Утерянные победы. Воспоминания генерал-фельдмаршала вермахта

Хотя оценка Гитлером позиции западных держав казалась в основном логичной и убедительной, я все же не думаю, что его выступление совершенно убедило слушателей. Конечно, единственным реальным препятствием на пути осуществления его замыслов были британские гарантии Польше, но зато каким весомым!

По моему мнению, то, что говорил Гитлер о возможной войне с Польшей, нельзя было понять как политику тотального уничтожения, хотя обвинители на Нюрнбергском процессе придали его словам именно этот смысл. Когда Гитлер требовал скорого и беспощадного уничтожения польской армии, на военном языке это значило всего лишь цель, которая и лежит в основе любой крупномасштабной наступательной операции. Так или иначе, ни одно его слово не дало нам понять, как впоследствии он собирался действовать в Польше.

Вполне естественно, что самой неожиданной, а также и поразительной новостью стало для нас известие о предстоящем заключении пакта с Советским Союзом. На пути в Берхтесгаден мы уже успели прочесть в газетах о заключении торгового соглашения, которое само по себе уже было сенсацией. Теперь мы узнали, что присутствовавший на совещании министр иностранных дел фон Риббентроп, который при всех попрощался с Гитлером, улетает в Москву для подписания со Сталиным пакта о ненападении. Гитлер заявил, что этим ходом он лишает западные державы их главного козыря, ибо отныне даже блокада Германии не даст результата. Гитлер намекнул, что для создания благоприятных условий для подписания пакта он уже пошел на большие уступки Советскому Союзу в Прибалтике и в отношении восточных границ Польши, но из его слов нельзя было сделать вывод о полном разделе Польши. Действительно, как стало известно впоследствии, даже после начала Польской кампании он еще рассматривал вариант сохранения Польши как марионеточного государства.

Выслушав речь Гитлера, ни фон Рундштедт, ни я сам, как и, по-видимому, никто из остальных генералов, не пришел к выводу о неизбежном начале войны. Два фактора в особенности убеждали нас в том, что в последнюю минуту, как и в Мюнхене, будет достигнуто мирное соглашение.

Во-первых, то соображение, что после заключения пакта с Советским Союзом положение Польши станет совершенно безнадежным. Вполне вероятно, что Великобритания, у которой в буквальном смысле слова вырвали оружие блокады, и, дабы оказать помощь Польше, ей остается лишь кровопролитный путь наступления на западе, под давлением французов посоветует Варшаве сдаться. Таким образом, Польша должна была понять, что британские гарантии отныне не имеют практического смысла. Больше того, если дело дойдет до войны с Германией, ей придется считаться с тем, что русские начнут действовать у нее в тылу, чтобы осуществить свои старинные притязания на ее восточные земли. Что еще останется делать Варшаве в такой ситуации, если не отступить?

Второй фактор заключался в самом факте совещания, на котором мы только что присутствовали. Какова была его цель? В военном отношении до сих пор намерение напасть на Польшу маскировалось всеми мыслимыми способами. Переброска дивизий в восточные области объяснялась сооружением Восточного вала; а чтобы скрыть цель передислокации войск в Восточную Пруссию, устроили грандиозное празднование годовщины Грюнвальдской битвы. До последней минуты продолжалась подготовка к масштабным маневрам моторизованных соединений. Официально мобилизация не объявлялась. Хотя Польша не могла не обратить внимания на эти мероприятия, явно предназначенные для политического давления, все же их окутывала строжайшая секретность и сопровождали всевозможные формы маскировки. И теперь, в самый разгар кризиса, Гитлер созывает все свое высшее военное руководство в Оберзальцберг – такое мероприятие скрыть было невозможно. Нам оно показалось вершиной политики сознательного блефа. Иными словами, не стремится ли Гитлер к компромиссу, вопреки всем своим воинственным выступлениям? Не задумывалось ли само это совещание с целью оказать последний нажим на Польшу?

С такими мыслями мы с генерал-полковником фон Рундштедтом покидали Берхтесгаден. В то время как он отправился дальше в наш штаб в Нысе, я остановился в Лигнице, чтобы провести день с семьей. Уже этот факт свидетельствует о том, как мало я верил в неминуемое начало войны.

