Лавровый венок для смертника

Б. И. Сушинский

Лавровый венок для смертника

* * *

© Сушинский Б. И., 2018

© ООО «Издательство «Вече», 2018

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018

Часть первая. Лавровый венок для смертника

Ярость – вот все, что осталось многим из нас в этом мире. Позабыв о доброте и снисходительности, мы порождаем ярость и ненависть, в которых сами же потом, подобно поминальным свечам, сгораем.

Автор

1

Отшлифованные волнами и ветрами базальтовые скалы возрождались из серой туманности океана, постепенно перевоплощаясь в некие застывшие силуэты, очертаниями своими напоминавшие изваяния острова Пасхи.

Обогнув увенчанный одной из таких «статуй» мыс, «Странник морей» медленно входил в узкую, извилистую горловину, оголенные мрачные берега которой не расступались перед небольшим, основательно потрепанным стихиями суденышком, а как бы угрюмо поглощали его, растворяясь в черной пасти каньона.

– Самое могильное место на всем прибрежье, – хрипло изрек оказавшийся рядом с Эвардом коренастый детина в потрепанной матросской куртке и засаленной форменной фуражке с высокой, адмиральской, тульей, – «Остров-саван» – он и есть остров-саван.

Грюн Эвард ответил не сразу, и, может быть, только поэтому отставной моряк, почти в течение получаса отрешенно не замечавший его, на сей раз взглянул на своего спутника с некоторым проблеском интереса. Грюн уже понял, что об «острове-саване» моряк заговорил как бы про себя; но, человек от природы замкнутый и угрюмый, он приучен был ценить молчание собеседника, словно Богом ниспосланную добродетель, и теперь ощущал признательность Адмиралу за его снисходительную разговорчивость.

– Почему вдруг «саван»? – отреагировал Эвард в ту последнюю минуту, когда Адмиралу – Грюн так и решил называть его про себя – могло показаться, что до самого причала этот рослый, аскетического вида молчун так ни слова и не произнесет.

– Там, на материке, – повел моряк подбородком в сторону черной косматой полосы тумана, скрывающей не столь уж далекий отсюда берег, – помнят лишь о том, что на Рейдере находится тюрьма смертников, да выросший при ней городишко. Забывая, что, задолго до основания тюрьмы «Рейдер-Форт», этого прокурорско-угодного заведения, на островном мысе Корвет был основан поселок Последнее Пристанище.

– Дичайшее название, – проворчал Эвард, зябко втягивая шею в поднятый ворот коричневого кожаного плаща.

Трубка, которой наслаждался Адмирал, погасла еще, очевидно, вчера вечером, при выходе из Готсмауна, столицы Фриленда, однако это не мешало ему усиленно, и даже озлобленно, посасывать ее.

Пройдя извилистую котловину, «Странник морей» неуклюже, словно раненый кит, входил в грушеобразную бухту, в самой широкой части которой чернели портовые постройки, а чуть ниже, у подножия скал, едва улавливались неясные очертания нескольких рыбацких суденышек. И все же, несмотря на неоспоримые атрибуты цивилизации, остров казался безлюдным.

– Это название для поселка придумали моряки из погибшего в девяти милях отсюда судна, – осуждающе просветил Эварда его собеседник. – Несколько суток их плот терзали жесточайшие шторма. Моля Господа и всех ангелов о спасении, моряки поклялись, что остаток дней своих проведут на том клочке земли, который им достанется. Спасти-то Бог их спас, но посмотрите, куда их забросило! – Отставной моряк снисходительно пожал плечами, как бы прощая Всевышнему его милосердную жестокость, и трубку изо рта извлек с таким остервенением, словно вырывал вместе с челюстью.

– Вот оно что! – оживился Грюн, почувствовав, что вся эта островная история уже сама по себе – сюжет. – Судя по всему, счастливцам действительно досталось далеко не лучшее из того, что сотворено под луной.

– Потом у них было предостаточно времени и оснований, чтобы проклинать себя за легкомысленность клятвы, но они оказались истинными моряками, умеющими держать слово. Создавая рядом с руинами древнего маяка свое поселение, они тогда еще даже не предполагали, что вскоре это станет традицией: чудом спасшиеся моряки начнут уходить на Рейдер, подобно тому, как уходят в монастырь. Тем более что в те времена остров все еще оставался малообитаемым. Даже если учесть, что в другом конце его, возле развалин крепости, – это уже потом ее отстроили, – здесь, на месте Рейдер-Тауна, стояло несколько хижин рыбаков, да причал, позволявший сейнерам спасаться во время шторма.

