Две повести о войне

б. сержант госбезопасности третьего управления танковой дивизии Николаев не поделил с командиром танковой роты старшим лейтенантом Фадеевым И. П. медсестру Тамару Ш. В целях мщения особист завел против соперника уголовное дело по 58-й статье, согласно которому танкист, якобы будучи троцкистом, публично всячески поносил нехорошими словами тов. Сталина И. В. За что был расстрелян по приговору дивизионного трибунала.

г. командир стрелкового батальона капитан Калашников Ф. И. в грубой форме высказался о своем командире полка в своем письме родителям. Поводом для гнева послужил выговор, по мнению автора письма. незаслуженный, вынесенный комбату вышестоящим командованием. Раздраженный Калашников, начав с комполка, стал костерить порядки в Красной Армии и дошел до нехороших реплик в адрес т.т. Ворошилова, Буденного и других красных маршалов. Очевидцы утверждают, что капитан писал письмо сильно выпимши. За вышеупомянутые высказывания его обвинили в попытках дискредитации и развала Красной армии, осудив к расстрелу. Приговор приведен в исполнение. Между тем капитан Калашников – единственный на всю стрелковую дивизию командир батальона, который имел немалый боевой опыт: в 30-х годах он сражался с басмачами в Средней Азии, участвовал в боях на Халгин-Голе и в финской войне.

Такого рода примеры можно продолжить без конца. Гоняясь ради отчетности за мнимыми преступниками, особые отделы профукали настоящих шпионов и диверсантов, которые чуть ли не открыто и безнаказанно действовали на территориях, где базируются части Курляндской армейской группировки. Они рвали проводную связь, регулярно передавали разведданные по радио, отстреливали одиночных бойцов.

2. Приказ командования армейской группировки о прочесывания местности с целью очищения ее от вражеских агентов.

Для выполнения этого приказа были задействованы по стрелковому полку от каждой дивизии, всего около 20 тыс. штыков. Ими обнаружено 146 человек подозрительных в штатском. Из них 96 в ходе перестрелки уничтожены, остальные задержаны. Большая часть их – это местные жители, как их называют, «лесные братья». Остальные – служащие Абвера, Все арестованные были при оружии, имели радиопередатчики, взрывчатку. В результате принятых мер проводная связь повсеместно восстановлена, прекратились убийства наших бойцов и командиров. Но есть предположение, что удалось ликвидировать не всех шпионов и диверсантов. По сообщению нашего радиоцентра, продолжает работать один коротковолновый передатчик противника, установить координаты которого не представляется возможным из-за отсутствия у нас пеленгаторов. Борьба с оставшимися вражескими агентами будет продолжена.

3. Приказ о проверке местной тюрьмы. Он выполнен следующим образом.

В тюрьме содержалось 476 человек, из них 52 уголовника, остальные по 58-й статье. Руководство спецучреждения сообщило нам, что получило приказ – в виду невозможности эвакуировать заключенных всех расстрелять, в том числе и тех, кому не вынесен приговор. Мы отменили такое жестокое решение вышестоящих органов НКВД, отпустили все уголовников (пусть немцы с ними разбираются), проверили все дела по 58-й статье, и все они оказались липовыми. Все без исключения. Их мы тоже отпустили на все четыре стороны. Но некоторые их них, 36 человек, изъявили желание сражаться с фашистами и просят записать их в ряды Красной армии. Это главным образом бывшие офицеры времен царя, участники первой мировой войны, и все они служили у Юденича. Прошу рассмотреть их желания.

Начальник третьего управления Курляндскойармейской группировки П. Вейонис.3 июля 1941 года.

В верхнем углу рапорта Самойлов написал:

1. Начальнику управления кадров Соколову Е. И. – рассмотреть заявления бывших белогвардейцев, при этом необходимо иметь в виду, что они имеют серьезный боевой опыт в отличие от многих наших командиров; 2. Прокурору армейской группировки т. Гольдманису – все предполагаемые сфальсифицированные армейские уголовные дела еще раз проверить, организаторов их – сотрудников особых отделов, а также членов дивизионных трибуналов, вынесших незаконные приговоры, отдать под суд с требованием их расстрела за подлог; изучить все дела по 58-й статье и в случае подделки прекратить уголовное преследование невиновных.

Ознакомившись с рапортом Вейониса и резолюцией Самойлова, Богораз, новоиспеченный начальник политуправления армейской группировки, заметил командующему:

– Если вы, Иван Петрович, да и я, если мы останемся живыми после окружения и прочей ожидаемой круговерти, то нам с вами не сдобровать после такого доклада и таких поручений. Власть нам не простит отмену расстрела заключенных, освобождение их из тюрьмы. Она строго накажет нас и за ваши рекомендации расстрелять сотрудников особых отделов, которые сознательно фальсифицировали уголовные дела по 58-й статье. Не погладит она нас по головке и за то, что наши политработники сейчас доводят до сведения наших бойцов вашу выдумку о том, что в случае нашей победы над Германией в СССР будут распущены колхозы.

Самойлов, до того изучавший какие-то документы, поднял голову от бумаг и удивленно спросил:

– Вы что, дорогой Илья Гаврилович, собираетесь выжить в такой гибельной кутерьме? Но даже если бы у нас был хоть какой-то шанс выжить, все равно я сделал бы то, что сделал. Вы думаете, они бы простили мне самозванство, даже в случае нашего успеха в борьбе с врагом в его тылу? Держите карман шире! Больше всего власть боится самодеятельности, инициативы, несогласованных решений. Посмотрите наши боевые уставы! Ни одного намека на самостоятельные действия не только бойцов, но и командиров. Моя задача в нынешних непростых условиях, я об этом говорил не раз, – как можно больше сделать пакости немцам. Как можно больше! И для достижения этой цели, считаю, все средства хороши. Ожидаемый расстрел особистов, виновных в фальсификации дел, будет хорошим сигналом для оставшихся в живых их коллег – надо работать, а не создавать видимость бурной деятельности, причем направо и налево убивая ни в чем не повинных людей – реальных воинов. Скажу больше, Илья Гаврилович, я пошел на самозванство еще и потому, что мне хотелось доказать: в условиях свободы от политического притеснения вышестоящих придурков, от ярма безграмотных военачальников можно добиться побед над врагом даже с тем, что есть в наличии. А в наличие у нас, как вам хорошо известно, хорошо оснащенная, но плохо обученная армия. Не армия, еще раз скажу, а вооруженная толпа. Вот такая же толпа, одетая в шинели, и бежит сейчас на всех фронтах. Не бежит даже, а драпает! Сломя голову! После войны, после нашей победы, а в победе над немцами я не сомневаюсь, после всех парадов и салютов никто не будет вспоминать о сегодняшнем массовом драпе хорошо вооруженных, я это подчеркиваю, хорошо вооруженных, но необученных дивизий и целых армий во главе с бездарными генералами и маршалами с учениями Маркса – Ленина – Сталина под мышкой. А я хочу доказать, что можно избежать бегства и плена, если действовать с умом. А с умом, как это понимаю я, значит, поступать вопреки насаждаемому марксизму в военном деле, на основе опыта бывалых спецов, на базе разума и знаний.

21

Командир пехотного корпуса генерал-полковник Шмидт собрал совещание, посвященное одному вопросу, – как действовать по отношению к окруженной крупной группировки русских. Кроме командования трех пехотных дивизий корпуса присутствовали представители абвера. Во вступительном слове генерал-полковник Шмидт был краток:

– Господа, получено сообщение, что части вермахта взяли город Резекне, дорога открыта к городу Остров, а там уже маячат Псков, Новгород, а затем и Петербург. Русская компания успешно развивается. На московском направлении мы приближаемся к Днепру. Основные силы русских разбиты. Только в плен взяты сотни тысяч. Наша задача, задача нашего корпуса, более скромная – блокировать группировку красных, дислоцированную в Курляндии. Повторяю: приказ требует не штурмовать русских, не громить их, а только блокировать, не давать им возможность прорваться на восток. Хотя я должен заметить, что последний пункт предписания – не допустить прорыва на восток – устарел, так как германская армия ушла далеко вперед, поэтому попытка догнать ее, пробиться сквозь ее порядки и соединиться с основными силами большевиков отдает фантазией. К тому же надо признать, что красные даже раньше, когда еще был смысл пробиваться к своим, например, когда мы только что взяли Ригу, не собирались предпринять такой, казалось бы, верный маневр для тех условий. Больше того, мне и вышестоящему германскому командованию вообще непонятны действия окруженной группировки. Точнее сказать, бездействие. Она оставалась на месте, когда части вермахта громили 8-ю и 11-ю армии советского Северо-Западного фронта. Она стояла, когда наши войска подходили к Риге и когда у русских была возможность ударить нам во фланг и тыл. И сейчас русские не проявляют никаких боевых признаков. У меня возникает мысль – а может быть, большевистское командование специально создало крупное войсковое соединение у нас в тылу, цель которого – уничтожать коммуникации быстро наступающего вермахта? По крайней мере, повторяю, мне лично, необъяснимо бездействие окруженных. Как известно, в Белоруссии попавшие в котел русские дивизии, корпуса и армии обязательно пытались прорваться к своим. Им это не удавалось. Но они все равно пробовали. А тут в Курляндии они избрали какую-то другую тактику. Может быть, представители Абвера разъяснят нам, в чем соль такого странного поведения красных?

– Майор Брехт, Абвер, – встав, представился офицер. – Господин генерал, по нашим сведениям, группировка русских – это четыре пехотных, одна танковая, одна механизированная и одна смешанная авиадивизии. Плюс крупная артиллерийская бригада орудий большого калибра и один противотанковый полк. Однако вся эта немалая сила не имеет единого командования. То есть перед нами не корпус, не армия, а разрозненные дивизии и артсоединения, которые не подчиняются одному штабу. Каждая часть действует сама по себе.

– Такое быть не должно, – прервал майора генерал-полковник. – В военном деле подобного не бывает. Видимо, ваши люди, господин майор, не разобрались в этом вопросе.

– Никак нет, господин генерал, – уверенно возразил представитель Абвера. – На конец июня картина была именно такой, какую я доложил. Возможно, на сегодняшний день что-то изменилось в этом отношении. Но сейчас мы не имеет возможность иметь полное представление о делах в стане окруженных. Дело в том, что несколько дней назад русские силами тысяч солдат прочесали местность, где ранее действовали наши диверсионные и разведгруппы вместе с патриотами-националистами из числа местных жителей. С сожалением должен признать, что почти все они разгромлены и прекратили существование. И мы лишились источников информации. Осталась только одна наша ячейка, имеющая коротковолновый радиопередатчик. Она базируется на одном отдаленном хуторе. И эта точка сообщает удивительные вещи. А именно – по всей Курляндии ведутся массовые боевые учения: солдаты учатся стрелять по мишеням, подвижным и неподвижным, отрабатывают бои в обороне и наступлении, их подвергают испытаниям взрывами, танковыми атаками; все артиллерийские дивизионы тренируются вести огонь с закрытых позиций; танки противника упражняются в стрельбе и езде по пересеченной местности. Одним словом, территория, где дислоцируются русские части, сейчас представляет собой сплошной полигон. Это подтверждают и авиаразведка, и перебежчики.

– Много перебежало? – спросил командир корпуса.

– Около тысячи.

– Это местные, прибалты?

– Нет, латыши покинули русские части сразу же после начала войны. По нашим данным, разбежалось по домам около пяти тысяч. Сейчас перебегают русские кадровые солдаты и офицеры.

– И офицеры? – удивился Шмидт.

– Да, и офицеры, господин генерал. В числе их есть даже командир пехотного батальона. А один лейтенант привел с собой целый взвод. Но самое удивительное, господин генерал, добровольно сдался в плен политрук роты. Мы не знаем, что с ним делать. Как известно, существует строгий приказ – расстреливать из числа советских военнослужащих всех евреев и политработников. А тут сам сдался. Посоветуемся с гестапо.

– Так все-таки, господин майор, что означают массовые боевые учения, о которых вы говорили?

– Я извиняюсь, господин генерал, но я и мои люди понятия не имеют, что они означают.

– Может быть, это недавно сформированные дивизии?

– Никак нет, господин генерал, они прибыли в Курляндию примерно год назад. Так что у них было времени на боевую подготовку.

– Странно, – в раздумье произнес командир корпуса. – Никак не вяжется с поведением тех русских дивизий и армий, которые попали в окружении в Белоруссии. Меня это начинает беспокоить. Я попрошу у вышестоящего командования в помощь хотя бы танковый полк.

Пехотный корпус генерал-полковника Шмидта с начала войны еще ни разу не соприкасался с Красной армии. Он находился в резерве и двигался во втором эшелоне наступающих войск вермахта. Причем двигался только пешим маршем – с самого Тильзита. Транспортом обладал только гужевым, не считая легковых автомобилей для командования. Вся артиллерия перемещалась с помощью лошадей: одно орудие – шестерка коней. Темп движения – 40 километров за сутки. Так же корпус воевал и в Польше – пешим строем. Там же он и оставался до 22 июня. Карла Шмидта назначили командовать им за месяц до начала войны с Россией. До этого он получил опыт победных сражений во Франции и Бельгии в качестве командира пехотной дивизии. Тогда, столкнувшись с французами и англичанами, он сильно удивился их плохой боевой подготовке, особенно англичан. По крайней мере, ее никак нельзя было сравнивать с уровнем выучки в первой мировой войне, которую Карл Шмидт закончил в должности командира пехотного батальона. Имея прошлый ратный опыт, а также знания, полученные во время послевоенной учебы и службы в усеченной германской армии, анализируя уроки боев в Бельгии и Франции в мае – июне, он сознавал, что тогдашняя победа была одержана вермахтом не благодаря его мощи и умения. Виктория была одержана прежде всего, на его взгляд, в результате скверной боевой выучки противника, никудышного управления войсками и, безусловно, нерешительности, точнее банальной трусости союзного командования, прежде всего французского, трусости, граничащей с национальным предательством.

Особенно Шмидта поразило тогда поведение англичан в районе Дюнкерка. Это надо же – суметь под массированным германским огнем эвакуировать морем с материка на свой остров, как говорят, более 300 тысяч солдат и офицеров. У военспеца даже средней руки непременно возникает вопрос: если имелась возможность перевезти такое огромное количество живой силы, значит, была вероятность перебросить уже с острова на материк столько же военнослужащих, а также вооружения, боеприпасов, горючего и продовольствия. Если бы англичане выбрали последний вариант, то вермахту пришлось бы не сладко. Во-первых, его войска надолго бы застряли в Бельгии. Во-вторых, французское командование, воспользовавшись эти обстоятельством, совершив перегруппировку своих сил, смогли бы ударить в тыл немецким частям, атакующим Дюнкерк. В таком случае неизвестно, чем бы закончилось наступление Германии на западном фронте в мае-июне 1940 года. По крайней мере, наверняка не удалось бы захватить Париж и добиться капитуляции Франции. Тогда бы история пошла бы совсем другим путем. Но случилось то, что случилось, и произошло это, по твердому убеждению генерала Шмидта, только благодаря неумению союзников воевать в современных условиях и, конечно, из-за своей трусости.

Поэтому генерал-полковник негативно воспринял решение фюрера напасть на Советы, опасаясь встречи с более мощным и более подготовленным врагом. К его величайшему изумлению, русские оказались еще более слабыми и совершенно негодными вояками. По рассказам коллег, принимающих участие в наступательных операциях, они практически не оказывали сопротивления, толпами сдавались в плен, а командование после первых же орудийных и бомбовых залпов теряло управление войсками. В чем причина такого странного поведения русских в сражениях, знакомые генералы из наступающих частей не сообщали. Да никто из них и не задумывался над истоками поражения Красной армии: бегут, и хорошо. То есть опять получается, как на западном фронте, продолжала сверлить беспокойная мысль Карла Шмидта: победа одерживается вермахтом над русскими не столько благодаря своей силе и отличной выучке, сколько из-за слабости противника. А если он подтянется, подучиться и вооружиться?

Огорошило Шмидта и вести о массовом сдаче в плен русских. Чем можно объяснить такое небывалое в мировой истории поведение солдат и офицеров во время войны? Вспомнив о взводе во главе со своим командиром, перебежавшем в расположение его корпуса, о чем рассказал представитель абвера, генерал-полковник спросил его, где сейчас находятся русские дезертиры.

– В лагере для военнопленных, господин генерал, – ответил майор Брехт. – Он недалеко от нас.

– Не могли бы вы, господин майор, устроить мне встречу со взводным, который решился на такой необычный шаг, как сдача в плен без боя?

– Это не проблема, господин генерал.

– Я хочу выяснить у него, почему он это сделал.

– А я могу вам сам это разъяснить, господин генерал. Причина проста – в России создано уникальное государство, оно грабит собственное население, отнимает у него имущество, несогласных сажает в тюрьмы, а чаще всего расстреливает. Большая часть солдат в Красной армии – выходцы из крестьян. Лет десять назад большевистская власть конфисковала у их родителей землю, лошадей, крупный и мелкий скот, сельхозинвентарь, и передало их колхозам, где теперь работают практически задаром их прежние владельцы, превратившись по существу в рабов. Так выражают ли желание их дети, мобилизованные в Красную армию, господин генерал, защищать то самое государство, которое разорило и закабалило их? Я приведу еще одну уникальную деталь. В России ощущается острая нехватка специалистов во всех отраслях народного хозяйства. И это понятно – мировая война, гражданская война, голод, болезни, бегство за границу, словом, от былого значительного русского корпуса инженеров, механиков, математиков, физиков, ученых, учителей мало чего осталось. Но и то, что сохранилось, подвергается систематическим репрессиям вплоть до расстрелов. Получается, во-первых, господин генерал, большевики рубят сук, на котором сидят, во-вторых, ближе к нашей теме, захотят ли дети тех самых специалистов, погубленных властью, сражаться за ее интересы.

– Бог мой! Зачем же они такое вытворяют – преследуют, да еще так жестоко, своих граждан? – удивился генерал-полковник.

– Они это делают, господин генерал. согласно марксистской теории классовой борьбы. Суть ее в том, если коротко, что рабочий – это хорошие люди, а все остальные – крестьяне, образованные мужчины и женщины из третьего сословия, помещики, предприниматели, торговцы, те же специалисты – они антагонисты, даже враги пролетариата. А чтобы никто из них не мог насолить рабочим, большевики отменили в своей стране частную собственность и предпринимательство.

– А как же они, большевики, собираются развивать экономику своей страны? – продолжал удивляться командир корпуса.

– Очень просто, господин генерал, методом планирования. Согласно той же марксистской теории, большие группы чиновников в Москве рассчитывают, сколько надо выпускать тех или иных товаров, а потом делают выкладки, где и какие заводы следует построить для их производства, затем прикидывают, какие стройматериалы и оборудование необходимы для сооружения соответствующих предприятий. И так далее и тому подобное. А если, господин генерал, учитывать, что число продукций и услуг в нашей повседневной жизни исчисляется сотнями тысяч, если не миллионами наименований, то становится понятным тщетность усилий проектирования сверху всего и вся.

«Получается, – подумал про себя Шмидт, – что Геббельс прав в своей антибольшевистской пропаганде. Действительно, странная какая-то эта страна, советская Россия. Не от мира сего.» И тут он вспомнил слова Бисмарка о том, что никогда не следует нападать на Россию, ибо, предупреждал великий немец, Россия всегда может ответить непредсказуемой глупостью. «Может, – промелькнуло в его голове, – окруженные русские как раз и готовят какую-нибудь пакость». Невинное вроде бы сообщение представителя абвера о странных в разгар войны боевых учениях кадровых частей противника вселило в душу командира корпуса серьезную тревогу. «Здесь что-то не так», – подумалось ему. Затем продолжил совещание:

– А теперь мы заслушаем доклад начальника штаба корпуса генерал-майора господина Бранда о дислокации наших частей, противостоящих русским, и о наших дальнейших планах в борьбе с окруженными русскими.

– Сначала о дислокации нашего корпуса, – начал свой доклад начштаба. – Это вы все знаете, но я еще раз напомню. Дивизия генерал-майора Гюнтера занимает линию на юге вдоль восточной части шоссе Либава – Рига, на рубеже Рудбаржи – Скрунда – Салдус, – генерал-майор провел указкой по огромной карте, развешанной на стене. – Эта часть обороны наименее опасная, так как русские вряд ли двинуться в ту сторону. И все же мы здесь будем держать целую дивизию на тот случай, если противник надумает захватить означенную стратегически важную дорогу и, используя ее. зайти в тыл основных наших сил с востока. Но мы ждем его наступления в сторону Риги. Поэтому поперек возможной атаки красных мы разместили две остальные наши пехотные дивизии – вдоль дороги Тукумус – Яунберзе. Концепция наших боевых действий следующая. Мы стоим в обороне. По всему фронту – как на юге, так и на востоке – сплошная линия защиты в виде траншей, исключая, разумеется, болотистую и лесистую местности. А там, где со стороны русских тянутся к нам дороги, включая грунтовые, полевые, в тех районах строятся усиленные укрепленные пункты. Если нам дадут вроде бы обещанный танковый полк, то мы его разместим позади восточной линии обороны, в мелких лесах. Он и выделенный нами пехотный батальон будут нашим резервом. Хочу обратить ваше внимание, господа, что силы у русских внушительные. Правда, начало войны показало, что они не умеют воевать. Тем не менее противник превосходит нас и в живой силе, и в танках, и в артиллерии. У него имеется даже авиадивизия, правда, частично разгромленная в первый день войны ударом с воздуха, как нам сообщили в люфтваффе. И еще одна важная деталь. В полосе нашей обороны в восточном направлении ключевая роль отводится высоте 87, 3. Вот она, – начштаба показал указкой на карте. – Она находится, как мы видим, почти в центре наших позиций, контролирует две полевые дороги на юге и севере, с нее просматривается местность на несколько километров в обе стороны. Высота укрепляется нами основательно. Все основные средства ПВО мы забрасываем туда же. Пока высота в наших руках, прорыв противника в восточном направлении бесперспективен. Если коротко, то у меня всё.

– У кого есть вопросы, предложения? – обратился ко всем командир корпуса.

– Меня, господин генерал, гложат некоторые сомнения, – поднялся с места командир пехотной дивизии полковник Хеллер. – Мы строим прочную оборону на восточном рубеже, а если противник и не собирается ее штурмовать? В самом деле, зачем ему рваться на восток, если части вермахта вот-вот захватят Псков? От нас – это сотни и сотни километров. На мой взгляд, русская группировка специально оставлена в тылу вермахта, чтобы, например, крушить наши коммуникации. И что нам будет делать, если они действительно выйдут к Шауляю и перекроют снабжение наших частей, наступающих в северо-западном направлении? Я предлагаю защищать южное направление не одной, а двумя дивизиями.

– Нет, – ответил командир корпуса, – я не думаю, что русские способны на такую дерзость. Приказ у нас один – не выпускать их из котла. И мы его выполним.

22

Командир стрелкового батальона капитан Флорентьев получил в штабе полка приказ захватить языка. Сроки не были установлены, но предложили не тянуть с выполнением. Такая мягкотелость объяснялась просто: батальон только несколько дней назад расположился на данной позиции и не успел, как говориться, осмотреться. А дел было невпроворот. Противник размещался параллельно шоссе Либава – Рига, только чуть северней, сама дорога играла роль очень удобной рокады. Первая рекогносцировка показала, что немцы не имеют сплошной линии обороны. Точнее видимость ее существует в виде непрерывной траншеи вдоль всей передовой, но она фактически играет роль ходов сообщения. Защиту фашисты построили в виде опорных пунктов, сооруженных примерно от 70 до 120 метров друг от друга, в зависимости от рельефа местности: в танкоопасных направлениях – плотнее, на холмах – реже. Капитан Флорентьев получил приказ – расположить свой батальон как можно ближе к врагу, в трехстах – четырехстах метрах, это удобно в случае нашего наступления – несколько рывков, и мы в траншее противника.