Они придут и удивятся

– Ну, лысина? Не потеет? – повторил бесцеремонный Валерий Павлович. – А у меня вот проблема. Это наверное, от того, что думаю много, мозги напрягаю…, – он сокрушенно развел руками.

Дробязко нетерпеливо заерзал.

– Да, да, понимаю, – прервал сам себя Сатана. – Вы же по делу пришли. Все готово для вас, вот ваша Нина ненаглядная…

Он потянулся к столу и принялся перебирать папки.

– Адрес меняла несколько раз… Фамилию меняла два раза… Черт их поймет, этих женщин, почему им так нравятся новые фамилии.

Федор Иванович с трепетом потянулся к отобранной Сатаной бумажной папке, но тот внезапно схватил ее и спрятал за спину.

– Я почему вам все это рассказываю, – трагическим полушепотом сообщил Валерий Павлович, – все думают, что Сатана – это черт с рогами или, в лучшем случае, этакий модный франт с тросточкой, который людей искушает и над ними же потешается. А я вот такой, как видите, – он приподнялся на цыпочках и покачался с ноги на ногу, отчего тучное тело его заколыхалось, как холодец, – со всеми своими болячками и слабостями. Никого не искушаю – куда мне! Зачем искушать? Люди сами искушаются на каждом шагу! Предают, продают, и хоть бы хны! Так им мало – еще во всем меня обвиняют!

Дробязко понимающе кивал, кося одним глазом на папку, а Валерий Павлович все больше распалялся:

– Я вам скажу по секрету: нет ни рая, ни ада! Вот так!

Он торжествующе посмотрел на Федора Ивановича и продолжил:

– Есть совсем другие места – называются РАД и АЙ. Только вы не говорите никому! Суть примерно та же, но названия принципиально отличаются. Правда ведь, как точно: попал в РАД – будешь рад, а если в АЙ – тоже понятно… Так вот: те, кого угораздило в АЙ свалиться, они, понятное дело, на сковородках жарятся… А жарят их те, кто из РАДА. Дрова подкидывают, ложкой перемешивают, чтобы не подгорело… В общем, все разумно, все при деле. Это страшная тайна, страшная! Но теперь вы знаете…

Дробязко, так и не оценивший важность открытия, невоспитанно потянулся к папке, что не скрылось от внимания начальника.

– Папку вам дать не могу, – вздохнул, сбившись с темы, Валерий Павлович. – Это все мой архив. Вот я вам листочек отксерокопировал. Вам хватит.

Он вынул из папки лист бумаги, в который Федор Иванович тут же вцепился мертвой хваткой.

Фото на ксерокопии получилось расплывчатым, и лицо казалось совершенно незнакомым. Да и не смог бы он узнать ее столько лет спустя. Евдокимова… Ланская… Тарелкина. Нина Валентиновна. Да уж, лучше бы оставалась Ланской. Адрес… Даже телефон. Все есть. Браво, Сатана! То есть, огромное спасибо, Валерий Павлович.

– На здоровье, – ворчливо отозвался Сатана, – вдруг вспомнивший о завале с работой и вновь погрузившийся в бумажки. – У вас ко мне все? До свидания.

– До свидания, – уже в коридоре ответил Федор Иванович, прижимая к груди бесценный листочек. Проскочил мимо Натальи Аристарховны, яростно штампующей документы. Вылетел на улицу, на свежий воздух. Мелькнула мысль: надо бы позвонить в психушку и сообщить, что начальник паспортного стола чокнутый. По хорошему, этому Сатане давно пора пребывать в определенном месте, в соседней палате с Наполеоном. Но, с другой стороны, нехорошо получается – ведь помог же ему Валерий Павлович, совершенно бесплатно, по доброте душевной. А Дробязко его в дурдом сдаст! Нет, пусть с ним лучше эта его… Аристарховна разбирается. Или она тоже… того? Черт их разберет, эту лавочку!

Впрочем, такие сомнения совсем недолго тревожили Федора Ивановича. Мысленно он уже был на следующем этапе выполнения своего плана.

Маривана

Новый сосед появился как снег на голову. Слишком быстро уехали прежние владельцы, неожиданно для всех продав свой двухэтажный коттедж и сменив Подмосковье на дальнее то ли Подберлинье, то ли Поддюссельдорфье – точных сведений не было. Как оказалось, коварные соседи уже давно вынашивали планы по измене Родине – списывались с еврейскими родственниками в Германии, протаптывали дорожку в Европы и при этом как ни в чем не бывало здоровались, улыбались, справлялись о здоровье Мариваны и по праздникам желали ей долгих лет жизни. Лицемеры. Сейчас небось разъезжают по автобанам и жрут немецкие сосиски, даже не вспоминая родную Клязьму.

