Рассказы в алфавитном порядке

Ангел Алена в авангарде алфавита

Иногда я испытываю отвращение ко всему человеческому роду. Обычно это происходит при определенных обстоятельствах. Например, длительное стояние в очередях весьма располагает к размышлениям о мерзкой природе людей. Вообще любое пребывание в толпе, в тесноте, когда на один квадратный метр пространства приходится более одной живой души – будь то эскалатор метро в час пик или дискотечный клуб – не способствует укреплению любви к несовершенным человеческим существам. Любой экскурс в историю – древнего мира или новейшую – вызывает чувство стыда и сожаления: как старательно, как изощренно, как методично использовали люди преимущества своего вида, чтобы уничтожать тех, кто слабее, а также самих себя, да и вообще – весь мир! Для того, чтобы убедиться, что человек – самое низменное, самое подлое, самое гнусное из всех живых существ, достаточно посетить всего-навсего один музей – тот, который есть почти в каждом более-менее значимом с точки зрения туриста европейском городе – музей пыток. Конечно, мирных и приятных музеев в мире значительно больше – скажем, музеи игрушек и музеи цветов (жаль, что нет музеев любви и дружбы). Но камера пыток – непременно в каждой столице: заходите, ознакомьтесь с человеческой изобретательностью в производстве мерзости. И идут ведь туристы, и рассматривают экспонаты со страхом, брезгливостью, ужасом, но в любом случае – с любопытством. Конечно, интересно: ведь это исторические факты! И русская история богата такими примерами. Кто может оспорить тот факт, что Иван Грозный – извращенец и садист – так много сделал для укрепления русской государственности? А Петр Первый – любитель рубить окна прямо сквозь живых людей? Тоже ведь выдающаяся личность. Да и глубже копнуть русскую историю: большинство великих князей – убийцы, предатели и, по сути, подлецы – но каждый из них внес вклад, расширил, укрепил, усилил… Нет, история человечества – вещь омерзительная. Как война. Как выгребная яма.

Что до современности – нынешний представитель рода человеческого радует еще меньше. Будь он государственный деятель, знаменитость или простой обыватель. На фоне людей животные смотрятся куда выигрышнее. Скажем, любая свинья намного симпатичнее какого-нибудь забулдыги, а такие четвероногие, как ослы, бараны и козлы, куда честнее и благороднее многих двуногих. Что касается собак – те и вовсе чудесны; причем и суки, и кобели несравнимо добрее людей, которые используют эти слова для оскорбления себе подобных.

Это было вступление – весь накопившийся негатив. Позитив впереди. Без него нельзя, поскольку люди, которым посвящен этот сборник, к счастью, разные. Есть, например, такие, жизнь которых оправдывает существование на Земле человечества. И в какой-то степени они компенсируют ту грязь, которую это самое человечество нанесло на многострадальную нашу планету, и главным образом – на себя. И не надо никаких подвигов. Они просто живут и этим очищают воздух. И рядом с ними дышится легче.

Мне повезло – мне такие люди встречались. Не скажу – много, их много быть не может. Это – товар штучный, уникальный, с особым вдохновением господом Богом сделанный. Но все-таки они есть. И первая из них – Алена.

Алена – существо неземное, ангелоподобное. Нет, с виду она, конечно, обычный человек с ногами, руками, головой и всеми прочими частями тела, без ангельских крыльев. И вроде не летает. Тем не менее к биологическому виду «человек» ее можно отнести с большой натяжкой – из-за отсутствия одних весьма важных признаков и наличия других, человеческому роду не свойственных. Разберемся по порядку.

Первое, и самое важное: полное отсутствие зависти и алчности – абсолютно нехарактерная для среднестатистического человека особенность. Такое встречается у философов-отшельников, юродивых и фанатиков своей идеи. Но Алена не то, не другое и не третье, а обычная девушка. Как ей удается обходиться без таких важных качеств, да еще при этом добиваться своих целей – ума не приложу.

Второе – это абсолютно искренняя любовь к окружающим людям и бескорыстное желание сотворить добро. Неважно, какое: может быть, шоколадкой поделиться, может – мир спасти. Для нее это, похоже, одно и то же. И она этим занимается с большим удовольствием, не ожидая награды – ни от людей, ни от Бога.

