Переписка художников с журналом «А-Я». 1982-2001. Том 2

До сих пор в моём ателье стоит рельеф Игоря М. [Макаревича] «Крест св. Игнатия». Год назад Ж. сказал, что эта работа принадлежит ему, т. к. он заплатил деньги Игорю. Но работу до сих пор не удосужился забрать, хотя я и писал ему напоминающее письмо. (Кстати, какие «мои письма» к Ж. ты читал? Кроме этого короткого письма, я уже несколько лет ему ничего не писал. Так же как и он мне. Послал ему № 3 и открытки, он и на это никак не прореагировал.) Если бы Игорь мог бы повторить эту работу или дать Ж. что-то эквивалентное, то этот рельеф я смог бы отдать Доджу и тем покрыть часть расходов по № 4. (Сейчас я подумал, что если Ж. теперь его срочно заберёт, то это будет знак того, что нашу переписку читает посторонний, следящий и за нами, и за Ж.)

Вот примерное содержание № 4: художники Абрамов, Чуйков, Вейсберг, Комар-Меламид, Лебедев, Худяков. Статьи Голомштока, Гройса и других здешних авторов, которые пока обещаны, но ещё не получены. Как всегда, я ещё не знаю, из чего наскребу раздел «Галерея» и что будет на второй и предпоследней страницах, всегда трудных для меня. Кажется, поездка в Нью-Йорк была плодотворной (о N. Y., будет время, напишу отдельное письмо), познакомился там с некоторыми возможными авторами и участниками журнала и обсудил материалы уже имеющиеся.

Обсуждал бы я и с тобой подробно все наши планы и намерения, если бы все эти детальные письма не отбирали столько времени, если б была уверенность, что каждое письмо и ответ достигнут адресата, если б знать, что информация не просочится в ненужную сторону или просто будет не так понята, и какие-то детали будут раздуты до фантастических размеров, и из них будут сделаны неправильные выводы. Да и сколько же времени надо на обсуждение какой-то детали, если даже в случае нормального, без приключений, прохождения письмо – ответ требуется месяц и больше.

Я считаю, что мы с тобой должны понимать друг друга с полуслова, с полунамёка. Внутренняя сторона книжечки Альбрехта предназначалась, прежде всего, для тебя. Что касается журнала, то у меня нет никаких редакторских амбиций, больше того, у меня просто нет времени этим всем заниматься. Я предпочел бы, чтобы ты мне присылал весь номер в законченном виде, со всеми статьями, фотографиями, подписями к ним, биографиями и пр. С меня бы хватило всей макетно-технической и организационной работы по выпуску номера в свет. Но из тех крох, что я получаю от тебя, я не могу составить журнал, мне нечем заполнить 60 пустых страниц. Кроме того, в этой работе, как и во всякой другой конкретной работе, есть свои сроки. Я тебе писал уже, что для ритмичного функционирования мы должны иметь ко времени выхода номера все материалы для следующего. И иметь их здесь, у меня, т. к. наличие их у тебя ещё ничего не говорит: они могут быть отобраны или пропасть при пересылке. Некоторое время я думал, что ты теперь вообще оставил работу над журналом. Я получил от тебя очень мало для № 3 и № 4. Всё, что ты пришлёшь в ближайшее время, очевидно, сможет пойти в № 5, а если промедлишь, то в № 6. У журнала уже определились его объём, примерное количество иллюстраций, рубрики. Последние можно было бы ещё разнообразить и ввести новые. Подумай какие. Как можно наилучшим образом использовать журнальные страницы?

Второй вопрос – это качество присылаемых литер. материалов. Я получил очень много нареканий от читателей и особенно от переводчиков за статьи Гройса и Пацюкова. Но с Гройсом мы теперь, после его приезда, можем говорить на равных, с Пацюковым же сложности продолжаются. Что такое следующие фразы: «Вместе с появлением мысли, рождаются новые коммуникации, новые смысловые связи и, наконец, новая реальность как проекция внутренней жизни человека и как сотворенная материя». «Основная черта современных тотемических представлений заключена в слитности социально-идеологического пласта нашего мира и человеческого общества с одной стороны и с другой соединение в них единичного и множественного». «Вполне возможно, что на современной фазе историй структура нашего пространства способна рождать мутантов…» и т. д. Это из статьи об Орлове (начало). Даже если у автора и есть какие-то верные мысли, то выражены они столь косноязычно, и главное претенциозно (статья так и начинается: «Представление о глубинном и сущностном…»), что понять и принять это почти невозможно. Переводчики часто спрашивают меня, как я понимаю тот или иной кусок. А часто я сам его не понимаю. «На первый взгляд, всё это напоминает наше представление о первобытном сознании, реконструируя которое мы склонны видеть именно в субъективно-объективной неразделённости наиболее существенное его качество» – на мой взгляд, это откровенное словоблудие. Зачем же мучить этим читателей и переводчиков, требуя от них ясно перевести на другой язык то, что неясно написано по-русски?