А Маривана так на них надеялась. Действительно, неприятное соседство слева – а там стоял многоквартирный барак с проблемной публикой – компенсировалось вполне достойным и уважаемым семейством, проживающим справа. Он физик, она музыкант – тихие люди, воспитанные, интеллигентные. Всегда приветливые, вежливые, готовые разделить с одинокой пожилой женщиной беседу и чашку чая – что может быть лучше! Сказать по правде, Маривана очень на них надеялась и часто обращалась с различными незначительными просьбами – в магазин сходить, лекарства купить, а то и покосившийся забор подправить. Физик – он, понятно, на нормального мужика мало похож, но гвоздь забить даже такие могут.

Помочь бедной беспомощной вдове, к тому же интеллектуалке и приятной собеседнице – это не труд, а удовольствие, полагала Маривана, поэтому не сомневаясь рассказывала соседям о ежедневных проблемах и благодарно, но с достоинством принимала помощь. Так и продолжалось вплоть до самого их подлого бегства, которое в глазах Мариваны имело еще и отягчающее обстоятельство: приличная образованная еврейская семья предала родную страну ради Германии, родины нацизма, развязавшей две самые кровопролитные войны прошлого века. Немцы, запятнавшие себя во всех отношениях, теперь каялись в грехах и заглаживали вину перед пострадавшими народами, но принимать их помощь казалось Мариване позорным и унизительным. Поэтому уехавших по программе помощи евреям соседей она осуждала и не уставала повторять, что она лично никогда не опустилась бы до того, чтобы принимать подачки.

Впрочем, в какой-то степени изменников можно было понять: вся их жизнь на родине была омрачена проблемой, решить которую представлялось возможным лишь в Европе. А дело было в несчастливом наборе хромосом, которые почему-то соединились не так, как надо, что сказалось на потомстве во всем остальном благополучной семейной пары, а именно на единственной дочке-дебилке. Пока девочка была маленькой, странности ее поведения можно было объяснить юным возрастом, задержкой психического развития и особенностями ранимой нервной системы. Но когда Маша выросла и превратилась во взрослую дородную и абсолютно неуправляемую девицу, ее неполноценность стала бросаться в глаза. И хотя все время девушка проводила в доме или в саду под бдительным оком матери, пресекавшей все контакты дочери с окружающим миром, сплетни о «психованной» разносились по поселку и с удовольствием передавались от соседа к соседу. Когда же изобретательная Маша, хитроумно выбравшись из дому, совершила забег в голом виде по сельским улицам, пугая местных парней необъятными телесами, родители (после поимки несчастной) твердо решили: так дальше продолжаться не может. Сдать Машу в приют для душевнобольных показалось им в тот момент хоть и жестоким, но единственно верным решением. Все же для успокоения совести мать решила обратиться за советом к батюшке, за неимением раввина. Батюшка решение одобрил и мать благословил, но посоветовал провернуть сию богоугодную операцию не на родине, а на западе – у них условия хорошие, уход отменный, больных не бьют и не издеваются над ними, а даже развлекают и приобщают к культурной жизни.

Священник, вне сомнения, был прав, и семья начала по-тихому готовиться к переезду в Германию, ныне столь же гостеприимную для евреев, сколь нетерпимую к ним семьдесят лет назад. Сложилось все как нельзя удачно – не устающие каяться немцы предоставили семье небольшую квартирку на окраине крупного города, оплатили учебу супругов на курсах немецкого языка и даже предоставили работу почти по специальности – ей в музыкальной школе для детей-инвалидов, ему – в цехе машиностроительного завода. А что, там физика очень даже нужна. Машу, само собой, устроили в приют, где больные жили в просторных палатах, хорошо питались, а по воскресеньям их возили в цирк или на прогулку в городской парк.

Но Маривану благополучие уехавших волновало мало. Она была полна переживаний и недобрых предчувствий – кто поселится теперь по соседству? Не дай бог, шумная молодежь или того хуже – алкаши. Впрочем, алкашам соседский особняк был не по карману, но все равно было боязно. Когда же Маривана в окно увидела нового хозяина дома – солидного взрослого мужчину с импозантной сединой и на «Лендровере», сердце ее возрадовалось. Такой не будет напиваться и блевать под окнами, как барачное население слева. И матерные частушки дурным голосом орать тоже, вероятнее всего, не станет. Должно быть, он крупный бизнесмен или даже большой чиновник – мечтала Маривана. Автомобиль у него огромный, поступь тяжеловесная, значительная – стало быть, человек достиг в жизни определенных высот. Может и ей, всеми брошенной старухе, какую-нибудь помощь окажет по-соседски. Например, в поликлинику ее свозит в Пушкино – анализы сдать, провериться, а то племянник, чурбан черствый, второй месяц только обещает. А на «Лендровере» Маривана с удовольствием бы прокатилась, чтобы все кругом обалдели. Вот помнится, со вторым мужем, партийным функционером, да на казенной «Волге»… Подружки от зависти лопались. Да что подружки – прохожие на улице оборачивались, когда она, да с мужниным шофером, да в новом ярко-розовом костюме-джерси, из-за границы привезенном… Да, были времена, только вспоминать о них и осталось.

Но чем дальше, тем больше мучили Маривану сомнения: раз сосед такой солидный и богатый, значит, должен быть женат. Вдруг жена его окажется молодой хорошенькой стервой, с которой Мариване не о чем говорить будет? Или еще хуже – вдруг у него дети? Писк, визг, сопли… И это при том, что забор между их домами не по-современному низкий и редкий, так что весь участок просвечивает сквозь кусты. А если эти дети станут носиться, в мяч играть? Они же спать ей не дадут, а сон у Мариваны тонкий, чуткий, как у всех стариков… С дебильной Машей проблем не было – сидела в саду на качелях да бубнила себе что-то под нос тихонько, Мариване не мешала. Один раз только напугала старушку – подскочила к забору и давай лаять по собачьи и штакетины зубами грызть. Но мать тут же прибежала, Машу в дом уволокла, лекарствами напичкала, и приступ прошел.

Вот такие нерадостные мысли тревожили Маривану, пока она наблюдала за новым соседом – как он по-хозяйски обходит участок, осматривает яблони, стучит ботинком по сломанной скамейке: надо поправить. Сразу видно, хозяин. Семьи пока не видно, оно и к лучшему. Может, повезет Мариване и окажется новый владелец бездетным, одиноким, готовым помочь престарелой соседке? Вдруг и ей скамеечку поправит, а то одна доска совсем сгнила… От племянника дождешься, как же.

Попробовала обсудить вопрос с Настей – приходящей помощницей по хозяйству. Но Настя – дура ограниченная, каких свет не видывал, ничем в жизни не интересовалась. Про соседа ничего не знала и не любопытствовала даже, кто такой, откуда приехал. Только и знает, как сумки из магазина таскать и стряпать. Готовит, правда, вкусно, но пол моет халтурно: середину вымывает, а в углах пыль оставляет. Маривана сколько раз ее носом тыкала – бесполезно.

– Ты бы, Настя, сходила к нему, познакомилась, – настаивала Маривана. – Узнала бы, чем занимается, откуда приехал, что за человек.

– Да вам-то какая разница, Маривана, – отмахивалась недальновидная Настя. – Человек и человек. С виду приличный, дом не подожжет, что еще надо? Целоваться вам с ним, что ли?

Настя, деревенщина, приличным манерам обучена не была и говорила всегда то, что думала.

– Глупая ты, – поучала Маривана. – Откуда знать, что может в жизни пригодиться?

Сама Маривана не раз убеждалась в том, что вовремя собранные сведения помогают решать многие жизненные проблемы. Вот, к примеру, когда Маривана решила снова выйти замуж после того, как второго мужа посадили за растрату, она очень умело использовала некую имеющуюся информацию, чтобы расположить к себе влиятельного и надежного человека… Ах, вздохнула Маривана, одного не предусмотрела – таким редкостным занудой оказался третий муж, царство ему небесное! И то не так, и это не этак… Доворчался до инсульта и слава богу, а то прямо с души воротило…

– Пойди и скажи, что соседка, Маривана, приглашает в гости на чай, – приказала Маривана. – Не самой же мне с больными ногами к нему топать.

Здесь Маривана лукавила – при желании она могла пройти несколько километров без отдыха, но неприлично было навязываться самой. Пусть лучше эта бестолковая Настя сбегает с поручением – заодно расскажет ей, как обустроился новый сосед.

