Кикимора болотная

– Представь, что тот, кто выступает, занимается сексом! – сказала Лиля, округлив глаза.

– Ты чего? Меня же вырвет! Ничего себе у тебя способы! – Тасиному возмущению не было предела.

– Дура! Да не с тобой, – захихикала Лиля. – А вообще. Вот он говорит чего-то, а ты представляй, как он в этом ритме раздевается, эротический танец исполняет, ну и так далее.

Способ действительно был замечательный, сон как рукой снимало, и Тася часто на больших совещаниях, особенно в головной конторе в Москве, развлекалась подобным образом.

Вот и сейчас она представила начальника отдела оборудования, снимающего брюки и аккуратно, не спеша, стрелочка к стрелочке, складывающего их и вешающего на стул. Все это он проделывал, не переставая рассказывать о трудностях, под мелодию «Ностальжи», которая звучала за кадром. Затем настал черед галстука и рубашки. Все свои шмотки Светин очень аккуратно развешивал на стульях, пока в мыслях Таси не остался в одних носках. В фантазиях Таси занудный Светин почему-то представлялся героем-любовником именно в носках. Внутренним взором Тася увидела, как он, оглядываясь по сторонам, запихивает взятку в эти носки, не удержалась и фыркнула. В этот момент она поймала хитрый взгляд Эммы Эдуардовны, поняла, что та занимается тем же самым, и они обе прыснули. Ясное дело, что Лилька этому приемчику научила многих.

– Чего смешного? – возмутился начальник отдела оборудования.

Мужчина в черных очках хлопнул ладонью по столу.

– Что-то я не поняла! – сказал он в традициях любимых Тасиных сериалов. С ударением на первом слоге. В устах здоровенного мужика в черных очках эта фраза прозвучала просто замечательно, и Тася вместе с Эммой Эдуардовной засмеялись. Кислицкий зыркнул на них свирепым глазом.

– Чем это тут мы все занимаемся? – продолжил заказчик в черных очках. – Я уже давно понял, что фирма «Монтажспецстрой» лучшая в мире и работает с размахом. Узбеки все ваши, как один, в фирменных комбинезонах, на стройплощадке роскошная временная общага, аж в два этажа, флаги опять же на ветру полощутся, как на стадионе, в прорабской портреты президента с премьером, на совещаниях и вовсе веселье. Красота! Только сроки вы почему-то срываете. Когда взрывные работы, наконец, закончатся? Мы устали уже от жалоб общественности отбиваться. У общественности от ваших взрывов дома трясутся, не ровен час – развалятся!

– Так морена же! И гранит, – не удержалась Эмма, вклинившись в зажигательную речь.

– А вы не знали? Только сейчас обнаружили? Чего стоим, кого ждем? Вот вы, развеселая барышня, – заказчик обратился непосредственно к Тасе, – можете мне в двух словах сказать, в чем заминка и какого ляда вы мне тут мозги полощете? Что за ситуация такая сверхсложная, из-за которой весь график выполнения работ, или, как вы его теперь по-умному называете, диаграмма Ганта, полетел к чертовой матери? Или вы не знаете, что каждый день стоит денег, и денег немыслимых?

– Анастасия Михайловна! – вежливо сказала Тася.

– Что? – не понял заказчик.

– Развеселую барышню, то есть меня, зовут Анастасия Михайловна, – объяснила ему Тася.

– Хорошо, Анастасия Михайловна, просветите меня!

– Видите ли, оборудование для вашего объекта… – начала Тася.

– В двух словах! – перебил ее наглый тип в черных очках. На щеках его опять заиграли желваки, и Тася поняла, что все присутствующие, а в первую очередь она сама, чрезвычайно его раздражают. Небось вспомнил, как на Багамах-то хорошо.

– Ладно, в двух так в двух! – не стала спорить Тася. – Причины срыва сроков вам пора бы уже у себя в конторе вашей собственной поискать!

Заказчик присвистнул:

– Да вы что? Вот это «сам дурак»!