– Следует полагать, вы – один из этих моряков-монахов?

Адмирал с достоинством кивнул и многозначительно оглядел стоявшие рядом с ним пожитки: оранжевый баул и видевшую виды дорожную сумку с потрескавшимся наплечным ремнем.

– Недавно я уже побывал здесь. Общество, должен вам доложить, не изысканное. Но лучше уж отбивать свои последние склянки здесь, в этом морском братстве, нежели скитаться по чужим гаваням, ни в одной из которых места для твоего якоря уже не найдется.

– Вопрос выбора, – неохотно согласился Грюн. – Пока мы молоды, хотя бы относительно, – уточнил он, – проблема пристанища как-то не особенно волнует нас.

– А вот это уже вопрос времени, сэр.

– Поглощающего нас времени, – угрюмо признал Эвард.

– В поселке как раз освобождается хижина. Двое обитавших в ней моряков не вернулись из океана, – а, выдержав небольшую паузу, Адмирал объяснил: – Дело не в стихии. Время от времени кто-то из обитателей Последнего Пристанища решает, что цепляться за эти камни уже не стоит, и тогда… В отличие от городка, в поселке кладбищем так и не обзавелись. За ненадобностью. Там предпочитают уходить, не дожидаясь савана. У них это называется «предаться океану».

– Хотите сказать, что Последнее Пристанище – поселок самоубийц?

– Не стоило бы прибегать именно к этому словцу, сэр. Множество раз эти люди уходили в океан, надеясь, что у них хватит мужества и везения, чтобы вернуться. Но однажды они уходят с надеждой, что у них окажется достаточно мужества, чтобы… не вернуться.

– Любопытно, – задумчиво процедил Эвард. – Я начинаю совершенно по-иному воспринимать весь этот остров.

– Еще более «по-иному» станете воспринимать его, когда побываете в Последнем Пристанище. Но, как бы вы ни относились к его обитателям, сэр, вы не сможете не признать, что, в отличие от всех прочих, они сами выбирают свой роковой день и час, – еще напористее прохрипел Адмирал, пытаясь убедить не столько Эварда, сколько самого себя. – А это не так уж дурно. Лучше определять судный день самому, нежели сгорать в его котле, проклиная судьбу и небо.

Он еще говорил и говорил, однако Грюн уже не очень-то вдумывался в смысл его слов.

«Последнее Пристанище»… – вяло и пока еще неопределенно переваривалось в его сознании. – Поселок отставных моряков-самоубийц, на забытом посреди океана островке Рейдер. Если сию мистическую солянку предложить Лоэнсу, для его журнала «Западное побережье», он воспримет это с пониманием. Однако притащился-то ты на остров не за этим.

– Следует полагать, вы тоже намерены стать одним из «предавшихся океану»… – задумчиво проговорил он только для того, чтобы как-то возобновить разговор, и принялся следить, как, до предела сбавив ход, суденышко осторожно подбирается к полусгнившей бревенчатой пристани…

– В Последнем Пристанище говорить об этом не принято, – сухо отрубил Адмирал, давая понять, что не желает продолжать разговор. – К тому же лично я спешить с подобным отречением от мира сего не намерен. Кажется, на Рейдере для меня еще найдется работенка.

– Разве что в тюрьме, – иронично хмыкнул Эвард.

– Именно там, в тюрьме «Рейдер-Форт», сэр, – почти официально, с холодным вызовом, подтвердил отставной моряк, – она и найдется. Лично меня такая перспектива не смущает: самому дважды пришлось «отсиживаться».

– Богатая биография.

– Вы-то сами кто, коль уж не имеете отношения ни к этому «аристократическому» заведению, – указал он концом длинного мундштука в сторону черневшего на вершине горы тюремного замка, – ни к городку?

– «Собиратель житейских причуд» – такой ответ вас устроит?

– Собиратель… житейских… причуд? – Несколько мгновений Адмирал оценивающе рассматривал Эварда, как бы прикидывая, тянет ли он на столь высокомерное определение, затем решительно сунул трубку в рот и, подняв свои сумки, направился вдоль борта поближе к тому месту, где вскоре будет спущен трап.

«Да, „собиратель житейских причуд“! – мысленно воспротивился его оценке Грюн Эвард. – Отныне я стану именовать себя только так. Ибо это соответствует истине». – И, немного поколебавшись, последовал за Адмиралом.

2

Во сне Кэрол Винчер отдавалась Тому Шеффилду с той же возвышенно-томной грациозностью, с которой способны отдаваться лишь профессиональные проститутки и именитые аристократки.

… А потом она лежала перед ним на полянке из примятой зеленой ржи, разбросав и одежды, и телеса свои – смуглая, рослая, крутобедрая и не по-женски мускулистая. Точь-в-точь такая, какой в последний раз представала там, на краю затерявшегося между сосновыми рощицами поля, в двух шагах от обрыва.

Впрочем, там все происходило немного иначе. Что-то неладное владелица ранчо «Мустанг» почувствовала сразу же, как только они оказались за руинами ветряной мельницы, у кромки ржаного поля. Ангел ли, дьявол или банальная женская интуиция… – но что-то подсказывало Кэрол, что в обличье невесть откуда объявившегося покупателя ее несостоявшегося наследства таится христопродавец – покупатель ее души, хладнокровный насильник и убийца.

Кэрол понятия не имела о том, что, прежде чем появиться в здешних краях, Томпсон – как на самом деле представился ей известный писатель Том Шеффилд, – успел встретиться с ее почти выжившей из ума тетушкой. Причем результаты встречи оказались для него очень выгодными. Пришелец сумел уговорить миссис д’Орбель – за символическую мизерию, за абсолютный бесценок, – продать ему городской и загородный дома, а также это ранчо. При этом намеревался оформить их на подставное лицо – своего адвоката Эллин Грей.

Естественно, Кэрол всего этого не знала и знать не могла, но, оказавшись за рощицей, вдруг сухо обронила:

– Это и есть конец моих владений. Вон там он, «над пропастью во ржи». Поэтому нам пора возвращаться на ранчо, – и направилась к ожидавшей ее, на французский манер сработанной, карете – последнему ностальгическому вздоху своей тетушки-француженки, – рядом с которой серел и его, Шеффилда, потрепанный временем и дорогами «мерседес». На передке этой кареты, без кучера, Кэрол и приехала на встречу со своим покупателем.

– Уже ваших… владений, или, юридически, пока еще миссис д’Орбель? – как бы между прочим спросил Шеффилд, мельком окидывая взглядом окрестности. Сейчас его интересовали не столько красоты здешних мест, сколько их безлюдье.

Убедившись, что ни одного живого существа поблизости нет, он вновь утвердился во мнении, что избавляться от молодой вдовы следует прямо здесь, сейчас и немедленно. Ибо лучшего случая не представится.

– Миссис д’Орбель уже присмотрела для себя «владение». Рядом с могилой сестры, на старинном кладбище, в трех милях отсюда, – резко парировала Винчер.

Желание предстать перед незнакомцем истинной владелицей ранчо на какое-то время заглушило инстинктивный страх перед ним. У нее, видите ли, появились свои планы: продать недвижимость тетушки и купить себе виллу на Средиземноморском побережье Франции. Во Фриленде ее не устраивали ни климат, ни отдаленность от цивилизованного мира, ни утробная провинциальность самого городка, в котором имелись сразу два особняка миссис д’Орбель.

Кэрол еще не знала, когда и каким образом избавится от самой, явно подзадержавшейся на этом свете, тетушки, как не знала и того, что, хотя завещание на ее имя уже составлено, однако скрепить его подписью нотариуса миссис д’Орбель так и не удосужилась. Точнее, буквально в последнюю минуту передумала, посовещавшись с самим нотариусом, своим бывшим любовником, успевшим за день до этого, совершенно неожиданно для себя, познать и ласки адвоката Шеффилда Эллин Грей. Благо, что этой «валютой» его компаньонка пользовалась столь же охотно, как и умело.

