Георг Парадиз

Влас Михайлович Дорошевич

Георг Парадиз[1][2]

* * *

В последний раз с Георгом Парадизом я встретился, – извините за декольте воспоминаний, – в купальне.

Он выходил из воды, и я не удержался от восклицания:

– Наконец-то вижу вас, Herr Director, в настоящем костюме антрепренера!

Георг Парадиз разразился хохотом:

– Охо-хо-хо! Ха-ха-ха-ха-ха!

Когда человек может даже хохотать над собственным несчастием, – дело плохо.

Сильно должен болеть зуб, прежде чем «замрет».

Он претерпел все.

Сначала верил в немецкую колонию.

Но решил:

– Немецки публикум – свинь!

Потом верил в русскую публику.

Но пришел к убеждению:

– Русски публикум тоже свинь!

Верил в немецкую трагедию, – разуверился. Верил в русскую оперетку, – разочаровался.

Когда играла немецкая труппа, он ходил за кулисы и ругательски ругался… по-русски.

Когда играли русские, – являлся за кулисы и ругательски ругался… по-немецки.

Чтоб хоть отвести душу!

И однажды перепутал.

Когда играл великолепный Эрнст Поссарт, – герр Парадиз явился за кулисы и принялся ругаться по-немецки.

– Актеры болваны, скоты, телячьи головы! Актрисы не актрисы…

Немцы методически доиграли спектакль.

Но на следующий день собрались на репетицию и заявили:

– Нас ругают, – и мы не играем!

Герр директор должен был надеть самый парадный из своих сюртуков. Бия себя в грудь, произнести целую извинительную речь. Перецеловать руки всем немкам и бритые щеки всем немцам.

После этого он уже не ошибался.

Такой же промах случился у герра Парадиза и с русской труппой.

Во время представления оперетки герр директор явился за кулисы и принялся ругаться по-русски.

Вся труппа моментально разошлась по уборным.

Двери уборных громко хлопнули, – словно антрепренера расстреляли.

Герр директор схватился за волосы.

Через минуту его попросил в уборную г. Икс.

– Герр директор, я должен сказать, что вы были совершенно правы. Есть никуда не годные актеры. Например, Игрек! Откажите ему, возьмите меня в режиссёры, и все, увидите, пойдет великолепно.

Когда герр директор вышел от Икса, его пригласил в уборную Игрек.

– Герр директор! Вы были совершенно правы, когда ругались нехорошими словами. Грустно, – но правда превыше всего! Есть актеры, которые только получают большое жалованье и ничего не делают. Например, Икс. Выгоните его, возьмите режиссёром меня – и все пойдет как по маслу!

В коридоре его ждала примадонна.

– Герр директор! Наконец-то нашелся человек, который сказал правду! Действительно, у нас не актрисы, а черт знает что! Прогоните всех, прибавьте мне жалованья, и я буду у вас за всех!

Герр директор был поражен и ошибался каждый день.

Это был презабавный тип.

Для вечера у него был фрак, два сюртука и пиджак.

Глядя по сбору.

Когда билеты были проданы все до одного, – он надевал фрак и, стоя у кассы, любезно раскланивался даже с незнакомыми.

Если в кассе еще оставалось несколько билетов, он надевал сюртук получше и приказывал вывесить аншлаг «билеты все проданы».

Donnerwetter![3]

Если сбор был все-таки порядочный, – он ограничивался сюртуком похуже и кланялся только знакомым.

Если сбора не было никакого, – он надевал самый старый из своих пиджаков, стоя у кассы, свистал, ругался, хватал за лацканы друзей, рассказывал, как он разорен, и, в конце концов, предлагал:

– Пойдем в буфет и пропьем весь сегодняшний сбор!

Самой любимой его фразой, – при всяком сборе, – однако, было:

– Ah, wiessen Sie, mien Freund! Ich habe fünfrig Tausend verloren![4] Ко второму антракту «fünfrig» вырастало в «sechzig» [5], а к концу спектакля оказывалось, что герр директор потерял 100 тысяч!

Собеседник спрашивал обыкновенно:

– Чьих?

Но герр директор делал вид, что не понимает по-русски.

Во что ни кидался этот человек!

Возил по России трагедию и летающий балет, выписывал мейнингенцев[6] и держал русскую оперетку, был антрепренером то Поссарта, то Шарля Леру.

А я помню его, трагического и исступленного, за кулисами, на представлении русской оперетки.

Из зала доносился хохот, в зале слышалось хлопанье пробок шампанского.