К Боре [Орлову] и Славе [Лебедеву] я не «отношусь пренебрежительно», наша старая дружба не мешает мне на них «смотреть объективно». С тех же пор мы дружили с Димой [Приговым], позже с Иваном Ч. [Чуйковым]. И Боря и Слава уже были в журнале (№ 1, № 2). Просто я думаю: что может дать ещё одна публикация. Читатель будет в недоумении пожимать плечами: почему этот певец сов. армии и флота считается неоф. художником? (Поди ему объясни, что нет, у него там в глубине штанов кукиш запрятан.) Новых работ Славы у меня нет, а из старых (2-3-х летней давности) две наиболее интересные уже напечатаны. Вейсберг будет в четвёртом №, но не могу сказать, что б уж очень сердце к нему лежало. На мой взгляд, это тип коммерческого художника, так же как Купер, Гороховский, Кульбак и многие другие, независимо от их места жительства. Это моё личное мнение, я его никому не навязываю, и пусть это будет только между нами. Не присылай больше его слайдов. Тех, что есть (5 цветных и 10 ч/б), мне вполне достаточно. Кроме того, в Париже очень много его вещей в частных коллекциях. Недавно зашёл в галерею Басмаджяна – там стоят у стенки 5 или 7 холстиков – новенькие, с иголочки. Всегда можно сфотографировать.

Теперь снова, в который раз, нужно поговорить о пересылке. Перечёл старые письма – ведь в каждом письме я пишу одно и то же. Получил ты моё письмо от 4-8-81?

Проверяй доходимость, не посылай на деревню дедушке. Если из 14 отправлений я получил 2, то это нельзя считать нормальным. Кроме того, у меня впечатление, что кто-то контролирует эту переписку таким образом, что до меня доходят наименее интересные материалы, а материалы нужные пропадают. Нельзя сказать, что совсем ничего не доходит, но то, что я получаю, я совсем не могу использовать в журнале. Вот сейчас получил от С. посылку с негативами и слайдами: в ней некто Борисов (6 нег.), 2 Кабакова (цв.), 2 Штейнберга (цв.), 28 слайдов и негативов Космачёва и 29 Шелковского. Здесь Алик и твоя вина. С одной стороны, ты жалуешься на отсутствие каналов, с другой – ты посылаешь, когда эти каналы у тебя есть, то, что мне совсем не нужно. Космачёв под боком, я всё могу получить от него самого, себя же я публиковать не собираюсь, тем более эти старые работы. Какой смысл посылать статью Риты Тупицыной об Абрамове (в пос. № 7, как ты пишешь, до меня не дошедшей) или биографические данные Косолапова? С ними я и так в постоянном контакте и могу всё получить более лёгким способом. Адрес Паперного у меня также есть. Хорошо, что ты решил переслать мне весь свой архив, у меня он будет в целости и сохранности. Но такими темпами – на сколько десятилетий это растянется? Ты и мой-то, наверное, ещё не весь переслал. В моём архиве были письма Ф. В. [Семёнова-Амурского], его фотографии, как бы мне хотелось их иметь сейчас. Последнюю порцию семейных фото я получил, спасибо. Получил также фотографии (ч/б) и диапозитивы Овсепяна. Человек он, по-видимому, действительно талантливый, но слишком молодой и крайне эклектичный: тут и абстракт. экспрессионизм, и концепт. иск. (документы), и поп-арт, и акции на природе и мн. другое. Я бы выделил что-то одно – напр., акцию «Поток» – и дал бы в галерею. На мой взгляд, это было бы лучше, чем выставлять на весь свет его эклектичность. Но 2 фотографии маловато, да и акций в № 4 хоть отбавляй. Впрочем, буду ждать твоих предложений.

