что вполне понятно и даже простительно для человека, которого лишили с утра куска подгорелой свинины, – они ссылались на инструкции леди Сибиллы, нимало не сомневаясь, что Ваймс грозит не всерьез, а если кого-то и уволит, то тут же вернет на место.

Сибилла выбралась из подушек и сказала:

– У тебя отпуск, дорогой.

Завтрак, который дозволялось съесть в отпуске, состоял из яичницы, точь-в-точь как любил Ваймс, и сосисок, но, к сожалению, никакого поджаренного бекона. Даже в отпуске это, видимо, считалось смертным грехом. Зато кофе был черным, густым и сладким.

– Ты крепко спал, – заметила Сибилла, пока Ваймс удивлялся неожиданной роскоши.

Он ответил:

– Нет, дорогая, заверяю тебя, я и глаз не сомкнул.

– Сэм, ты всю ночь храпел. Я же слышала!

Ваймс достаточно усвоил науку супружества, чтобы удержаться от дальнейших комментариев. Он лишь сказал:

– Правда? Я храпел? Ну, извини.

Сибилла принялась перебирать небольшую пачку пастельных конвертов, лежавших на подносе с завтраком.

– Ну вот, новости уже разошлись, – произнесла она. – Герцогиня Кипсек пригласила нас на бал, сэр Генри и леди Пепелинг пригласили нас на бал, лорд и леди Персст пригласили нас… да, на бал!

– Однако, – сказал Ваймс, – какая прорва…

– Не смей, Сэм, – предупредила жена, и Ваймс робко закончил:

– …приглашений. Ты же знаешь, дорогая, что я не умею танцевать. Я просто топчусь на месте и наступаю даме на ноги.

– Ну, балы устраивают в основном для молодежи. Многие семьи приезжают на лечебные воды в Хэм-на-Ржи, это неподалеку отсюда. И основная забота у родителей – выдать дочь за подходящего человека, а для этого нужны балы, непрерывные балы.

– Вальс я еще кое-как станцую, – сказал Ваймс, – там главное счет. Но ты же знаешь, что я терпеть не могу все эти танцы с прыжками, контрабансы да ботильоны.

– Не беспокойся, Сэм, мужчины постарше обычно просто сидят и покуривают. Поиском подходящих холостяков занимаются матери. Надеюсь, моя подруга Ариадна выдаст замуж всех своих девочек. Она родила сразу шестерых. Это большая редкость. Юная Мэвис очень благочестива, а здесь наверняка есть какой-нибудь молодой священник, который ищет жену, а главное, приданое. А Эмили миниатюрная блондинка, она превосходно готовит, но стесняется, что у нее слишком большая грудь.

Ваймс уставился в потолок.

– Подозреваю, будущий муж не станет особо упираться, – предрек он. – Назови это мужской интуицией.

– Потом Флер, – продолжала госпожа Сибилла, не обращая на него внимания. – Она мастерит очаровательные шляпки.

На мгновение она задумалась.

– А следующая – Аманда, если не ошибаюсь. Очень интересуется лягушками. Хотя, может быть, я просто ослышалась. И еще Джейн. Девушка со странностями, как говорит Ариадна. Она как будто не знает, куда себя деть.

Ваймсу было совершенно не интересно слушать о чужих детях, но считать он умел.

– А последняя?

– О, Гермиона. С ней могут возникнуть некоторые сложности, потому что она скомпрометировала семью, по крайней мере в представлении родных.

– Каким же образом?

– Она дровосек.

Ваймс на мгновение задумался и сказал:

– Ну, дорогая, по крайней мере, если женщина умеет владеть разными инструментами, ее не испугает даже самый большой…

Госпожа Сибилла резко перебила:

– Сэм Ваймс, я правильно понимаю, что ты собираешься отпустить неприличную шутку?

– По-моему, ты успела первой, – с ухмылкой заметил Ваймс. – Признай, дорогая, обычно так и бывает.

– Может быть, ты и прав, Сэм, – сказала Сибилла, – но я это делаю лишь для того, чтобы помешать тебе ляпнуть непристойность. В конце концов, ты герцог Анкский и повсеместно считаешься правой рукой патриция Ветинари. А значит, неплохо бы соблюдать некоторые приличия, тебе так не кажется?

Холостяк счел бы слова Сибиллы ненавязчивым советом; но для опытного мужа это был приказ, тем более властный, что отдан он был весьма нежно.

Поэтому, когда сэр Сэмюэль Ваймс, он же командор, он же его светлость герцог Анкский[6], вышел прогуляться после завтрака, все три упомянутых лица старались вести себя как можно лучше. В отличие от некоторых.

В коридоре, неподалеку от спальни, служанка мела пол; она испуганно взглянула на Ваймса, который приближался к ней, развернулась и напряженно уставилась в стену. Девушка дрожала от страха, и Ваймс знал, что в подобных обстоятельствах не следует задавать вопросов и уж тем более предлагать помощь. Ответом будет испуганный крик. Возможно, сказал он себе, девочка просто стесняется.

