Сюжеты в ожидании постановки. Выпуск 3

– У нас с вами один враг – коммунисты и их главный пособник СССР. – Я знал больное место Гитлера и вовремя подкинул эту тему. – Предлагаю сосредоточиться на ней.

Гитлер заверил меня, сказав: «В следующем году я начну военную кампанию против Советского Союза и надеюсь, что Испания поможет мне в этой войне».

Так и не договорившись о сроках, я, уже окончательно наглея, ещё раз высказал свои пожелания.

Но Гитлер мою речь даже не слушал. Он понимал, что встреча провалена, сидел злой и меньше всего думал, как удовлетворить испанские требования. Оставалось только как-то завершить встречу. Наступило тягостное молчание. А я снова уполз в воспоминания.

(Еврейская мелодия «Николич» – 1 мин. 32 секунды.)

Однажды, когда я был маленьким мальчиком, я попросил мать, чтобы она рассказала мне историю её рода. Откуда пошли Баамонде, и откуда – Пардо. Мать начала издалека.

– Мои предки Баамонде жили в Галисии более двух веков назад. Это старинный и очень уважаемый род. Ты должен гордиться, что принадлежишь к этому роду.

– Я понял, – ответил я, – а что ты мне можешь рассказать о Пардо?

– Пардо – ещё более старинный род. Он такой древний, что мы не знаем его истоки. Но род Пардо всегда состоял из порядочных людей.

– А кто они были?

– Предание говорит, что они жили на испанской земле более тысячи лет, а затем род распался. Часть рода покинула нашу страну, а другая осталась. Говорят, что его потомки и сейчас ещё живут в разных странах Европы. А те, что остались, в далёком пятнадцатом веке приняли христианство.

– Они что-о-о? Были маранами? Евреями??

– Ну, зачем ты так говоришь. Насколько я знаю, они всегда были добрыми христианами. В их жилах течёт истинно христианская кровь. Запомни это, сынок.

С тех пор прошло много лет, но я не забыл этот разговор. Я никому о нём не рассказывал, но голова цепко держала в своей памяти все его детали. Собственно, можно было бы и не говорить об этом малозначительном событии. Мало ли о чём говорят мать с сыном, но незадолго до назначения меня главой государства мне приснился странный сон.

(Мелодия «Николич» усиливается на 15—20 секунд, затем понижается.)

Стою я на берегу реки, вдали виднеются невысокие горы, покрытые лесами, поодаль пасутся овцы. И подходят ко мне три седовласых старца. Меня поразил их вид. Длинные нечесаные белые, как снег, бороды, странные чёрные одеяния… Я обратил внимание на их руки – жилистые, натруженные руки, хорошо поработавших людей. Один из них обратился ко мне на непонятном языке. Я мог поклясться всеми святыми, что слышу его впервые. Но самое удивительное заключалось в том, что вскоре я начал понимать этот язык, словно всегда на нём говорил.

– Франсиско, – сказал один из старцев, – наш Бог, Царь Вселенной, дарует тебе возвыситься и стать первым среди первых в этой стране. Помни, кто ты есть, помни свои корни! Не посрами свой род и всегда действуй на благо Испании. Франсиско, на Европу надвигаются тяжёлые времена. Сделай, что будет тебе по силам, но чтобы те, кто когда-то бежали из Испании, вернулись обратно на эту землю. Верни нас в Испанию. Франсиско, мы вновь хотим увидеть родной Эль Ферроль. Впусти нас, Франсиско… Да будет на то воля Господа нашего, Царя вселенной! Амен!

Я проснулся и долго не мог понять, где нахожусь. Я чувствовал, что сон вещий, но, что он мог значить? И вспомнил свой старый разговор с матерью.

«Значит эти старцы мои предки? Они евреи? Мама мне сказала правду, но не всю правду. Неужели во мне течёт и еврейская кровь? Как же так, я ведь католик, христианин! Что же делать?»

Пожалуй, впервые я не знал, что делать. В душе бушевали новые неизведанные ранее чувства. И я постарался забыть этот сон и не вспоминать его. А когда я поднялся на верхнюю ступень в испанской иерархии, мысли сами вернулись к нему. Значит, старцы знали что-то не ведомое мне.