Третье – удивительная увлеченность своим делом, что обязательно находит выражение в особой красоте и одухотворенности. Потому что тот, кто радостно и хорошо что-то делает, всегда очень красив, пусть он хоть чистит кастрюли и моет полы.

Можно продолжать еще, но, по-моему, доказательств ангельской сущности Алены вполне достаточно. Ее возраст, профессию, семейное положение (и далее по списку) умышленно не называю – для ангелов это не имеет принципиального значения. При этом она умудряется быть обычным живым человеком, Возможно, у нее есть какие-нибудь недостатки. Кто знает – вдруг она скверно готовит или боится темноты. А может, не любит мыть посуду. Но это простительно. Ведь с главной своей задачей она справляется успешно – делает мир лучше и чище.

Каким образом? Если бы я знала ответ, то, наверное, написала бы пособие «Как быть ангелом» и прославилась в качестве автора первого учебника по данному направлению. Но я не знаю. А могу судить лишь о внешних проявлениях ангельской деятельности Алены. Она улыбается. Она сопереживает. Она довольна собой и своим окружением. Она разговаривает. Она учит и учится сама. Она придумывает и воплощает в жизнь. Ей интересно жить.

Вот, пожалуй, и все… Получается, что ангелом быть так просто… Или нет?

Божественная Бепа

Ее звали совсем не так. Просто однажды знакомый англичанин прочитал ее имя, написанное по-русски, как если бы оно на его родном языке. Получилось «Бепа». Ей понравилось – необычно. А она, как любой подросток, хотела быть оригинальной. (Правда, как раз в этом стремлении она не отличалась оригинальностью). С тех пор она иногда так представлялась. Никто не удивлялся – Бепа и Бепа. Каких только имен не придумывают родители для своих любимых чад. В каждом дворе бегают русские дети с экзотическими именами – сопливые Матильды, Брунгильды и Вальтеры. Зигги (он же Зигфрид) дерется в песочнице с Ваффи (Варфоломеем) из-за формочек; в школу шагают Марфы, Феклы, Елисеи и Архимеды. Богдан и Мефодий втихаря курят на перемене, а Лавр и Изольда целуются после уроков. Так что Бепа вполне органично вписалась в эту разношерстную антропонимическую белиберду.

С раннего детства ее имя соседствовало с самыми разными определениями. Так, в младенчестве она была беспроблемная, потому что хорошо кушала, крепко спала и развивалась по учебникам; потом ребенок был охарактеризован как шустрый и опережающий средний уровень. Первоклассницей девочка оказалась способной, но несобранной. Далее Бепу преследовали такие позитивные определения, как: спортивная, перспективная, целеустремленная, артистичная наряду с осторожными оценками: независимая, своенравная и упрямая. Случались и крайне радикальные суждения: говнистая, нахальная, выпендрежная, но Бепа их всерьез не воспринимала.

В подростковом возрасте Бепе понравилось самой подбирать себе характеристики и доказывать свое право на них. Какое-то время ей доставляло удовольствие быть верховодящей, но это скоро приелось. Резко поменяв психологический тип с экстраверта на интроверта, она нашла новое качество, а вместе с ним и новую нишу. Теперь наиболее симпатичным прилагательным, определяющим ее суть, ей казалось слово странная. Такой быть удобно (никто не пристает и не пытается тебя переделать) и романтично. Кроме того, не требуется никаких объяснений или обязательств – что с такой взять? Одно плохо: странной быть не так-то просто. Вот например, не следовать моде для молодежи – странно. Это берется на вооружение. Но тут вдруг выясняется, что не следовать моде – модно. Это такой новый тренд, из самого Парижского Парижа завезенный. И все, как один, перестают следовать моде. А что делать в такой ситуации странным подросткам со своей самоидентификацией? Правильно: влезать в шмотки от Дольче и Габбана и терпеть, пока это сумасшествие не закончится.

Или другой пример: все девушки фотографируются с чашкой кофе, сидя на подоконнике и устремив задумчивый взгляд в окно. А странная просто обязана добавить в эту картину какую-нибудь яркую запоминающуюся деталь. Скажем, то же самое, но с трусами на голове (дорогие читатели, это идея Бепы, просьба не претендовать на авторство!) Но как только синие в полосочку трусы, украшающие прическу странной Бепы, оказались «ВКонтакте», все словно с цепи сорвались: юные особы принялись бешено демонстрировать нижнее белье на совсем неподходящих частях тела. Барышни с гордостью выставляли напоказ лифчик на месте брючного ремня, кокетливо размахивали трусами-сумочкой, обматывали уши колготками. И не было никакой управы на бессовестных плагиаторов, и не защитил Бепу закон об авторских правах.