Но, похоже, эта застенчивость была заразна: по пути ему попадались и другие служанки, которые несли подносы, подметали пол или стирали пыль, и всякий раз, когда Ваймс проходил мимо, они немедленно поворачивались спиной и стояли, уставившись в стенку, как будто от этого зависела их жизнь.

Оказавшись в длинной галерее, увешанной портретами Овнецов, Ваймс решил, что с него достаточно. Когда юная особа с чайным подносом сделала пируэт, как балерина на крышке музыкальной шкатулки, он поинтересовался:

– Простите, мисс, неужели я так уродлив?

Во всяком случае, это ведь было лучше, чем напрямую спросить, почему она так невежлива! Так почему же, во имя трех богов, девушка пустилась бежать прочь, гремя подносом? Среди разнообразных Ваймсов верх одержал командор. Герцог был слишком грозен, а Дежурный по Доске просто не справился бы с задачей.

– Стоять! Поставь поднос и медленно повернись!

Служанка заскользила по полу, с трудом остановилась и изящно повернулась, продолжая прижимать к себе поднос. Она стояла, дрожа от страха. Ваймс поравнялся с ней и спросил:

– Как вас зовут, мисс?

Она ответила, продолжая отводить глаза:

– Ходжес, ваша светлость. Простите, ваша светлость.

Утварь на подносе продолжала дребезжать.

– Послушай, – сказал Ваймс, – я не могу собраться с мыслями, пока ты гремишь посудой. Осторожно поставь поднос на пол, ладно? Ничего плохого с тобой не случится. Просто я хочу видеть, с кем разговариваю. Ты очень меня обяжешь.

Она нерешительно взглянула на него.

– Так, – продолжал Ваймс. – Ну и в чем дело, мисс Ходжес? Зачем от меня бегать?

– Пожалуйста, сэр… – с этими словами девушка скользнула к ближайшей двери, обитой сукном, и исчезла за ней. И тогда Ваймс обнаружил, что у него за спиной еще одна юная особа, почти не различимая в своем темном платье. Она стояла лицом к стене и дрожала. Несомненно, она слышала разговор с мисс Ходжес, поэтому Ваймс осторожно подошел к ней и сказал:

– Я не требую ответа. Просто кивни или покачай головой, когда я задам вопрос. Ты понимаешь?

Она чуть заметно кивнула.

– Прекрасно, это уже прогресс. У тебя будут неприятности, если ты со мной заговоришь?

Снова микроскопический кивок.

– А если я с тобой заговорю?

Девушка, проявив недюжинную изобретательность, пожала плечами.

– А у той, другой?

По-прежнему стоя к нему спиной, служанка выставила левую руку с недвусмысленно опущенным большим пальцем.

– Спасибо, – сказал Ваймс своей незримой собеседнице. – Ты мне очень помогла.

Он задумчиво зашагал обратно наверх, сквозь ряды спин, и с огромным облегчением обнаружил в прачечной Вилликинса. Тот не развернулся к Ваймсу спиной, что было весьма приятно[7].

Вилликинс складывал сорочки с тщанием, которое в противном случае мог бы направить на аккуратное отрезание уха поверженного противника. Когда манжеты его безупречно чистой куртки слегка задирались, виднелись татуировки на предплечьях, но, к счастью, не подписи. Ваймс спросил:

– Вилликинс, что это за вращающиеся служанки?

Тот улыбнулся.

– Старый обычай, сэр. Не без причины, разумеется. Причина всегда есть, пусть даже на первый взгляд глупейшая. Не обижайтесь, командор, но, зная вас, я бы посоветовал оставить вращающихся служанок в покое, пока вы, так сказать, не освоитесь. Кстати говоря, ее светлость и Юный Сэм в детской.

Через несколько минут Ваймс, пережив еще некоторое количество испытаний, вошел в рай, пусть в нем и попахивало плесенью.

У Ваймса было мало родственников. Весьма немногие горели желанием признать, что их отдаленный предок был цареубийцей. Это все, разумеется, давно стало историей, и свежеиспеченный герцог Анкский удивлялся тому, что нынешние учебники превозносили память Старины Камнелица, стражника, который казнил коронованного мерзавца и сделал отчаянный рывок навстречу свободе и законности. Ваймс знал, что история такова, какой ее делают, а патриций Ветинари имел в своем распоряжении весьма широкий выбор средств убеждения, которые по счастливой случайности остались от давних цареубийственных дней и до сих пор хранились в подвале, хорошо смазанные маслом. История такова, какой ее делают, и патриций Ветинари мог сделать из нее… что угодно. А потому ужасный изменник Камнелиц загадочным образом исчез – его никогда не было, вы, наверное, ошиблись, мы в жизни о нем не слышали, нет-нет – и вместо него появился отважный, хоть и трагически непонятый, тираноубийца Камнелиц Ваймс, знаменитый предок высокоуважаемого герцога Анкского, командора сэра Сэмюэля Ваймса. История – чудесная штука, она движется, как море, и Ваймс плыл по течению.