Чучело-2, или Игра мотыльков

Костя ничего не слышал, теребил повестку в кармане, хотелось побыстрее подсунуть ее Лизе. Наконец решительно перебил:

– Мать!

– Что? – испугалась Лиза. – Не то ляпнула?

– Да нет… Я хотел тебе сказать… – Костя опять испугался. – Нет, я хотел спросить… Ты думаешь, я добьюсь успеха?

– А ты сомневаешься? Вот дурачок! – Каждый раз, когда он впадал в панику, когда терял уверенность в собственных силах или им овладевала апатия, Лиза мгновенно это чувствовала и бросалась на помощь. Делала она это ловко и естественно. – Ты станешь знаменитостью. Это я тебе точно говорю. Хорошо бы побыстрее, чтобы я не превратилась в старуху. По телику будешь петь на всю страну. – Подкрасила губы, скосив глаза на Костю, подумала: «Какой он нервный!» – Ты не заболел? – Попробовала его лоб рукой, с нежностью погладила жесткие прямые волосы.

– Нормально, – ответил Костя.

– У меня тоже был слух и голос, – продолжала Лиза. – В наше время в песне главное было – задушевность. – Она негромко запела, стараясь произвести впечатление на сына: «Серебряные свадьбы…»

– От такой задушевности можно удавиться, – мрачно заметил Костя.

Лиза осеклась. Он умел ее осадить.

– Тогда другое было время, – пыталась она спастись. – Между прочим, я в Москве в Колонном выступала. Знаю, знаю! Ты слышал про это сто раз! А ты послушай сто первый – учись жить у родительницы! – Лиза звонко рассмеялась. Она прыгала и скакала, продолжая собираться. – Тогда обстоятельства были выше меня. Я тогда толкаться не умела. Локти были слабые. Теперь голос пропал, зато локти окрепли. Кого хочешь могу с ног сбить. – Она заглянула под тахту, вытащила оттуда туфли, обулась, сидя на полу. – Да, туфельки дают дуба. Это тоже проблема – где достать и на какие шиши? Так что, Костик, не волнуйся: ты идешь по проторенной дорожке. По проторенной всегда легче.

– А я и не волнуюсь, – соврал Костя, совершенно не владея собой. Он то вставал, то садился, то зачем-то выглядывал в окно.

– Нет, ты психуешь. Кого ты пытаешься обмануть – меня?… Я все вижу. Я тебе говорила, что прорываться лучше всего через самодеятельность? И оказалась права. Вроде как народный талант. У нас это уважают. – Лиза последний раз покружилась перед зеркалом. – Вот я и готова. Пошли? – Взяла сумку, заглянула в нее и помрачнела: – Ни копейки… Надо же.

Лиза недолго размышляла, выскочила на лестничную площадку, позвонила Степанычу. До Кости долетал ее звонкий голос. «Степаныч!» – кричала она, не дожидаясь, когда ей откроют. Потом он услышал, как щелкнула дверь и раздался хриплый голос Степаныча: «Привет, Лизавета! Заходи, что остановилась на пороге?» Костя знал: Степанычу главное заманить «Лизавету». Она ему ответила: «Мы с Костей уходим… Одолжи десятку». – «Счас. – Голос у Степаныча услужливый. – Вот… А хочешь больше? Не стесняйся».

Костя услышал, как хлопнула дверь у Степаныча, резко повернулся спиной к входящей матери и уронил повестку на пол. Лиза тут же заметила ее и подхватила:

– Записка? От девчонки?

– Отдай! – приказал Костя.

– Не отдам! – рассмеялась Лиза. – Мне тоже интересно ее прочитать.

Костя бросился к матери, та увернулась, записку она сжала в кулаке и спрятала за спину. Он пытался вывернуть ее руку.

– Ты сильный, а я сильнее, – сопротивлялась Лиза, ей было весело от этой игры.

Но Костя все-таки разжал кулак матери и взял повестку. Он развернул ее, помедлил, посмотрел на мать и очень естественно удивился:

– Черт! Совсем забыл. Меня вызывают в суд. – И как только он произнес эти слова, сразу почувствовал облегчение.