Став главой государства, я заявил: «Надо верить в Бога и Родину… Вы отдали мне Испанию. Моя рука будет твёрдой. Мой пульс не дрогнет. Я добьюсь, чтобы Испания заняла достойное место в истории…».

Почти сразу, не афишируя, не оставляя следов на бумаге, в числе своих первых указаний посольствам, находящимся в Европе, я дал поручение: «всем евреям, сообщившим, что они потомки сефардов, немедленно выдавать разрешение на въезд в Испанию».

Ещё одно моё поручение носило тайный характер, его я дал своему старшему брату Николасу: «Поезжай в Европу и постарайся найти следы рода Пардо. Никто не должен знать, с какой миссией ты находишься в Европе».

Николас объездил немало стран, он посещал синагоги и собирал сведения о предках Пардо. Через два месяца он вернулся. Я принял его в своём доме. Ввёл брата в молельную комнату, проследил, чтобы за нами никто не шёл, и только после этого попросил рассказать всё, что тому стало известно из поездки по Европе.

(Мелодия «Николич» – не более 30 секунд.)

– Франсиско, – начал Николас, – если бы ты знал, где я только не побывал. Никогда не думал, что мне придётся бывать в синагогах. Но не жалею, я узнал столько интересного.

– Николас, прошу тебя, рассказывай только о Пардо. Всё остальное, как-нибудь потом. Не томи.

– Хорошо, буду только о Пардо. Честно говоря, когда я получил это задание, не думал, что мне удастся хоть что-либо отыскать. Но сейчас рад, что поехал. Итак, о Пардо. Оказывается, их хорошо знают в Европе.

Действительно, часть рода Пардо в 1492 году бежала из Испании в Амстердам. Там они осели и жили довольно длительное время. И в каждое время кто-то из них прославлял свою фамилию. Пожалуй, наиболее известными были три представителя этого рода.

Иосиф Пардо, он родился уже в Амстердаме, прожил там всю свою жизнь и умер в 1619 году. Я видел его могилу. Он был известным раввином и, как говорили в амстердамской синагоге, хорошим поэтом. А последние 22 года своей жизни считался главным мудрецом амстердамской еврейской общины.

Его сын Давид бен Иосиф также прославился своей мудростью. Его тоже избирали главным мудрецом амстердамской общины. Но это произошло только в 1638 году. Он также как и его отец, всю жизнь жил в Амстердаме и умер в 1657 году.

Наконец, его сын Иосиф бен Давид Пардо. Он из Амстердама переехал в Лондон и там был главным раввином. Эти трое были самыми известными из той части рода Пардо, который находился в Европе. Хотя в полученных сведениях упоминаются и другие.

Так что в Европе Пардо не затерялись и с честью несут свою фамилию. Все они родились евреями и покинули землю евреями. Вот что мне удалось узнать, дорогой Франсиско.

– Брат мой! Я очень благодарен тебе за эти сведения. Теперь я знаю, кто в великий для меня час являлся мне. Я горжусь, что у нас с тобой были такие предки. Моё сердце переполняется любовью к ним. Сейчас мы выйдем отсюда. Я прошу тебя, забудь всё, что ты мне рассказал. Я тоже постараюсь никогда не вспоминать об этом. Но их завет, клянусь тебе, я исполню. Я верну евреев в Испанию. Также как и верну Испании короля. Король и евреи – это два вечных символа испанской государственности. Так было. Так будет!

(Пауза)

Другому своему родственнику Серрано Суньеру я поручил подобрать мне, что-либо в качестве резиденции. Вскоре он нашёл то, что меня вполне устроило. По странному стечению обстоятельств, а, может быть, странному только для нас, непосвящённых, это местечко называлось Эль Пардо. Там я и поселился в марте 1940 года.

(Звучит метроном – 5—6 ударов.)

По всем признакам встреча и переговоры подошли к концу. В заключение я Гитлеру заявил, что для окончательного решения всех вопросов, мне нужно время. Скажем, до 10 января 1941 года. Тогда я смогу сообщить окончательное решение.