В конце концов Бепа так устала бороться за свою странность разными изощренными способами, что решила взять тайм-аут, прибегнув к спасительной тактике: самое странное – быть как все и ничем не выделяться из толпы. Таким образом она некоторое время наслаждалась покоем, отдыхая от тягот оригинальности, но тут, как гром среди ясного неба, на нее свалился новый ярлык: Бепа узнала, что она божественная.

Знание открылось совершенно неожиданно, когда один молодой человек обозвал ее таким неподходящим словом и – хуже того – посвятил ей стихи. Что-то вроде: «не мучай меня, не могу без тебя» и «если не полюбишь, ты меня погубишь». Едва очухавшись от мощного поэтического удара, Бепа принялась выискивать в письме воздыхателя сарказм или хотя бы иронию (это могло бы спасти его доброе имя). Увы, юноша был до безобразия серьезен, что подтвердилось последующими письмами с очередными стихотворными шедеврами и еще более настойчивыми требованиями ответного чувства.

Если бы любовные письма приходили от загадочного незнакомца или, на худой конец, от знакомого, но взрослого и уважаемого человека, Бепа была бы польщена. Раньше ее никогда не называли «божественной». Если честно, то признаниями в любви и комплиментами она до сих пор избалована не была. Максимум, на что расщедрились представители мужского пола в ее адрес, это: «Ну ты крутая!» и «Я с тебя тащусь!» Так что изысканный стиль должен был бы радовать Бепу, но… Главная подлость состояла в том, что незадачливый воздыхатель оказался вовсе не далеким и прекрасным принцем, а бывшим одноклассником Стасиком, с которым Бепу связывала многолетняя детская дружба, совместные прогулы уроков и мелкие, но веселые проказы. И вот теперь этот самый Стасик, который еще недавно толкался и обзывался, вдруг обомлел от Бепиной неземной красоты, стал сохнуть от любви и страсти и предлагать немедленно жениться. Ужас какой. Мир сошел с ума.

Какой простой и понятной представлялась взрослая жизнь лет этак пять-шесть назад, когда перспектива повзрослеть, жить самостоятельной жизнью, выйти замуж, завести детей была далекой, как луна на небе, а оттого не пугала и воспринималась спокойно: это нечто неизбежное, но принадлежащее к другому миру! И как страшно сейчас, когда луна приблизилась вплотную, так что потрогать можно и различить все неровности ее поверхности; как удивительно и нелепо, что детство уже ушло, а дети этого и не заметили, и вот уже неведомая взрослая жизнь нависла и заслонила собой солнце, и беззаботность исчезла…

Конечно, Бепа знала, что в жизни случается любовь. И про то, что люди женятся, тоже знала. А откуда берутся дети, ей стало известно ей еще в первом классе – прогрессивная мама рассказала во всех технических подробностях, чтобы избежать поступления недостоверной и искаженной информации от дворовых друзей. Так что к жизни она была вполне готова. Теоретически. Ведь это все могло происходить у других, а не у нее. И вообще, муж – существо крайне противное. У него кривые ноги, толстый волосатый живот, растянутая грязная майка и нестриженые ногти. От него воняет луком, и он постоянно хочет жрать. Все парни, даже самые симпатичные, становятся такими, когда женятся. Прямо в ЗАГСе, под марш Мендельсона. Жуткая картина.

А еще от любви заводятся дети. В принципе, Бепа к детям относилась положительно. А еще лучше – к своим младшим братьям и сестре. Но эти были свои, понятные, родные, она к ним привыкла. А ведь ей предстояло рожать каких-то новых, незнакомых, и бог знает, какими они окажутся! А вдруг будут вредными, противными, станут носиться, орать, драться?

Нет уж, подумала Бепа. Замужество и дети – это не для меня. В жизни столько всего интересного и удивительного: можно прыгать с парашютом или заняться альпинизмом, научиться играть на барабанах, нырять с аквалангом, поехать в Ботсвану, выучить суахили, танцевать хип-хоп… Можно просто читать, в конце концов. И зачем тратить время на какого-то непонятного мужа и еще более непонятных детей?