Во всякой кулисе стояла хористка. У всякой хористки стоял поклонник. И всякой парочке лакей с треском откупоривал бутылку шампанского.

– Да ведь поймите, что это невозможно! Это невозможно! Здесь театр! – по-немецки орал герр директор своему alter ego[7] Кисилевичу[8].

Кисилевич стоял смущенный:

– Но ведь поймите, герр директор, что иначе невозможно! Это публика первых рядов, и к тому же покупают ложи!

Герр директор завыл и упал на грудь ко мне, первому попавшемуся:

– А, мой друг! По этой стране надо держать не театр!!!

А между тем на что, в сущности, ему было жаловаться? Второстепенный немецкий актер, он приехал к нам. Ему выстроили театр. Он задолжал столько, сколько в Германии самому счастливому банкроту задолжать не удается. В конце концов, он недурно прожил жизнь.

Но таковы требования немецких «культуртрегеров» [9].

Если он осчастливил нас своим прибытием, – дайте ему не только кусочек хлеба, но и с маслицем. Не только с маслицем, – но и положите кусок сыра, и хорошего, непременно швейцарского.

И он скажет:

– Вот неблагодарный народ.

А все-таки мне жаль его.

Все-таки это был культуртрегер.

Этот заблудившийся в искусстве человек.

Приехавший насаждать высокую драму, а насаждавший, по нравам нашим, спившуюся оперетку.

Невысокого полета был этот импрессарио, готовый хвататься за что угодно.

Но и он оказался высок для нашего времени и нашей публики.

Он все-таки был артист, мечтавший о театре, о настоящем театре.

Держал по обстоятельствам и Эрнста Поссарта, и Прециозу Греголастис[10], и Людвига Барная, и Шарля Леру.

Но их не смешивал.

А теперь время г. Щукина[11], который говорит:

– В загранице какие же теперь артисты? Помилуйте! Только три знаменитые артистки и есть: Сарра Бернарт Дузэ[12] да госпожа Отеро[13]!

Только бывший лакей и может теперь как следует угодить публике.

Потому что и публика на три четверти состоит из «молодых лакеев».

Примечания

1

Впервые – «Русское слово», 1901, 5 декабря, No 335.

2

Парадиз Георг (1846—1901) – немецкий драматический актер и антрепренер. Приехал в Россию в 1880 г., играл в немецкой труппе Михайловского театра. Затем переехал в Москву, где держал антрепризу в Солодовниковском пассаже. В 1886 г. выстроил здание собственного театра на Никитской улице, получившего известность как Театр Парадиза. В нем проходили гастроли лучших европейских артистов – Э. Росси, Л. Барная, Э. Поссарта, С. Бернар и др. Ныне в этом здании помещается Театр имени Владимира Маяковского. О Г. Парадизе Дорошевич писал в рубрике «Злобы дня» в газете «Новости дня» (No 2154) в 1889 г.: «Москва не может не любить Георга Парадиза. Здесь этот предприимчивый Herr директор скромно начал свою антрепренерскую карьеру, в покойной солодовниковской театральной щели. Благодаря Москве он достиг „степеней известных“ и стал обладателем целого театрального замка на Никитской. Благодаря Москве же он из антрепренера таких артистов как Барнай и Поссарт стал импрессарио воздухоплавания».

3

Черт побери! (нем.).

4

Ах, как вы изволите кушать, мой друг! Я потерял пятьдесят тысяч! (нем.).

5

шестьдесят (нем.).

6

Мейнингенцы – актеры немецкого театра, созданного в середине XIX в. в Мейнингене, столице Саксен-Мейнингенского герцогства. Его репертуар, в основном, составляла классическая драма, спектакли отличались высокой постановочной культурой. Главенствующим в режиссуре был принцип ансамбля. Театр постоянно гастролировал, в 1885 и 1890 гг. выступал в России.

7

второе я (лат.).

8

Кисилевич, Киселевич Б.Н. – режиссёр.

9

Культуртрегер (от нем. kulturtrager) – ироническое наименование насадителя культуры, преследующего прежде всего собственные интересы.

10

Прециоза Греголастис, Греголатис – греческая танцовщица гастролировала в России в конце ХГХ в. с группой «воздушного балета».

11

Щукин Яков Васильевич – антрепренер, бывший лакей, владелец сада «Эрмитаж», открытого в Каретном ряду в 1894 г.

12

Сарра Бернарт Дузэ – безграмотно-произвольное соединение имен Сары Бернар и Элеоноры Дузе.

13

Отеро Каролина Августа (1875—1965) – испанская танцовщица, гастролировала в России в конце 1890-х годов.