– В суд?! – испуганно переспросила Лиза. Схватила повестку, пробежала глазами, ничего не поняла и во второй раз прочитала вслух: – «К. Зотикову явиться в суд второго участка Пролетарского района. Явка обязательна». – Она посмотрела на сына. Ей вдруг стало страшно. – Что ты сделал, Костя?

– Ничего, – стараясь держаться беззаботно, ответил Костя.

– Ну, рассказывай. – Лиза присела на краешек стула. Глаза тревожные. – Только без вранья. Я ведь не дура, понимаю: просто так в суд не вызывают.

– Я свидетель. Понимаешь, сви-де-тель!..

– А что ты кричишь? – Лиза посмотрела на сына с подозрением.

– Ну, от тебя можно взбеситься! Сначала задаешь вопросы… Говоришь, только без вранья! А когда я тебе врал, ну, когда, скажи?! А-а, не помнишь! Ты лучше за собой последи, как у тебя с враньем?… – Костя возбужденно бегал по комнате, размахивал руками, всем своим видом изображая неудовольствие. – Потом спрашиваешь, почему я кричу? А я, к твоему сведению, кричу, потому что вижу: ты мне не веришь. Я вижу, вижу!.. Смотришь на меня с большим подозрением. А это неприятно, и вообще, я потерял желание тебе рассказывать…

– Ну, хорошо, ну, успокойся. – Лиза обняла сына, но он вырвался. – Я сижу. – Она села. – И не двигаюсь, и тебя не перебиваю… Рассказывай.

– Случилось еще в январе. – Костя заставил себя говорить спокойнее, сдерживая волнение. – Помнишь, тогда был жуткий холод. А я опаздывал после музыкалки на репетицию. Я не люблю, когда ребята ждут. Ну, в общем, спешил… Выскочил – вижу, стоит «Волга». Мотор тарахтит, шофер рядом. Спросил – подвезешь? И поехали. А когда он сбил двоих… старика со старухой…

– Сбил?! – вскрикнула Лиза. – Насмерть?

– Да нет, не бледней, те оклемались. Ну так вот, когда он сбил, то смылся. Только пятки засверкали. – Костя врал складно, история была накатанная. Он сейчас сам в нее верил, будто и вправду было так, как он рассказывал. У него даже появилось желание обрисовать всю историю в красках. – Значит, он убегал на моих глазах, а я стою как прикованный. Ну, точно парализовало. Из машины вылез и стою. Потом побежал следом, потом вспомнил, что забыл сакс, вернулся, и тут какая-то тетка вцепилась в меня… Да, я забыл: когда он сбил этих стариков, то на улице не было никого, а когда я вернулся за саксом, подвалил народ. Ну и тетка, которая меня схватила, тоже стояла среди прочих… Я был за их спинами, но она меня усекла и наскочила, она такая оголтелая, завопила, заголосила: «Я шофера поймала-а-а! Помогите!.. Он вырывается!» А я и не вырывался, тихо стоял. А тут появилась милиция, раньше «скорой помощи»: где, говорят, шофер? Ну, я им отвечаю: «Никакой я не шофер, я машину водить не умею».

– Как – не умеешь? – удивилась Лиза. – Ты же ходил на курсы. Значит, врал, а говоришь, что не врешь?

– Не врал я тебе! – опять взметнулся Костя. – Им соврал, что не умею. Ну сама рассуди: шофер сбежал, вокруг толпа, человек лежит сбитый, а я вылезаю из машины. Попробуй докажи, что ты не верблюд. Не докажешь, я это сообразил. И хорошо, что соврал: эта машина оказалась угнанной, а ее водитель – угонщик. Он, выходит, сразу два преступления совершил: угнал машину и сбил человека. С нашей милицией надо осторожно. Если бы я не соврал, они бы на меня могли повесить всех собак. И что угнал, и что сбил…

– Ой как мне не нравится эта история, Костик!.. Она запутанная, – сказала Лиза. – А ты почему до сих пор молчал?

