Полная версия
Херсонеситы
– Ну же! – заторопил его Актеон, терпение которого иссякло.
– Не обижайся, но именно этот раб стоит семь мин!
– Не слишком ли ты самонадеян, Сморд? Я дам тебе четыре мины. Это вдвое больше того, что ты возьмешь за увальня, которого предлагал мне совсем недавно.
– Четыре – мало! – обнаглел торговец. Согласие покупателя уплатить за падаль целых четыре мины подтвердило его предположения о родственных связях мальчишки с Актеоном.
– Пять. И это моя последняя цена.
– Хорошо. Пусть будет пять. Пять мин за грамотного раба – хорошая сделка для тебя! – Сморд нагло усмехнулся.
Актеон побагровел, но воспитанный ум удержал эмоции. Молча отсчитал полмины.
– Получи задаток. Остальное тебе вручит мой раб, когда придет с повозкой, чтобы забрать этого мальчика. И предупреждаю, Сморд, если с ним что-то случится…
* * *То, что громко называлось улицей Древней, по московским меркам на улицу никак не тянуло – несколько частных домиков и пара-тройка двухэтажек. К одной из них и подкатило такси.
– Слава богу, слава богу! – Тетя Люся сунула водителю деньги и, проигнорировав три тяжеленные сумки в багажнике, бросилась к дородной старухе, с интересом наблюдающей за возвращением соседки. – Марья Гавриловна! Дорогая! Вот, приехали! Племянника привезла! Былиночку мою московскую!
– Уважаемая… – начал водитель, но, оценив важность момента, махнул рукой и обратился к Евграфу: – Давай, парень, выгружаемся.
Когда машина тронулась с места, тетя Люся вспомнила о вещах, подпрыгнула, ахнула, замолотила руками, словно отгоняя мух, но, наткнувшись на сумки у ног племянника, принялась прощаться с только раскочегарившейся Марьей Гавриловной. Через полчаса замлевший от скуки Евграф был введен в квартиру.
– Вот, Графушка, здесь будет твоя комната. У меня не то что в современных многоэтажках. Тут стеночки толстые, температуру в доме держат. Летом не слишком жарко, зимой нехолодно. Вот так занавесочки отодвинешь, вот так в форточку газетку засунешь, чтобы от сквозняка не захлопывалась. Мух нет: море рядом. Зато москиты, зверюги, кусаются. Ну, это ничего, переживешь как-нибудь…
И Евграф остался один. Прошелся по длинной скрипучей деревянной половице. Для человека, выросшего на линолеуме, такой пол был экзотикой. Потрогал полиэтиленовый пакет, насажанный на цветочный горшок. Вот пакет на цветке не удивил: прекрасный способ сохранять растения, если их месяц-полтора некому поливать.
Скоро тетка принесла на тарелке две красные помидорины «не существующих в природе» размеров.
– Я тебя витаминчиками подкормлю. Тут у нас не суррогаты какие-нибудь. Всё – с грядочки, настоящее.
Евграф против витаминов не возразил, разделался с помидорами, плюхнулся на диван и уснул.
* * *Просыпался Евграф неохотно. И если бы не настойчивость тети Люси, вряд ли поднялся до следующего утра.
– Выспался? – поинтересовалась тетка, сделавшая все, чтобы этого не произошло. – Кушать будешь?
– Не-ет… – невнятно промычал Евграф, отвечая сразу на оба вопроса.
– Вот и хорошо! Мы сейчас с тобой пойдем в Херсонес.
– Сейчас? Давай попозже, а? Через часик. Я еще как-то не очень… в общем. – Евграф потянулся, выразительно зевнув.
– Нет, нет и нет! Молодежь должна быть активной!.. Херсонес – это такая энергетика! Там все наши эзотерики собираются («Началось!»). Я тебя познакомлю, представлю.
«Ага! И закудахчут: „Ах какой большой мальчик! Как же ты год закончил? Кем же ты собираешься стать?"»
– Теть Люсь, я пойду, только сначала просто погуляю, ладно? Без занятий.
– Неужто испугался? Зря. Графушка, у нас все очень хорошие лю…
– Никого я не испугался. Вот еще! Просто пока не хочется!
– Не может человек в твоем возрасте не хотеть «просто». Я в твоем возрасте всё всегда хотела. Нет, дружочек, надевай плавочки, вечером искупаться – милое дело! И в Херсонес. Только побыстрее. Туда вход платный.
– И чего?..