Настя похлопала круглыми глупыми глазами и нехотя потащилась выполнять задание. Время было вечернее, сосед был дома, что можно было видеть по ярко освещенным окнам. Маривана стояла у окна и подслушивала: вот Настины шаги по дорожке, вот резкая трель звонка… Скрип открываемой двери, мужской голос, слов не разобрать… Настин голос, короткий разговор… Все стихло, потом снова шаги по дорожке. Топает как слон эта Настя, килограммов девяносто, хоть и молодая. А Маривана в ее возрасте была тоненькая, как березка.

Возвратившись, Настя доложила: мужчина в доме один, следов жены и детей не видать, за приглашение на чай благодарил, но отказался – сегодня устал сильно. Сказал, в другой раз – обязательно.

Ну что ж, в другой раз так в другой раз, – согласилась Маривана. При всей своей скудности информация, добытая Настей, ее вполне устроила. Жилец-то, похоже, одинокий. Значит, мы с ним подружимся.

История вторая. Прыжок с моста

Ранним октябрьским утром, когда еще и не думало рассветать, в отделение полиции Сокольнического района заявился странный гражданин. Хмурый заспанный дежурный, незадолго до этого визита устроившийся наконец вздремнуть на коротком дерматиновом диванчике и так некстати разбуженный нежеланным посетителем, недовольно рассматривал молодого мужчину и привычно фиксировал в протоколе все детали: гражданин явился в отделение сам, совершенно голый и мокрый (хотя дождя на улице не было), причинное место прикрывал номерной автомобильной табличкой (номер Х 356 ЕР 197 регион), с физическими повреждениями в области лица. Пострадавший плакал, размазывал по лицу кровь и слезы одной рукой, другой намертво вцепившись в табличку.

Приехавшие столь же хмурые медики констатировали шок, переохлаждение и отсутствие двух передних зубов вследствие прямого удара – скорее всего, металлическим предметом. Никакой опасности для здоровья потерпевшего не существовало, так как от потери зубов никто не умирает, а прогулка в голом виде утром по Москве даже может иметь закаливающий эффект. Руки-ноги мужчины были на месте и функционировали как положено, голова была цела, хоть и соображала плохо. Медики отбыли, посоветовав согреть и успокоить потерпевшего, поскольку никакой иной помощи ему не требовалось. Полиция, хоть и с неохотой, но проявила сострадание: гражданина завернули в грязный флисовый плед, под которым так и не удалось поспать дежурному, и напоили горячим чаем из полицейских запасов. Даже после этого гуманного акта выяснить суть происшествия оказалось делом непростым, поскольку гражданин продолжал всхлипывать, икать и цепляться за автомобильный номер, который у него опять-таки из гуманных соображений пытались отобрать.

Сообразительный дежурный смекнул, что цифры на табличке могут предоставить намного больше информации, чем неадекватный товарищ, и, пробив номер автомобиля по базе ГИБДД, установил, что владелец – Сапешко Владислав Митрофанович, 1979 года рождения, место рождения – город Минск, зарегистрирован в Москве с 1991 года по адресу… телефон… Этим телефонным номером и воспользовался расторопный и уже окончательно проснувшийся полицейский. Трубку взяли сразу, при слове «полиция» громко зарыдали и подтвердили, что Владислав Митрофанович со вчерашнего дня дома не появлялся, по мобильному телефону последний раз разговаривал с женой (именно она ревела в ухо дежурному) накануне поздно вечером, по дороге с работы домой. Автомобиль же Сапешко странным образом оказался под окнами квартиры, без владельца. Послать женщину вниз, к автомобилю и проверить не скручен ли номер, пришло в голову сразу. Да, подтвердила она, когда ей перезвонили через десять минут, задней таблички с номером нет, а передняя на месте. А еще – о-о-о! – на асфальте пятна крови и отвертки разбросаны! А-а-а! Это убийство, да? Его убили? Все понятно, гражданка, а теперь опишите вашего пропавшего супруга – он такой длинный, хлипкий, белобрысый, весь в соплях и беззубый? Нет, что вы, что вы, он высокий, худощавый блондин, и все зубы у него на месте… Ну ясно, все приметы совпадают, ваш муж у нас, живой и почти в полном порядке… Не волнуйтесь, гражданка, доставим вам его в лучшем виде… А что случилось – сами у него спросите, когда он разговаривать сможет.