– Даю развернутое пояснение. Вы сколько времени контракт подписывали? Вы свой лист согласования видели? У вас разве что только уборщица условия не согласовывает. Это раз. Сколько времени вы аванс перечисляли? Как на телегах из банка в банк везли! Ей-богу. Это два! Сколько времени ваши господа этапы работ закрывают? Столько же, сколько контракт подписывали. И деньги опять же через пень-колоду шлют. Это три и четыре! Такую бюрократию, как в вашей конторе, я только в госучреждениях видела. Мы из-за вас ушли в зиму. Мало того что сроки поехали, так еще и дополнительные сложности появились. Чай, про зимнее удорожание слышали? У нас ведь тут далеко не Багамы. Особенно в Мурманске. Так что не вам мне рассказывать о том, что время – деньги. Но!!! – Тася подняла руку, останавливая порывающегося что-то сказать заказчика. – Возможность для ускорения имеется. О чем мы с вами непосредственно и хотели поговорить. Если вы, конечно, захотите таким образом ускоряться. Потому что для нормального ускорения необходимо согласовать временный съезд с федеральной трассы. У нас таких возможностей нет, и вообще это дело заказчика.

– Всего делов-то! Может, еще какавы с чаем желаете? – как-то криво ухмыльнулся заказчик и даже слегка изогнулся в стиле «кушать подано».

– Можно и какавы, но лучше все-таки съезд согласовать! – Тася почувствовала жуткое раздражение и задумалась, чего бы сказать ему такое обидное про его очки.

– Зачем съезд-то?

– Господин Светин нам тут не зря про трудности так долго докладывал. И я вам с самого начала пыталась объяснить, что оборудование в проекте негабаритное. Мало того что проезд колонны в любом случае надо с ГИБДД согласовывать, ну, это мы осилим, так оно еще и под существующим мостом федеральной трассы не проходит. В проекте у нас с вами времянка с другой стороны, через непролазные болота. – При этих Тасиных словах Эмма моментально вытащила план местности и развернула его под носом у заказчика. – А это и время, и деньги немаленькие. Так что, как ни крути, если хотим сэкономить хотя бы время, то надо изыскивать возможность согласования временного съезда.

– Может, вертолетами дешевле будет? – тоскливо спросил тип в очках.

При этих его словах Тася даже ощутила к нему некоторое сочувствие, потом вспомнила, как она непрерывно бьется с офисной шушерой его предприятия, и сочувствие исчезло без следа.

– Я, пожалуй, пойду! Суть я вам в двух словах изложила. Пакет согласовательной документации вот, мои юристы подготовили, конкретику вам Эмма Эдуардовна обрисует. – Тася положила перед заказчиком пачку документов и жалостно посмотрела на Кислицкого. – Леонид Александрович, отпустите меня, а?

– Вот еще! Что значит пойду? – вскинулся заказчик, глядя на Тасю сквозь свои черные очки. – Сама тут повеселилась, мне настроение в двух словах испортила и теперь пойдет! Нет уж, Анастасия Михайловна, оставайтесь и вместе со всеми голову ломайте теперь. Не хочу я съезд с федеральной трассы согласовывать. Абсолютно! А ускоряться надо! Очень надо.

– Я, конечно, понимаю, что вы в разведчика играете, но мне весьма тяжело с человеком разговаривать, когда его глаз не видно. – Тася наконец нашлась. Такую вот незатейливую ядовитую шпильку ему воткнула. Пустячок, а как приятно.

Заказчик ухмыльнулся, медленно снял очки и тут же сощурился. Глаза у него оказались потрясающе красивые, хрустально-серые, с густыми черными пушистыми ресницами. Точь-в-точь как у зверя из Тасиного сна.

– Я не в разведчика играю, Анастасия Михайловна. Я болен и не могу выносить дневной свет. Оттого и очки. Поверьте, они меня самого очень раздражают. – Он медленно надел очки, продолжая смотреть на Тасю.

Ей стало очень неловко.

– Извините. Извините, пожалуйста. Я не хотела. Господи, как неудобно. – Тасе хотелось сквозь землю провалиться, а еще ей хотелось плакать. Надо же! Взяла и вот так между делом мужика обидела. А он больной оказался. А еще симпатичный. Без очков-то сразу видно стало, какой он симпатичный.

– Ничего, Анастасия Михайловна. Я уже привык. Не вы первая, не вы последняя.

Ну вот! Она еще не первая и не последняя! Уел так уел.

– Я все-таки пойду. – Тася чувствовала, что она не может больше оставаться в его присутствии.

Она вскочила, уронила свой ежедневник, вежливый Светин кинулся его поднимать. Короче, образовалась маленькая неловкая куча-мала. Последнее, что она видела, когда обернулась на выходе из кабинета Кислицкого, была кривая улыбка мужчины в черных очках.

У себя в кабинете Тася первым делом схватила сигарету.

«Только бы не разреветься. Надо же, ну что за язык-то такой у меня мерзкий!» – думала она, нервно затягиваясь.