В полдень 24 августа генерал-полковник фон Рундштедт принял командование группой армий. 25 августа в 15.25 мы получили следующее шифрованное сообщение из командования сухопутных сил: «Операция «Белый план»: день «Д» 26.08, время «Ч» 4.30».

Итак, решение о вступлении в войну – решение, в возможность которого мы не хотели верить, – по всей видимости, было принято.

Мы с генерал-полковником фон Рундштедтом обедали в нашем штабе в монастыре Святого Креста в Нысе, когда по телефону поступил следующий приказ командования сухопутных войск: «Не начинать, повторяю, не начинать военные действия. Остановить передвижения войск. Продолжать мобилизацию. Развертывание по «Белому плану» и «Западу» продолжать, как намечено».

Любой солдат может понять, что значит подобная отмена приказа, сделанная в последнюю минуту. В течение нескольких часов нужно было остановить три армии, продвигавшиеся к границе через район от Нижней Силезии до восточных областей Словакии, учитывая при этом, что все штабы вплоть до дивизионного уровня также находились на марше и что в целях секретности радиопередачи были по-прежнему запрещены. Несмотря на все трудности, нам все же удалось вовремя уведомить войска о приказе – первоклассная работа связистов и оперативного состава. Правда, один моторизованный полк в Восточной Словакии смогли остановить только благодаря тому, что ночью самолет «Физелер-Шторьх» с офицером на борту совершил посадку прямо во главе колонны.

Нам ничего не сообщили о причинах, побудивших Гитлера, как казалось, в последний миг дать обратный ход приказу о начале военных действий. Мы узнали только о том, что переговоры еще продолжаются.

Понятно, что нас, солдат, неприятно потрясли подобные действия руководства. Ведь, в конце концов, решение о начале войны – самое серьезное решение, которое может принять глава государства.

Как может человек принять это решение, а затем отменить его через несколько часов – особенно если отмена в военном смысле ставит в чрезвычайно невыгодное положение? Как я указывал выше, описывая совещание в Оберзальцберге, все шаги в военной сфере были рассчитаны на то, чтобы застать врага врасплох. Официально общая мобилизация не объявлялась, а первый день призыва был назначен на 26 августа, то есть день только что остановленного наступления. В результате этого мы должны были наступать на Польшу – всего лишь – всеми бронетанковыми и моторизованными соединениями и вдобавок ограниченным количеством пехотных дивизий, уже находившихся либо в приграничных районах, либо в процессе приведения в полную боевую готовность. Теперь о том, чтобы захватить противника врасплох, не могло быть и речи. Ибо, даже если выдвижение войск в районы сосредоточения в пограничной зоне происходило ночью, враг не мог не заметить этого, тем более что моторизованные части в районах сосредоточения западнее Одера должны были выступить днем, чтобы форсировать реку. Вследствие этого, если война действительно предполагалась, должен был вступить в силу другой вариант: вторжение всеми мобилизованными силами. Во всяком случае, элемент неожиданности, внезапности был потерян.

Поскольку нельзя было предположить, что первое решение Гитлера открыть военные действия было необдуманным легкомыслием, мы могли прийти лишь к тому выводу, что таким образом по-прежнему продолжается дипломатическая тактика постоянного усиления нажима на поляков. Поэтому, когда 31 августа в 17 часов мы получили новый приказ о начале операций 1 сентября в 4.45, мы с генерал-полковником фон Рундштедтом отнеслись к нему скептически, тем более что не поступало никаких сообщений о провале переговоров. Во всяком случае, ввиду того, что произошло 25 августа, наша группа армий все подготовила к тому, чтобы остановить выполнение операции, если она снова будет отменена в последнюю минуту. Мы с генерал-полковником не ложились спать до полуночи, ожидая, как нам казалось, вполне возможной отмены приказа о наступлении.

Только когда минула полночь и операцию уже было невозможно остановить, у нас не осталось ни малейших сомнений в том, что отныне говорить будут пушки.