Поэтому, хорошенько поразмыслив, божественная Бепа села за компьютер и написала Стасику, что он – дебил. Чтобы он не смел писать ей идиотские стишки, а то она его как треснет по башке! И вообще, максимум, на что он может рассчитывать – это совместная прогулка на скейтах. Тоже мне, герой-любовник! А в конце приписала, что любовь и замужество ее вообще не интересуют. Ни со Стасиком, ни с кем другим. Потому что это пустая трата времени и, вообще, очень скучно.

После того, как Бепа отправила письмо, она ощутила себя очень умной и взрослой. Немного безжалостной – ну и пусть. Но зато решительной и целеустремленной. Действительно, немножко божественной.

Великолепный Вениамин

Когда Вениамину Алексеевичу Редину позвонили из участкового отделения полиции и вежливо пригласили зайти для серьезного разговора, он ничуть не удивился. Можно сказать, он ждал этого приглашения.

Тем же вечером Вениамин Алексеевич стоял перед железной дверью и безуспешно звонил в сломанный, как потом выяснилось, звонок. После нескольких энергичных ударов кулаком и ногой дверь открыл хмурый участковый и сходу пообещал «начистить рыло за хулиганство». Впрочем, когда Вениамин Алексеевич представился и объяснил, что иначе было не достучаться, полицейский смягчился и провел Редина в тесный и очень прокуренный кабинет. Вениамин Алексеевич устроился на продавленном стуле и приготовился смиренно слушать.

Однако участковый не торопился. Для начала представился сквозь зубы – Дружинкин Юрий Николаевич. И, грузно опустившись на свое место за столом, воззрился на собеседника с легкой брезгливостью.

Вениамин Алексеевич повздыхал, поерзал. Не дождавшись вопроса, с покорным видом начал рассказывать:

– Я родился в городе Москве в 1971 году. Мои родители мечтали дать мне юридическое образование, но я выбрал психологический факультет МГУ. Проучившись пять лет, я защитил диплом и устроился на работу…

Юрий Николаевич вытаращил глаза и прервал его взмахом руки:

– Погодите, погодите. Вы по какому вопросу?

– Так вы мне сказали – для серьезного разговора. Я подумал, чтобы серьезно разговаривать, собеседники должны иметь друг о друге хотя бы какой-то минимум информации. Вот и стараюсь о себе рассказать. А про вас я кое-что знаю: вы работаете на нашем участке уже семь лет (я выяснил), работу свою не очень любите, особого усердия не проявляете, иначе бы мы с вами раньше познакомились. Здоровье не бережете, потому что кабинет у вас прокурен страшно. Спортом, судя по фигуре, не занимаетесь. Обручальное кольцо есть – значит, женаты.

Дружинкин подался вперед и прорычал:

– Так, Шерлок Холмс, значит? Я тебе не Ватсон, блин! А будешь выпендриваться – я тебя живо на пятнадцать суток упеку! Там тебя дедукции научат, Камбербэтч хренов!

– Извините, – коротко отозвался Вениамин Алексеевич. – Был неправ.

– То-то, – успокоился Дружинкин. – Расскажите, гражданин Редин, что за дебош вы устроили три дня назад в детской поликлинике.

– Какой же это дебош? – искренне удивился Редин. – Это была попытка психоанализа. Увы, неудачная.

– Что за, на хрен, психоанализ? Фрейд, что ли?

Лицо Вениамина Алексеевича выразило искреннее восхищение эрудицией участкового.

– Да, да. Юрий Николаевич, я вижу, вы человек образованный. Сериалы современные смотрите, не самые глупые, между прочим. Про Фрейда что-то слышали. Я вам сейчас все объясню, вы поймете. Понимаете, я повел дочку на прием к отоларингологу…

Дружинкин, вооружившись карандашом и листом бумаги, прервал:

– К кому на прием?

– К лору. Который ухо-горло-нос. Ушнюк.

– Я понял. Дочке сколько лет?

– Три года. У нее был отит, а после болезни необходимо провериться. Я, понимаете, поздно женился, поздно стал отцом…

– Это к делу не относится.

– Как же не относится? Моя жена моложе меня на двадцать лет, она еще довольно легкомысленна, говорит – дочка выздоровела, все прошло. А я, понимаете ли, волнуюсь…

– Послушайте, Вениамин Алексеевич, – побагровел участковый. – Меня вовсе не интересует здоровье вашей дочери.