Через час к ней в кабинет ввалилась Эмма. Она плюхнулась в кресло у Тасиного стола и тяжело вздохнула.

– Уфф! Всё, уехали! Всем кагалом в организованном порядке!

– Эмма! А чего у нас нормального проекта транспортировки до сих пор нет? – поинтересовалась Тася.

– Есть, аж в трех вариантах – федеральная трасса, временная дорога через болото, ну и вертолеты. – Эмма заржала. – А хорош мужичонка-то?

– Который? – Тася сделала удивленное лицо.

– Кончай придуриваться! Ты ему тоже понравилась. Верь мне, старая Эмма зря не скажет!

– Ага, точно понравилась. Особенно когда шутку свою про его очки пошутила.

– Да ладно, кто ж знал! У меня у самой на языке вертелось. Виданное ли дело, чтобы зимой в нашем болотном сумраке в солнечных очках ходить! Это больным на всю голову надо быть. Там… это… наш начальничек Кислицкий тебя просил зайти. Можно я пока у тебя тут тихонечко покурю?

– Кури. Сейчас будет клизму мне вставлять за неприличное поведение и будет прав. – Тася нехотя поплелась к Ленни, оставив Эмму отдыхать у себя в кабинете.

Когда она заглянула в кабинет Кислицкого, тот сидел и строчил что-то в своем ежедневнике.

– Заходи, – устало сказал он, не поднимая глаз от своей писанины.

Тася зашла и села перед столом начальника. Кислицкий закончил писать, потер свой благородный лоб и посмотрел на Тасю.

– Анастасия Михайловна! – начал он, и это начало Тасе не понравилось. Уж больно официально. Обычно в отсутствии подчиненных он называл ее просто Тася, конечно, на «вы», но безо всякого отчества. Тася же звала его Ленни и в глаза и за глаза. Он к этому давно привык, и Тасе казалось, что Кислицкому даже нравится именоваться на иностранный манер. – Вы, надеюсь, понимаете, что я вынужден вас терпеть на своем предприятии исходя из определенных навязанных мне условий.

У Таси аж челюсть отвисла, обычно Ленни держал свои нежные чувства при себе. Впрочем, как и Тася.

– И я вас серьезно предупреждаю, – продолжал Кислицкий. – Еще одна подобная выходка – и я буду вынужден подать докладную записку вышестоящему руководству.

– Леонид Александрович! – Тася решила не уступать Ленни. «Кто к нам с мечом придет, тому мы этим мечом и настучим по толстой наглой заднице!» – подумала она. – Я полностью признаю свою вину в сегодняшнем инциденте, однако считаю своим долгом поставить вас в известность, что тоже вынуждена терпеть вас на данном предприятии исходя из определенных навязанных мне условий. И если мы с вами в своем терпении подойдем к концу, то ничего хорошего из этого не получится. Я ведь тоже докладные записки писать умею, и уверяю вас, оснований для этих записок у меня никак не меньше вашего!

Тася смело посмотрела Ленни в его бесстыжие красивые глаза.

– Ах вот вы как! – возмутился Ленни.

– Так! А вы чего ждали?! – огрызнулась Тася. Она отчетливо понимала, что хоть и виновата, но Ленни ни в коем случае нельзя показывать свою от него зависимость.

– Я ждал, что у вас совесть проснется.

– Это отчего же? Я сама переживаю, что заказчику нахамила! Так что она у меня не спит ни минуты. Совесть моя.

– Заказчик? При чем тут заказчик! Подумаешь, нахамила! Он от нас никуда не денется, заказчик этот!

– Что-то я не поняла! – удивилась Тася, в точности как давеча это сделал заказчик в черных очках.

– Я вам про веселье ваше неприличное! Вы ж постоянно всем своим видом демонстрируете, что не уважаете меня ни хрена! То спите на совещаниях, то хихикаете. Надоело мне ваше хихиканье наглое.

– Ленни! Вот вы о чем! Ну, простите меня. Я не хотела, анекдот вспомнила, пока Светин нудел. Вы же знаете, когда он нудит, сил никаких нет слушать. И не только у меня, заказчик, кстати, тоже, по-моему, еле выдержал, хорошо не побил никого. Он вроде мужчина решительный. – Тасе стало смешно. Здравствуйте, приехали! Она-то переживала, а оказывается, Ленни за свое самолюбие волнуется.

– И не называйте меня Ленни!

– Хорошо, Леонид Александрович. – Тася сделала книксен.

– Тася, прекратите паясничать, идите работайте.