Булатову передай, что у меня есть всё то, что было напечатано в «А – Я» и в Du. Кроме этого, есть слайд «Наташа» и несколько чёрно-белых фотографий со старых и новых работ, которые он мне послал. Нет слайдов с новых работ. Ч/б негативы Штейнберга были у меня ещё до первого номера. Они пыльные, плохого качества – так и вышло в журнале. Видишь ли, Алик, я совсем не против «демократического централизма», меня бы как раз больше устроило, чтобы все материалы собирались в одних руках, потом пересылались мне.

Повторяю, что я был бы счастлив получить весь номер готовым, а не возиться с его организацией. Но в наших условиях это невозможно. Гораздо более эффективна пересылка рассосредоточенная. Это и практика показала. Это никак не умаляет твоего значения как редактора. Статьи и основные материалы всё равно готовишь ты. В моём письме к Э. Штейнбергу (я его послал в апреле 81 г. – видишь какие сроки доходимости!) нет ни слова умаляющего твой авторитет. Даже в приписке с просьбой писать и дать мой адрес другим. Я по-прежнему уверен, что один или два человека не смогут поднять такой журнал. Он возможен, только если из множества людей каждый будет вносить свой вклад. Мне кажется, это твоя беда, что вокруг тебя не создался круг активных помощников, которые не по команде и не за деньги, а по доброй воле, из идеи делали б ту работу, которой так придавлен ты один.

Ну, кажется, теперь я приблизился к 10 пункту твоего письма, а именно: о маленьких книжечках. Я знал, что здесь наши желания совпадут, и рад, что так оно и получилось. Теперь, условием дальнейшей совместной работы ты ставишь «координирование наших усилий», но как ты себе это представляешь? При неуверенности в переписке, при пропаже писем и посылок, сколько же лет нам понадобится, чтобы скоординировать ту или иную деталь? Я напечатаю, вернее по мере сил постараюсь напечатать всё, что ты мне пришлёшь (если в каком-то редчайшем случае это почему-либо будет не подходить, то попробую тебя в этом убедить своими аргументами). Но мне совсем не нужна «заблокированная информация» о твоих планах. Мне с ней нечего делать. Никогда не информируй меня о твоих намерениях. Во-первых, ты, возможно, этим информируешь не только меня, во-вторых, мне важны не планы по изданию, а то, что до меня конкретно дошло, что у меня уже на руках. Так же считаю, что будет пустым фанфаронством писать, что и как я хотел бы издать, а конкретные планы строить очень трудно. Я вот объявил на обложке первой книжки названия семи остальных, а теперь вот мучаюсь: когда их удастся выпустить и удастся ли? Повторяю, что я постараюсь напечатать всё интересное, что ты мне пришлёшь.

Эту серию я задумал именно как серию книжечек одинакового формата, каждая книжечка будет иметь свой номер, но содержание и оформление их будет совершенно различным. Это могут быть и стихи, и только репродукции, и статьи, и публицистика и философские трактаты. В эту серию может войти прежде всего то, что не вошло (или по объёму, или по отдалённости темы) в журнал. Вообще она делается как бы на «отходах» журнала, на оставшемся неиспользованным илл. материале, ненапечатанных текстах. На обложки я использую уже имеющиеся клише. Даже печатать всё я собирался сам, хотя сейчас ситуация изменилась и у меня нет больше этих возможностей. Выжить можно было бы только в том случае, если делать их самому, предельно дёшево и так же дёшево продавать. Если книжечка Альбрехта была всеми воспринята «на ура», то сколько можно будет продать экземпляров Пригова, Вс. Некрасова или «Типажей». Три? Пять? Вряд ли больше. Книготорговцы об этом предупреждают. Покупать их могли б, может быть, лишь в том случае, если б они стоили не дорого, и если бы всё это шло именно как одна серия. Возможно, людям было бы интересно их коллекционировать, иметь в полном комплекте. В последние дни в Нью-Йорке я был в «Руссике», это большое (относительно, по эмигрантским масштабам) книготорговое предприятие. Их увлекла эта первая книжечка, они меня торопят: когда будут остальные? Я их предупредил, что остальные будут не столь массовые, но они пока не придали этому значения. Они предлагают разделение труда: мы издаем – они продают. Себе они берут 50 % стоимости книги. Как тираж они предлагают 500 экз., что, на мой взгляд, слишком завышено для книг не «массовых», вроде сборников стихов. Впрочем, они иногда продают книги не в отдельности, а целыми комплектами и даже библиотеками (напр., университетам). <…>

Вообще же я ставлю успех этого дела в зависимость от успеха доставания денег на журнал. Если будут деньги на него, то отрывая некоторые деньги и предельно снижая себестоимость, может быть, удастся выпускать какие-то брошюры.