– Когда в соборе служба, верующих бесплатно пропускают. Так что поторопись.
– А если мне в собор в другое время надо?
Тетя Люся развела руками:
– Люди, Графушка, решают дела мирские…
Пока он переодевался, тетка преобразилась. В оранжевых когда-то, а теперь выцветших коротких штанишках и черной свободной майке она никак не тянула ни на свой возраст, ни на прилежную прихожанку.
– Слушай, теть Люсь, а нас пропустят? – засомневался Евграф.
– Я что, как-то не так выгляжу? – Она мельком глянула на себя в зеркало, удовлетворенно кивнула, подправила непокорную прядь.
– Ты – супер! Только на прихожанку не похожа.
– Это лучший комплимент, какой может услышать женщина в моем возрасте! – хохотнула тетка.
У подъезда по свежепрополотому палисаднику перемещалась с лейкой общительная Марья Гавриловна. Евграф понадеялся, что ее потянет на разговоры и походная идея тихонько скончается. Но Марья Гавриловна, несомненно, была в курсе тонкостей посещения Херсонеса. Она только махнула и заорала, хотя находилась всего в двух шагах:
– Шо, Люсь, пошли?
– Пошли, Марь Гавриловна! – так же содержательно ответила тетка, свернула на короткую кипарисовую аллею, но, сделав пару шагов, остановилась и широко, словно в мультике про былинных богатырей, повела рукой: – Смотри!
Солнце уже перевалило через зенит, и его лучи падали как раз под таким углом, чтобы выгодно высветить полуразрушенные стены, арочные проемы, зажечь купол собора. На втором плане серебрилось море.
– Ну что, проняло?
Евграф молча кивнул.
– Чего ж тогда молчишь?
– А мне что, как девчонке, визжать и прыгать от восторга? – буркнул он.
– Ах да, как я забыла… Красоту ведь должны замечать только девчонки!
– Теть Люсь, женщины совсем другие существа. Это нормально, когда вы машете руками и скачете, как кузнечики. А для мужчин такое поведение – стыдно. Как вы этого не понимаете?
– Кто это – вы?
– Женщины – мама и ты тоже.
– Ладно, мужчина! Побежали, а то потом не пропустят.
Протрусив метров триста, они проскользнули мимо отмеченной бейджиком контролерши. Евграф на всякий случай скорчил благообразную рожицу, но тетя Люся коротко бросила: «Привет, дорогая!» – и они оказались за воротами, где уже стояла группка странноватых на вид пожилых женщин.
Евграф, представив себя в их компании, перешел в наступление:
– Тетя Люся! Я что – баран на веревочке? Ты вообще представляешь, как мне с вами идти на эту вашу биоэнергетику? Мне раскопки хочется посмотреть, понятно? Я, может, этой вашей биоэнергетикой вообще не собирался…
– Стоп, стоп, стоп! – Тетка демонстративно заткнула уши. – Эта наша биоэнергетика тебя подождет. Иди.
Позиции были сданы настолько легко и стремительно, что Евграф, поперхнувшись словами, сник.
– Ну, почему затих? Объяснил – тебя поняли. Погуляй, посмотри. Надоест – милости прошу!
– А как вас найти?
– Увидишь высокие колонны на развалинах, правее – кусты. Там мы в тенёчке и занимаемся. Оревуар!
Да-а-а… Тетя Люся все-таки была удивительнейшей личностью! Может, зря он прозвал ее «эзотеричкой»? Ведь почему-то, старшая из сестер, она казалась значительно моложе мамы.
* * *Как странно оказаться на улицах, проложенных более двадцати веков назад! И вообще, два тысячелетия – это сколько? Неужели люди, жившие тогда, походили на туристов, заглядывающих теперь в останки их домов? Неужели они тоже ели, пили, растили детей, веселились, грустили, строили интриги и планы, мечтали, делали глупости, пели, танцевали, сплетничали, любили?..
Что успевают понять те, кто сбиваются в небольшие, бегущие по раскопкам кучки? «Посмотрите налево, посмотрите направо…» Наверное, в такие места нужно приходить, как минимум, дважды. Сначала – почувствовать, раствориться. Потом – узнать, изучить, понять.
Евграф стоял на лестнице. Современной обычной лестнице. Ею заканчивалась реальность. Дальше шли равномерные, насколько хватало глаз, квадраты, образованные полуразрушенными стенами построек древнего Херсонеса. Теперь они были невысоки и вряд ли могли скрыть стоящего в полный рост мальчишку. В небольших одинаковых двориках досыхала привычная к соли и солнцу трава, кое-где шевелили мелкими листиками кусты. Рядом надрывалась цикада.