– Так вы не будете на меня кляузу в Москву писать? – Тася просительно изогнулась.

– Кыш отсюда, кому сказал! – Ленни со смехом замахнулся на Тасю своим ежедневником.

Тася прекрасно знала, что долго злиться на нее он не может. Наверное, где-то в глубине души Ленни все-таки был добрым человеком. Но уж больно глубоко!

– Иду, иду. – Тася, пятясь, приседая и кланяясь, вышла из кабинета. Ну и денек сегодня!

Вечером, когда она вышла с работы, на парковке оставались только три машины. Роскошная казенная БМВ Кислицкого и маленький красный автомобильчик, припертый Тасиным япончиком. Орешкин уехал, и красная машинка давно бы могла покинуть парковку. Однако осталась.

«Ни фига себе! – подумала Тася. – Неужели Эмма права, и у Ленни роман с финансовой гадюкой? Интересно, где они свои шуры-муры крутят, в комнате отдыха Кислицкого или в переговорной? Хотя там везде камеры стоят. Тьфу ты, господи!»

Снега не было, и с ясного неба на Тасю с доброй улыбкой смотрела абсолютно круглая луна. Тася помахала луне рукой и поехала домой. Как хорошо, что завтра суббота.

ВЕРА И ЕЕ СЕЛЬДЕРЕЙ

– Не, Тась, ты только глянь, как вышивает! У-у-у, морда наглая, глазом, глазом смотри, как зыркает! – Вера сидела на диване, положив ноги на журнальный столик. По телевизору показывали рекламу конфет. Там по заснеженному лесу вышагивал мужик, одетый барином, рядом с ним бежали красивые борзые.

– Это он, Вера, на охоту вышел. Видишь, собаки охотничьи. Только лошади у него нет, на лошадь, видать, денег не хватило. – На самом деле Тасе мужик из рекламы очень даже нравился, вот только взгляд у него действительно был несколько порочный. Нагловатый, знающий, что почем.

– Ага, на Снегурочку охотится. Ну дурища! Нет, правда, дурища! Ну чему реклама всех этих дур учит? Вот скажи, чему она твою Дуську научить может? – продолжала возмущаться Вера.

Хорошенькая молоденькая девушка на огромном экране телевизора кокетливо строила глазки старому ловеласу с борзыми собаками.

– Ты, Верка, как все буржуйки, настоящая тупица! – вклинилась в разговор Лена Штукина. – Реклама для обучения не предназначена, она для увеличения объема продаж делается!

Штукина потянулась к сигаретам, однако Вера стукнула ее по руке:

– Раз я такая тупая, то кури свои, нечего к моим, буржуйским, на нетрудовые доходы закупленным, руки тянуть.

Штукина обиженно принялась шурудить в своей сумке.

– Лена, ты не права. Эта реклама на показанном в ней примере учит девушек тому, что если они не будут хорошо учиться, то им достанутся только такие старые женатые пердуны, как этот, – пояснила присутствующим Тася.

Вера заржала.

– Все правильно, ведь молодые пердуны в большинстве своем все-таки еще не женатые и любят девушек образованных! – Лена Штукина наконец выудила у себя из сумки сигарету и с блаженной улыбкой затянулась.

С Леной Тася училась в школе и дружила с самого первого класса, потом, поступив в институт, она подружилась с Верой, познакомила с ней Лену, и девочки стали дружить все вместе. Периодически они промеж собой поругивались и тогда дружили двое против кого-нибудь одного. Потом, правда, обязательно мирились. Наверное, поэтому их дружба выдержала уже не один десяток лет. Даже Тасиного Зайцева их дружба пережила. Правда, при нем эта дружба как-то ушла в подполье и представляла собой тоненькую ниточку. Но Тася всегда знала, что на конце этой ниточки ее непременно ждет сочувствие и помощь. Стоит только слегка подергать. А уж когда Тася избавилась от Зайцева, ниточка эта и вовсе превратилась в толстый канат. В последнее время, видимо, возраст дал о себе знать, и подруги уже совершенно не ссорились, а просто подтрунивали друг над другом.

Лена на момент их общего знакомства была никакая не Штукина, а носила девичью фамилию Шерман и мечтала работать на телевидении. Для этого она даже после окончания своего филологического уехала на некоторое время в Москву. Из Москвы Лена вернулась сильно расстроенной, разведенной и с фамилией Штукина. О московском замужестве и его обстоятельствах она предпочитала помалкивать. По возвращении судьба закинула ее в детскую комнату милиции, из которой Штукина, имея недюжинные умственные способности, и выросла до майора отдела по борьбе с экономическими преступлениями. В процессе этого карьерного роста она еще раз сходила замуж за какого-то криминального авторитета, правда, фамилию уже менять не стала.

– С чем боролась, на то и напоролась! – говорила Штукина об этом периоде своей жизни.

Авторитет по итогам своей деятельности сбежал из страны куда-то то ли на Кипр, то ли в Израиль, оставив Лене несмываемое пятно на ее репутации в органах и очаровательного сына Валерку. С тех пор Штукина понимала, что звание полковника ей ни за что не светит и максимум, на что она может рассчитывать за свои заслуги перед отечеством и по выслуге лет, – подполковничьи погоны. Может быть, от этого при слове «полковник» со Штукиной делалось головокружение и полный снос башни. Глаза ее становились размером с серебряные монеты республики Малави, загорались волшебным светом, руки растопыривались, и Лена готова была следовать за любым нарисовавшимся около нее полковником на край света. Однако, а может быть, и к счастью, контингент полковников в большом городе Санкт-Петербурге был несколько ограничен. Кроме того, все они при ближайшем рассмотрении оказывались весьма и весьма женатыми. На нижестоящих по званию Штукина внимания не обращала, поэтому все свое время со страстью отдавала борьбе с экономическими преступлениями. Валерик же, как и Тася в детские годы, находился под присмотром бабушки и дедушки. В связи с этим Лена напоминала Тасе ее непутевую мамашу, однако на все укоризненные замечания она отвечала:

– Шерманы ребенка плохому не научат!

Иногда подруги с большим трудом все же отрывали Штукину от ее борьбы, захватов, дежурств и усилений и даже заставляли брать с собой Валерика. Обычно, как и в эту субботу, встречались на «дачке» у Веры и ее Сельдерея.

Сельдереем в свое время прозвали Вериного мужа. Вера выскочила замуж раньше всех, еще на втором курсе. Именно тогда Тася прочитала в какой-то книжке, что сельдерей очень влияет на мужскую потенцию, увеличивая ее в разы, и решила поделиться с подругами этой замечательной и полезной информацией. Вера сразу почему-то решила, что ее муж со своей потенцией и есть сам по себе настоящий сельдерей. Кличка прижилась, и Верин супруг ничего против нее не имел. Прозвище-то, можно сказать, для мужчины очень даже лестное. Честно сказать, Тася, хоть убей, теперь уже и не помнила, как Сельдерея зовут на самом деле. Ну не спрашивать же у Веры? Да, собственно, а на фига? Сельдерей и Сельдерей.

«Дачкой» Вера называла их с Сельдереем загородный дом. В разгаре перестройки Сельдерей выкупил у разорившейся фабрики пионерский лагерь площадью два с лишним гектара и на месте тамошней столовки учинил самый настоящий распрекрасный замок. С башенками и прочими прибамбасами. Кто хоть раз видел эмблему киностудии Уолта Диснея, может себе представить, как выглядела Верина «дачка». Замок вызывал у Таси умиление. Однако она со своим умилением и критическими замечаниями помалкивала, потому что очень уважала Сельдерея и Веру, которые за собственные деньги взяли и воплотили детскую сказочную мечту. Штукина, конечно, от критических замечаний не удержалась, заметив, что компетентные органы, глядя на эти хоромины, будут доподлинно знать, с кого еще можно кой-чего стрясти. С этим согласились все, даже Сельдерей. Потом, правда, замок оброс соседями, которые тоже старались, кто во что горазд, продемонстрировать окружающим, а в том числе и компетентным органам, свое благополучие. Так что теперь уже Верина «дачка» попросту затерялась среди окружающих ее дворцов, особняков, замков, теремов и прочих шато и шале.

Дуське очень нравилась Верина «дачка», особенно бассейн с высокими венецианскими окнами. Бассейн был большой, и в него можно было прыгать с разбега «бомбочкой». Несмотря на свои пятнадцать лет и грудь практически третьего размера, Дуська больше всего на свете любила прыгать этой самой «бомбочкой».

У Веры на «дачке» вся их компания обычно собиралась зимой. Летом же Тася с Дуськой жили на дедушкиной даче и принимали гостей у себя. Там, правда, бассейна не было, но присутствовало озеро, в которое тоже можно было сигать этой самой «бомбочкой» и где Тасин дедушка оборудовал собственный пляж и лодочный причал. Сельдерей привозил на озеро водный мотоцикл, и они гоняли на нем все по очереди.