Она еще многого в этой жизни не знала, не понимала, или же не желала знать и понимать – эта двадцатидвухлетняя красавица, вдова недавно погибшего автогонщика, сама претендовавшая на место в олимпийской сборной Фриленда по плаванию. Жизнь она намеревалась пройти уверенно и красиво, как свою коронную дистанцию в олимпийском бассейне. При этом зрители, соперницы, судьи и прочие статисты ее не интересовали…

* * *

…Полежав несколько минут с широко открытыми глазами, Том Шеффилд подхватился и, рванув и без того распахнутый ворот рубашки, – словно срывал с себя веревочную петлю, – заметался по камере. Низкий казематный потолок давил на него, как надгробная плита; сырые, выложенные из дикого камня стены ограничивали мир до пространства спичечного коробка; и писатель метался по нему, будто заживо замурованный в склепе, рыча и по-волчьи взвывая от ярости.

Еще в столичной тюрьме предварительного следствия он вдруг открыл для себя, что панически боится закрытого пространства. Подлая неустойчивость его психики, о которой там, на свободе, он лишь время от времени смутно догадывался, в заточении вдруг превратилась в палача, изводившего куда страшнее, нежели издевательства надзирателей, страх перед смертным приговором и муки все еще снисходившего на него человеческого раскаяния – слишком запоздалого, а потому совершенно бессмысленного.

Чтобы как-то успокоиться, Шеффилд закрыл глаза, пытаясь погрузиться во мрак тюремного небытия, в греховную невинность сексуального полусна-полубреда.

…О завещании, пусть даже незаверенном, Шеффилд узнал уже после того, как договорился о сделке. Мешала наследница, способная затаскать его по судам, убрав которую, он становился одним из состоятельнейших людей округа. Шеффилд считал, что к вершине своей литературной славы он должен идти той же тропой, что и к вершине финансовой. И вот пришел! К «пропасти во ржи».

Том вновь попытался возродить в своем воображении тело Кэрол, ее ноги, обнаженную грудь, однако сознание его рассеивалось, образы являлись расплывчатыми, память перескакивала с эпизода на эпизод.

А ведь вроде бы все рассчитал: владение двумя особняками, швейной мастерской и огромным ранчо позволило бы ему свести на нет финансовую зависимость от издателей. А соединив их с доходами от акций и гонораром за несколько своих изданий, вполне мог бы открыть собственное издательство, создав со временем и сеть книжных лавок.

«Книжный магнат Шеффилд» – так это прочитывалось бы на страницах самых солидных газет Фриленда.

В соседней камере бесился от ярости громила, который несколько дней назад был приговорен к пожизненному заключению. Это была ярость человека, возненавидевшего мир еще сильнее, чем мир возненавидел его.

«Ярость – все, что нам осталось в этом мире, – подумалось Шеффилду. – Позабыв о доброте, милосердии и снисходительности, мы порождаем ярость и ненависть, в которых сами же, подобно поминальным свечам, и сгораем».

Если он в чем-то и раскаивался в истории с миссис Винчер, так это в том, что слишком мало наслаждался ее телом. Лишь на второй день после того, как Том удушил ее и там же, «над пропастью во ржи», зарыл, он понял, какую прекрасную женщину погубил. И почувствовал, что она пленяет его даже мертвая. Он влюбился в свою жертву – вот что произошло на этом проклятом ранчо!

Сколько раз Шеффилд представлял себе потом Кэрол живой, фантазируя на тему того, как было бы прекрасно, если бы эта женщина стала его женой и они уединились бы где-нибудь в сельской глубинке, в самой ее глуши. С появлением в его жизни Кэрол, Шеффилд начал излечиваться от чар Эллин. Кэрол оказалась единственной, кто способен был затмить красоту его злого ангела-адвоката. Но как же недолго все это длилось! Как недолго и страшно.

«Может быть, поэтому Эллин так упорно настаивала на том, чтобы ты расправился с Кэрол? – вдруг открыл для себя Шеффилд. – У нее были основания: ты ведь сразу же приглянулся Винчер. Узнав, что собираешься приобрести ее недвижимость, да к тому же холост, Кэрол сразу же оживилась и начала откровенно заигрывать, претендуя на роль вполне законной хозяйки и ранчо, и фабрики. Она и по рощице вначале брела, не опасаясь тебя, готовая, в виде залога под будущую свадьбу, отдаться тебе, где возжелаешь. И если бы ты принял ее условия… Если бы только принял их! Какая у тебя могла бы оказаться супруга! Какой потрясающий „сюжет“ мог бы вырисовываться сразу же после помолвки!»