Евграф сбежал по ступенькам, дотронулся ладонью до камня.
– Горячий… Скелет…
Останки стен и впрямь напоминали скелет. Без кожи и мышц, съеденных ненасытным временем.
Романтики исследования хватило ненадолго. Не прошло и часа, как отсутствие знаний о древнем городе лишило постройки какой-либо индивидуальности. Дальше стало просто скучно.
– Видимо, придется заняться биоэнергетикой, – сообщил очередной стене Евграф, вздохнул и, отыскав глазами колонны, о которых упоминала тетя Люся, пошел «сдаваться».
* * *Девчонка выглядела круто. Все остальные – в основном пожилые и не очень спортивные женщины, сидящие кружком с закрытыми глазами, – как-то стыдно. А она – что надо! По крайней мере, Евграф свои ноги в «лотос» точно бы не сложил. И спина у нее была прямая, и вся она казалась тоненькой, устремленной вверх, хотя сидела на земле, на кусочке картона. Солнце, нашедшее лазейку между ветками небольшого деревца, зажгло пшеничные волосы, и они светились в окружающей тени вторым солнцем.
На появление Евграфа никто никак не отреагировал. Даже тетя Люся. Только молодой мужчина, расположившийся несколько обособленно, открыл один глаз, кольнул взглядом пришельца и снова погрузился в себя.
Сообразив, что эзотерики, возможно, именно в этот момент находятся в параллельных реальностях или думают, что где-то там находятся, Евграф на цыпочках прошел через их круг и опустился рядом с девчонкой. «Если она не подсмотрит, хотя бы в щелочку, кто рядом с ней сел, значит, такая же чокнутая».
В этот момент один глаз открылся. Любопытный, серо-зеленый. Второй не выдержал темноты и одиночества. Лицо засияло неудержимой улыбкой… В общем, какая уж тут медитация!
Евграф поерзал, устраиваясь, но его соседка заговорила – беззвучно, одними губами тщательно проговаривая каждое слово. Увидев, что ее не понимают, так же беззвучно прыснула в ладошку, двумя пальцами изобразила бегущие ноги, легко вскочила. Не понять было невозможно. Евграф поднялся и, стараясь не шуметь, двинулся следом.
Место, облюбованное группой Виталика, находилось в стороне от экскурсионных маршрутов. Археологи здесь еще не поработали. А горожане, не задумываясь, что под небольшим слоем земли лежит такой же древний город, использовали удобную тенистую территорию каждый в своих целях…
Девчонка проскочила мимо йога, целующейся пары и, убедившись, что ее спутник не отстает, шепнула:
– Иди сюда, под дерево.
– А эти? – Евграф кивнул на влюбленных.
– Ой, тут все время кто-нибудь целуется. Не обращай внимания. Ты кто?
– Евграф.
– Люсьенин, что ли?
– Почему Люсьенин? Тетку Люсей, Людмилой зовут.
– Да? Наши все «Люсьена» да «Люсьена». А я – Тася. Таисия. Но дед называет Тасей. Я привыкла.
– Ты с ними давно занимаешься? – Евграф кивнул в сторону медитирующих.
– Ага. Целый год уже.
– Зачем?
– Секрет.
– Получается?
– Пока не очень. Виталик как начинает перечислять, что мы обязаны ощущать!.. О-о-о! – Тася развела пошире руки.
– А конкретно? Просвети. А то я не в теме.
– Ой, ну поля там всякие. Плотности, цвета… Покалывания в ладонях, тепло чтобы проходило. Он начинает после упражнений спрашивать, у кого что было. Все кивают, только я – ничего!
– Зачем тогда, если совсем не получается?
– Ты считаешь, когда что-то не получается, сразу бросать нужно?
– Ну… не так глобально…
– Я не брошу. Не могу. Мне нужно…
– Зачем?
– Есть причина…
– Меня в первом классе на скрипку отдали. Я попилил год и понял: не мое.
– Может, мало пилил?
– Вполне вероятно. А этот ваш инструктор, гуру или как вы там его зовете… Сам-то он что может?