– Не хотел тебя расстраивать. Ты бы ругаться стала, знаю я: зачем я езжу на леваках, денег нам и так не хватает… и то и се…

Костя остановился около Лизы. Та обняла его и прижала к себе. Они почему-то оба замолчали, сами не зная почему. Страх вошел в их души, и они почувствовали, что наступает на них что-то большое, темное, неотвратимое. Наконец у Лизы по губам пробежала робкая улыбка.

– Я знаю, ты у меня хороший, – сказала она. – Ну, рассказывай дальше – до конца.

– Мать, ей-богу, дело выеденного яйца не стоит. Следователь меня сразу отпустил. Говорит: «Гуляй, парень! Когда нужно будет, вызовем». А еще там был один мент, фамилия Куприянов, лицо у него такое длинное, лошадиное, узнал меня. «Ты, – говорит, – не иначе – знаменитый Самурай! Моя дочь – твоя фанатка. Бешеная поклонница».

– Так прямо и сказал? «Бешеная поклонница»? До чего дожили – милиция увлекается роком. – Лизе немного полегчало, и она тихонько засмеялась. – Надо же, ну времена! Меня за рок выволакивали с танцплощадки. А один раз даже отвели в отделение. Я с тех пор милиции как огня боюсь. – Она посмотрела на себя в зеркало. – Что-то я бледная. – Неясное волнение еще жило в ней. Она провела рукой по щеке, вытащила из сумочки румяна, подкрасила скулы. – Конечно, все внутри оборвалось. Ноги до сих пор дрожат.

– Ну, мы идем или нет? – спросил Костя. Ему хотелось побыстрее вырваться на улицу.

– Конечно, идем! – Лиза рассмеялась, на этот раз громко и уверенно.

9

Они шли по шумным улицам города, вдыхали густо осевший дым, перемешанный с гарью машин, перебегали в неположенных местах, шоферы их ругали, а они беззаботно смеялись в ответ, совершенно ни о чем не думая.

– Можно сказать, мне повезло! – выкрикнул Костя. – Завтра контрольная по химии. А я слинял по уважительной причине.

– Не хватает, чтобы ты из-за этого провалился на экзаменах, – заметила Лиза.

– Да, у нас без химии не запоешь… – горестно вздохнул Костя.

– Постой, постой! – Лиза даже остановилась. – Я вспомнила! Ура, мы спасены!.. У меня в этом суде работает один старый знакомый. Я ему позвоню, он обязательно тебе поможет. – Она судорожно рылась в сумочке. – Где же моя записная книжка? – Наконец нашла ее, стала искать нужный телефон, перебирая потрепанные страницы. – Боря, Боря, Боря… Не помню, на какую букву я его записала. Ну, в общем, его найти не большой труд. Он нас выручит, это точно! Знаешь что? Я сама пойду в суд! – решительно заявила Лиза.

– Ну, мать, ты меня опекаешь! – Костя едва скрыл свой восторг.

– Возьму директорскую «Волгу» и подскачу, – с некоторой самоуверенностью и непринужденной лихостью продолжала Лиза. – Ты же знаешь, как он ко мне относится?

– Конечно, знаю, – подхватил Костя, желая ей подыграть. Ох, какой он был милый, готов был перед нею ползать на брюхе в грязи городской улицы. – Только ты не опаздывай. Судья там, по слухам, лютый зверь.

– Ну и что, что лютый зверь? Подмажусь, подкрашусь, приоденусь и поплыву. – Лизе сейчас, когда она помогала своему Костику, и сам черт был не страшен. – А кто он такой?

– Какой-то Глебов.

– Глебов?! Ой, держите меня, схожу с ума! – Лиза зашлась хохотом. Теперь ей вся эта история показалась просто забавным приключением. – Ну прямо как в сказке все сходится. Мой знакомый Борька… он же Глебов!

– Шутишь? – оживился Костя. – Бывший?

– Ага, – таинственно улыбнулась Лиза.

– Ну, может, он и не зверь, но вредный буквоед – точно. Имей в виду, – продолжал сочинять Костя.

