Хочешь жить, Викентий?

– А это кто? – ткнул я в едва заметную фигуру юноши на фотографии. Он стоял на лыжах, в шапочке и лыжном костюме, на вершине огромного белого склона и, опираясь на палки, глядел вниз.

– Это Костя! Ты что, не узнал?

– Не узнал. Богатым будет твой Костя! – пошутил я.

Костю, «кавалера», «мальчика», «любовь» Сашуры – так по-разному называли его наши медсестры, – я видел лишь изредка. Он приходил, как правило, вечером, часов в шесть, и сидел около нее на краешке кровати. Он был на четыре года старше Сашуры, работал на том же заводе и учился в вечернем техникуме. Мне казалось, что о Косте я знаю столько же, сколько об Александре, если не больше. Потому что каждый свой рассказ о прежней, добольничной жизни она начинала словами: «Однажды мы с Костей…» И дальше почти все было про Костю.

Как только сильные боли перестали мучить Сашуру, улыбка почти не сходила с ее губ. «Веселая, как вешний жавороночек!» – говорила баба Аня, раздатчица в столовой, когда мы с Тамарой, убегавшись по отделению, садились наконец обедать. Баба Аня сама приносила Сашуре в палату еду и обязательно добавляла от себя что-нибудь принесенное из дома. Сашура говорила: «Ох, баба Аня, не раздатчица ты, а раздаватчица! Всё раздаешь! Себе небось не оставила». «Ешь, наращивай массу, – шутила баба Аня, – а то с кровати улетишь, невесомая!»

Когда приходила Анна Акимовна, чтобы сделать Сашуре три, а то и четыре укола сразу, она задорно извинялась: «Анна Акимовна, уж простите, что мое мягкое место такое твердое!» Она смешила массажистку, строя забавные рожицы, пока та с силой разминала замершие после ушиба мышцы спины или сгибала и разгибала локтевой сустав, плохо гнущийся после перелома.

Иногда смех ее долетал утром к нам на пятиминутку, в кабинет Олега Ивановича, который находился рядом с семьдесят седьмой палатой, и разгоряченные споры на минуту затихали.

– И что заливается? – пожимал плечами Олег Иванович. – Ну и колокольчик эта ваша Крылова!

И все улыбались.

Шла последняя неделя моей практики в травматологии. Я твердо решил после окончания медучилища поступить в мединститут. Я хотел быть хирургом.

Как раз в эту последнюю неделю Александра вдруг очень переменилась.

– А-а, братик!.. – улыбалась она, когда я прямо с пятиминутки забегал к ней.

Но это был не тот веселый и восторженный голос, который встречал меня раньше. И улыбка была – одними губами.

Во вторник Валентина Васильевна, палатная сестра, попросила меня в обед раздать лекарства. Я взял ящичек и пошел по палатам. Подойдя к последней, семьдесят седьмой, нашел в тетради назначений фамилию Сашуры. Ей в обед полагалась только одна таблетка – кальция глюконата. Я зашел в палату. Сашура лежала отвернувшись к стене, укрытая с головой одеялом. Я положил на тумбочку таблетку и тихо вышел. Но, отдав ящичек и тетрадь назначений Валентине Васильевне, вернулся в семьдесят седьмую.

– Сашурик, с тобой ничего не случилось? – спросил я, стоя посреди палаты.

Она лежала все в том же положении.

– Нет, – ответила Александра.

Но потом все же сбросила с головы одеяло и повернулась ко мне.

– Какая-то ты не такая в последние дни.

– Я думаю, Шурик, – с горечью произнесла Александра, – для чего все это мне выпало? Му́ка такая! Если б людей спасла, подвиг совершила – тогда другое дело. А то так… нелепость одна.

– Выжить после такой травмы – тоже подвиг. – Я собрал мусор с тумбочки. – У тебя убирали сегодня?

– Убирали. Это я снова насорила, – улыбнулась Сашура.

– Ты, Сашурик, удивительная! Ты такой сильный человек! Если честно, я тебе иногда завидую, – признался я.