– Казни! – захлебывался тем временем собственной ненавистью некий «невольный убийца», томившийся в соседней камере. – Я требую для себя казни! Будь я проклят, что молил о снисхождении! Смерть возлюбила меня так же, как я возлюбил ее!

«Я тоже молил о смерти, было такое, – мысленно отозвался Шеффилд. – Однако теперь охотно поменялся бы с тобой приговорами. Если бы только это стало возможным!»

Лишь случайно не дошедший до электрического стула сосед кричал еще о чем-то, однако к стенаниям его Том уже не прислушивался.

«Эллин все продумала, решительно все! – с огромным трудом возвращался к своим размышлениям. – Ведь как все происходило? Мы со вдовой Кэрол встретились в городке. На ранчо меня никто не видел… Как же могло случиться, что именно это убийство оказалось раскрытым?! Только оно, единственное из шести? Эллин словно бы предчувствовала, что следующей жертвой должна была оказаться она сама. И что ее смерть понадобилась тебе, как великое избавление – от самого опасного свидетеля, от соучастника, подставного лица, на которого были оформлены твои пусть небогатые, но все же владения; от дьявола, который вновь и вновь вводил тебя в грех смертоубийства…»

– Я не желаю жить в клетке! Требую для себя только одного: права на смерть! – убеждал холодные камни крепостных стен единственный на весь каземат смертников сосед Шеффилда. И Том мысленно умолял его продолжать эту истерию, ибо очищалась ею и его собственная, истерзанная страхом и болями душа.

Не исключено, что Эллин, эта закоренелая мерзавка, все рассчитала. Вначале она моими руками убрала вдову Кэрол, затем… Стоп! – нервно прошелся по камере Шеффилд. – Что «затем»? Неужели она сама упросила редактора журнала немедленно опубликовать мой рассказ, в основе которого лежал сюжет расправы над Кэрол, – чтобы тут же навести на меня полицию?!

Нет, такого не может быть! Такого попросту не могло случиться. Это всплыло бы уже во время следствия или, в крайнем случае, на суде…

Как бы там ни было, а поначалу Грей «продала» тебе сюжет для детективного рассказа, а затем «продала» и тебя самого. И теперь бесится, наслаждаясь свободой, а ты бесишься здесь, в ожидании казни… Если бы не она, ты возлежал бы в эти минуты с Кэрол. Все там же, «над пропастью во ржи», или в супружеской постели. Упиваясь ее телом. Упиваясь и блаженствуя…

– Теперь я желаю только одного – смерти! – присоединился он к яростному рычанию соседа по каземату. – Я возлюбил свою смерть настолько, что для меня она дороже свободы!

Заслышав его голос, сосед-убийца еще несколько секунд назад буйствовавший за стеной, неожиданно умолк и, припав ухом к стене, трепетно прислушивался к его зову, его мольбе о погибели!

Кажется, в эти минуты он возвращался к осознанию того, что там, за стеной – находится смертник, уже даже не дни, а часы которого – сочтены. А ему еще, как это ни прискорбно, жить и жить. Как же это важно для всякого разуверившегося, – чтобы рядом исходил предсмертной тоской и замогильным отчаянием смертник!

3

За две недели до прибытия на остров Грюна Эварда на нем появилась и новый адвокат приговоренного к смерти писателя Шеффилда Эллин Грей.

Явление этой белокурой красавицы с распущенными золотистыми волосами и строгими римско-нордическими чертами лица, завораживающими всякого, чей взгляд хотя бы невзначай скользил по ним, было эффектным. Доставивший ее полицейский вертолет приземлился во дворе полицейского управления острова. И получилось так, что предупрежденные о прибытии начальства офицеры приветствовали не столько пожаловавшего на нем заместителя министра внутренних дел Вильяма Лейса, сколько саму Эллин. Генерал полиции воспринимался рядом с ней лишь как сопровождающее лицо.

– Нам с генералом известны ваши проблемы, подполковник Нэвэл, – мило улыбнулась она, как только начальник полиции Рейдера в вежливом поклоне поцеловал ей руку. – Держать вас шесть лет без повышения в чине – это явно не по-божески!