Гитлер понял, что на сей раз, впервые за долгие годы и с того момента, как он стал фюрером, он получил полный отказ. Всё, чего он добился – уверения Испании участвовать в войне с большевиками. Я сказал, на слова Гитлера о том, что в 1941 году тот нападёт на СССР: «Я отправлю на войну с Советским Союзом дивизию отборных солдат. Я даже название для неё уже придумал. Это будет «Голубая дивизия». Правда, я фюреру не сказал, что в дивизии будут служить те офицеры, которые не поддержали меня во время путча. Я не возражал, чтобы они сложили свои головы на полях России.

Сухо попрощавшись, не глядя мне в глаза, Гитлер пробормотал несколько ничего не значащих фраз. Я же, наоборот, при прощании, улыбаясь, жаль фюрер не видел этой лучезарной улыбки, сказал, что Испания была и остаётся лучшим другом Германии.

Затем я вошёл в свой вагон, сел и попросил оставить в купе меня одного. Я закрыл глаза, думать ни о чём не хотелось. Я только что выдержал самую большую битву в своей жизни. Битву, ставкой в которой была Испания.

Германский поезд давно ушёл, а я всё сидел. Мне требовалось время, чтобы отойти от труднейшего нажима. Но вот я встал, вышел из купе и просто сказал адъютанту: «Поехали». Поезд медленно отошёл от перрона.

(Звучит «Марш тореадоров» – 1 минута, 16 секунд)

España, mi España puede dormir tranquilo! Еспанья, ми Еспанья пуэде дормир транкуильо2!

КОНЕЦ

Блюз «Осенняя грусть»

(маленькая пьеса)

Роли:

Тамара – пожилая женщина, примерно семидесяти лет.

Алиса – внучка Тамары, девочка лет десяти.

Фима – пожилой мужчина, примерно семидесяти лет.

Наталья – хозяйка кафе.

(Кафе «Приют репатриантов». Наталья убирает столики, что-то напевает. Входят бабушка с внучкой. Бабушка (Тамара), разглядывает стены…).

ТАМАРА. Ничего не узнаю. Когда я была здесь в последний раз, всё было по-другому. Видимо, стала подводить память.

НАТАЛЬЯ. Здравствуйте! Я – хозяйка кафе, и всех своих посетителей хорошо знаю. Мне кажется, что вы здесь впервые. Но вы не волнуйтесь, у нас здесь прекрасные напитки, а для детей есть кроме того и то, что они очень любят.

ТАМАРА. У меня такое впечатление, что здесь всё поменялось.

НАТАЛЬЯ. Вы бывали здесь раньше?

ТАМАРА. Очень-очень давно. И, если по правде, то не здесь. Да-да, не здесь. Я тогда была ещё девушкой. Пятьдесят лет назад.

НАТАЛЬЯ. Не здесь… а где же?

ТАМАРА. В Харькове. Но, когда я вошла сюда, у меня возникло чувство, что я уже была здесь. Что это – то самое кафе. Странно… Вы не находите?

НАТАЛЬЯ. Простите, я не знаю, что вам ответить.

ТАМАРА. Время бежит, всё меняется. Советский Союз… Израиль…

НАТАЛЬЯ. Вы, пожалуйста, садитесь. А я обслужу вас сегодня бесплатно. Что бы вы хотели заказать? Девочке могу предложить очень вкусное мороженое.

АЛИСА. Ой, я люблю мороженое. Особенно, если оно вкусное.

ТАМАРА. А мне кофе с молоком, но без сахара.

НАТАЛЬЯ. Сейчас всё подам. Если хотите, я могу включить музыку.

ТАМАРА. Музыку?! У вас есть, блюз «Осенняя грусть»?

НАТАЛЬЯ. Легран? Это моя любимая мелодия. Сейчас поставлю.

(Наталья выходит).

АЛИСА. Бабушка, ты никогда мне не говорила, что бывала здесь раньше.

ТАМАРА. Просто это было так давно. (Мечтательно, почти нараспев). А, может, и не было. Осенний блюз…

(Наталья вносит кофе и мороженое. Звучит мелодия).

НАТАЛЬЯ. Желаю вам приятного отдыха. (Уходит).

ТАМАРА. Тебе нравится быть здесь?

АЛИСА. Очень.

(Музыка стихает. Входит старичок с тростью, сгорбившись. Чувствуется, что ему путь сюда дался нелегко. Садится за другой столик. Голова его поникла, он не смотрит по сторонам. К нему подходит Алиса).