– Кому и позавидовать, как не мне! – со слезами в голосе прошептала она.

– Нет, понимаешь?.. Ты никогда не раскисаешь, всегда веселая. А я от каждой маленькой неприятности прихожу в такое дикое уныние, а то и отчаяние – хоть в петлю!

Мне показалось, что последних моих слов Александра даже не слышала. Она сидела на кровати и с какой-то отчаянной задумчивостью глядела перед собой.

– Саня, я хочу тебя попросить, – прошептала Сашура, откашлялась и заговорила громко: – Понимаешь, Костя последний раз у меня был четыре дня назад. Он приходил каждый день – и вдруг… Может, он заболел? Ты не мог бы сходить к нему?

Я вспомнил, что действительно видел Костю в последний раз на прошлой неделе. Вошел, чтобы сделать Сашуре подкожный вечерний укольчик (это мне давно доверяли). Он держал руку Александры. Она что-то говорила ему, и лицо у нее было спокойное, ясное. У Кости же, наоборот, вид был и смущенный, и возмущенный одновременно.

– Могу, конечно, к нему сходить.

– Я не хочу никого просить из наших знакомых.

– Я зайду, сегодня же зайду к нему, – торопливо пообещал я.

– Запиши адрес.

– Я запомню, говори.

– Некрасова, семь, квартира пятнадцать. Это за Октябрьской первая улица.

– Да знаю я, где Некрасова!

– Шурик, ты иди. Мне сейчас на пересадку. Надо с духом собраться.

Вечером я отправился к Косте. Доехал на автобусе до Октябрьской улицы, а затем дворами прошел на Некрасова.

– Здравствуй, Костя. Поговорить надо, – сказал я кудрявой голове, высунувшейся из двери на мой стук.

Не сказать, что он очень обрадовался мне. Это видно было по его растерянно-хмурой физиономии.

Мы прошли на кухню, уселись с разных концов кухонного стола, и я начал:

– Александра решила, что ты заболел.

– Здоров. Что со мной сделается?.. – вздохнул Костя.

– А что тогда не приходишь?

– Пока у нее было критическое состояние, – раздраженно сказал Костя, – я ходил. Каждый день ходил. А теперь пусть отвыкает.

– От чего отвыкает?

– От меня. От того, что у нее есть я.

– А надо отвыкать?

– Надо, – угрюмо подтвердил Костя.

– Вопросов больше нет, – сказал я, поднимаясь.

– Нет, ты сядь, – остановил меня Костя. – Ты не думай, я ведь не предатель по натуре. Не подлец какой-нибудь. Но понимаешь… Такое ощущение, будто не она это. Ты не видел ее раньше. Ты знаешь, какие у нее были волосы? Поток! Мы все время куда-то шли, ехали…

– Что же, по-твоему… – начал я.

– Да нет! – с досадой перебил меня Костя. – Я знаю, что ты хочешь сказать! Но у нее и голос стал совершенно другой. И говорит она о другом. И думает. Я любил Сашуру. Но я не люблю эту девушку, теперешнюю. Это совсем другой человек! Да и я изменился. Всё изменилось после этой черной пятницы.

Костя нервно помолчал и возмущенно воскликнул:

– Она стала похожа на цыганку! Ну что я сделаю?! Не нравится она мне больше.

– Интересно, на кого же она могла еще походить? – изумился я.

– На царицу Тамару. – Костя усмехнулся. – Чувствуешь разницу?

Я соскочил со стула.

– Слышь, ты, царь грузинский! У нас скоро в психдиспансере будет практика. Приходи! В их коллекции великих личностей грузинского царя точно еще не было.

– Да ты мужик или кто? Ну не могу я, не хочу!..

– Просто ты предатель по натуре! И подлец! – сказал я, толкнув кухонную дверь ногой.

– Ну ты, кишка больничная! – заорал Костя, наступая на меня. – Канай отсюда!

– Предатель и подлец! – крикнул я, спускаясь по лестнице.

Но ответа не последовало.

Я медленно шел на остановку. И что я скажу ей завтра?

III

Утром, после пятиминутки, я целых полчаса провертелся в коридоре около семьдесят седьмой палаты и едва заставил себя зайти к Александре.

– Здоро́во, Крылова! – бодро пробренчал я. – Можно, я у тебя дневник заполню? Практика кончается, а у меня ни одной записи!

– Ты был у Кости? – спросила она.

– Был, был! – торопливо пролепетал я.

– И что?

– Он здоров. Передает привет. Представляешь, – засмеялся я, – сейчас видел историю новенького, поступившего ночью! Парень, шестнадцать лет… Огнестрельное ранение в правую ягодицу. Чем только люди ночью занимаются!

Я взглянул на нее и перепугался. Вместо смуглого лицо ее стало мертвенно-желтого цвета.

– Ты иди… – сказала Сашура.

Я тенью выскользнул за дверь.

Несколько раз до обеда я заглядывал к ней.

Но она все лежала лицом к стене.

Во время тихого часа я все же зашел к ней. Сашура сидела на кровати и сосредоточенно смотрела в альбом с фотографиями.

– Домой ухожу, – сказал я, останавливаясь посреди палаты.

– До завтра, Шурик! – Александра взглянула на меня и улыбнулась.

Теперь она была почти такой же, как всегда. Только выражение решительной сосредоточенности во взгляде и во всей позе почему-то настораживало меня.

– Побаиваюсь тебя одну оставлять, – тихо сказал я.

– Почему?

– У тебя весь день такое лицо… словно ты решилась на что-то, на что-то…

Сашура отбросила альбом на тумбочку.

– Ты думаешь, что я из-за Кости что-нибудь сделаю с собой? – Она озорно улыбнулась и, показав кукиш, сказала: – Накось выкуси! Нет, Саня! Я ведь уже побывала там, где темнота и больше ничего.

– Я думаю, что он еще вернется.

– Единожды предав… Слышал такое?

– Единожды солгав, – поправил я.

– Одно и то же! Кто один раз отрекся, отречется снова. Сегодня мне еще тяжело, а завтра я буду смеяться, как всегда. Даже еще веселей! Ведь я еще раз победила смерть. – Она смахнула слезы и сказала: – Это последние.

– Конечно, последние! – обрадованно подтвердил я.

– А тебе спасибо, Шурик! Ты мне так помог! Жаль, что твоя практика кончается. Вот скукотища без тебя будет!

– Скукотища! Ну, во-первых, я к тебе все равно забегать буду, но самое главное: в травматологию после меня идет практиковаться Промокашка!

– Кто-кто?

– Нелька Промокашкина. Это такой человек! Описанию не поддается. Сама увидишь.

Сашура засмеялась.

– Ну ладно! Промокашка так Промокашка. Давай с тобой на брудершафт выпьем! По двадцать капель валерьянки!

Она подбросила флакончик с валерьянкой и серьезно сказала:

– Один день – и все линии жизни, – она указала на разжатую ладошку, – сместились, все изменилось. Главное, я сама изменилась, душа моя стала совершенно другой. Костя меня, новую, совсем не понимал. – Она на секунду сникла. – Если вдуматься, что было там, в той прежней жизни? Я чуть не вышла замуж за человека, который предал бы меня потом. Саня, я точно теперь знаю, что хочу делать, – хочу стать врачом! Настоящим! Я выучусь, даже не сомневайся!

– А валерьянку-то так и не накапала, коллега, – кивнул я на флакончик, который она все сжимала в руке.

– Валерр-янку, – пробурчала Сашура, один в один копируя голос элфэкашки Зинаиды Тимофеевны.

Никто не знал, почему Зинаида Тимофеевна так уморительно звала валерьянку – «валерр-янка». Мы расхохотались. Сашура накапала нам в мензурки по двадцать капель и празднично произнесла:

– Быть добру!

И мы выпили.

Игла хорошего поведения

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.