Геростратова слава, или Занимательный бюрократизм

Как же, думаю, они там работают? С одним-то моргом.

Не поленился, поехал как-то взглянуть.

Приезжаю. Вижу на воротах из горбыля надпись «Больница № 40». В ворота заруливает «скорая» с больным. Его в приёмный покой. Записывают в толстую книгу-тетрадь. А тут снег идёт. Хлопьями. Паста в ручке у врача замерзает. Словом, известная наша волокита с оформлением. Наконец врач подходит к больному. Подносит к губам зеркальце. «В павильон «У»?» – спрашивает медперсонал у каталки, от холода да от нетерпения ногами притопывая. «Минуточку, – гундосит врач с синим носом, – только сделаю соответствующую запись». Вот, думаю, дела. Какой ещё такой павильон «У»? Крыши над головой нет. Кругом стены – чуть выше колена. Сами медики, что ли, постарались, пока мы садиком заняты? Интересуюсь. Оказывается павильон «У» – то самое здание, в котором ЭВМ голландская и транспортёрчики аккуратные для поступающих…

Сроду не желал другим зла. Но вот думаю: вот те, которым из кабинетов виднее, вдруг заболеют. Не приведи Господь, а вдруг? Поступят они по скорой в больницу № 40. Что? Думаете, не поедут? А откуда им знать куда их повезут? И потом, вдруг медперсонал машины знает, кого везёт?..

«Суневир», или Наши нравы

(Рассказ болельщика)

Так я о болезни. О какой? Наверное, догадываетесь. Да-да, о той самой…

На днях наш «Базальт» принимал курослеповский «Гранит». Календарная встреча.

Народу во дворец набилось! Как семечек в перезрелый огурец.

Началась игра. Болеем за свой «Базальт». Дружно, хором: «Шай-бу!..» Ну и прочие ободряющие напутствия.

Пашут наши клюшками полпериода, а результат нулевой. Уж мы-то помогаем, уж мы-то стараемся.

Вдруг с 15-го ряда трибуны «Б» ка-ак грянет: «Шай-буу!» Да так, что каска с головы центрового первой пятёрки Николая Стулова слетела, просвистела по воздуху и села на голову главному арбитру. Точнёхонько. Тот завертел головой, мол, что такое? Кто нарушил? Сейчас буллит назначу!

И с игроками что-то стряслось. Могучие тренированные ноги стали у них вдруг заплетаться. Как лапша варёная.

Наш «Базальт» чуть раньше пришёл в себя. Всё-таки не зря – родные стены вздрогнули. Словом, втюхали шайбу в ворота «Гранита».

Обрадовались мы. Ликуем.

А с 15-го ряда трибуны «Б» опять богатырское: «Шай-буу!»

И опять: наши – бац! Шайба – в сетке.

И пошло.

«Гранит» сломался. На игроках лица не найти – отсутствует. Катаются, будто под гипнозом. Клюшки по делу и без дела то и дело роняют. А на скамейке запасных переговариваются убитыми голосами: «Ведь что с нами делает. В инвалиды готовит. Не видать нам родного Курослепова. Здесь и ляжем…»

А наши знай себе колотят и колотят. Приустали. Пот с них ручьём. Тут бы остановиться малость, отфукаться, соперника пожалеть. Да где там! Тот Соловей-разбойник с 15-го ряда трибуны «Б» всё не унимается.

Дальше что? А дальше смекалистый Коля Стулов си-ильнейшим щелчком направляет шайбу на трибуну «Б». К зрителям.

Вбросил судья новую. А с 15-го ряда трибуны «Б» – опять несётся. Только не «Шайбу!», а «Ай-у!» Но тоже громко. Так, что у членов судейской коллегии очки с переносиц то и дело на затылок перелетают. А у тех, что за воротами сидят, – лампочки лихорадочным огнём вспыхивают, будто гирлянды на ёлках.

Закончилась игра с фантастическим счетом.

Разошлись мы, поражённые успехом. Словом, не чаем дождаться утренних газет, чтобы узнать, что всё это нам не приснилось.

