Наука о небесных кренделях

Мурка сказала, что приглашена на симпозиум. Возможно, она цапнула проспект в приемной какой-то стоматологической фирмы, – проходила мимо, заглянула и стащила проспект. Но я же мать, поэтому я верю Мурке.

Я стояла в прихожей и растроганно смотрела, как Мурка убирает золотисто-рыжие кудри в скромный хвостик молодого врача, натягивает белые сапоги, застегивает белый плащ, повязывает белый шарф. Красиво, – как привидение, во всем белом. Это настоящее счастье – видеть своего ребенка, который в восемь утра уже одет как привидение и вот-вот уйдет на симпозиум по зубам.

В сумке у Мурки белый халат. Врачи на симпозиуме должны быть в белых халатах, – врач должен быть во всеоружии, если потребуется срочная медицинская помощь. А мой ребенок как раз врач. Если на симпозиуме кому-то потребуется срочная имплантация, она тут, моя Мура.

Андрюшечка – ангел, а не ребенок, легкий ребенок, сам проснулся – умылся – съел кашу, отправляется в школу, «Азбуку» по дороге не продает…Ой. Портфель. Ангел забыл портфель. С одной стороны, нужно бежать за ним в пижаме с криком «портфе-ель!». С другой стороны, стук закрывшейся за ребенком двери означает: все, точка, материнский долг исполнен. В школе и без портфеля хорошо, можно попросить у кого-нибудь листочек.

Мура вышла из квартиры, вызвала лифт, открыла лифт, зашла в лифт – уфф, все! Золотисто-рыжее привидение улетело далеко-далеко, на симпозиум. Что это, почему?… Мура вышла из лифта, вошла в прихожую, развязала шарф, скинула плащ, сняла сапоги, скрылась в своей комнате. И через минуту высунулась оттуда в пижаме с уже сонным лицом. Проворчала:

– Глупо переться не пойми куда не пойми зачем.

– Почему не пойми куда?! Почему не пойми зачем?! Дентальная имплантология, Мура! Оборудование для изучения костной ткани! Памятные подарки!

Мура потопталась немного в коридоре, – на пижаме портрет лисы по частям, на груди хвост, на рукавах лапы, на попе лисья морда, и ушла к себе. А я пошла за ней. Хотела показать свое Молчаливое Неодобрение.

На полу в Муркиной комнате Куча – одежда, книжки, обрывки лекций, сверху все красиво присыпано яблочными огрызками. На самом верху Кучи лежит Мурин диплом. В дипломе написано «Врач России». Врач России перебрался через Кучу, я за ним.

…Не удалось продемонстрировать Молчаливое Неодобрение по объективным причинам. Мурка улеглась в кровать, прижала к себе плюшевого медведя и закрыла глаза.

Я демонстративно, без единого слова, ушла к себе и демонстративно тихо прикрыла дверь. И просидела у себя в комнате не знаю сколько времени, минут пять, надувшись, как мышь на крупу, и размышляя.

Вот мои размышления (не все, потому что через два часа ко мне придет съемочная группа «Пятого канала». Будут снимать меня – !!! – для программы «Доброе утро», брать у меня интервью, а в конце я должна порекомендовать зрителям какую-нибудь книжную новинку. Сказать «я хочу порекомендовать мой новый роман» нельзя).

Размышление первое – кто виноват?

Это было мучительное чувство вины, которому изредка предаются все родители.

Что я сделала неправильно?… Нельзя сказать, что я уделяла Муре недостаточно внимания! Я посоветовала ей не сжигать в раковине дневник с двойками каждую неделю, а завести два дневника, один для нас с ней, другой для Андрея… Мне пришлось проверять два дневника.

Я не была угрюмым угрожающим родителем! Когда Мурка была подростком, я применяла только Увещевательное Уговаривание. За которым следовало Муркино увиливание и увертывание: сигареты в ее кармане были мои, а бутылка мартини упала под подушку прямо с неба. За Увещевательным Уговариванием всегда следовало ускоренное ублажение и увеселение Муры.