2. Стратегическая обстановка

Стратегическая обстановка во время Польской кампании определялась следующими решающими факторами:

во-первых, превосходством немецких сил, при условии, что немецкое командование готово пойти на значительный риск на западе, бросив главную часть своих сил против Польши;

во-вторых, географическим положением, которое давало Германии возможность взять польскую армию в клещи ударами из Восточной Пруссии с одного фланга и из Силезии и Словакии с другого;

в-третьих, потенциальной угрозой в тылу Польши со стороны Советского Союза.

Расстановка сил и оперативный план германской армии

Органы планирования немецких вооруженных сил в полной мере пошли на риск на западе, о котором говорилось выше.

ОКХ начало наступление на Польшу силами в составе сорока двух кадровых дивизий (в их число входила одна вновь сформированная дивизия – 10-я бронетанковая) и одной новой пехотной дивизии (50-й), сформированной из крепостных войск в районе Одер – Варта. Всего силы включали двадцать четыре пехотные дивизии, три горнострелковые дивизии, шесть бронетанковых дивизий, четыре легкие дивизии, четыре моторизованные пехотные дивизии и одну кавалерийскую бригаду. К ним следует прибавить шестнадцать новых дивизий, сформированных только после объявления всеобщей мобилизации и предназначенных для второго – четвертого эшелонов. Пока еще их нельзя было считать полноценными войсками. Кроме того, для участия в Польской кампании назначались дивизия СС лейбштандарт «Адольф Гитлер» и один-два усиленных полка СС.

Таким образом, на западе осталось только одиннадцать кадровых дивизий, несколько крепостных частей численностью около дивизии (позднее переформированы в 72-ю пехотную дивизию) и тридцать пять вновь укомплектованных дивизий до второго – четвертого эшелонов. Не имелось ни бронетанковых, ни моторизованных войск. Итого сорок шесть дивизий, из которых лишь три четверти были условно годны для участия в боевых действиях.

22-я пехотная дивизия, проходившая подготовку и оснащенная как воздушно-десантная, осталась в резерве ОКХ на территории Германии.

Основная часть наших военно-воздушных сил в составе двух воздушных флотов также была брошена против Польши, а третий воздушный флот, как более слабый, остался на западе.

Безусловно, распределив свои силы подобным образом, немецкое командование пошло на огромный риск. Из-за неожиданно быстрого завершения Польской кампании (которое отчасти произошло в результате ошибок побежденной стороны) и, прежде всего, по причине полного бездействия западных союзников Польши во время ее разгрома этот риск едва ли был оценен по достоинству.

Нужно принять во внимание, что в тот момент немецкое командование должно было считаться с французской армией, насчитывавшей около девяноста дивизий. Осенью 1939 года (по данным фон Типпельскирха) Франция фактически мобилизовала 108 дивизий за три недели! Всего в их число входило пятьдесят семь пехотных, пять кавалерийских, одна бронетанковая и сорок пять резервных, или «территориальных», дивизий при поддержке сильных армейских частей, танковых и артиллерийских[2]. Последние имели то преимущество, что состояли из резервистов, прошедших полный курс подготовки, тогда как вновь созданные соединения в большой степени комплектовались неопытными новобранцами или запасниками времен Первой мировой.

Поэтому не вызывает сомнения, что с первого же дня войны французская армия во много раз превосходила немецкие силы на западе.

С другой стороны, доля британских сухопутных сил была довольно незначительна. Они насчитывали всего четыре дивизии, да и те прибыли только в первой половине октября.

В основе плана действий Германии против Польши лежало максимальное использование возможностей, предоставляемых формой границы, дабы с самого начала окружить противника. Таким образом, немецкие армии развернулись двумя далеко отстоящими друг от друга фланговыми группами, оставив центральный участок (бассейн Одер – Варта) почти открытым.