А когда опустели наконец трибуны дворца, пошла тётя Шура с метёлочкой и совочком. Убирать следы наших переживаний. Идёт, вдруг слышит – с трибуны «Б» доносится тихо-тихо: «Ай, у-у-у… Ай, у-у-у…»

Она туда. Господи! Мужик. Здоровенный. Сидит и плачет, слезами умывается. «Домой бы шёл. К жене, к деткам. И чего реветь, ежели наши выиграли? Совсем заболелся? Или с пьяни деда с бабкой вспомнил, каких обижаючи на тот свет спровадил?» – бормочет тётя Шура. Подошла она. Нагнулась. «Матушки! – и совок с метёлочкой выронила. – Никак у тебя в роте каблук чей-то?! И кто ж над тобой, болезный, так схулиганничал? Самому-то, поди, и не вытащить. Дай, родимый, дай уж помогу… Эк тебя угораздило рот-то раззявить… Да не отберу, не отберу! Вижу теперь, что суневир это…»

Вот так. Не верите? Только я с тётей Шурой на одной лестничной площадке живу. Она меня и во дворец проводит. Как родственника и помощника.

А про того чудака с трибуны «Б» она ещё так сказала: «Он ведь, болезный, на помощь звал. Кричал, мол, помогите, люди добрые. И никтошеньки не помог. А народу-то было…»

И верно. Народу было! Яблоку некуда упасть. И хоть бы кто помог человеку в беде… Вот ведь какие у нас нравы.

Инструкция по воспитанию детей в процессе выполнения родительских функций

Грустно то, что в процессе выполнения родительских функций, детей необходимо воспитывать.

Почему грустно?

Потому что воспитываешь, воспитываешь и не знаешь: окажутся ли время и энергия, затраченные в этом направлении, стоящими затрат.

Чтобы вам впоследствии не стало печально, предлагаем нашу инструкцию.

Главное – научить ребёнка понимать что такое «хорошо» и что такое «плохо». Что в плохом нет ничего хорошего, а в хорошем нет ничего плохого. Что надо хорошо делать хорошее и очень плохо плохое, если нет возможности не делать его вообще.

К воспитанию приступают сразу же, как только родители убедятся в том, что появление младенца на свет не есть случайное недоразумение, касающееся других лиц. Малейшее промедление в этом отношении чревато опасностью: младенец будет, простите, орать, в то время как родители будут обсуждать наши рекомендации на повышенных тонах; в то самое время, когда ему (младенцу) полагается молчать, коли беседуют старшие.

Молодые родители склонны недооценивать дитятей. А ведь стоит только нечаянно обмолвиться в их присутствии, что поступать плохо легче, чем поступать хорошо, как ребёнок тут же окажется на нехорошей дороге. Он может пойти по ней, уже не жалея обуви. И ваше счастье, если ребёнок не очень внимательно вас слушал. В противном случае завернуть его на хорошую дорогу будет трудно. Даже при содействии дружинников из ОПОПа (Опорный Пункт Охраны Порядка).

Приведём основные признаки воспитанных детей. Настоятельно рекомендуем вам пользоваться ими в своей практике.

Признак воспитанного младенца: таковой младенец не уснёт, пока не убедится в том, что его горшочек накрыт крышечкой и стоит под кроваткой.

Признак воспитанного ребёнка: таковой не станет подравнивать усы спящему папе, хотя ножницы лежат на столе, а папа спит крепко.

Признак невоспитанного младенца: таковой, схватив за нос одного из родителей, заливается громким смехом, совершенно не задумываясь над тем, насколько смешным это может показаться самому родителю.

Признак невоспитанного ребёнка: таковой, вместо того чтобы взять тяжёлую сумку из рук матери, помогает ей лишь переложить её из одной руки в другую.

Со временем младенцы и ребёнки перерастают своих родителей. Но почему-то при этом остаются для последних дитятями. Выходит, что никакой преклонный возраст не позволяет родителям считать выполненной до конца задачу по воспитанию отпрысков.