– Виталик все чувствует. И энергии, и даже мысли. Только не особо хвастает. Про мысли мы вообще случайно узнали. К нам в группу парень пришел. Странноватый такой. На пару занятий сходил, а потом стал про Виталика говорить, что тот – мошенник, сам ничего не умеет, а с нас деньги тянет… Виталик и показал. Попросил меня ассистировать. Я молча думала, а он рассказывал – о чем. Все сошлось! Потом десять копеек нашел. Мы их специально спрятали. Правда, здорово?
– Наверное. Если честно, мне всегда казалось, что все эти экстрасенсы… В общем, врут они всё.
– Все врут?
– Ну, не знаю… Вон тетя Люся. Как начнет языком молоть! А что она может? По существу, ничего.
– Что ты, Люсьена хорошая! Веселая и добрая. Меня всегда чем-нибудь угощает…
– Мама сначала, когда узнала, что ее переклинило, так орала по телефону! «Безбожница!» и все такое. Не хотела меня в Севастополь отпускать на каникулы, хотя уже договорились. Понимаешь, у отца командировка в Германию. Он физик, новыми материалами занимается. У них с немцами какие-то совместные исследования. Мама с ним едет. Я думал, один лето переживу, не маленький же. Но мои уперлись: «Ребенок без присмотра в городе! Вдруг что случится!» И тут тетя Люся со своими заморочками.
– Почему-то многие думают, что мы чертовщиной занимаемся.
– Знакомо! Теть Люся когда приехала, мама на нее сразу набросилась: «Я вот на фитнесе мышцы тренирую и худею. А ты что тренируешь на своих шабашах?»
– Шабашах?
– Люся маме: «Я не ведьма, чтобы от сестры такое слушать. А тренирую, как и ты, тело. И душу, которую ты развивать ленишься». Мама ей: «Душа в театрах и концертных залах развивается!» – «Не развивается, а ублажается. Пользуется тем, что другие создали. Вот если бы ты сама ту музыку сочиняла…» В общем, они друг на друга орали, пока папа их не растащил и не помирил.
– Интересно, что он им сказал? У нас, когда споры на такие темы, никто никого не слышит.
– Нормально сказал: «Раз Бог подарил возможность некоторым людям уметь больше других, значит, это норма. И к ней надо стремиться. Все святые были в этом плане очень даже продвинуты. Кто-то почитает Будду, кто-то Аллаха, а кто-то вообще считает себя атеистом. И тем не менее среди них есть очень достойные люди!»
– Какой у тебя папа! Надо же!..
– Какой?
– Умный.
– Но Люся тоже загнула. «Хочу, – говорит, – научиться сама Бога понимать и благодарить, а не слушать, что другие рассказывают. Разве я этим Его обижу?» Представляешь?
– Да, Люсьена молодец… Евграф, ты в каком городе живешь?
– В Москве.
– Здо́рово! Я никогда в Москве не была…
– Сейчас на занятия вернешься? – Спрашивая, Евграф очень надеялся, что неспособная к телепатии Тася все же почувствует его желание.
– Не сегодня. Если хочешь, давай по Херсонесу погуляем. Правда, из меня гид не очень. Зато покажу места силы, о которых туристам не говорят.
– Тогда откуда знаешь?
– От Виталика. Да ты и сам увидишь: там всегда люди толпятся. И во Владимирский собор сходим. И к туманному колоколу.
Зря Тася так принижала свои таланты. Телепат из нее получился отменный. Ев граф вскочил и, как это всегда делал папа, протянул «даме» руку. Она хлопнула ресницами, подала свою. Без всяких: «О! Ты настоящий джентльмен!» – и прочей девчачьей ерунды. Ладонь, несмотря на жару, была чуть прохладной и… приятной.
– Ты чего?
Евграф сообразил, что так и стоит, не отпуская Тасиной руки.
– Ничего… Показывай свой Херсонес. Кстати, Херсонес – это по-русски что?
– «Полуостров».
– Я ожидал чего-нибудь… поэтичного. «Город ласковых ветров», «достойный восхищения»… Ну, что-то в этом роде. Греки все-таки.
– Почти в точку. У нас Севастополь – «достойный поклонения».
– Супер! Восхищения, поклонения… Будем считать, что я уже ясновидец.
– А для Херсонеса «полуостров» – нормально. Здесь с одной стороны бухта, с другой – бухта. По суше идет оборонительная стена. Вообще можно было островом называть.
Разговаривая, они выбрались на одну из центральных, хорошо протоптанных дорожек. Тася огляделась.
– Даже не знаю, с чего начинать. Давай на колонны посмотрим. Они рядом.
Евграф был согласен на всё. Мимо колонн он уже пару раз проходил, но прогулка с Тасей – совсем иное дело.
Колонны возвышались над развалинами, напоминая о том, что когда-то вокруг были не только уложенные друг на друга унылые камни.
Тася вскочила на парапет, прислонилась щекой к белому мрамору. Ветер подхватил ее волосы. Они полыхнули косматыми протуберанцами.
– Представляешь, пару тысяч лет назад здесь ходили дамы в длинных платьях – туниках, кажется…
– И мужчины точно в таких же платьях. Тогах, кажется.
Тася засмеялась и, продолжая игру, произнесла с невообразимым акцентом: «Ах-ах, сударь, как мне понравился ваш фасончик!»
– У тебя машина времени не туда вырулила! – хмыкнул Евграф. – И с географией проблемы! Ты Рим и какую-то средневековую Францию показываешь!
– Откуда мне знать, как нужно изображать Херсонес? Его, между прочим, миллион раз перестраивали. В античный театр вообще храм втиснули.
– Зачем? Места, что ли, мало?
– Не места, а камней… Если честно, мне все эти древние какими-то… простачками представляются.
– Почему?
– А ни техники тебе, ни транспорта, ни сложных деловых взаимоотношений. Поэтому люди – как дети.
– Не думаю. Они же строили! Ваяли! Изучали. Возьми хотя бы медицину.
– Легко сказать – возьми. Я, кроме Гиппократа{23} никого не знаю.
– Ладно, про медицину не будем. Легенды Древней Греции помнишь? В школе проходили. Мне нравилось.
– Мне тоже. Нам историчка прямо на уроках читала. Евграф, а ты как учишься? Я – средненько.
– А я – лучше всех! – Он произнес с вызовом, ершисто.
– Ну и учись себе. Чего завелся?
– У нас таких не сильно любят.
– Знаешь, мне как-то без разницы. Если человеку нравится учиться – его дело. Если же он из-за оценок надрывается, тогда конечно… вся эта учеба ему до фонаря… Пойдем теперь к колоколу.
– Расскажи о Херсонесе, – напомнил Евграф.
– Только не обижайся, если навру. Просто что-то слышала, где-то читала.
– Говори, говори!
– В общем, когда его построили, не знает никто.
– Почему? Разве не осталось записей?
– Почти… Считают, что Херсонес основали греки примерно в пятом веке до нашей эры. У них в Греции всякие распри начались. Часть людей перебралась в Таврику. Несколько веков город простоял, а потом все кому не лень начали его перестраивать. Одни дома и храмы рушили, другие на том же месте возводили. В результате никто точно не скажет, что было в самом начале.
– А колокол? – Евграф посмотрел на два каменных столба, вознесших над морем чугунного исполина.
– Колокол вообще к тому времени не относится. Он туманный.
– Что значит – туманный?
– Во время тумана звонили, чтобы корабли на берег не налетали.
«Сей колокол вылит… святого Николая Чудотворца в Таганроге] из турецкой артиллерии весом… пуд 1776 года месяца августа… числа», – прочитал Евграф. – Ну понятно. Херсонес тут ни при чем.
– Колокол после Крымской войны во Францию увезли и повесили на соборе Парижской Богоматери. А потом вернули. Представляешь, ночь, туман, а кто-то стоит здесь и – бом, бом, бом!
– Ага. И шторм. И луна полная.
– И ведьмы на метлах…
Тася прыснула первой.
– Давай под колоколом в тенечек встанем, я тебе одну штуку про Херсонес расскажу. У них деньги на всякие там стены, водоводы, храмы давал народ. Это я, кстати, читала. Так вот, собирается народное собрание. Самый главный ведущий кричит: «Нужно строить…» Храм, например. «Кто даст денег?» Предположим, все молчат.
– Можно понять.
– Ничего не можно. У них богатых тоже пруд пруди было. И тратиться на что-нибудь нужное было очень почетно. Так вот, если никто раскошелиться не хотел, тогда богача мог назвать кто-нибудь из собравшихся. Например, я говорю: «У Евграфа денег куры не клюют. Он вполне может дать на храм».
– А сама что же?
– О, сама!.. Ты подожди, слушай… Ты, предположим, не хочешь давать, поэтому сидишь мышкой, помалкиваешь. Или вправду деньги закончились. Тогда ведущий собрание у тебя спрашивает, действительно ли ты в состоянии оплатить строительство храма. После этого выхода два. Или ты все-таки платишь, или говоришь, что не можешь. Тогда, раз я тебя назвала, нас обязывают поменяться имуществом. Представляешь! И теперь оплачивать строительство храма буду я!
– А говоришь, древние были простачками!
– Ну, это же только так кажется. Пойдем теперь во Владимирский собор. Я когда в него захожу, мне всегда взлететь хочется. И наши тетеньки в группе то же самое говорят. Виталик рассказывал, что на месте этого собора был другой – в форме креста. Вот его, наверное, сам князь Владимир видел. Может, и крестился там. Потом уже сверху собор выстроили. Но часть древнего храма осталась. Мне всегда так странно на это смотреть: прямо в современном зале – старые стены.
– Слушай, Тася, а откуда известно, где князь крестился? За ним что, летописец по пятам ходил?
– С ноутбуком! В том-то и дело, что все неточно. Помнишь «Повесть временных лет»? Там написано, что крещение было в древнем городе, в церкви на главной площади с базаром. А та это церковь, которую потом собором накрыли, или не та… Пойдем, остатки покажу. Ты такого нигде больше не увидишь.
Остов старинной святыни прорастал из пола святыни современной в красивый, с иконами и настенной росписью, зал. Евграф коснулся каменной кладки – холодной и… одинокой. Тысячелетия…
– Собор построили в девятнадцатом, кажется, веке, – уже на улице продолжила Тася, – а фашисты во время войны его почти полностью разрушили. Они тут вообще так нагадили! Колонны разбили, повалили. Представляешь, столько лет древний город простоял, а пришли какие-то варвары и все испоганили. Дедушка рассказывал, что деньги на восстановление собора по всему городу собирали. И все давали. Так что этот собор – наш, общий… Пойдем теперь на места силы.
– Тась, ты объясни мне, несведущему, о какой силе речь?
– Сама не знаю. Про нее Виталик говорит. И еще некоторые наши. Будто бы там, в пространстве, какая-то особенная энергия. Кто рассказывает, что она плотная, кто – теплая или, наоборот, холодная. В общем, я, когда сама научусь ее чувствовать, смогу объяснить.
– Хорошо, пусть теплая, холодная. Но откуда она взялась? Почему не везде одинаковая?
– Потому что земля не одинаковая. Разломы всякие, нагромождения камней, подземные реки. Если в каком-то месте произошли очень важные события, люди тоже это ощущают. Я тебе сейчас одно такое место покажу. Многие считают, что князь Владимир крестился там, а не в церкви, на остатках которой собор построили.
Скоро Тася указала на небольшую ротонду.
– Вот. Пришли.
Евграф недоверчиво уставился на круглую беседку с металлическими колоннами и не особо нарядным куполом.
– Ты считаешь, здесь мог креститься князь? Прямо так, на улице?
Тася засмеялась:
– Ой, нет, конечно! Это все недавно соорудили. Тут раньше огромный баптистерий был, и…
– Чего? Чего …стерий? – Евграф попытался ухватить незнакомое звучание. – Ты вообще откуда все эти словечки знаешь? Специально заучивала?
Тася пожала плечами.
– Да как-то так получилось. То экскурсии, то Виталик… А что? Все просто. Баптистерий – это место для крещения. Храм с купелью. Все говорят, что здесь самая сильная энергетика. Попробуй, вдруг что-нибудь почувствуешь.
– А ты?
– Я – полный ноль.
«Свято место пусто не бывает», – вспомнил Евграф. Народу здесь действительно хватало. Причем о чудесных свойствах площадки внутри ротонды, судя по закрытым глазам, вытянутым вперед или вверх рукам, молитвенно шевелящимся губам, были осведомлены все. Некоторые из «паломников» понимающе кивали, перешептывались, кто-то молча внимал пространству.
«Ну не может же такого быть, чтобы я ничегошеньки не почувствовал!»
Мысль казалось вполне логичной, но теория, как часто с ней случается, не совпала с практикой. Все старания уловить хоть какие-то изменения внутри или снаружи не привели ни к чему: ладони не горели, не кололо в пальцах, и вообще разочарованный организм сохранял полную безмятежность.
– Слушай, Тась, я, наверное, урод, раз ничего не чувствую?
– Тогда мы друзья по несчастью. – В ироничном ответе было что-то такое, отчего Евграфу снова захотелось спросить, зачем все это Тасе нужно. – Ладно, когда-нибудь научимся… Знаешь, пошли лучше к морю. Что-то мне надоело быть гидом!