– Скажите пожалуйста, – иронически произнесла Лиза. – А из-за меня он когда-то провисел целый день на дереве. Смотрит на меня и машет рукой. Оказывается, познакомиться хотел.

– Сам Глебов? – Костя возбужденно и восхищенно покачал головой. – На дереве? Ну, мать, я тебя уважаю.

– Он меня знаешь как любил! Все девчонки завидовали. Чего только не делал из-за меня! И дрался. И на коленях передо мной стоял. – Лиза вспомнила Глебова: живые картинки юности замелькали перед нею. Добавила с грустью и гордостью: – Он жить без меня не мог.

– А почему же ты не вышла за него замуж? – спросил Костя.

– Ну… Это долгая история. А потом, меня и другие любили… – ответила Лиза. – Скучно было сидеть в Вычегде, и я уехала. Можно сказать, под покровом ночи исчезла одна. Я была красотка… В меня все влюблялись. На улицу нельзя было выйти – обязательно кто-нибудь приставал. – Она рассмеялась, голова у нее закружилась от сладостного прошлого, от нынешнего (она не поставила на себе крест), от присутствия родного Костика – это для нее было такое счастье.

Когда они подошли к кафе, то Костя увидел припаркованный к тротуару мотоцикл Куприянова. Сам он стоял чуть поодаль, около задержанного грузовика, и проверял права у шофера. Костя сделал вид, что не заметил его, прошел следом за Лизой, но потом не вытерпел, уже в дверях почему-то оглянулся… и встретился со взглядом Куприянова. Тот помахал ему рукой и ухмыльнулся. Встреча с милиционером испортила Косте настроение. До чего он ненавидел эту куприяновскую ухмылку, которая ему так и говорила: «Ври, ври, парень, а я-то все знаю, ты у меня вот тут – в кулаке».

10

На следующий день Лиза, в розовом платье, в том самом, которое ее молодило, шла по коридору суда, читая таблички на многочисленных дверях длинного коридора. Горел тусклый свет, стены коридора и двери были выкрашены грязно-зеленой краской, и поэтому было совсем темно. Но Лиза ничего этого не замечала. Аккуратная и праздничная, она не видела напряженной сутолоки суда, серьезных и отчаянных лиц людей, попавших в беду; не уступила дорогу милиционеру, который вел арестованного. Тот отвел ее рукой в сторону, а она ему улыбнулась.

Лиза сегодня специально встала раньше обычного, по дороге на работу заскочила в чистку и захватила розовое платье. Волновалась, когда спешила за ним, – а вдруг оно не готово. Все закончилось благополучно. Директор отпустил ее в суд: она ему выложила всю Костину историю. И два последних рубля Лиза ухнула на такси, а то в автобусе всю изотрут, а так она чистенькая явилась в суд. Веселые кудряшки били ее по плечам, на губах блуждала радостная, беззаботная улыбка. Приход в суд для нее был забавной игрой. Она даже забыла, что у нее в сумочке, взятой напрокат у подружки под розовое платье, лежит Костина повестка.

Она думала только о Глебове, точнее, о Боре, как он ее встретит и что ей скажет.

Наконец она нашла нужную табличку, остановилась, посмотрела на себя в маленькое зеркальце, взбила волосы и, волнуясь, приоткрыла дверь. В образовавшуюся щель она увидела небольшую комнату, сплошь заставленную шкафами, набитыми толстыми папками. Двое мужчин сидели за письменными столами и что-то читали. Один из них – толстый, седой, в очках, неизвестный Лизе, а второй, конечно, был Глебов. Лиза видела его в профиль – чуть длинноватый нос, худое, почти изможденное лицо. Одет он был во все темное: и костюм был темный, и рубашка, и галстук. «Какой унылый!» – подумала Лиза, она не ожидала, что Глебов так изменился; она забыла, что прошли годы. У нее немного испортилось настроение, она вошла неуверенно и поздоровалась. Толстый мужчина снял очки, с любопытством посмотрел на Лизу, явно отметив привлекательный вид, и спросил:

– Вы ко мне?