Итак, проблема с установлением личности была решена. Оставалась еще одна – завести уголовное дело, ведь на гражданина явно напали. Впрочем, если предположить, что он сам по пьяни разделся, свинтил номер со своей машины, пошел купаться в Яузе, наткнулся зубами на что-то острое… Нет, по пьяни не получается – медики засвидетельствовали: алкоголя в крови нет. Может, умом тронулся? Тоже бывает.

– Что же мне с тобой делать, друг сердешный? – безнадежно вопрошал дежурный. – Что в протоколе-то писать? Говорить по-человечески будешь?

– Ик, – ответил завернутый в плед человек. – Ик!

Он затряс головой и попытался произнести что-то еще, но вышло: Хлюп! В-в! Гы-ы!

– Ну ладно, – мудро рассудил дежурный. – Сейчас от тебя все равно толку никакого. Очухаешься – придешь, все толком расскажешь. Или жена твоя прибежит. Все равно ведь заявление будете подавать, куда денетесь. А теперь домой тебя отвезем.

Действительно, не пускать же его по Москве в таком виде. Заберут и опять к нам доставят. Странно, что раньше никто не подобрал, когда голый в полицию шел. А живет недалеко, через две улицы отсюда.

Хлопнула железная дверь, прогрохотал Вадик. Обрушил на стол дежурного нечто объемное, завернутое в полиэтиленовую пленку.

– Юр, смотри что на мосту на Яузе нашли.

Бесцеремонный этот Вадик, и вечно от него чесноком несет. Это ж сколько надо с утра чеснока сожрать, чтобы так разило!

Дежурный осторожно развернул пленку – вдруг какая-нибудь гадость. Расчлененка, не приведи господи. Он был молодой и пока еще чувствительный. Нет, все было пристойно – просто одежда: трусы, носки, джинсы, свитер. Кроссовки – почти новые, «Найк», размер 43. Кожаная куртка – приличная. Коричневая, размер 48. Пошарил в карманах – тут все и обнаружилось: паспорт на имя Владислава Митрофановича Сапешко, наручные часы фирмы Tissot, стоимостью не меньше трехсот долларов, мобильный телефон – навороченный, бумажник с кредитными карточками и наличными на общую сумму – ну-ка, посчитаем – ого, на общую сумму двадцать восемь тысяч пятьсот девятнадцать рублей восемьдесят три копейки!

– Твое? – спросил Юра у завернутого, а тот рванулся и заикал: мое, все мое!

– Прямо на мосту лежало, все в кучку аккуратно сложено, – взахлеб рассказывал Вадик. – Я думал, кто утопился. А трупа в реке нет! Труп оказывается здесь!

«Труп» все плакал, но, наверное, уже благодарными слезами.

Когда недовольный необходимостью гонять казенную машину Вадик увез уже одетого потерпевшего домой, дежурный устало откинулся на жестком стуле и прикрыл глаза. Его душило негодование. Он одного не понимал: каким же надо быть уродом, чтобы раздеть человека, напугать до смерти, выбить зубы, и все ради чего? Даже не ограбили, козлы!

***

А случилось вот что. Поздним вечером, а вернее сказать, ночью, Владислав Сапешко возвращался домой. Это был его нормальный рабочий график – заканчивать работу после полуночи, а начинать не раньше пяти-шести часов вечера. Владислав работал программистом в торговой фирме, поэтому его присутствие на работе в утренние часы не требовалось. Строго говоря, о нем вообще не вспоминали, пока все работало без проблем; но лишь возникал какой-то сбой в программе, начальство требовало к себе Владислава. Он также был нужен, если появлялась необходимость что-то наладить, подключить или почистить от вирусов. Вирусы чаще всего обнаруживались на компьютере секретарши и в отделе продаж – Владислав сколько раз предупреждал: не лезьте в «Одноклассники» и на порносайты, заразитесь! Но им хоть бы хны – надо же как-то рабочее время проводить.

Владислав с самого начала выдвинул условие: я человек вечерний и домашний, три вечера в неделю я весь ваш, остальное время работаю дома. Всех устроило. Утром его никто не беспокоил – да и бесполезно было, Владислав спал до обеда и на телефонные звонки не отвечал, а к концу рабочего дня появлялся в офисе, выслушивал жалобы и пожелания и, уже после ухода сотрудников, в тишине и покое чинил, настраивал, тестировал… Чтобы завтра у людей все шло как по маслу. Вот такой ценный кадр был Владислав Митрофанович Сапешко – кто же с этим спорит?

Жене Владислава тоже пришлось смириться с его ночным образом жизни. Привычка – великая вещь, и уже через год семейной жизни Ирочка научилась подавать ужин в два часа ночи, к приходу мужа, а утром ходить на цыпочках, чтобы не потревожить его сон. Когда она, бедная, умудрялась отсыпаться – загадка, ведь на работу Ира ходила к девяти, как все нормальные люди. Впрочем, чего не сделаешь ради любимого! И денежного, между прочим. Поскольку Владислав, несмотря на скромность своего служебного положения, обеспечивал себя и жену совсем неплохо: несколько фирм, случайные заказы, подработка, то, се. В подробности она не вникала, а результатам радовалась: квартиру купили, тачка – «Ауди», хоть и старенькая. Ремонт в квартире планировался в ближайшее время, потом ребенок. Все как у людей.

В тот вечер Владислав позвонил около половины второго и сказал, что скоро будет дома. Жена поставила разогревать борщ и стала накрывать на стол. Через полчаса автомобиль Владислава действительно припарковался под окнами. Ира выглянула в окно, увидела выходящего из машины мужа, поспешно вернулась к плите, чтобы разлить борщ по тарелкам – Владислав любил плотно покушать после работы. Но домой муж так и не пришел. Он даже не зашел в подъезд – скрипучий лифт, извещающий весь дом о каждом жильце, который вернулся домой, в ту ночь безмолвствовал. Ира начала волноваться, звонить мужу на мобильный – один раз тот сбросил звонок, на остальные не отвечал. Женщина промаялась неизвестностью до утра, до самого звонка дежурного из полицейского отделения. Увидела Владислава она спустя полчаса, когда мрачный и неприветливый, отвратительно пахнущий чесноком страж порядка вернул ее ненаглядного, трясущегося и совершенно бледного мужа, да и то не целиком, а без передних зубов.

– Ваш? – угрюмо спросил представитель закона.

– Гы-ы, – сказала Ирочка и разрыдалась.

***

Сначала Владислав подумал, что человек хочет его о чем-то спросить. Например, сколько времени. Или попросить подтолкнуть машину – наверное, у него аккумулятор сел. Никакого опасения он не внушал – обычный мужчина, средних лет, в куртке и кепке. Не кавказец, нет. Обычное русское лицо. Да и не рассмотрел Владислав – во дворе темно было. Выговор московский, голос не низкий, не высокий. Мужчина действительно спросил, но не то, что ожидал Владислав:

– Здравствуйте. Вы Сапешко Владислав Митрофанович?

Дорого бы отдал Владислав, чтобы изменить тот миг, когда предательское «да» сорвалось с его губ. Но это уже после. А в тот момент немедленно вслед за «да» он получил сильнейший удар в лицо. Даже такой дилетант в драке, как Владислав, мог сообразить, что били кастетом. Но соображать было некогда. Крикнуть он не успел, лишь отплевывался зубами, лежа на асфальте в собственном дворе.

Мужчина наклонился к нему и сказал спокойно и вежливо:

– Пожалуйста, не кричите. Это ради вашей безопасности. А то мне придется опять вас бить. Вставайте. – Он протянул Владиславу руку, и тот уцепился за нее, как за спасательный круг.

Незнакомец рывком поставил Владислава на ноги. Того слегка качало.

– Пожалуйста, идите со мной.

Владислав, предплечье которого было стиснуто железной хваткой, как теленок последовал за мучителем. Потом он много раз думал – почему не пытался убежать, кричать? Ну, получил бы еще раз в рожу. Но не пристрелил же бы его этот идиот – оружия у него явно не было, не считая кастета.

Человек подвел Владислава к его собственной машине.

– Достаньте инструменты, – приказал он. Влад трясущимися руками открыл багажник и вытащил чемоданчик с инструментами.

– Свинчивайте номер, – последовали дальнейшие инструкции.

Влад подумал, что все прояснилось. Машину угнать хочет, гад. Мог бы и так забрать, незачем было бить. Тоже мне, на «Ауди» польстился. Десятилетней давности. Хотя жаль машину, бегала резво. Но своя морда дороже. Пусть забирает и катится. Только зачем сейчас-то номера отвинчивать? Как же он по Москве без номеров поедет? Да ну его, не моя забота.