А чего мне стоило Муркино поступление в медицинский институт?! Мурка поступила в медицинский честно, за конфеты, три вступительных экзамена – три коробки конфет, «Грильяж», «Птичье молоко», «Вишня в шоколаде». В каждой коробке были деньги. Конфеты мне предварительно пришлось съесть.

В «Вишне в шоколаде» было больше всего денег, – за последний, решающий экзамен. Если приглядеться, было видно, что в коробке не конфеты, а деньги. В ночь перед вручением коробки мне приснился страшный сон: я несу конфеты приемной комиссии, спотыкаюсь, коробка падает, – деньги рассыпаются по полу… Приемная комиссия говорит: «Ничего, позанимаетесь, подучитесь носить коробку с деньгами и придете к нам на следующий год…» А я оправдываюсь: «Знаете, сколько мне пришлось съесть конфет, чтобы найти коробку, в которую влезет столько денег…»

«Вишня в шоколаде» была засохшая, с «Вишней в шоколаде» никогда не знаешь, чего ждать, тут либо повезет, либо нет.

…А может быть, Мурку нужно было бить?

Размышление второе – что делать?

Бить?… Но я ни разу в жизни не шлепала Мурку. С тех пор как шестимесячная Мурка отказалась спать днем, мы всегда были не мать и дитя, а подруги, – кому же придет в голову шлепать подругу по попе?…

…Муре двадцать три года, за это время я выросла, повзрослела. Уже несколько лет я определенно чувствую себя взрослым человеком. Я выросла, а Мурка нет. Теперь мы подруги, разминувшиеся в темпах взросления. Так бывает с девочками: одна уже носит лифчик и влюблена, а другая все еще играет в куклы, и что же теперь делать с дружбой? Вот и у нас с Мурой вдруг оказалось разное осознание себя: Мурка уверена, что мы маленькие подружки, а мне кажется, что мы взрослые друзья.

А ведь взрослые друзья дерутся. Мы с Никитой подрались из-за трусов. Два прозрачных кружевных треугольничка, розовые шелковые ленточки, купила у спекулянта, – такая красота. Не то чтобы Никита собирался носить эти трусы, но, когда мы были студентами, в магазинах продавались только белые трикотажные трусы, – он хотел сделать Алене царский подарок, вот и тянул прозрачные кружевные треугольнички к себе, а я к себе. Такая красота, как же нам не драться?

Размышление третье – кто виноват.

Совершенно ясно, что виноват Андрей.

Нет никаких признаков, что Мурка собирается работать. Или хотя бы признать, что ей двадцать три года.

Или хотя бы перестать щебетать, как птенец. Как птенец с открытым ртом, она ждет, когда ей положат в рот что-то питательное. Андрей рад запихнуть в ее открытый рот то машину, то шубку, то шляпку, – он совсем не думает о том, что есть общие законы жизни! Суровые. Что будет, когда избалованная легкомысленная Мура столкнется с суровыми законами жизни? А?! Страшно представить.

…10 утра, Мурка спит, я волнуюсь, – это моя первая встреча с телевидением. Не то чтобы я надеюсь стать лицом «Пятого канала», но все же.

Предупредила Андрея, что он тоже будет сниматься.

– Нет.

Как «нет», почему «нет»?… Андрей – немногословный человек, говорит короткими предложениями, вместо слов часто использует звуки (р-рр). У него низкий, хриплый, очень мужской голос. Его хриплое отрывистое «нет» звучит не как мое «мяу-мяу, да», а как внушительное «нет», решительное «нет», как очень страшный рык – «Нет! Р-рр!». И кто-то во мне, маленький и послушный, тут же хочет забиться в щелочку и оттуда преданно пискнуть «прости, что обратилась».

– Тебе зададут один вопрос. Всего один!