АЛИСА. Дедушка, у тебя что-то болит?

(Старичок поднимает голову, смотрит на девочку и лицо его меняется).

ФИМА. Ты хорошая девочка. Нет, у меня ничего не болит. Разве что душа. А ты здесь с бабушкой?

АЛИСА. Да, с бабушкой.

ФИМА. Ты очень похожа на одну мою старую-старую знакомую. Как тебя зовут?

АЛИСА. Алиса.

ФИМА. А как зовут твою бабушку?

АЛИСА. Тамара. Вот она сидит за соседним столиком. Ты разве не видишь?

ФИМА. (Дрожащим голосом). Вижу, родная моя. Вижу…

(Девочка убегает. Фима подходит к Тамаре).

ФИМА. Тамара… ты меня не узнаёшь? Изменился? Постарел?

ТАМАРА. (Вглядываясь). Фима?.. Фимочка! Боже мой! Значит, не забыл.

ФИМА. Как я мог забыть! Сегодня ровно пятьдесят лет, как мы договорились встретиться здесь. Встретиться, если судьба нас разведёт в разные стороны.

ТАМАРА. Фимочка!.. Не могу поверить, что вижу тебя. А ты ничуть не изменился. Всё такой же… красивый.

ФИМА. И ты… Такая, с которой я расстался много лет назад.

ТАМАРА. Фимочка!.. Где же ты был всё это время?

(Входит Наталья, видит говорящих и тихо уходит. Звучит блюз. Внучка садится за другой столик и продолжает кушать мороженое).

ФИМА. 1968-й год. Как всё хорошо у нас начиналось.

ТАМАРА. Это был последний вечер перед твоим уходом в армию.

ФИМА. Тогда я думал, что отслужу два года, вернусь и мы поженимся.

ТАМАРА. Я тоже так думала. Но ты исчез. Пропал.

ФИМА. Это было весной. Попал я в танковую дивизию. То, что я еврей, там никого не волновало. Я научился водить танк и, забравшись в него, мечтал о встрече с тобой.

ТАМАРА. А что же было потом?

ФИМА. Потом? Потом была Прага, Прага тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Прага в сентябре, словно в золоте. А мы танками… И я не выдержал. Советский Союз для меня исчез. При первой возможности я бежал. Сначала в Турцию перебрался, помыкался в ней. Затем добрался до Израиля.

ТАМАРА. А как же ты нашёл меня?

ФИМА. Это долгая история. Я не мог жить без тебя. Если не жить, если не дышать одним с тобой воздухом, то хотя бы знать всё о тебе. Так я узнал, что ты, ещё там, вышла замуж, появились дети. Всё, как у людей. Потом, когда твой муж умер, ты с детьми переехала в Израиль. Сейчас у тебя уже внуки. И своя жизнь.

ТАМАРА. Но почему ты не появлялся, не давал знать о себе?

ФИМА. Зачем? У меня тоже со временем появилась семья. Жена ничего не знала о том, что я всё время как бы слежу за тобой. Зачем ей было это знать. Но я всегда помнил тот последний наш день и обещание встретиться.

ТАМАРА. Но, то было в Украине. А сейчас мы в Израиле. И почему ты решил, что я приду сюда, в это кафе?

ФИМА. Когда моя жена ушла в мир иной, я переехал в твой город и стал издали наблюдать за тобой. Это было единственное, что доставляло мне радость на закате жизни. Я знал каждый твой день, а когда ты с внучкой пришла в это кафе, понял, что пришёл тот самый день, и мы должны встретиться.

ТАМАРА. И ты пришёл?

ФИМА. И я пришёл.

ТАМАРА. Зачем?

ФИМА. Мы договорились с тобой встретиться.

ТАМАРА. Но зачем?

ФИМА. Я помнил об этом всю жизнь.

ТАМАРА. То была другая жизнь!

ФИМА. Нет. Жизнь у человека всегда одна.

ТАМАРА. А я уже забыла о той жизни.

ФИМА. Неправда. Когда ты произнесла: «А ты ничуть не изменился. Всё такой же… красивый», я понял, что ты ничего не забыла.

ТАМАРА. Ну, хорошо. Что ты хочешь? От меня.

ФИМА. Ничего не хочу. Мне ничего не надо. Просто у меня было одно-единственное желание – увидеть тебя.

(Во время разговора Фима меняется на глазах. Он выпрямился, оставил на стуле трость, буквально молодеет… Это уже не тот старичок, который вошёл в кафе).

АЛИСА. Бабушка! Я уже съела мороженое. Пошли домой, я устала.

ТАМАРА. (Вскочив). Да-да, внученька, пойдём. Сейчас пойдём. (Фиме). Ну вот, мы и встретились. Прощай. Надо идти. (Алиса подбегает к Тамаре, берёт её за руку и они медленно уходят. Фима сидит и смотрит им вслед).

(На второй половине сцены Тамара и Алиса как бы идут домой. Алиса останавливается и говорит).

АЛИСА. Бабушка! А тот дедушка так и остался в кафе. Один? Ему будет плохо. Давай возьмём его с собой.

ТАМАРА. Ты так считаешь?

АЛИСА. Я видела его грустное лицо.

ТАМАРА. Если ты так считаешь, пойди и позови его пойти с нами.

(Алиса бежит в кафе, подбегает к Фиме).

АЛИСА. Дедушка! Пошли с нами!

(Она берёт его за руку, и они под мелодию Леграна «Осенняя грусть» уходят).

КОНЕЦ

Старая пластинка

(маленькая пьеса)

Роли:

Эдвард – мужчина в чёрном. Возраст не имеет значения.

Марина – женщина среднего возраста.

Надежда – женщина среднего возраста.

Наталья – хозяйка кафе.

В пьесе использованы строки стихотворений:

Эдуарда Асадова «Я могу тебя очень ждать»,

Юлии Друниной «Не встречайтесь с первою любовью»,

Саши Беста «Я ведь писал те строки не о вас».

(Кафе «Приют репатриантов».

Входят МАРИНА и НАДЕЖДА. Садятся за столик. НАТАЛЬЯ подходит к ним).

НАТАЛЬЯ. Добрый вечер! Вам кофе, как обычно? С молоком?

МАРИНА. Добрый вечер! Да. И погорячее, пожалуйста. И, если можно, включите музыку. Хорошо бы танго. Старое танго.

(Наталья вносит две чашечки кофе).

НАТАЛЬЯ. Пожалуйста. Приятного аппетита!

(Наталья уходит. Звучит старая пластинка).

Мне бесконечно жальТвоих несбывшихся мечтаний,И только боль воспоминанийГнетёт меня…

МАРИНА. (Обращаясь к Надежде). Скажи, у тебя есть патефон? Да? (пауза) И есть пластинки? О! Как мне тебя жаль! Ведь с ними гнёт воспоминаний тревожит нас… А вот у меня нет ни патефона, ни пластинок! Да-да. Нет… и всё! В доме не должно быть патефона…

НАДЕЖДА. Было время и почти в каждом доме были и патефон, и пластинки.

МАРИНА. Да-да. Когда он был в доме, я доставала его с нижней полки шкафа, ставила на стол… застеленный ещё маминой довоенной скатертью… (пауза). Знаешь, тогда в моде были скатерти с вышивкой нитками «мулине». Мама сама их и вышивала.

НАДЕЖДА. Да, я помню эти чудесные скатерти. Жаль на них прошла мода.

МАРИНА. Как хочется, чтобы, хотя бы иногда, к нам возвращалось то, что хотелось бы забыть. Это знание всегда меня угнетало. И с каждым днём всё сильнее и сильнее. Я не находила себе места… И ты знаешь, что я сделала?

НАДЕЖДА. Стала тренировать свою память?

МАРИНА (на максимально высокой ноте). Нет! Я взяла патефон, собрала все пластинки и… выбросила их! Чтобы разом покончить с прошлым. Плохим и хорошим…

(Звучит танго, примерно 10—15 секунд. Появляется в тёмном углу весь в чёрном ЭДВАРД).

ЭДВАРД.

Я могу тебя очень ждать,Долго-долго и верно-верно,И ночами могу не спатьГод, и два, и всю жизнь, наверно!

(Исчезает)

МАРИНА. А утром… Первая мысль, бежать, вернуть патефон и пластинки. Ведь с ними от меня ушло прошлое. Но я сдержала свой порыв, и прошлое исчезло… навсегда.