Группа армий «Север» (командующий генерал-полковник фон Бок, начальник штаба генерал фон Зальмут) включала в себя две армии, насчитывавшие пять пехотных и один бронетанковый корпус. Всего в их состав входило девять кадровых пехотных дивизий (в том числе 50-я пехотная дивизия, только что сформированная из крепостных войск и не до конца укомплектованная), восемь пехотных дивизий, сформированных во время мобилизации, две бронетанковые дивизии (а также вновь созданная танковая тактическая группа Кемпа), две мотопехотные дивизии и одна кавалерийская бригада – всего двадцать одна дивизия. К ним следует прибавить расположенные в Восточной Пруссии крепостные войска Кенигсберга и Лётцена, а в Померании – бригаду Нетце.

3-я армия (командующий генерал фон Кюхлер) из состава этой группы армий развернулась в Восточной Пруссии, а 4-я армия (командующий генерал-полковник фон Клюге) – в Восточной Померании.

Задача группы армий заключалась в том, чтобы нанести удар через Польский коридор, затем основными силами наступать восточнее Вислы на юго-восток или юг, после чего, форсировав Нарев, ударить в тыл польским войскам, которые, скорее всего, будут оборонять Вислу.

Группа армий «Юг» (командующий генерал-полковник фон Рундштедт, начальник штаба генерал Манштейн) располагала существенно бо́льшими силами. В ее состав входило три армии: 14-я (генерал-полковника Листа), 10-я (генерал-полковника Рейхенау) и 8-я (генерал-полковника Бласковица). Всего группа армий насчитывала восемь пехотных и четыре бронетанковых корпуса, в том числе пятнадцать кадровых пехотных дивизий, три горнострелковые дивизии, восемь вновь укомплектованных дивизий, а также значительную часть механизированных соединений: четыре бронетанковые, четыре легкие и две моторизованные пехотные дивизии. Итого тридцать шесть дивизий.

Группа армий осуществила развертывание 14-й армии в промышленной области Верхней Силезии, Восточной Моравии и Западной Словакии; 10-й армии в Верхней Силезии в районе Кройцберга и южнее; 8-й армии в Центральной Силезии восточнее Эльса. Ее задача состояла в том, чтобы разгромить врага в большой излучине Вислы и в Галиции, совершить прорыв к Варшаве крупными моторизованными силами, как можно быстрее на широком фронте захватить переправы через Вислу, а затем в соединении с группой армий «Север» уничтожить остатки польской армии.

Расстановка немецких и польских сил

Расстановка сил и оперативный план польской армии

В мирное время Польша обладала тридцатью пехотными дивизиями, одиннадцатью кавалерийскими бригадами, одной горнострелковой бригадой и двумя моторизованными (бронетанковыми) бригадами. Кроме того, она располагала несколькими полками пограничных войск, большим количеством батальонов национальной обороны и военно-морскими соединениями, сосредоточенными в районе Гдыня – Хела.

Иными словами, в общей сложности она владела довольно значительными силами. Однако вооружение польской армии в основном относилось еще ко временам Первой мировой войны, а военно-воздушные силы примерно в тысячу самолетов тоже не отвечали современным требованиям.

По расчетам немецкой стороны, Польша должна была удвоить количество дивизий в случае войны, хотя представлялось сомнительным, что у нее имеется необходимое вооружение. По данным фон Типпельскирха в его «Истории Второй мировой войны», до начала военных действий Польша укомплектовала полков ровно на десять резервных дивизий, однако и после этого ей, по-видимому, не хватило времени сформировать из полков дивизии, как было запланировано. Однако в ходе кампании немецкой разведке все же удалось установить ряд польских резервных дивизий.

Польское командование сухопутных сил распределило войска следующим образом.

Вдоль восточнопрусской границы, перед рубежом Бобр – Нарев – Висла были развернуты:

1) Оперативная группа в составе двух дивизий и двух кавалерийских бригад между Сувалками и Ломжей;

2) Модлинская армия в составе четырех дивизий и двух кавалерийских бригад по обе стороны от Млавы.

В коридоре расположилась Поморская армия, включавшая пять дивизий и одну кавалерийскую бригаду.