– Нет. Р-рр. Я занят. Мне нужно кое-что посчитать.

Это отговорка. Когда папа, профессор-математик, говорил «я занят, мне нужно кое-что посчитать», я тихо покидала кабинет. Андрей – строитель, строит то одно, то другое – объекты. Если бы он сказал «мне нужно кое-что построить», было бы понятно, но что нужно посчитать строителю?… Он слишком много работает, хочет все сделать за всех. Наверняка сейчас он считает за бухгалтера. Почему нельзя больше доверять сотрудникам? Почему нельзя работать из дома? Почему бы ему не кричать из дома: «Поставь другую бригаду! К понедельнику все должно быть готово! Измерь давление ртутного столба!» (или что-то подобное).

Ночью мы поссорились.

Мы собирались камерно отпраздновать выход моей книги: сходить куда-нибудь вдвоем или выпить шампанского дома только вдвоем, и чтобы он сказал «ты молодец», не обязательно словами, можно взглядом… или каким-нибудь подарком. Я ждала Андрея, и внутри у меня булькали радостные пузырьки. Потому что – что бы я ни делала, что бы ни надела я, при тебе и без тебя, это только для тебя. То есть для него.

А он пришел домой ночью! Водитель грузовика попал в аварию (у него случилась почечная колика), и Андрей поехал за сто километров его выручать.

У него все время что-нибудь случается. Водитель грузовика попал в аварию, или заболел бригадир, или у бригадира заболела жена и нужно положить ее в больницу. Конечно, это человеколюбие и благородство души, но у Андрея много водителей грузовиков, много бригадиров. Один из бригадиров женат в третий раз и со всеми женами сохраняет хорошие отношения.

Ночью я сказала:

– Ты думаешь, что ты лорд!

Я имела в виду, что лорд Винтерфелла, Хранитель Севера, сказал: «Быть лордом все равно что быть отцом для тысячи детей, для всех своих крестьян и солдат». Он лорд, отец для тысячи водителей и бригадиров, – а я, как мне жить?! Одной праздновать выход своей книги?…

– Я так тебя ждала, а у тебя водитель… Водитель для тебя важнее, чем я.

– Конечно, важнее. Ты же здорова, а у водителя почечная колика, – сказал Андрей.

Логично, но мои радостные пузырьки как будто кто-то залил водой, и обида все тяжелела внутри и поднималась в горло, и мы поссорились, и он ушел спать в кабинет.

…– Тебе зададут всего один вопрос. Ты можешь даже не слушать. Просто скажешь «спасибо, хорошо». Одну фразу. И все. Понял?

Я хочу, чтобы осталась запись, где Андрей на вопрос «Как вам живется с женой-писателем?» отвечает «Спасибо, хорошо». Я смогу предъявлять ему эту запись в спорных случаях как доказательство, что ему хорошо.

…Может быть, я стану лицом «Пятого канала»?…

Съемочная группа – редактор (типичный интеллигентный питерский мальчик), оператор (толстый дядька) и еще один оператор (с незапоминающейся внешностью) – долго бродила по квартире, таская за собой камеры, лампы и специальный зонтик размером с пляжный тент, мы с Львом Евгеньичем бродили за ними (Лев Евгеньич задумал укусить зонтик).

Редактор хотел непременно снимать меня на фоне книг, чтобы было культурно. У нас книги везде, в спальне, гостиной, коридоре, туалете, но в спальне и гостиной оператор не смог установить свет, а в коридоре и туалете был свет, но не было перспективы. Я постучалась к Андрею – в его кабинете книжные полки до потолка, и свет, и перспектива.

Андрей сидел за письменным столом, уставившись в компьютер. Погрузился в свои расчеты.

– А вот и мы! – приветливо сказала я.

Мы вошли в кабинет: я, Лев Евгеньич (мгновенно забрался к Андрею на колени), редактор, оператор и оператор, – втащили камеры, лампы, специальный зонтик размером с пляжный тент.