Основательно побагровев, тучный подполковник в изумлении взглянул вначале на Грей, затем на генерал-лейтенанта полиции. Эллин изрекала святую правду. Но именно поэтому Нэвэл чувствовал себя особенно неловко. Присутствовавшие при этом два офицера островной полиции тут же удалились, опасаясь стать свидетелями светского скандала. Слишком уж хорошо известен им был буйный нрав шефа.

– Хотите услышать от меня то же самое, мистер Нэвэл? – несколько смягчил ситуацию генерал.

– Я служу не ради чинов.

– Какая апостольская святость! А я, извините, ради… Иначе никогда не дослужился бы до генерала. И не делаю из этого тайны. – Генерал нежно потрепал свою спутницу, дескать, воспринимай это как шутку! – Кстати, через несколько месяцев на острове, впервые в его истории, состоятся выборы губернатора. Эта должность только что введена указом президента страны. Подумайте, подполковник, найдется ли на Рейдере более достойная кандидатура.

– И более прелестная, – добавил Нэвэл, поняв, что, в конце концов, девица разбередила ту его рану, упрекнуть в которой генерала сам он не решился бы.

– Вы о ком это? – побагровел теперь уже генерал.

– О мисс Грей, естественно.

– Ваш земляк, генерал Лейс, имел в виду свою собственную кандидатуру, – ничуть не смутилась Эллин. О выборах она слышала впервые, но что-то подсказывало ей, что генерал, в общем-то, не шутит. Иное дело, что идея могла возникнуть только сейчас, когда он ступил на остров.

– Прошу прощения, господин генерал, – еще сильнее побагровел подполковник. – В таком случае, нам не подыскать вам более надежного «доверенного лица», нежели адвокат Эллин Грей.

Теперь уже пришла пора генерала удивленно взглянуть вначале на Нэвэла, затем на адвоката.

– Это следует обсудить, – проговорил генерал, опасаясь, как бы острая на язык мисс Грей не прекратила их деловой сговор самым саркастическим образом. – Но лишь в том случае, если Эллин… в принципе не возражает, – продолжил он разговор, уже войдя в кабинет начальника полиции.

– Иначе не было смысла прибывать сюда, – вновь улыбнулась Эллин подполковнику Нэвэлу. – Уверена, что мы сумеем справиться со всеми нашими проблемами, если будем действовать сообща, и куда более решительно, нежели до сих пор. В этом секрет успеха, господа. В этом, да еще в талантливо продуманных сценариях наших постановок на подмостках жизни, подмостках бытия. Но это уже поручите мне.

– в этом деле, подполковник, мисс Грей настоящий гений, – подтвердил Вильям Лейс, вспомнив все то, что ему было известно об Эллин из полицейского досье, которое, сразу же после знакомства с девушкой, он постарался не только прибрать к своим рукам, но и частично опустошить.

– И вообще, почему бы не взглянуть на меня, как на будущего вице-губернатора острова? – не растаяла от его похвалы Эллин Грей. – Надеюсь, такая должность в этом океанском губернаторстве предусмотрена?

– Увы, нет! – опешил от ее наглости генерал. – Вводится лишь должность помощника.

– Ничего, как только станете губернатором, тут же введете пост вице-губернатора. И назначите меня. Не исключено, что со временем остров Рейдер получит особый статус. Что-то вроде автономной заморской провинции.

Полицейские попытались улыбнуться, но, перехватив жесткий, целеустремленный взгляд Эллин, воздержались от этой несерьезности. А подполковник поспешил открыть бутылку красного «Калифорнийского».

Еще несколько минут назад, встречая генерала, подполковник опасался, что тот прибыл с одной целью – предупредить, что в ближайшее время он, Нэвэл, будет отстранен от должности. Подполковник не возражал, для такого решения действительно имелось достаточно оснований. И почти уверен, что именно так заместитель министра и был настроен. Однако ход его мыслей спутало неожиданное вмешательство Эллин, защитницы писателя Шеффилда.

– Единственная сложность, которая может возникнуть при назначении вас на пост вице-губернатора, так это отсутствие на Рейдере вашей недвижимости, – молвил подполковник.

– И вы не сможете помочь ей в этом?! – удивился генерал, давая понять, что принял условия их корпоративности.

– Сделаем все возможное, господин генерал! – подтянулся Нэвэл, пока еще плохо представляя себе, в чем, собственно, в данном случае, может заключаться его помощь.