В эту субботу на Вериной «дачке» было особенно хорошо. И сам дом, и лес вокруг напоминали иллюстрацию зимней сказки. Казалось, что вот-вот в этот самый момент из-за деревьев выйдет волшебный олень и спросит, не надо ли куда отвезти девочку Герду.

Дуська материнские восторги по поводу сказочной зимней природы не разделяла и прогулке на свежем воздухе предпочла прыжки «бомбочкой». Валерик радостно составил ей компанию. Тася, Вера и майор Штукина, спровадив детей в бассейн, немного прогулялись, даже снежную бабу-майора вылепили с кобурой и погонами, а потом устроились в огромной гостиной напротив телевизора и пили замечательное красное сухое вино. Из погребов, как говорила Вера. На «дачке» был специальный винный погреб, где поддерживалась определенная температура и влажность.

– Ох уж эти старые пердуны! О чем они толь ко думают? Она ж его раза в три моложе. Педофилия в чистом виде. Самая настоящая, – продолжала возмущаться Вера, следя за происходящим на экране.

Тася помалкивала. Дело в том, что как-то, выгуливая очередного представителя заказчика в модном ресторане, Тася встретила там Сельдерея, который недвусмысленно обжимался с какой-то молоденькой девицей. Сельдерей, увидев Тасю, конечно, испугался и жалостно так на нее посмотрел. Тася сразу вспомнила, как он приволок им с Дуськой новый телевизор, взамен того, который упер у них Зайцев.

– Ребенку без телевизора никак нельзя, – сказал тогда Сельдерей, устанавливая им новый огромный плазменный экран. – Мы с Верой решили вам подарок сделать, в честь развода. И не вздумай отказываться!

Тася понимала, что подарок решила сделать, разумеется, Вера, но деньги-то она тратила Сельдереевы. Опять же сам приволок и установил. А кроме того, неизвестно, правильно ли будет лезть к Вере с информацией о том, с кем она видела Сельдерея. Вон сколько по этому поводу разных книжек написано да фильмов снято, и никто все равно толком не понимает, что нужно делать, если ты поймала мужа подруги на измене. А вдруг это еще и не измена вовсе? Тася не только ничего не сказала Вере, но даже ни на минутку, ни на долю секунды не проболталась об увиденном Лене Штукиной. Штукиной только скажи. Моментально расследование проведет и всех на чистую воду выведет. И пока Тася не уверена, кому от этого расследования сделается лучше, она будет молчать, как партизан.

Тася тогда в ресторане просто показала Сельдерею кулак и теперь постоянно мучилась угрызениями совести.

– Я, девочки, когда рубашки ему наглаживаю, всегда думаю, что ежели он в этой рубашке мне изменяет, то все – вешалка! Это же предательство самое настоящее. Понимаете, рубашки и еда – вещи очень личные. Я к ним душу свою прикладываю. Иначе нельзя. И он сейчас такой, какой есть, холеный и красивый, благодаря этой вот части моей души. Но ведь, заметьте, именно ухоженные и холеные дядьки девкам пустоголовым обычно и нравятся. Вы ж видали небось мужика заброшенного? Глаза в разные стороны, худющий да обшарпанный. Кто на такого позарится? Кому он нужен? Вот, допустим, если б я Сельдерея своего магазинными пельменями, полуфабрикатами разными кормила да рубашки домработнице гладить доверяла, то тогда другое дело – пожалуйста, ходи хоть направо, хоть налево. Только кому ты нужен будешь? Так что, пока я ему паровые котлетки делаю, ни-ни. Все хозяйство ему пообрываю, нечем сельдереять будет. – Вера воинственно махнула рукой, демонстрируя, как она будет обрывать Сельдерею хозяйство.

– Так, может, прямо с сегодняшнего дня и начнешь? – поинтересовалась Штукина.

– Чего? – не поняла Вера.

– Ну, хозяйство обрывать да пельменями его мучить. Чего зря время тратить, измены дожидаться, – пояснила Штукина свою мысль.

– Любишь ты, Вер, Сельдерея своего. – Тася во всем была согласна с Верой. Вон, взять хотя бы того типа в рекламе конфет, ведь ежу понятно, что женатый! Такой холеный весь. Прохвост. Однако никто к рубашкам и котлетам без любви душу свою не прикладывает.

– Люблю, конечно, особенно сейчас. Как мне его теперь не любить-то? Мне без него труба. У нас эксплуатация только «дачки» нашей в две штуки евро ежемесячно обходится.