– Кыш! – не поднимая головы, сказал Андрей. – Кыш отсюда!

Мы попятились в коридор: я, Лев Евгеньич (с обиженным урчанием), редактор, оператор и оператор, – выносили камеры, лампы, специальный зонтик размером с пляжный тент. Редактор, интеллигентный питерский мальчик, сказал: «Извинитесь перед вашим мужем за то, что мы ему помешали». Очень тактично и тонко с его стороны сделать вид, что «кыш отсюда!» относилось к съемочной группе, а не ко мне… но ведь все понимают, что мой муж сказал «кыш отсюда!» мне… Позор, какой позор…

…Долго устанавливали свет в гостиной, наконец установили, выключили телефоны, – во время съемки не должно быть ни звука, и я начала говорить – стеснялась, волновалась, немного дрожала. И вдруг из кухни раздалось громкое чавканье и звяканье ложки о чашку.

– Ой… Простите, это он пьет чай, – виновато сказала я.

– Ваш муж? – спросил редактор.

– Лакает из чашки, поэтому ложка стучит.

Я не стала объяснять, что Лев Евгеньич забрался на стол, пьет чай из моей чашки, – не хотела, чтобы «Пятый канал» подумал, что он из меня веревки вьет. И мы продолжили интервью.

– Как ваши близкие относятся к тому, что вы стали писателем?

Идиотский вопрос. Чему их только учат, спросил бы лучше, что я думаю о том о сем.

– Ну… мои дети мне не мешают писать, они заняты: сын учится в школе, а дочь – врач, она сейчас на симпозиуме… Да, на симпозиуме, читает доклад. А мой муж…

– Ваши близкие стараются подчинить свою жизнь вашему труду, – подсказал редактор.

– Да… Они, конечно…

– Где картошка?! – раздался рык из глубины квартиры. – Гречка! Макароны! Где макароны?! Сахар! – громко и страшно рычал Андрей, рык сопровождался грохотом, как будто он швырял на пол кастрюли – одну, другую, третью…

– Они стараются, – понимающе сказал редактор.

– Да. Вот именно. Точно.

В гостиную вошла заспанная Мурка. Увидев съемочную группу «Пятого канала», развернулась, мелькнула хитрой рыжей мордой на пижамных штанах и понеслась по коридору со словами: «Андрей, ты дома?… Мне нужна новая шляпка!»

– Мурочка, это ты?… Ну, как было на симпозиуме?… – фальшиво сказала я вслед.

Я попрощалась с «Пятым каналом» и бросилась к Андрею. Не буду говорить, что человек заслуживает уважения в собственном доме, что писатель, у которого берут интервью, вправе рассчитывать, что ему не скажут «кыш!», что человеку вообще нельзя говорить «кыш!», что во время записи интервью недопустимо швыряться кастрюлями.

Меня интересует только один вопрос, который я задам холодно и весомо.

– Зачем тебе с утра картошка?…

– Просто подумал, если у нас нет картошки, я куплю, – мирно сказал Андрей, – и заодно проверил гречку, макароны и сахар. Заодно разобрал кладовку, кастрюли переложил в правильном порядке.

…О, господи.

– Но почему ты решил провести ревизию продуктов и кастрюль в присутствии «Пятого канала»?…А почему ты сказал мне «кыш!»?! Ты сказал мне «кыш!»! Что подумает обо мне «Пятый канал»? – прошипела я.

– Котик, я сказал «кыш!»? Я и не заметил. Я считал баланс, а Лев Евгеньич полез лапой в компьютер… А что, у нас был «Пятый канал»? И кого снимали?… Льва Евгеньича для программы «Время»?

Сейчас Андрей скажет, что я – звезда передачи «В мире животных». Любовь – это заранее знать, что человек скажет, и заранее смеяться.

– Ты звезда передачи «В мире животных», – сказал Андрей.

– А мне нужна новая шляпка… – вступила Мурка, и Андрей достал бумажник.

Деньги Мурке – на бензин, одежду, путешествия и прочие мелочи – выдает Андрей. Напоминать не нужно, он считает, что Мурке неприятно просить. Это неправда, Мурке нормально просить. Мурка говорит: «Мне нужна новая шляпка». Это кодовое слово, Мурка не носит шляпки. Код означает, что у нее раньше времени закончились карманные деньги, бензин, одежда, путешествия и прочие мелочи.

…Как я могу стать по-настоящему публичным человеком, если меня выгоняют из комнаты с криком «кыш отсюда!», моя дочь – асоциальный тип, а собака пьет чай на столе?

Но ведь каналу нужны разные лица?… Если «Пятому каналу» понадобится такое лицо, то я с радостью. Мне понравилось сниматься, понравился редактор – интеллигентный питерский мальчик, – в 10 утра он уже на работе, не то что Мурка.

…Мальчик-редактор вернулся, – забыл камеру, лампу, зонтик?

– Я вспомнил, откуда мне знаком ваш голос… Вы у нас психологию читали на первом курсе! Мне так нравились ваши лекции, спасибо…

Я приосанилась – «спасибо» для любого лектора… в общем, доброе слово и кошке приятно.

– Они меня убаюкивали, я потом и ночью хорошо спал…Я вас в нашу программу приглашу, придете?…

Ну… хороший сон – это немало.

Я встречаю своих бывших студентов повсюду: они работают официантами, продавцами, диджеями, редакторами, кассирами в театрах, – и всюду пропускают меня без очереди, даже на телевидение.

Отовсюду с любовью. Пятница, 28 марта

22.05

…Притворяться почтибесстрашной означало оставаться в своем мире, там, где не сидят на полу в крови, вот я и держалась за свой мир изо всех сил.

– Какая-то у вас квартира чересчур профессорская. Картины… – сказал Главный. – Вы-то сами на профессора не похожи.

А на кого я похожа, на торговку наркотиками? Кстати, на моем портрете у лифта четко обозначена профессия – писатель. Очевидно, Главный не узнал меня… очевидно, мне уже пририсовали усы. Андрей придет домой, а у лифта трехметровая… с усами, конечно, совсем не тот эффект.

– Книжки есть?! – внезапно вскричал один из мужчин, похожий на старательного придурка с тонким пронзительным голосом, который все делает невпопад, на Вицина из троицы Трус-Балбес-Бывалый.

Они вломились ко мне с оружием, чтобы взять почитать книгу?

– У меня прекрасная библиотека, что именно вы хотите почитать?…

Никто не улыбнулся. Начался обыск.

…Не хотела бы я проводить обыск в чьей-то спальне. Предпочла бы обыскать кухню, или гостиную, или гараж. Хотя, конечно, спальня – самое информационно емкое место, вот где можно узнать о человеке все – по книгам у кровати, по дискам… А если у человека имеются какие-нибудь сексуальные игрушки?… Может получиться неловко.

Главный и его люди даже не взглянули на книги и диски у нас на тумбочках, зато подробно изучили все, что было в тумбочках.

У меня: никакого компромата, не считая груды моих собственных книг. Книги выкинули на пол, и они лежали на полу во всей своей красе, блистали яркими обложками с женскими лицами, брошками, цветами и прочими атрибутами дешевых любовных романов. Это коммерческий ход издательства. Чтобы читательницы не догадались, что это не дешевые любовные романы, и купили побольше, на вес…Стыдно держать свои книги в тумбочке у кровати, но бывают секреты и похуже.