Поясним на примере. Ваш сын выше вас на целую голову. Вот-вот станет «дяденькой достань воробышка». У него уже нехорошая привычка брать без спроса ваши сигареты.

Однажды вы видите в окно, что ваше чадо почему-то ведёт под руку девушку, даже не являющуюся его сестрой. Тут, конечно, можно выскочить на улицу. Можно подбежать к ним со строгим лицом, размахивая Законодательством о браке и семье. Можно коршуном наброситься на обоих, напоминая им, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Но правильнее всё же, на наш взгляд, остаться дома и понаблюдать: что из этого получится?

Ежели получатся внуки со внучками, то не отчаивайтесь. Вооружившись нашей инструкцией, снова за дело. За дело воспитания. Теперь у вас есть опыт.

Если и этот опыт пройдёт успешно, то в один прекрасный день ваш внук или внучка, наливая вам в стакан портвейн, скажет: Gaudeamus igitur juvenes dum sumus – «Будем веселиться, пока мы молоды». Надеемся, у вас хватит здравого смысла согласиться с этой мыслью.

2. Фразы для служебного пользования

– Я не люблю весну.

– Что вы говорите?! Весной так хорошо! Солнышко светит, птички начинают петь…

– Начинается брожение в природе, и плохие мужья уходят от хороших жён.

– Папа, если захотеть, можно до луны допрыгнуть?

– Трудно, сынок.

– А если очень-очень захотеть?

– Ну если очень…

– А если промахнёшься – и мимо?

– Ну что ж, полетишь назад.

– И ты меня поймаешь?!

– Если ещё будешь приставать – не поймаю.

Когда судьба приходила за ним, его не было дома.

Наполеону было легче – ему помогал случай.

– Вы знаете, что такое человек не от мира сего?

– Это такой идиот, который даже не знает, что попросить у золотой рыбки, если она к нему выплывет.

Ребёнок капризничал. Отказывался от птичьего молока и требовал горькой редьки.

– Надя, если вы скажете «нет» – котёл моей страсти взорвётся. Учтите, в нём очень высокое давление…

Жара

Жара. Такая, что и у мух затемнение мозгов: никакой шустрости полёта. Зачем летят? Куда? Машут крылышками, спустя рукава.

И у людей в головах чёрт-те что. Вот смотрю обалдело на муху и думаю: «Такое махонькое существо, а надо же – парить умеет».

– Ведь сейчас заснёшь, на пол рухнешь со стула, – сердито толкает меня Витька. – Кидаем кости. Пора.

А так неохота уходить из прохладной комнаты. Но надо.

Выходим.

Ещё издали видим в окне первого этажа: Витькин батя выглядывает. Рядом – дружки-приятели. Почти вся бригада слесарей. Машут нам. Кто – трёпаным рублишком, кто бренчит монетами под названием «серебро».

Здороваемся. У нас голоса – ничего, а у них – совсем севшие от этой жары.

Пересчитываем деньги, прихватываем чей-то не то баул, не то кейс и – в гастроном. Благо недалеко.

Обратно летим не так лихо. В бауле позвякивает бутылочно-освежающе.

Витька для бодрости треплется:

– Давай как-нибудь в этом бауле заводскую трубу унесём. Спохватятся, вот смеху-то будет!

– Несунами обзывать станут, – говорю. – Потом отмойся от такого некрасивого штампа.

– Ладно, уговорил. Не будем пошлыми ярлыками обзаводиться, – с нервной улыбкой соглашается Витька.

Тут занервничаешь. Проходная рядом с окнами токарного. Там сидит хмурый мужичок с пушчонкой на ремне. Приходится соблюдать осторожность. Работаем чётко, как минёры. Который день.

А вчера влипли. Пока мы работали, как минёры, охрана работала, как оперативная группа захвата: расставляла сети. Откуда нам было знать? Да и жара эта чёртова. Всякая бдительность притупляется и тает.

Короче, попались мы с Витькой в вахтёрские хитросплетённые сети, как две одуревшие мухи.