Ну а теперь вопрос продажи журнала, который ты называешь «тонким, деликатным» и т. д. Здесь нет ничего деликатного, всё просто. Мы живём в разномасштабном мире. В Москве распродать книгу по искусству тиражом 10 т. экз. не составит никакого труда. Здесь же и тысяча расходится туго. (Это так же как голодный съест, не моргнув, чуть не полбуханки хлеба, сытый же – маленький ломтик, да и то, намазав предварительно маслом и положив кусочек сыра.)

Здесь такой выбор всего, что ты хочешь: книг, пластинок, видеокассет, путешествий, удовольствий, вещей, что денег не хватает практически всем: у кого есть тысяча – тому не хватает ещё ста франков, у кого есть миллион – тому позарез нужно ещё сто тысяч. Здесь любую денежку можно истратить с наибольшей пользой (цель может быть не обязательно низменной, но и высокой, в частности наша ситуация – ведь только отсутствие денег ограничивает издательские планы). Поэтому, если здесь что-то покупают – то только то, что остро необходимо.

Наши потенциальные покупатели – профессора университетов и искусствоведы, специализирующиеся на русском искусстве, отделения славистики. Число таких покупателей довольно ограничено, да и каждый из этих профессоров тоже стоит перед выбором купить ему «А – Я» или какую другую русскую книгу из сотен здесь издающихся (а стоят они все не дёшево), подписаться на наш журнал или на какой другой (русский) из нескольких десятков выходящих. Конечно, есть какое-то количество просто любителей искусства, интересующихся именно нашим сюжетом, но как к ним пробиться, как их информировать о нашем журнале? Отчасти такую информацию дают статьи и заметки в газетах (обычно в конце дается адрес подписки). Статья в Лё Монд 2 года назад дала примерно 30 подписчиков, в других газетах и журналах – 2-3-х. Конечно какой-то эффект дала бы специальная реклама, но деньги на неё в десять раз превзошли бы все будущие доходы.

Кроме того, чтобы всем этим заниматься, нужно время, нужен специальный человек, который добровольно, без оплаты занимался бы распространением журнала. Без оплаты, потому что откуда же взять денег на оплату, если журналы не продаются? Я готов дать любому весь тираж за половину его стоимости, т. е. с тем, чтобы он продавал и брал половину стоимости себе. Пока что я ещё не нашёл такого человека. Такой же разговор был и в «Руссике». Я им объяснил, что мы готовы дать им исключительные права и на журнал, но для этого нам надо, чтобы они взяли не меньше 2000 экз. <…> Они отказались – им это много, они бы взяли несколько сот. Другой вариант искать подписчиков – мы получаем полную стоимость, но до 20 % уходит на почтовые расходы. Когда ты писал, что может быть 300 эстонских подписчиков – ты ошибся не в 100 раз, и даже не в 300. Ты ошибся до бесконечности, потому что эстонских подписчиков было 0. Сейчас у журнала примерно 100 подписчиков, половина в Нью-Йорке, половина в Париже. На 1–2 №№ у меня было 100 подписчиков, мне надо ещё послать не возобновившим подписку напоминательные письма.

Как существуют западные художественные журналы? Они меньше, чем мы, зависят от подписчиков и продажи. Большую часть денег они получают от рекламы. Часто в одном номере и статья о художнике и реклама его выставки – значит, галерея заплатила и за то и за другое. Имя делает деньги, а деньги делают имя. Почему бы нам не печатать рекламу? А кто даст рекламу в журнал непериодически выходящий, не имеющий большого тиража и обращающийся к неизвестно какой аудитории? Пересылка клише в Америку и печатание там части тиража обойдётся во много раз дороже.

Теперь ещё немного об осторожности. Например, ты рассказываешь О. о том, что хотел бы посетить такого-то, единственного из оставшихся в живых свидетелей событий и т. д. Зачем? Если ты действительно это собираешься сделать, то то, что О. об этом знает, тебе никак в этом не поможет – это в лучшем случае. В худшем – это может тебе повредить. Ведь вы там, как ты пишешь: «живёте под топором и рискуете головой». Если же ты не собираешься этого делать, а даёшь эту информацию умышленно с целью создания себе репутации опасного и нежелательного элемента в расчёте на будущий отъезд – то, на мой взгляд, это тоже не очень осторожно и, может, преждевременно. Если ты решишь твёрдо уехать, то можно будет дать твою фамилию в журнале. Кажется, это помогло в случае с Гройсом и Тилем [Валентином Самариным (Тиль Мария)]. Последний приехал сюда примерно год назад. Он фотограф из Ленинграда. Он милый и добрый человек, но прожектёр. И не без амбиций. Привёз сюда ленинградскую идею, с которой носился по всем газетам и эмигрантским группам: устроить во всемирном масштабе «Русскую Ассамблею». Когда его спрашивали: а что это такое: – он давал какие-то невнятные ответы, а когда настаивали, то обижался и говорил, что «вы уже забыли, как трудно художникам там». Призывал же всех очень воодушевлённо и горячо: «Все западные деятели искусства примут в ней участие». В конечном счёте, по его объяснениям, всё сводилось к тому, что каждый делает то, что и раньше делал, но всё должно быть посвящено этой «Русской Ассамблее», главное выпустить декларацию и напечатать её во всех газетах.

Что касается отъезда, то, конечно, я всей душой буду рад тебя видеть здесь, так же как Алика Щ. [Щенникова], Ивана Ч. [Чуйкова]. Здесь жизнь трудна, но по-другому. Там же она совершенно бесперспективна.

Шелковский – Сидорову 25.01.82

Осталось мне написать тебе различные конкретные вещи, но в это время получил от тебя твои последние письма № 60 и № 61 (вместе). Постараюсь ответить на все вопросы и как можно подробнее. Но в начале мои просьбы к тебе.

1. Пришли список ошибок в книжечке Альбрехта. Я буду пытаться переслать тебе ещё несколько экз., но это не так легко, и я считаю нерациональным пересылать исправленный экз. обратно. Это можно сделать просто в письме, указывая ошибку, номер строки снизу или сверху и номер страницы. Ту страницу, которая целиком неправильна, можно также или переписать чётким почерком в верном варианте или напечатать на машинке. Всё это можно послать письмом. Это надо сделать на тот случай, если затеется второе издание, т. к. если это произойдёт, то пересылать уже будет поздно, лучше сделать заранее.

2. Я уже заранее предчувствую неудачу с 19, именно потому, что там много ценного (я уже писал, что не ценное доходит). Я не понимаю, что неэтичного в том, что ты мне сообщаешь, у кого это должно находиться? Тем более что те, кто берется сделать это, – тебя обманывают. Конечно, и с моей стороны возможности воздействовать ограничены: что я могу сделать, если люди нечестны? Год назад я дал массу вещей для пересылки в Москву французу (прекрасно говорящему по-русски и знающему тамошнюю жизнь) по имени Марк Бодан – Marc Bodin – он мне долго и нагло морочил голову, потом оказалось, что всё якобы потеряно. Там были вещи невосполнимые – пакет от Ганкина из Канады (с вызовом? Не знаю, не открывал) и моё большое письмо к тебе, которое вовсе не желательно для чтения посторонними. Но, по крайней мере, теперь выявлено это имя, можно предупредить других.

В Вене у меня нет надёжных знакомых. Там сейчас Космачёв, но он человек вроде бы свой, но не обязательный, не исполнительный. С ним возможно вести дело, только если постоянно требовать от него предельной чёткости. Итак, при первой возможности, напиши, где 19.

Чтобы не забыть написать ещё на эту тему, хочу разъяснить про Ж. [Жака Мелконяна]. Перевозить письма он отказался ещё несколько лет назад (для него это опасно и нежелательно). Кроме того, уже с год у меня с ним не было никаких контактов, а до этого они были крайне редки. Что я ставил ему всегда в вину? То, что он никогда не держит своего слова. Так, например, при последней встрече год назад он сам предложил, что будет давать на журнал 10 тыс. франц. франков (1/3 необх. суммы), после чего исчез наглухо. Даже в наилучший период нашей «дружбы» он был столь медлителен в делах, что не наседай мы с Серёжей на него – первый номер не вышел бы до сих пор (и это не преувеличение!). При всех расчётах помни, что мы с ним, кажется, уже полностью раззнакомились. <…>

Пора это письмо подытожить. Повторяю, сейчас самый существенный вопрос не как издать, а что издать, из чего этот журнал составлять. Если ты переведёшь себя на завхозовскую работу, то кто же будет делать сам журнал, кто будет организовывать эту работу? Самой нашей большой неудачей я считаю то, что в Москве не создалось группы людей заинтересованных в продолжении нашего издания и готовых, жертвуя своим временем и идя на некоторый риск (хоть и не мне это говорить, но риск-то минимальный), что-то делать для него. Назови такую группу редакцией или ещё как – разве дело в названии?

Дело не в тщеславии, не в почестях (это всё относительно), а в самой идее: независимый журнал по искусству, журнал, где каждый мог бы высказать свои заветные мысли, поднять вопросы до него не рассматривавшиеся, вызвать спор. Ведь журнал нужен не для того, чтобы развешивать медальки: тот художник хороший и тот художник хороший (этот вечный вопрос отовсюду: какие художники будут напечатаны в следующем номере?). Как будто в этом дело и как будто нам позволено выносить окончательный приговор. Наш долг показать: смотрите, сколько есть интересного и никому ещё неизвестного, смотрите, какие есть факты, о которых ещё никто не слышал, смотрите, какие есть оригинальные мысли – что вы на них возразите?

Журнал в основе своей должен быть проблемным журналом. Не каталогом тех-то и тех-то художников с похвальными статьями (таких журналов много, включая самые крупные), а журналом проблем, интересующих всех современных художников и людей, связанных с искусством. Конечно, этого очень трудно добиться, ну а кто говорил, что будет легко? И я верю, что такие силы есть, есть люди способные писать вдумчиво, без графоманства, и, по мере сил, выяснять истину. В № 30 «Континента» напечатана очень неплохая статья Вл. Антонова (может псевдоним) «Неофициальное искусство: развитие, состояние, перспективы». Сноска уточняет, что она взята из ленинградского самиздатского журнала «Северная почта»2. В конце статьи он высказывается немного об «А – Я», причём высказывается потребительски, со стороны: «если критика избежит крайностей и т. д.», т. е. «если они» и т. д. А кто они? Твой журнал, вот ты пиши в него, всё, что ты напишешь по делу, мы напечатаем. Надо было создать такую атмосферу, чтобы каждый стремился внести свою лепту, работая без умничанья и похвальбы на общее дело.

Я как-то написал Гройсу по поводу его статей, что стали бы вы такими словами, фразами и периодами писать письмо другу, которому хотели б объяснить что-то существенное, вам открывшееся? А ведь каждая статья – это тоже как бы послание неведомому другу, в котором ты или делишься новостями, или обмениваешься мыслями, жизненным опытом. Мы сейчас уже не на пустом месте, можно с потенциальными авторами обсудить все опубликованные материалы: что лучше удалось, что хуже. Я очень ценю статьи, написанные без позы, без ломанья и умничанья, ясно, умно, не поверхностно. Это может быть Косолапов о Дж. Джонсе (№ 1), Капелян и Комар-Меламид (№ 2), Герловины (обе статьи, № 3) материалы о Филонове. Гройсовско-пацюковские статьи поражены каким-то вирусом тщеславия, когда автор в простоте и слова не вымолвит.

Возможно, по твоим подсчётам ты уже переслал мне 10 тысяч слайдов, но учти, что большая часть посланного до меня не дошла, а то, что дошло, тоже не всегда применимо: либо это очень слабый художник (цикл слайдов Одноралова), либо этот художник уже был напечатан в журнале. Если из 25 слайдов художника напечатаны 3–5, то роль остальных чисто пассивная, они лежат в архиве. Так и получается, что вроде бы материалов много, а печатать нечего.

Конечно, я понимаю твою ситуацию и могу представить, что тебе просто не удаётся найти людей нужных и смелых: те, что поактивнее, уже уехали, а осталась та самозапугивающаяся интеллигенция (вроде Марины Р. [Романовской]), которая или идёт на конформизм, или молчит и трясётся. (Так всю жизнь трясся Ф. В. [Семёнов-Амурский]. А толку-то? Что? Всё равно умер, как и все: рано или поздно.)

Давно уже мне хотелось коснуться архитектурной темы в журнале. Теперь, с отъездом Паперного, это становится более реальным. Я просил Алика Щ. [Щенникова] присылать мне издания по архитектуре, и он это делает, большое ему спасибо. Но, может ещё лучше, не присылая громоздких книг и журналов, делать из них или из газет вырезки современных домов, кварталов, новых микрорайонов. Я когда-то начал делать эти вырезки, но всё осталось в Москве. Вырезки было бы легче переслать с кем-нибудь (хотя, конечно, с другой стороны – журналы можно посылать обычной почтой). Очень мне помогают книги и открытки по современному советскому искусству, и если можно, то пусть он их присылает и впредь; очень жалею, что сюда нельзя выписать Мосховскую газету «Советский художник». <…>