Осколки матриархата

Только встряхнул кто-то шарик стеклянный,

И закружило, завьюжило вновь.

Мокрого парка дубы-великаны

И созерцательность ростом с любовь.

Миром и миррой – умиротворением,

Сонным эфиром наполнена плоть.

Вовсе не здесь, а в другом измерении

Лавочка, скрипка, скрипач и Господь.

ПРЕДНОВОГОДНЕЕ

Наталье Николенко

Пахнет воздух, чист и хрупок,

Накрахмаленным бельём.

Снег сухариками хрумкал,

Порастала боль быльём.

Апельсином новогодним

Светит солнце сквозь туман,

Снова Николай-угодник

Примеряет свой кафтан.

Детства сказочные игры,

Дух еловый всё сильней,

Бриллиантовые иглы

Рассыпает по земле.

Мы прошли с тобою кастинг

На прочтение стишка.

Может, нас одарят счастьем

Из волшебного мешка?..

***

Самолётик белым следом

Пополам разрезал небо –

И теперь на небе шрам.

Страх зимы ему не ведом,

Кажется ему, что беды

Где-то там, где-то там…

Дым сиреневый клубится,

Ёжится на ветке птица –

Не поёт, не поёт.

Хитро девицы-лисицы

Отворачивают лица.

Снег идёт, снег идёт…

***

Я вспыльчива, я – февраль…

Настя Мордвинова

В родном бандитском захолустье

Колючий, ветреный февраль.

Всех рек автомобильных устье,

Где чёрный лёд похож на сталь.

Как в очереди на таможне,

Нам стали улицы тесны,

Но в феврале уже жить можно

Одним предчувствием весны.

И воздух сладко истомится

Одним предчувствием любви.

Мы с интересом смотрим в лица –

И все немножко феврали.

***

Улов богатый сушат

Застиранных рубах.

И лёд хрустит на лужах,

Как сахар на зубах.

Сугробы – каша с перцем,

Узоры на блине.

Моё томится сердце

На медленном огне.

Фарфоровой посудой

Настойчиво звеню,

Я – фирменное блюдо

Весеннего меню.

***

Пооскалились крыши сосульками –

И с клыков плотоядный сок.

Как из вены, ручьи забулькали

По расхлябанности дорог.

Резкий ветер с тревожным запахом –

Догорела зима дотла.

Гарь и слякоть. С размаху наглухо

Дверью хлопнула… и ушла.

Так хотела коснуться кожи… Но…

Не осмелилась. Не смогла.

Ощущала, почти восторженно –

В сердце с хрустом вошла стрела.

УЛОЧКИ ДЕТСТВА

Тёплый ветер вдоль Зелёной Рощи,*

От Меланжевой* до Обводной*

Простыни крахмальные полощет

И вздымает к небу по одной.

По дорожкам, утонувшим в травах,

Стелит ароматные дымы.

Воробьёв весёлые оравы

Разгоняют утренние сны.

На ветвях беременные почки

Скоро к небу вскинут паруса.

Помню здесь все рытвины, все кочки,

Узнаю собак по голосам.

По ночам тут слышен стук колёсный,

Поездов тревожные гудки –

К нам спешат страстей грядущих вёсны,

Жизнь со смертью наперегонки…

______________________________________________

* Название улиц одного из старых кварталов г. Барнаула

МАРТОВСКОЕ

Сердца стук да перестук трамваев,

Запах дерзкой, молодой беды,

С диким безрассудством самураев

В бой идут влюблённые коты.

По крови, как по ручьям весенним,

Бродит перезрелое вино.

Чья вина, что разомкнулись звенья?

Порвалось. Не сбылось. Не дано.

Но всегда всё главное случалось

Только чудом, только вопреки,

Господи, прошу такую малость –

Каждый день касаться той руки!

Невтерпёж рукам, губам, глазам уж.

Дни и ночи – стрелы с тетивой.

Господи, ну выдай меня замуж!

Выдай меня замуж за НЕГО!

***

Чёрною, синей, лиловой тушью

Город залит и мерцает слепо,

Словно огромной медвежьей тушей

Ночь придавила его проспекты.

Сыро и грязно – куда уж гаже?

Хоть и весна наступила вроде.

Он ведь меня так заметно младше,

Даже подруги глаза отводят.

В спину злословят: «Как мама с сыном!»