У германской границы от Варты до словацкой границы сосредоточилось три армии:

1) Познанская армия в составе четырех дивизий и двух кавалерийских бригад в западной части Познанского воеводства;

2) Лодзинская армия в составе четырех дивизий и двух кавалерийских бригад в районе Велюни;

3) Краковская армия в составе шести дивизий, одной кавалерийской и одной моторизованной бригады между Ченстоховой и Новы-Таргом.

За последними двумя армиями стояла Прусская армия в составе шести дивизий и одной кавалерийской бригады в районе Томашув – Кельце.

Наконец, Карпатская армия в эшелонированном построении, составленная в основном из резервных частей и батальонов национальной обороны, должна была прикрывать глубокий фланг вдоль карпатской границы.

Резервная группа (армия генерала Пискора), включавшая три дивизии и одну моторизованную бригаду, оставалась на Висле в районе Модлин – Варшава – Люблин. Кроме того, восточнее Буга уже в ходе кампании была сформирована независимая Полесская группа, вероятно для обороны от нападения со стороны России.

Как оказалось впоследствии, когда началось немецкое наступление, Польша еще не закончила развертывания своих сил, и, видимо, поэтому оно так и не было доведено до конца в соответствии с вышеизложенным планом.

Несколько замечаний о развертывании польских сил

Трудно определить, в чем состояли стратегические цели развертывания польских сил, если только в его основе не лежало желание «закрыть все» и ничего не отдавать добровольно. Обычно такой образ действий приводит к поражению более слабой стороны. Всего через несколько лет Гитлеру пришлось убедиться в этом на собственном опыте, но он не вынес из него никаких уроков.

Итак, сложность стратегического положения Польши, заключавшаяся в слабости польских вооруженных сил, а также в особенностях границы, которые давали Германии возможность наступать с двух, а позднее и с трех сторон одновременно, была совершенно очевидна. И если польское Верховное командование все же отважилось на попытку «удержать все», это показывает только то, как трудно совместить психологические и политические сдержки с твердо установленными военными фактами.

Вероятно, за исключением маршала Пилсудского и еще нескольких трезвомыслящих политиков, никто в Польше не отдавал себе полного отчета, в сколь опасной ситуации оказалась страна в результате необоснованных территориальных претензий к соседним государствам – России и Германии. При этом Польша насчитывала всего лишь 35 миллионов жителей, из которых поляков было только 22 миллиона, а остальные принадлежали к немецкому, украинскому, белорусскому и еврейскому меньшинствам, которые без исключений в той или иной степени подвергались притеснениям.

Кроме того, Польша, полагаясь на французских союзников, в годы военной слабости Германии (и Советского Союза) слишком долго мечтала о возможности атаковать Германское государство. Одни желали бы напасть на изолированную Восточную Пруссию или – в результате пропаганды Польской повстанческой лиги – на немецкую Верхнюю Силезию; другие даже обдумывали поход на Берлин либо по кратчайшему пути через Познань и Франкфурт, либо, после захвата Верхней Силезии, путем наступления на столицу западнее Одера.

Конечно, эти мечты потерпели крах сначала в результате строительства немецких укреплений в Восточной Пруссии и бассейне Одер – Варта, а позднее перевооружения Германии. Но маловероятно, чтобы агрессивные идеи подобного рода полностью исчезли из головы польских политиков и военных, рассчитывавших на одновременное наступление французов на западе. Хотя изложенный выше план развертывания сначала мог иметь оборонительный характер, можно допустить, что его целью также было обеспечить возможность для наступательных действий впоследствии, как только Франция окажет реальную помощь.

Что до остального, то у польского Генштаба не было собственной военной доктрины, которая формируется в результате многолетнего опыта. С одной стороны, поляки по характеру более склонны к нападению, чем к обороне. Можно предположить, что в умах польских солдат все еще бродили, хоть и подсознательно, романтические представления старинных времен. К слову, мне вспоминается виденный как-то портрет маршала Рыдз-Смиглы, изображенного на фоне атакующих кавалерийских эскадронов. С другой стороны, недавно созданную польскую армию обучали французы. От них польские военные едва ли могли почерпнуть умение действовать быстро и гибко в силу того, что с 1918 года французская военная мысль основывалась на опыте позиционной войны.

Таким образом, легко прийти к выводу, что, не считая желания «ничего не отдавать», план развертывания польских войск не имел какой-либо четкой оперативной цели и представлял собой лишь компромисс между захватническими амбициями прошлого и необходимостью обороняться от превосходящих сил противника. В то же время поляки совершили ошибку, посчитав, что немцы будут вести наступление по французскому образцу и вскоре оно выродится в позиционную войну. В этой связи представляет интерес секретное сообщение, которое мы получили незадолго до начала войны, о том, что поляки, возможно, собираются предпринять наступление. Оно исходило из источника, до тех пор считавшегося совершенно надежным, в непосредственном окружении президента Польши или маршала Рыдз-Смиглы, и в нем говорилось, что поляки собираются развернуть войска для наступления и сосредоточить значительные силы в Познанской провинции. Самое примечательное то, что план кампании якобы предложили, если не потребовали, британцы! В тогдашних обстоятельствах мы сочли это предложение весьма неприемлемым. Однако впоследствии оказалось, что поляки действительно собрали сравнительно крупные силы в Познани, хотя сами они придерживались той точки зрения, что с этой стороны менее всего приходилось ожидать германского наступления. Познанской армии суждено было встретить свою гибель в боях на реке Бзуре.

На самом деле у Польши не было недостатка в разумных предложениях. Как пишет полковник Герман Шнейдер в «Милитервиссеншафтлихе рундшау» за 1942 год, генерал Вейган предложил перенести оборону за линию Неман – Бобр – Нарев – Висла – Сан. С оперативной точки зрения это был единственный верный совет, поскольку так устранялась вероятность окружения немецкими войсками, а также за счет препятствий в виде рек значительно облегчалась оборона от немецких танковых соединений. Вдобавок эта линия составляла в длину всего 600 километров в противоположность дуге в 1800 километров, которую описывала польская граница от Сувалок до карпатских перевалов. Разумеется, если бы предложение было принято, это потребовало бы оставить всю Западную Польшу, где сосредоточились самые ценные промышленные и сельскохозяйственные районы страны, и маловероятно, что какое-либо польское правительство смогло бы устоять после такого шага. Также нужно принять во внимание, что столь далекий отход в самом начале военных действий едва ли способствовал бы воинственности французов на западе, и по-прежнему оставалось неясным, не подвигла бы сдача Западной Польши немцам русских к немедленным действиям, чтобы, со своей стороны, обеспечить себе долю в восточных трофеях.

Вследствие этого, как говорит нам полковник Шнейдер, генерал Кутшеба, директор польской военной академии, в меморандуме, который он направил маршалу Рыдз-Смиглы в начале 1938 года, предложил иное решение. Он настаивал, что не может быть и речи о том, чтобы сдать «важнейшую стратегическую область Польши», охватывавшую и промышленные районы Лодзи и Верхней Силезии, и ценные сельскохозяйственные районы в Познани, Кутно и Кельце. Поэтому он предложил план развертывания войск, который, хотя и не предусматривал попыток удержать Польский коридор или Познанскую провинцию, в основном совпадал с тем планом, который и был окончательно принят в 1939 году. Для укрепления польской обороны следовало построить протяженную систему фортификаций южнее восточнопрусской границы, по широкой дуге от Грудзёндза до Познани и вдоль силезской границы от Острово, через Ченстохову до Цешина. В то же время генерал Кутшеба обращал внимание на необходимость подготовки «лазов» для последующего наступления на Восточную и Западную Пруссию и Силезию. Совершенно ясно, что строительство таких протяженных и достаточно мощных укреплений выходило за рамки возможностей Польши. Однако генерал Кутшеба признавал военное превосходство Германии перед Польшей. Также разумно он оценивал и французскую поддержку, поскольку считал, что, даже если Франция окажет военную помощь в максимальном объеме, в первые шесть – восемь недель Польша будет вынуждена обходиться собственными силами. Поэтому он предусматривал «стратегическую оборону» по западному периметру вышеупомянутой «важнейшей области», внутри которой планировалось собрать резервы для последующих решительных операций.