У Андрея: а вот у Андрея – позор! Все знают, что нельзя лезть в тумбочку возле кровати! У Миранды из «Секса в большом городе» в тумбочке вибратор и презервативы, у Кэрри сигареты, а у Саманты резиновые соски… Главный и его люди рассматривали содержимое тумбочки Андрея особенными взглядами, у понятого-охранника горели глаза – он всем расскажет! Андрею безразлично, что думают люди, он не замечает даже, что девушки в кафе сворачивают на него шеи. Андрей живет не с людьми, а сам с собой. А я живу с людьми, и теперь мне придется краснеть под ироническими взглядами соседей…

…Ну неужели нельзя было найти для своих увлечений другого места, кроме супружеской спальни?… Весь дом узнает, что хранит в тумбочке мой муж, взрослый, успешный человек, отец невесты!..Воблеры. У Андрея в тумбочке воблеры. Искусственные рыбки для рыбалки.

…Главный разочарован. А на что он надеялся? Мечтал выудить из тумбочки надувную куклу в человеческий рост? Наручники, ремень? Главный долго рассматривал воблеров, особенно изумрудно-зеленого с желтым хвостом, потом перевел взгляд на меня, словно сравнивал с воблером по красоте.

Непрерывно звонили телефоны, мой в кармане у Главного и телефон Главного: Вика хотела узнать мое мнение об ее финале, а начальник Главного хотел узнать, найден ли склад наркотиков. «Нет… еще нет… пока нет…» – виновато говорил Главный в трубку, имея в виду «не нашли, еще не нашли, пока не нашли».

…Сняли со стен картины, перерыли все мои свитера и заглянули во все колготки. В колготках могут притаиться наркотики, под картинами – висеть мушкеты, в моем шкафу могут стоять танки.

Придурок, похожий на Вицина в роли Труса, совсем разнервничался. Возбужденно сыпал странными словами: рыбацкие электронные весы (можно взвесить рыбу до двадцати пяти килограммов) назвал «ага, агрегат!», а коробочку с ампулами интерферона «стекло!». Бормотал: «Здесь нет книжек, и здесь нет, и здесь нет…» Как это нет книг?! Конечно, в основном у нас книги в гостиной, и в коридоре, и в кабинете, и в детской, но в книжном шкафу у кровати мои любимые книги: Гончаров, Теккерей, Джейн Остен, Мередит, Трифонов, Искандер и кое-что из детства: «Мэри Поппинс», «Королева Марго», Агата Кристи. Не знаю, где этот легковозбудимый человек проводил обыск до меня, где видел библиотеки больше нашей, – у нас объективно прекрасная библиотека! Очевидно, он из тех людей, которым все кажется мало.

Главный очень рассчитывал на гору коробок в моем шкафу, от дна до потолка, – должно быть, думал «в этих коробках сам бог велел хранить наркотики». Тридцать четыре коробки. Тридцать четыре пары балеток. Андрей считает, что тридцать четыре пары одинаковых туфель – повод для обращения к психиатру. Но они разные, мои балетки!

Они рассмотрели каждую пару, замшевые и кожаные, розовые и зеленые, с бусинками и без, и – Главный скисал от пары к паре, – во всех тридцати четырех коробках не нашли наркотиков, и ни одного автомата Калашникова. А в огромной коробке в самом низу были не туфли. Главный по-охотничьи подобрался, предвкушая победу. Как Лев Евгеньич перед решительным броском на котлету.

Коробка была доверху заполнена письмами, пачками писем, перевязанными разноцветными ленточками. Представьте: наши с Викой папы, сблизив головы, говорят о своем – они коллеги по чему-то сложноматематическому, наши мамы, сблизив головы, говорят о своем – о нас с Викой, наших отметках и болезнях, наши бабушки торжественно носят пироги из одной квартиры в другую: сегодня у нас с капустой, а у нас ватрушка – попробуйте… Мы с Викой шныряем друг к другу до ночи, и где застанет «девочки, пора спать», там и ночуем. Мы жили в одном доме, одном подъезде, на одной лестничной клетке. То есть я и сейчас тут живу, а Вика в Тель-Авиве.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.