– Нет, я к товарищу… Глебову.

Глебов оторвался от своих бумаг и произнес будничным голосом:

– Добрый день, Лиза.

– Именно… Лиза, – ответила она растерянно, не готовая к такому обыкновенному приему. Она себе что-то нафантазировала, как Глебов бросится ей навстречу, как будет удивлен и рад ее приходу, а тут ничего подобного. – И ты не удивлен? – спросила Лиза обиженным голосом.

– Нет, он не удивлен, – вмешался толстый мужчина. – Он у нас избалован женским вниманием, даже появление такой очаровательной женщины, как вы, не вызовет на его мрачном челе улыбки. Кстати, меня зовут Николаем Сергеевичем Замятиным, я представитель народа, народный заседатель, у этого вечно хмурого и недовольного человека. – Толстяк встал, схватил портфель и, не произнеся больше ни слова, удалился.

Глебов молчал.

– Может быть, ты мне разрешишь хотя бы сесть? – разочарованно спросила Лиза.

– Конечно. Извини, что сразу не предложил, – сказал Глебов, не глядя на Лизу. – Чем могу служить?

– Уж сразу и служить. – Лиза села, оправила платье и положила сумочку на колени.

– Такая у меня работа, – заметил Глебов. – Про меня вспоминают, когда дело доходит до суда. – Он посмотрел на нее тяжелым, долгим взглядом.

Лиза смутилась. Почувствовала, что его глаза поглотили ее, что она заглянула в них и утонула. По коже прошел легкий озноб, ей стало холодно, и она вся сжалась.

– А я вот просто так зашла, – пролепетала она. Испугалась своего вранья и добавила: – Ну, почти… просто так. Воспользовалась случаем, чтобы тебя повидать. Правда, правда, честное слово.

– Ну ладно, говори, что такое твое «просто так».

– А ты стал злой, – огорчилась Лиза. Ее тоненькие брови полезли вверх, губы напряженно сжались. Она по-детски беспомощно спросила: – Боря, тебе неприятно меня видеть?

– Нет, отчего же?… Я рад. Мы давно не виделись. Последний раз я тебя встретил на Грузинской улице. Ты с кем-то шла, смеялась и… неплохо смотрелась.

– А сейчас? – Лиза улыбнулась.

– И сейчас неплохо. – Глебов посмотрел на Лизу.

Лиза искренне и восторженно ответила на одном дыхании:

– Это потому, что я увидела тебя!

– Не надо, Лиза, – мрачно заметил Глебов. – Давай перейдем к делу.

– Успеется «дело». – Теперь, когда она немного привыкла к Глебову, перед нею вдруг предстала вся ее юность. Остановилось дыхание, и защемило сердце, пришлось крепко прижать к груди руку, чтобы заглушить боль. Она посмотрела на Глебова более спокойно и внимательно: он ей неожиданно показался совсем молодым, как тогда в Вычегде. – А помнишь, Боря, как мы познакомились?

– Признаться, не помню.

– Не помнишь, как ты появился у нас? Как пришел на танцплощадку и заступился за меня? Ну это же была потрясная история! Не вспомнил? Ну, ты беспамятный тип! – Лиза продолжала вдохновенно: – Как ты мог забыть?! Надо будет рассказать ее Косте – он оценит. Меня зацапал комсомольский патруль, трое парней, за то, что я была в мини, честно скажу, на пределе. – Она рассмеялась. – И танцевала стилем. Они скрутили мне руки и повели к выходу. Наши, конечно, развесили уши, никто за меня не заступился. Народ у нас дикий. Одного унижают, а другим смешно… Хохотали надо мной. Прическу сбили, куртка лопнула под мышкой, одну туфлю потеряла. Прямо хохот и обвал… со стороны. А я реву от обиды… Не вспомнил?