НАДЕЖДА. Как романтично! И что же дальше?

МАРИНА. В доме стало тихо. Но миновало несколько дней. Я, кажется, даже стала забывать о патефоне и пластинках.

(Звучит танго, примерно 10—15 секунд. Появляется в тёмном углу весь в чёрном ЭДВАРД).

ЭДВАРД.

Пусть листочки календаряОблетят, как листва у сада,Только знать бы, что все не зря,Что тебе это вправду надо!

(Исчезает)

МАРИНА. Однажды, уже вечерело, я зажгла в комнате свет, послышалась музыка. Откуда она шла, я сразу не смогла сообразить, но мне показалось, что музыка звучит в моей квартире. Вот только где? Я обошла комнату за комнатой.

НАДЕЖДА. И что? Действительно у тебя в квартире звучала музыка? Но ведь ты патефон свой выбросила.

МАРИНА. Вот-вот. И тогда я поняла, что музыка не где-то… она во мне. Музыка звучала в моём сердце. Точно так, как старая пластинка.

НАДЕЖДА. Не может быть!

МАРИНА. Ты сомневаешься? Я не вру, сердце играло ту самую мелодию. А я поняла: дело не в патефоне. От прошлого не убежишь. Прошлое было, и пока бьётся твоё сердце, оно будет вместе с тобой. Хочешь ты этого или не хочешь…

(Звучит танго, примерно 10—15 секунд. Появляется в тёмном углу весь в чёрном ЭДВАРД).

ЭДВАРД.

Я могу для тебя отдатьВсе, что есть у меня и будет.Я могу за тебя принятьГоречь злейших на свете судеб.

(Исчезает).

ЭМИЛИЯ. Говорят, что время не движется вспять. А как же наши воспоминания? Они же заставляют время пятиться назад. И оно отступает. Ты не веришь?

НАДЕЖДА. Это невозможно! Все знают, что время назад не движется.

МАРИНА. Наши воспоминания заставляют сделать это! Только они.

НАДЕЖДА. Ты говоришь так проникновенно, что я уже начинаю тебе верить. Что же дальше?

МАРИНА. Как-то, случайно, на дне ящика в комоде я обнаружила письма. Я о них совсем забыла. Как приехала в Израиль, положила на дно, от посторонних глаз подальше… и забыла. Сижу и думаю: открывать или не открывать?

НАДЕЖДА. И ты открыла их? Скажи! Открыла?!

МАРИНА. Затаив дыхание я приоткрыла первое попавшееся письмо. Это оказалась записка. Ты только представь, записка была от него… Боже мой! Как давно он её писал… Меня и сейчас бросает в жар при одном только воспоминании. Я не завидовала Джульетте, ведь тогда я сама была ею. Когда он смотрел на меня, моё сердце куда-то проваливалось, а глаза сами собой закрывались. Только бы он был рядом. Говорят, что так приходит любовь. Я не знала, что такое – любовь. Но если бы мне сказали: «Умри!» Это – ради него. Я бы умерла… А потом он прислал мне записку, да-да, записку. Эту самую… И это было всё, что осталось от него… На всю жизнь…

(Звучит танго, примерно 15 секунд. Появляется в тёмном углу весь в чёрном ЭДВАРД).

ЭДВАРД.

Я ведь писал те строки не о вас,И не для вас, ни для кого другогоЯ нелюбимых приглашал на вальсА вас, ma chere, не приглашаю снова.

(Исчезает).

НАДЕЖДА. Дорогая моя! Позволь дать тебе совет:

Не встречайся с первою любовью,Пусть она останется такой —Быстрым счастьем, или острой болью,Или песней, смолкшей за рекой.Не тянись ты к прошлому, не стоит —Все иным покажется сейчас…Пусть хотя бы самое святоеНеизменным остается в нас.

Спрячь эту записку. И пусть она останется с тобой только в памяти.

МАРИНА. Ты права. А я вот думаю. Потом было то ли счастье, то ли ожидание счастья. И я не знаю, что лучше – само счастье или его ожидание? Ведь, когда счастье приходит, то всё равно чего-то ещё, самого малюсенького, не хватает. А когда ты ожидаешь прихода счастья, то тебе хватает всего. Как хорошо жить и ждать прихода счастья!