Те, кто привык доверять лишь числам,

Только вот чёрно-лилово-синим

Странный союз Кем-то свыше вписан.

Значит, бывает любовь до смерти,

Словно душа в первый раз разделась,

И милосердствует, и многотерпит,

И всепрощает, на всё надеясь…

***

Под тополем на лавочке с тобою

Мы целовались – будто бы взлетали.

Не разорвать и не разлить водою.

Мы прорастали. Мы единым стали.

Плащи надеты и зонты открыты,

И лица закрывают капюшоны.

Лишь тополь раскудрявился умытый

И выглядел законченным пижоном.

Уплыл трамвай со станции конечной,

Черкнув по глади мокрого брезента,

А тополь лузгал семечки беспечно,

Унизив всю торжественность момента.

***

В лужах плещутся автобусы,

Суматошные, как гуси.

Небоскрёбы – гладиолусы

Рвут божественные гусли.

Наполняются томлением

Все ожившие волокна.

Первый хмель вина весеннего

Пьют зарёванные окна.

Раскудрявилися волосы

У чумазых бойких клёнов,

И поют охрипшим голосом

Клёны клёнихам влюблённым.

Без ума, без сна, без просыху,

Слепо щурясь свету белому,

«По воде да яко по суху»

Мы бежим как угорелые.

Поцелуи бестолковые

Жгут обветренные губы.

Промочил кроссовки новые

Заполошный город глупый.

***

Мы с июнем большие товарищи –

Воспеватели каменных плит.

Только там, где души обиталище,

Почему-то болит и болит.

Мы дождались, чтоб волосы длинные

Тополя не откинув от глаз,

Выбивая подушки с перинами,

Белым пухом засыпали нас.

Всё в лицо и в лицо – просто мистика!

И отбиться не можем, ворча…

Так любовь моя белым пушистиком

Между небом и небом – ничья…

***

Жёлтое марево плавит асфальт,

Солнце повисло мячом волейбольным.

Непредсказуемый Оскар Уайльд

Нас напридумывал остро и больно.

Город-аквариум мутной воды

Воды тяжёлые тихо покачивал.

Что же так быстро стал тополь седым?

Что же вы быстро так выросли, мальчики?

Юный июнь – обаятельный плут,

С пьяным вином, и глаза с поволокою.

Словно живые пушинки плывут

Белыми рыбками в небо глубокое…

***

Букет сирени как ребёнок на руках,

В резных кружавчиках сиренево-крахмальных.

Опять весна оставит в дураках,

Пройдя насквозь крамольно и фатально.

Лицо топлю в душистой пене той

И захлебнусь волшебным мигом страстно,

Вослед за Фаустом воскликну я: «Постой,

Остановись, мгновенье, ты – прекрасно!»

Глаз не отнять, затянет полынья

Безжалостной любви и обожанья,

Но лишь сирень умеет исполнять

Своих губителей заветные желанья.

Созвездие соцветий – Божий знак

Нас делает добрее и смиренней.

Один художник Врубель точно знал,

Как выглядит она – Душа Сирени.

***

Небо с землёю пришиты травой –

Пёстрый лоскут и лоскут голубой,

Яркой заплатой наспех прилатан

Солнечный диск с золотой бахромой.

НАЧАЛО ВРЕМЁН

***

Лунный глаз, угольком в копоти,

Не мигая, совсем остыл.

Хоть бы Ты был, Господи!

Господи, хоть бы Ты был!

В небо чёрное-чёрное с проседью,

Будто в ухо Тебе, кричу:

«Верить хочу, Господи,

Верить Тебе хочу!»

Вместе бы нам на погост идти,

Простить бы кровную месть.

Только люби нас, Господи,

Таких, какие есть!

***

За что Ты одарил меня, Господь,

Отметиной особой «благодати»:

Ждать – не дождаться, гнаться – не догнать,

Быть не у дел, не в теме и некстати?

Не в нужном месте и в ненужный час,

Доверчивой, не заслужить доверья,

Слугой, послушно открывавшей дверь,

Остаться диким и дремучим зверем.

И безутешной нежно утешать,

Прощать поспешно, не узнав прощенья,

Любить, не став любимой… Вообще

Всё понимать о тщетности творенья.

Ненайденной – всегда-всегда искать

И позабытой – помнить, помнить вечно

Необходимость таинство беречь,

Что жизнь, как эта пытка, бесконечна.

***

Говорила бабушка, старость празднуя:

«Я ещё тудыличи в могуте была!*»

Трудовые, праздные, будни разные,

Чередою праздников кабала.

И недавно вроде бы было детство,

Близко-близко лужи, земля, трава.

Быстро-быстро бьётся комочек сердца.

Жизнь уже случилась,

сбылась,

была…

________________________________________________

* Я ещё тудыличи в могуте была! – Когда я была в силе (устар.)

***

Покатилася крынка с полки,

Будто бес её подтолкнул.

Бац – и вдребезги, а осколки,

Как по крови – по молоку.

Потерялося так внезапно,

Покатилося под откос.

На платке моём чёрном пятна

От молочных, от белых слёз.

Молоко по столу, по полу,

Возле, около головы.

Что-то смолоду, что-то снову…

А теперь не вернёшь, увы.

Не успела ещё напиться,

Сокрушаюсь над молоком.

Утекает под половицы

Моя молодость ручейком.

***

Доверяли секреты сплетнице –

Старой пепельнице на столе.

И дымок сигаретный теплился

В серебристой её золе.

На какие-то сны надеялись

И гадали на королей,

И любого, кого б ни встретили,

Объявляли судьбой своей.

Целовались на тёмной лестнице,

Выбегали на первый снег.

Тусклый свет молодого месяца

Принимали за фейерверк.

***

Обрыв. Провал. И я на дне,

На дне глубокого колодца.

В том самом-самом чёрном дне,

В ужасном чёрном дне

без солнца

и ночи без тебя.

На самом краешке крыла

Уснула маленькая точка всех надежд.

Мой серый ангел, светлоокий,

Несусветный –

прозрачный

бред…

Тоскливый путь окончен – всё известно.

В формате тёплого окна,

На острие огня, в твоей судьбе

Нет места,

места

для меня.

***

Всё, что дал мне – вполне заслуженно.

Красоту, никому не нужную

И любовь на всю жизнь безответную.

Пела песню бы, но простужена.

Предрассветная, несусветная,

Всё блестит, да не греет звезда.

Ну, спасибо, Ты дал так много мне –

На сто жизней уроков-мороков,

И всегда из огня да в полымя.

Даром брал, отдавал «задорого»,

Толька счастье другим раздал,

горький Ангел мой…

***

Стайка мальков – суетятся дети.

Аквариум их двора.

Хочешь, скажу, где зарыт «секретик»?

Только не выдавай!

Стая подростков – гурьбой в подъезде

Делит на «свой» – «чужой».

Верится, что навсегда и вместе

Общий секрет большой.

Юность – избранница узкого круга,

Таинство, волшебство!

Кто кому друг и кто чья подруга,

Кто выбирает кого?

Только вот вдруг, постарев случайно,

Плачет душа, кричит!..

Знаешь, иметь настоящие тайны –

Тяжесть, опасность, стыд.

***

Что-то не к добру стихи попёрли.

Оплачу слезами этот дар.

Оплачу – оплачу. Комом в горле,

Воплем воздаётся гонорар.

Воздаётся. Раздаётся. Охнет.

Раздвоится эхом и стихом.

Стихнет всё, и всё вокруг оглохнет…

И опять… И потом… И потом…

Жизнь моя из графоманской прозы.

Черновик – испачканный листок,

А стихи – железные занозы,

Сдавленные стоны между строк.

Строки – дни в ошибках и помарках

Пляшут нервным почерком вразлёт.

Ну а кто-то, на примерах ярких

Научившись, набело живёт…

***

Ну а после меня только несколько строк,

Даже, может, несколько слов.

Тонкой цепочкой след

через белый листок

От меня через времени ров –

в будущее…

О ТОМ, КАК МИР ПЕРЕВЕРНУЛСЯ

И грянул гром! Мужик перекрестился.

Рак свистнул на горе. Макар телят угнал.

С большим трудом, но всё же отелился

Колхозный бык – большой оригинал.

Сгорели все мосты по всей округе.

Ушёл последний поезд. Не догнать.

И жареный петух в большом испуге

Клевал, куда положено клевать.

Прошёл внезапный дождь с камнями,

И после оного в четверг

Случилось ВСЁ! Неужто с нами?

Случилось всё…

И свет померк.

***

Мир раскололся: две неравных части.

Мир прежним никогда уже не будет.

ТЫ – большая, моё большое счастье,

А меньшая – все остальные люди…

***

Вошедшие, оставьте упованья!

Данте Алигьери

Здесь время загустело и застыло –

Трясущийся разбухший желатин.

В один комок – что будет, и что было,

На тряпки-лица – выцветший сатин.

Картина неизменно монохромна –

Коричневая, скорбная гризайль.

И тени в похоронных балахонах

Не поднимают тёмные глаза.

Здесь говорят не часто и не громко,

Ни встречам, ни друзьям никто не рад.

Но всё же Лимб* – ведь это только кромка,

Ведь самый первый круг – ещё не Ад?

Без солнца, без желаний, без надежды,

Необъяснимой вечностью больны,

Заложники, мы здесь застряли между –

Меж тем и этим полюсом войны.

Надёжный тыл ничем не содрогаем,

И со смолой котел не подожжён,

Трёхглавый Цербер не пугает лаем,

Как тех, кто плачет ниже этажом.

Терзающие страхи бесполезны –

Мы удержались, что ни говори,

На самом краешке опасной бездны,

Что молча дышит где-то там – внутри…

_________________________________________________________________________

Лимб (лат. limbus – рубеж, край, предел, кромка) – в «Божественной комедии» Данте это первый круг ада, где вместе с некрещёными младенцами пребывают добродетельные нехристиане – философы, атеисты и поэты Античности, а также герои языческого мира.

ПИСЬМО ЗОЛУШКЕ

Моей бабушке

Нине Прокопьевне Нагаевой

В нашем доме тепло и покойно,

Здесь по-прежнему только свои:

Тот же чайник, часы, рукомойник,

Что по каплям отсчитывал дни.

А в солидном вишнёвом комоде,

Под покровом линялых платков,

По забытой изысканной моде

Кипой вышитых воротников –

Пара туфель совсем не хрустальных.

Только детский какой-то размер.

Так ни разу и не станцевали

На изящный старинный манер.

Где ж они эти добрые люди?

Унесла их Забвенья река,

Но как прежде их Золушка любит

И крахмалит для них облака.

Я тебе приготовила ужин,

Ожиданьем наполнив бокал.

Если кто-то особенно нужен –

Очень вредно не ездить на бал.

Золотая умчалась карета,

Поминальная стихла свеча.

Мне же – мачехе прятаться где-то,

По тебе всё скучать и скучать…

О ЛЮДЯХ В ЧЁРНОМ

И не был никто готов

К явлению чёрных Готов

Из сумеречных садов

В ячейки бетонных дзотов.

И не был никто знаком

С нашествием чёрных Нарков.

Наркотики. Точка. Ком.

В подъездах, дворах и парках.

А время кричит: «Come on!»*

Заплаканным чёрным Эмо.

Как раб дорожит клеймом.

Как евнух любим гаремом.

Кто реквием заказал?

Но снова заказан Моцарт.

Есенин предупреждал,

И летом чернело солнце.

Свой саван накинул век,

Как глаз прикрывает веко.

Часы замедляют бег –

Ждут чёрного человека…

_________________________________

* – Давай, погнали! (англ.)

***

Я хочу на Луну, на Луну улететь.

И на Землю смотреть из космоса.

Самой первой вечный встречать рассвет,

Как индийский Бог в позе лотоса.

Восседать. Молчать. Всё на свете знать.

Посылать сказки-сны засоням.

Никакая рать, никакая знать

Вас ни дать, ни взять – не догонят.

Пробуй лунный пряник и лунный чай.

На Луне всё другого цвета.

Выше головы прыгни невзначай,

И летай от зимы до лета.

На моей Луне, на твоей Луне

Не бывает проблемы с весом.

Прилетай скорей на Луну ко мне,

Я тебе застолбила место.

***

Эх, не перешибёшь на самом деле

Навязчивость идеи о тебе.

Ни третьим ухажёром на неделе,

Ни музыкой, ни сказкой про Тибет,

Ни чтением газет, ни шоколадкой,

Ни табаком, ни «огненной водой».

Целую фотографии украдкой,

А глянец их холодный, неживой.

Окаменеть бы на своём диване,

Не чувствуя, не плача, не любя.

По ниточке серебряной к Нирване

Подняться…

…и увидеть там тебя!

***

Простая не решается задача.

Кто вырвал из учебника ответ?

Но можно только так и не иначе,

На тонкой нити между «да» и «нет».

Решить бы сразу всё единым махом.

Решиться бы и больше не звонить,

Простить, отдать последнюю рубаху

И разорвать сияющую нить.

С высокомерною улыбкой сноба

Едва кивать при встрече, не робеть.

Решиться бы и прыгнуть с небоскрёба,

Чтоб под ноги тебе!

***

Тучи в куче, как коровье вымя.

Вдоль по склону и без тормозов

Дождь колючий, как родное имя,

Как о помощи последний зов.

А луна, как гол в свои ворота,

И у края брошенная я.

Этот крик отчаянный до рвоты.

И у раны рваные края.

Хоть в глазах темным-темно от боли,

Только резким, бешеным рывком

Можно вырвать полсудьбы, полдоли.

Половину или целиком?

Отрывала с мясом. Обрывала.

Почему на небе нету звёзд?!

Я сама хотела и узнала,

Что такое значит жить всерьёз…

***

Я систему твою разгадала,

Я постигла нюансы игры,

Оттого меня любят так мало,

Что язык мой, как жало иглы.

Самым верным всегда изменяют,

Самых умных дурачат и бьют.

Нас меняют, меняют, меняют

И посмертно дипломы дают.

В этой трудной пожизненной школе

Я экзамен сдаю выпускной,

Оттого среди грязи и боли

Моё тихое счастье со мной.

Я его заплетаю в косичку,

Умываю его по утрам,

Я его отпускаю, как птичку,

Я его никому не отдам.

***

Не случилось со всей мочи –

Будем понемногу.

Вянет нежный мой цветочек,

Глядя на дорогу.

Подожди, и снег растает,

Поздно или рано.

Это истина простая –

Зарастает рана.

Не гуляет вольный ветер,

Не тревожит пустынь.

Вполнакала солнце светит,

И на сердце пусто.

После горестной юдоли,

После чёрной страсти,

После долгой-долгой боли

Даже это – счастье…

СЧАСТЛИВОЕ

Мы летели над землёй, не касаясь тверди,

Где-то пели мы с тобой Пугачёву с Верди.

Обогнали на углу жёлтых листьев стаю.

Так щекотно в животе бабочки летают!

Мы присели на пенёк в центре мирозданья,

Нет ни горя, ни забот, только созиданье.

Площадь золотом полна, как вино в бокале,

Звёзды близко подошли, через край лакали.

Общенячивал восторг, разрывал на части,

Так прихлопнуло меня абсолютным счастьем.

Раздувался сердца шар, пробивая кровлю.

А что дальше было там? Ничего не помню…

ПИСЬМО МАЛЬЧИКА,

У КОТОРОГО УМЕРЛА СОБАКА

Владимиру Свинцову

Уважаемый Боженька, здрасте!

Если Ты опечалился вдруг,

Знай, летит к Тебе пёс рыжей масти,

Настоящий и преданный друг.

Я Тебе на все сто доверяю,

И собаку родную дарю,

Но с собаками утром гуляют,

Ты давай не проспи там, в Раю.

Не смотри, что фигурой не статный,

А характером он – волкодав!

Не кричи на него, может цапнуть.

И по-своему пёс будет прав.

Ест он всё, и зовут его Чарли.

Ну, прощаюсь, огромный привет!

Намекни, что вы с ним повстречались,

И зажги поскорее рассвет.

***

Провода гудящих строчек

Пробивают мне виски.

Я потерянный кусочек –

Капля от твоей тоски.

Рук моих – твои движенья.

Глаз моих – твой нежный цвет.

Искажают отраженья

Идентичности примет.

А в углу, за образами,

Тихо крыльями шурша,

Успокоилась слезами

На двоих одна душа…

***

Стаями заполнилась околица,

Стаял запоздалый снег с полей,

С тайным состраданьем небу молятся

Чёрные обрубки тополей.

Погоди, погода, раскиселиться,

Пагоды покатые хлестать.

Только толку-то, что жизнь-подельница

Мягко стелит, да не мягко спать.

Станем мы лишь стойкими поэтому –

Квартиранты с тонущих планет.

Стоит в жизни, стоит быть поэтами,

Потому другой дороги нет.