Глебов не поднял головы, но как-то дрогнули губы, то ли улыбнулись в ответ на рассказ, то ли скривились в усмешке. Резко встал и, стоя к Лизе спиной, начал перебирать папки. А Лиза, не замечая его странного поведения, продолжала:

– Ну и память у тебя! Дырявое корыто, извините-подвиньтесь! А еще судья! – Она уставилась в глебовскую спину и заметила, что у него мятый пиджак, лоснящиеся брюки и стоптанные туфли. – Значит, тащат меня к выходу. И вдруг!.. – Лиза сделала торжественную паузу. – У них на дороге стал ты! И так спокойно и громко заявил: «Отпустите девушку!» – Она улыбнулась: так ей нравились ее воспоминания. – Боря, ты долго будешь маячить у шкафа? – Глебов не ответил, но послушно сел на свое место, лицо его вновь стало непроницаемым. – Так вот тебе печальное продолжение… Они без слов набросились на тебя и стали бить, потом оттащили в милицию, составили протокол, что ты нарушитель спокойствия и хулиган. На работу отправили письмо, и тебе влепили комсомольский выговор. Неужели ты и этого не помнишь?

– Смутно. Все это, Лиза, было в другой жизни. Я был другой, ты была другая. Мы были наивные, доверчивые, как дети.

– Между прочим, я тогда прождала тебя у милиции до часу. Дрожала от страха, а уйти не могла. Вот! Ты вышел, я испугалась: у тебя лицо было в крови. Рассекли тебе бровь. – Лиза посмотрела на Глебова и увидела, что у него одна бровь поперечным шрамом разделена надвое. – Надо же, – обрадовалась она, – у тебя сохранилась эта рассечина! – Она протянула руку, чтобы потрогать шрам кончиком пальца. – Точно, на левой брови. – Тоненький Лизин палец, украшенный аккуратным лиловым ногтем, с большим любопытством упорно тянулся через стол к Глебову.

Глебов отпрянул, потрогал рассечину и сказал:

– А ты фантазерка… Этот шрам у меня с детства: ударился о камень во время купания.

– Да?… – Лизин палец повисел в пространстве и ни с чем отправился восвояси, но сама Лиза не сдавалась. – Странно, а я точно помню… Ты когда вышел из милиции, я посмотрела на тебя, еще подумала: какой симпатичный парень, и запомнила: слева были следы крови. И потом! Мы же пришли ко мне домой, и баба Аня смазала тебе йодом ранку. А-а, попался?

Лиза заметила, что Глебов смутился, и переменила тему разговора, жалея его. Она всегда всех жалела, если кто-нибудь попадал в неловкое положение.

– А как мы ехали из Вычегды на пароходике в город, тоже не помнишь?

– Угадала, – сказал Глебов. – Не помню.

В ответ на реплику Глебова Лиза рассмеялась, ей начинала нравиться их перепалка.

– Мы всю дорогу смеялись. А что там было смешного? Пароходик был маленький, а название у него какое-то быстрое… Вот забыла, черт побери!.. То ли «Стрела», то ли «Ракета», а тащился как черепаха.

– «Стремительный»! – вдруг вырвалось у Глебова.

– Да, точно, «Стремительный»! – радостно подхватила Лиза. – Я была в белом платье. Села на канат, испачкалась и разревелась. А ты стал меня утешать, строил смешные рожи. Помнишь?

– Признаться, не помню. И хватит, Лиза, ладно? – Глебов посмотрел на нее холодно и отчужденно.

– Ладно, Боря, хватит, – согласилась Лиза; ей почему-то стало грустно. – Ты меня прости… Прости. Вспоминаю. А ты человек занятой. Ладно, поехали дальше.

– Ну и какой же он, твой сын? – неожиданно, по-деловому спросил Глебов, уперся локтями в письменный стол и посмотрел на Лизу.