– А вот это зря, ей-богу, зря, – горячо и быстро заговорил Редин. – Здоровье детей – и своих, и чужих – наша главная забота. Если дети будут здоровы, физически и психически, общество будет намного лучше… Простите, я отвлекся. Так вот, я просидел с дочерью больше часа в очереди – удивительное это место, детская поликлиника, как будто специально созданное для того, чтобы утомлять и нервировать людей… Там в очереди был один мальчик с мамой – все это время я на них смотрел. И то, что я увидел, было ужасно.

– Что именно – ужасно? – не поднимая головы от записей, уточнил Дружинкин.

– Все ужасно. И мама, и мальчик, и их прошлое, и настоящее. А самое ужасное – будущее. Потом я не выдержал, подошел к маме и поговорил с ней. Я знал, что она расстроится. Но не мог поступить иначе.

– Расстроится? – хмыкнул Юрий Николаевич. – Да она в прокуратуру телегу накатала! Она требует вас судить и хочет возмещения морального вреда! И мне весь мозг вынесла, какой вы опасный и страшный преступник. А что вы ей сказали, что она так разошлась?

Вениамин Алексеевич обреченно вздохнул.

– Да, я должен был предвидеть, что она не поймет… Лучше было поговорить с отцом… Или в школу пойти…

– Что? Вы? Ей? Сказали? – медленно и с расстановкой повторил участковый.

Редин огорченно развел руками:

– Я сказал: очень жаль, что нельзя было это предвидеть. Потому что самым правильным решением было бы избавиться от этого ребенка еще в утробе. Но раз уж он родился, единственный выход для него и для матери – немедленно расстаться. Отдать его в детский дом. Развестись и оставить мальчика с отцом. Есть Суворовское училище, наконец. Но что-то надо делать срочно.

Юрий Николаевич медленно поднялся со стула и снова перешел на «ты»:

– Ты больной? Ребенку восемь лет! Ты что несешь?

– Этот человек – садист. И неважно, сколько ему лет. Дети – тоже люди, у них есть точно такие же дурные наклонности, как у взрослых.

– Да что ты в этом понимаешь? Психолог, мать твою!

Вениамин Алексеевич скромно потупился:

– Да, я психолог. Я пять лет по специальности проработал, а теперь психология – мое хобби. Кстати, и вашей матушке того же, дай бог ей здоровья.

Дружинкин вспыхнул, но сдержался. А Вениамин продолжал:

– Когда меня с работы выгнали… за нарушение профессиональной этики… я подумал: есть много людей, которым нужна моя помощь. И пусть я не являюсь больше штатным психологом – они сами меня найдут. А я никому не откажу в совете. Даже если его не просят. Ведь обычно людям кажется, что у них все в порядке. А это просто видимость.

– Хорошо, – устало проговорил участковый. – Из психологов вас поперли, это я понял. А в данный момент чем занимаетесь?

– О, у меня свое дело, – оживился Редин. – Своя фирма. Акционерное общество.

– И как успехи? Что за фирма?

– ОАО «Последний путь». Ритуальные услуги. Гробы, венки, погребение «под ключ». Кстати, вот моя визитка, если понадобится…

– Нет, спасибо, – оборвал Юрий Николаевич. – Рассказывайте дальше.

– О чем?

– О мальчике-садисте. Кого он зверски замучил, пока вы в очереди сидели?

– Да в том-то и дело, что никого. Единственный человек, который для него важен – это его мать. Он все делает ради нее, больше его никто и ничего не интересует. Видите ли, к несчастью, он ее безумно любит.

– К несчастью? – не понял Дружинкин.

– Именно. Это величайшая трагедия, грустнейшее роковое совпадение. Понимаете, есть мужчина и женщина, мать и сын. Она – главная любовь всей его жизни, и ему все время кажется, что она испытывает к нему недостаточно сильные чувства. А мать, к сожалению, любит его по учебникам: знает, как надо, как правильно, как материнский долг велит, но сердце свое при этом не слышит. Теперь прибавьте к этому садистские наклонности сына – он получает удовольствие только когда издевается над предметом своей любви и видит ее сильные эмоции – раздражение, гнев, отчаяние. И все это на фоне крепнущего у матери чувства вины – она во всем винит себя: недостаточно внимания уделяла, неправильно воспитывала, во время беременности нервничала… Получается замкнутый круг: чем больше он изгаляется, тем более виноватой она себя чувствует, тем крепче его власть над ней, тем более изощренными становятся издевательства.

– И что же с этим делать? – уже заинтересованно спросил участковый, у которого тоже был сын – лоботряс и любитель повыпендриваться.

– Что-либо менять уже поздно. Да и вряд ли это было вообще возможно – человек родился с потребностью причинять боль окружающим. Жаль, что вся его злая энергия сосредоточилась на матери. Стереотип отношений сложился устойчивый, сломать его ей не под силу. Единственный выход – бежать. Иначе… Все печально. Пока он добивается нужной реакции, бросаясь на пол и закатывая истерики. Через пару лет он изобретет что-то более действенное. Не дай бог, если в семье есть младшие дети или домашние животные – им не поздоровится. Мальчик обеспечит наилучшие условия для возникновения нечаянных увечий и прочих неприятностей – все, лишь бы ранить мать. Наконец, ради того, чтобы сделать ее совсем несчастной (напомню, именно это приносит ему радость), он примется за эксперименты с собственным здоровьем и даже жизнью – как бы болезненно это не было. Заключительный прыжок этого подростка с крыши – еще легкий исход. А скорее всего, будет следующее: классе в девятом-десятом мальчик возьмет отцовское охотничье ружье и перестреляет десяток одноклассников и учителей. А потом отправится в тюрьму или в психушку, получив полное удовлетворение от того, что горе матери безутешно. Вот такая перспектива.

Юрий Николаевич поежился. Такого бреда ему давно не приходилось слышать. Этот долбанутый психолог, похоже, сам псих. Надо обратить на него внимание, понаблюдать. А то, не дай бог, укокошит кого-нибудь ради спасения мира. И будут у Дружинкина на участке неприятности.

– Вы знаете что, Вениамин Алексеевич? – обратился он к собеседнику любезно и даже дружелюбно. – Вы идите домой. Работайте в своем этом… ОАО… с покойниками, у вас ведь с ними все хорошо получается?

– Да, великолепно, – радостно откликнулся Редин. – Намного эффективнее, чем с живыми.

– Вот-вот, великолепный вы мой, идите к своим клиентам. А в поликлинике больше не выступайте. И вообще нигде не выступайте, люди сами разберутся. Ну кто вас просил влезать? Какое вам дело, что там дальше будет с этой мамой, с этим мальчиком, с его одноклассниками? Занимайтесь своим делом, хороните, закапывайте… как положено, короче.

Вениамин Алексеевич понял, что аудиенция окончена и поспешно встал.

– Хорошо, – забормотал он, отступая к двери. – Я бы и не подошел… не лез бы… но как же так – я знаю и могу предупредить, но не сделаю этого? Вот и вы, Юрий Николаевич… не верите мне… а я ведь и вам хотел помочь… кое-что посоветовать…

– Идите уже, идите, – мягко, но категорично подтолкнул его к выходу Дружинкин. – Милиция, то есть, тьфу ты, блин, полиция, закрывается. Прием окончен.

После ухода Редина участковый глубоко вздохнул и перекрестился. Черт их дери, этих шизиков, развелось, как тараканов. Того и гляди, ножом пырнут. Этот хоть вежливый, интеллигент, мать его. А та, сумасшедшая мамаша, визжала как резаная. Чуть ли не с кулаками на него кидалась – требовала, чтобы Дружинкин этого мужика посадил. Вот с какими кадрами приходится работать – как будто у него на участке филиал дурдома. Нет, надо кончать с этой собачьей работой.

Еще и сын… балбес, блин. В кого только такой?

Гоня грызет гранит

– Гоня, смотри в книгу, – в который раз сказала мама.

Гоня перевел глаза с окна на раскрытую перед ним книгу и послушно уставился в текст. Это была сказка Джанни Родари – в общем, довольно интересная, если бы ее вслух читала мама. Но в последнее время мама стала вредничать – требовала, чтобы сначала Гоня сам прочитал один или два абзаца. Читать Гоня, конечно, умел, но его постоянно что-то отвлекало. Поэтому время, отведенное на чтение, тянулось вяло и казалось бесконечным.