Через неделю приходит директору нашего училища бумага от директора завода, на котором Витькин батя токарит. Мы как узнали про телегу, решили: крышка. Выпрут обоих. Ведь когда они нас повязали с поличным, то наши стеклянные улики ощупывали, обнюхивали, на свет рассматривали. Даже слово «квас» на этикетках из-за этой жары чёртовой пытались прочесть наоборот. Чтобы, значит, получилось «водка». Шуму-то было! Начали пробовать. Перепробовали все до единой стеклоединицы. Но тут у них шёл прокол за проколом. Словом, отпустили нас, а сами остались с перекошенными физиями, будто перестоявшего кваса набрались.

Из той бумаги стало ясно, что мы с Витькой, оказывается, ребятки паиньки. Только чихали мы на тёплые слова директорского «спасибо». Почему? А потому, что в конце бумаги было сказано: что же касается цехового газировального автомата, то надеемся, что смежники нас не подведут и в начале будущего квартала он будет капитально отремонтирован и введён в строй».

– Это когда же он войдёт в строй? – возмутился Витька. – Когда холода хряпнут?!

– Да ладно тебе, – говорю. – Это в голове у директора токарный автомат с газировальным перемешались. Отчего – смекаешь?

– Шут его знает отчего!

– А ты взгляни в окно. Взгляни незамутнённым взором.

– Иди ты в болото!

– Взгляни, тебе говорят!

– Ну?!

– Чуешь? Жарища…

– Верно, – вздохнул Витька. – В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выпустит.

– То-то и оно, Витька. Пора кидать кости…

Лекционы-моционы

Монолог

– Ты мне, охламон, зубы не заговаривай! Ты мне объясни: что творится в твоём дневнике?! Кол, пара, кол, пара… Пара, пара, пара! Упреть можно! У Витьки Семёнова тоже? А мне плевать с седьмого этажа на твоего Семёнова! Не городи – сам учился. Была у меня одна. Учительша. Всё мыло варила – новое изобретала. Химичка. Мало, видите ли, было ей «Банного». Ассортимент уширяла. Не помню, что уж там получилось из того шила-мыла, только от этой изобретательницы в классе костяными копытами в нос шибало. Так я к чему эти лекционы-моционы провожу?!. Не знаешь? Ведь ты же, обормот, растёшь у меня! Ещё как прёшь! Как гриб в тёплый дождь. Вот именно. А тебе бойцом надо расти! Каким? Вот вырастешь. Прилепишься к зарплате: получка – аванс, аванс – получка. Зарплата, может, будет окладистая, хорошая, а тебя р-раз и – оттёрли! Тебя р-раз и – на корпус! Тебя р-раз и – клюшкой по рогам! А ты? Сдачи дашь? Какой там сдачи! Сопли по ветру распустишь! Ведь у тебя мозги не работают! Работают?! А ну-ка, ну-ка, скажи. Скажи мне: какая земля? Ну? Круглая? Круглая… Дурак! Ты что – проверял?! Да, может, она плоская, как блин! Колумб… Ты этого зануду Колумба хоть раз в телевизоре видел?! Как покажут? Так… То-то и оно, что не покажут… Вот и надо свои мозги иметь. И чтобы они ворочались в сторону соображения. Я к чему эти лекционы-моционы провожу, здоровье своё на тебя трачу? Усекай: ты заведи ещё один. И чтоб в нём только положительные отметки были. Одна к одной, как ягодки! Чтоб я мог душой отдохнуть, глядя на эти твои показатели. Что?! Пятёрок тебе не ставят? Полюбуйтесь на этого остолопа – пятёрок ему не ставят… Да ты нарисуй их! Пятёрки-то! Нарисуй! А за подписи, за эту самую… как её… калиграфию строже строгого буду спрашивать… И чтоб вот этот – с колами и лебедями, с этой красной мазнёй – мне на глаза больше не попадался! Усёк?! То-то…

Инструкция по выгуливанию домашних животных

Чаще всего животное, выведенное на прогулку, моментально забывается, начинает вести себя развязно и совсем не так, как вы учили. Подобное состояние животного называется ошалелостью. Ошалелость прямо пропорциональна отрезку времени, проведённому животным в четырёх стенах.

Итак, посредством поводка животное мчит вас по лестнице вниз. Советуем свободной рукой придерживать на бегу очки, ибо первый признак ошалелости налицо.

Вы на улице. Оглядитесь по сторонам: не оказались ли вы уже в незнакомом районе города.

Всё в порядке? Ориентируетесь? Ну чудесно!

Теперь бегом, бегом к ближайшему стенду наглядной агитации…

Никто из учёных так до сих пор и не удосужился найти объяснение этому феномену, но факт остаётся фактом. Вы, конечно, давно обратили внимание, что животные предпочитают делать свои дела (большие и малые) у каких-нибудь стендов и плакатов. И чем серьёзнее содержание художественно оформленной агитации, тем энергичнее стремится к такому стенду ваше животное. Можно подумать, что оно там хоть и по складам, но что-то такое вычитывает важное для себя. Удивительно! Ещё удивительнее, что самые обожаемые ими стенды-плакаты начинаются словом «Слава». Так что обилие у нас этих стендов объясняется, пожалуй, горячей любовью хозяев к своим питомцам. В том числе и вашей любовью. Это вы, идя на поводу своего горячего чувства, решительно преодолеваете бюрократические рогатки, добиваясь, чтобы в каждом районе росло (из месяца в месяц, из года в год) число стендов с наглядной агитацией. Слава вам!

Вернёмся на землю.

Основные дела сделаны. Теперь, собственно, начинается гулянье.

Если ваше животное, будучи в игривом настроении, как бы между прочим, всего лишь одним глазком, заглядывает под хвост другого выгуливаемого животного, пусть даже вам и не знакомого, – не препятствуйте. У животных это в порядке вещей, они всегда снюхаются. Более того, рекомендуем представиться хозяину того, другого животного. Даже если у того хозяина черепаха на поводке и вам кажется, что гусь свинье не товарищ. Всё-таки представьтесь – хотя бы затем, чтобы у животных создалось приятное впечатление о тех, кто их опекает. Мол, и мы, хотя мы люди, при необходимости умеем снюхиваться.

Гулянье подходит к концу.

Возвращаться домой рекомендуем не ранее того, как ваши щеки осчастливит здоровый румянец.

3. Фразы для служебного пользования

На такой большой коллектив нашей фабрики вы предлагаете создать один квартет. Да что мы, нищие?!

Тонкое плечико меланхолии.

– А это мы измерим крайними мерами.

Очередной выпуск градоначальников.

Он захребетник, но очаровашка.

Кингстоны пессимизма.

– Можно мне вместо пожелания вам удачи, послать вас к чёрту?

– Нельзя.

– Ну извините.

Как сейчас помню, мое вынужденное одиночество скрашивал Уголовный кодекс в пяти томах.

Ах, жаль, что вы не музыкант, а то сыграли бы что-нибудь из Паганини.

Ограбленные корсары.

Кильватерная колонна сослуживцев.

Заяц бегает кругами, и знаете как быстро? Ему, чтобы остановиться, приходится три круга лишних сделать.

Пассажир с собакой

Очередь у кассы Аэрофлота длинна, как жизнь горца. К счастью, мой герой Тюфяков Павел Романович, человек в годах, стоит с краю.

Коварное это понятие – с краю. Так я добавлю: с переднего.

Герою жарко, он вспотел, он тяжело отдувается. При каждом его энергичном выдохе белые мягкие, пушистые усы взлетают, как юбочка выпускницы на школьном балу.

Тюфяков то и дело раскрывает свой бумажник, роется там, достаёт всякие бумажки. Разворачивает их и снова сворачивает. Тасуя содержимое бумажника, время от времени бросает взволнованный взгляд на портфель, пару коробок и три свёртка, сваленные кучкой здесь же неподалёку.

– Скоро ли там? – вопрошает Павел Романович тихим шёпотом впереди стоящую спину.

А впереди стоящая спина залезла по самые плечи в окошко к девушке и учит её, как написать на билете его фамилию:

– Худо-до-ев, – говорит он, уже красный от напряжения.

– Худо-ев? – спрашивает кассирша, тоже красная от неудачи.

– «До», пропустили, «до!..»

– Ху-до-до-доев?

– Да нет! Всего два раза «до». Вслушайтесь: Ху-до-до-ев!..

С грехом пополам человек с этой фамилией отцепился от кассирши. Кассирша вздохнула, словно вынырнула из-под воды, проторчав на глубине минут десять без маски.

– Теперь мне билетик. У меня проще. Тю-фя-ков, – прощебетал Павел Романович и зачем-то приподнял шляпу в дырочках, будто собирался знакомиться. Девушка не заметила этого жеста, она только слышала.

– Тюфяков, – вывела она на билете и улыбнулась, потому что действительно этот случай был лёгким и воспринимался ею как отдых.

Вдруг Павел Романович весь покачнулся.

– Девушка, у меня собачка, щенок породы фокстерьер. Я её могу в кармане провезти…

– То есть как в кармане провезти?! – удивилась девушка. – А билет?

– На собачку билет?! Да она, да она… с ваш кулачок будет! Ещё от соски не отучена!

– Документы о здоровье животного есть?

– Есть! Есть! Вот и родословная – полюбуйтесь. Может, без билетика обойдёмся?

– Ни в коем случае! Платите.

– Ну ладно. Теперь-то я могу её в кармане провезти?

– Зачем вам мучиться? Билет на животное вы взяли. Теперь пройдите по коридору прямо и налево. Там ваше животное упакуют в специальную клетку.

– Ну и ну!.. – удивился Тюфяков. Забыв про портфель, коробки, свёртки, он побежал в указанном направлении.

Вскоре он вернулся. Растолкал, как сумел, толпящихся у знакомого окошка. Всунулся.

– Девушка, да там же клетки – телка с кабаном упаковать можно! Как же я своего щенка в ней оставлю?! Да ведь он вывалится промеж прутьев.

– Так ведь не на землю упадёт! Тут же в самолёте и останется.

– Так-то оно так, да его этой клеткой на повороте придавить может! А потом, вдруг быка погрузят! Он раздавит ещё чего доброго…

– Ну, гражданин, не знаю! Поступайте, как сами знаете…

Толпёшка, как только услышала эти слова кассирши, так сразу и отшила Тюфякова в сторону. Далеко отшила. Так, что он едва разглядел свой портфель, коробки и свёртки.

А получилось так. Самолёт взлетел. Тюфяков – в нём. На своём месте. Летит, куда надо. Держит руку в кармане пиджака. Там – щенок. Сосёт хозяйский указательный палец. Скулить он не может, хотя ничего не высасывает из пальца.

К Тюфякову подходит стюардесса.

– Вы Тюфяков?

– Я.

– А почему клетку до сих пор не занимаете? Она числится за вами, и мы не имеем права допускать, чтобы она пустовала. Где ваше животное?

– Да у меня щенок. С ваш кулачок. Фокстерьер…

– Мне всё равно. Занимайте клетку. Вы её оплатили, и в полёте она не может пустовать. Не положено.

– Так что же мне, прикажете туда самому залезать, что ли?..

– Это меня мало интересует. В противном случае мы будем вынуждены высадить вас. По пути…

– Ну ладно, ладно… Пойду я туда. Там, наверно, сквозняк, так я щенка здесь оставлю. Можно?

– Пускай, только чтоб он не мешал проведению полёта.

Тюфяков вытащил из кармана щенка. Положил его на своё сиденье, накрыл своей шляпой, предварительно сунув под неё бутылочку молока с соской, а сам пошёл в грузовой отсек.

Не успел он закрыть за собой ржавеющую дверь клетки, как появилась всё та же стюардесса. Она брезгливо, отставив руку далеко в сторону, двумя пальчиками держала раздувшийся бумажный пакет.

Дно пакета было мокрым.

– Вот возьмите. Это ваше животное. Я борюсь за чистоту и порядок в салоне, а теперь мне придётся истратить флакон личных духов, потому что уже поступили жалобы на запах.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.