– Костик? – Лиза засияла. – Ты знаешь, он умный. И очень современный. Одевается тоже современно, там брюки-бананы, куртка, из-под нее торчит рубаха. В общем, модно… Некоторым не нравится, а я воспринимаю положительно. Все просчитывает в одну минуту. Теперь дети совсем другие. Правду тебе говорю. Разве мы в их возрасте так просекали? Я, например, в сравнении с ним просто дура. «Физик» говорит: он должен идти в технический, у него, говорит: голова – компьютер. А он – ни в какую. Заканчивает девятый и одновременно музыкальное училище. Раньше не собирался никуда поступать. Поступишь – а потом в армию. Он армии боится. А теперь праздник: в армию не надо, можно сначала отучиться. Он собирается в консерваторию. У него в школе своя рок-группа. Сам сочиняет песни. Пользуется большим успехом. Ты про него, конечно, слышал. Его весь город знает. Ну, догадайся, кто он? – Лиза победно посмотрела на Глебова. – Он… Са-му-рай!

– Самурай? – искренне удивился Глебов.

– Господи! – не на шутку возмутилась Лиза. – Это же прозвище! Ну, ты отстаешь, это точно. Сидишь в своем суде, как в дремучем лесу. Забрались, закопались и сидите в берлоге. А что происходит в жизни, понятия не имеете… Есть, например, немецкая группа, называется «Чингисхан», а Костя – Самурай. И это не просто прозвище – из него складывается характер певца, вот что важно. Понял?

Глебов неуверенно кивнул головой, впервые на его губах мелькнуло что-то вроде доброжелательной улыбки.

– Самурай не будет петь лирических песенок… Там: «Се-е-ребряные сва-а-дьбы-ы…» От них его тошнит, воротит, – вдохновенно продолжала Лиза. – Он весь… в агрессии. Поет песни-протесты. Вот! Понимаешь, он в центре событий. – Она вдруг оборвала свою речь, непривычно задумалась, ее лоб пересекли несколько морщинок. – Скажу тебе, Боря, как старому знакомому: иногда он меня пугает. Живет без тормозов… – Не договорив фразы, Лиза остановилась, вид у нее стал дико-испуганный, глаза округлились в панике: нашла, кому высказывать свои сомнения. Если бы Костик услышал, вот бы понес! Она глубоко вздохнула и сказала, пытаясь спасти положение: – Между прочим, да, да… – судорожно придумывала, что бы рассказать «между прочим», и придумала: – У него фанатки есть. Вот.

– Кто? – опять не понял Глебов.

– Ну, фанатки. – Лиза снова приобрела уверенность. – Ты, кажется, ничего не знаешь и про фанаток?… Обалденно! Фанатки. Девчонки. Поклонницы Костика. Интересное зрелище, я тебе скажу. Они все одинаково одеты. На рукаве повязка, никогда не догадаешься с чем… С его фотографией. Когда я увидела, то неосторожно хихикнула, и напрасно: они меня так запрезирали! Особенно одна, по прозвищу Глазастая, меня в упор не видит или насквозь прошивает, как рентгеновскими лучами. Правда, правда. Ух, девицы, им все до лампочки… – Поняла, что опять поплыла не в ту сторону, чертыхнулась и почему-то обозлилась на Глебова: – Послушай, ты, я вижу, ничего не помнишь, ничего не знаешь, ничего не слышал. На каком свете ты живешь, судья?

– На этом, – серьезно ответил Глебов. – Давай вернемся к делу.

– Пожалуйста. – Лиза полезла в сумочку за повесткой, но вместо этого вытащила конверт с фотографиями, который она всегда таскала с собой. – Сейчас я тебе кое-что покажу. Тебе будет интересно, – сказала она, протягивая Глебову фотографии. – Это Костик сейчас, в натуре. Один к одному. Он прирожденный актер, очень хорошо выходит на фото. Видишь, такой же черненький, как ты. – Глебов внимательно перебирал фотографии. – А здесь ему пять. Он тогда уже был солистом детского хора. Правда, ангелочек? И голос был ангельский, ну прямо потусторонний. Самые высокие ноты брал. До-ре-ми-фа-соль-ля-си-си-си! – пропела Лиза. – И всегда чисто. Ни одной фальшивой ноты. От рождения абсолютный слух… А здесь мы вместе.

Эту фотографию Глебов рассматривал дольше других. Наконец оторвался от нее, улыбнулся открыто, – улыбка его красила, делала незащищенным, – помолодел и сказал: