Сказки скрытней

В оформлении обложки использована фотография с сайта https://ru.m.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B0%D0%B9%D0%BB:General_Sherman_tree_looking_up.jpg по лицезии Creative Commons Attribution 2.0 Generic, автор Jim Bahn и фотография с сайта https://www.pexels.com/de-de/foto/1608534/, автор Nikita Lyamkin

Лето. Приключения Олака

Лесной Народ

В то утро рассвет немного задержался – сон интересный досматривал. Но вот досмотрел, разбудил птиц, согрел стволы сосен и наконец добрался до выступающих из земли корней старого дуба.

И вдруг один из корней зашевелился! Сначала он вытянулся, потом перевернулся, а затем и вообще встал. И оказалось, что это никакой не корень, а вроде как маленький человечек. Две руки, две ноги, на лице борода рыжая. Руки поднял, глаза протер, чтобы после сна открылись побыстрее. Сощурился, бороду в улыбке раздвинул: утро настало, хорошо! Запахнул на себе зеленую курточку, подтянул такие же зеленые штаны, расшитые желтыми узорами, вытащил откуда-то из-под корней сплетенную из соломы корзинку и направился в лес.

Едва он скрылся, как со ствола липы спустился другой такой же. Только без бороды и куртка светлее. Спустился, пошарил в кустах, вытащил длинную палку вроде копья и пошел в другую сторону. Тут и еще в разных местах стали человечки появляться. Кто с дерева слезает, кто вроде как из-под земли вырастает, а кто наподобие сухого листа с неба спускается. Заговорили: здороваются, друг дружку приветствуют. Говорят, вроде как дятел стучит или камешки перекатываются. А иногда как малиновка свистнет. И по всему видно, что чувствуют они себя здесь, в лесу, как дома. Оно и понятно: ведь они – Лесной Народ. Сейчас я тебе о них расскажу.

Ты, наверное, уже слышал о гномах? Если не слышал, спроси у мамы, она расскажет. Маленькие человечки в красных колпаках живут в пещерах, глубоко под землей. Пещеры эти в горах, а горы в дальних странах. Живут под землей, ищут золото и драгоценные камни, куют мечи, поют песни, воюют со злыми троллями. Люди о них кое-что знают, потому что кто-то когда-то попал в их пещеры, а потом рассказал. Кажется, это была прекрасная девушка, принцесса, и гномы ей помогли в беде. Но я этого точно не знаю, а потому врать не буду. Но вот чего никто не знает, это что у гномов есть родственники в наших краях. А не знают о них, потому что гномы их стыдятся и никогда о них не говорят. И в песнях не поют, и сказок о них не рассказывают.

А чего стыдиться-то? Да, мелковаты, да, неказисты, иногда неуклюжи, – ну и что с того? Впрочем, я знаю, отчего гномы стыдятся своих здешних родичей: оттого что они бедны. Нет у них ни золотых чаш, ни серебряных кубков, ни мантий, усыпанных рубинами. Даже мечей со щитами, и тех нет. Все оружие – палицы, да луки со стрелами, да пращи. Да и этим оружием они редко пользуются, предпочитая скрыться, спрятаться от врага. Вот в этом, в умении прятаться, они великие мастера, тут им равных нет. Потому и зовут их – скрытни. И потому они могут жить совсем рядом с нами, а мы их не замечаем.

Вот пришли, скажем, люди в лес. Поляну выбрали, скатерть расстелили, костер разожгли. Взрослые сидят, разговаривают, а дети в прятки играют. Вдруг один бежит из кустов, да не застукаться поскорее, а к взрослым: «Мама, там кто-то есть!» Мама с папой встревожились, идут в кусты, раздвигают, смотрят – никого. «Тут никого нет, малыш. Тебе, наверное, почудилось». «Нет, – настаивает тот, – там кто-то был, на меня смотрел, я глаза видел!". «Это мышь, дорогой, – успокаивает мама. – Или птица. Она на тебя посмотрела, а ты и испугался». «А почему ветка качается?» «Это ветер, ветер!»

Но вот погаснет костер, стихнут песни, уйдут люди, и в густеющих сумерках на опустевшую поляну выйдут те, кого ты, дружок, высматривал в густой листве. Странные, странные существа! Ростом они… Ты папину ладонь представляешь? Вот их взрослые как раз такие и будут: их папы – чуть больше папиной ладони, а мамы – маминой. А дети – ты, наверное, уже догадался – немного больше твоей. Кожа темней, чем у нас: у детишек желтая, как песок, у взрослых цветом похожа на старый желудь. Руки и ноги слегка корявые, но пальцы ловкие, быстрые: и сандалии из соломы сплести, и рубашку сшить, и слова на дощечке написать – все могут. Одежду любят носить летом – зеленую, а осенью – желтую и красную.

Посмотришь на них – и сразу поймешь, почему их никто не видит. Застынет скрытень в своей зеленой курточке, шляпу на глаза надвинет – станет как сучок, не отличишь. Ну, а если кто попробует этот сучок отломить, того так в руку ущипнет, что сразу отдернет. Подумает – колючка, и отстанет.

А еще скрытней потому так редко видно, что зимой они живут глубоко под землей, как и их родственники-гномы. Выберут горку каменистую, и долбят ее, сверлят, роют, пока не нароют целый пещерный город. Там у них и квартиры для жилья, и склады для припасов, и залы для занятий. Там они проводят долгие зимние месяцы. А летом выходят наверх. Летом спят или в дуплах, или в развилках старых дубов и лип, или прямо на траве: завернутся в лопух, подорожник под голову положат – и спят.

В старину люди были приметливее, да и в лес чаще ходили, а потому иногда Лесной Народ замечали. Тогда пугались, бросались прочь. А вернувшись в деревню, рассказывали, что встретили лешего. Так их в старину называли. А еще так: оборотни, упыри, вурдалаки, кикиморы, яги, кики-мики болотные. Рассказывали о них нехорошее: что заманивают людей в лес, особенно детей маленьких, путают тропинки, уводят в глушь, в болота, и люди там гибнут. Или волками оборачиваются и кровь из людей пьют. А еще болезни, хвори насылают. И потому их боялись и встреч тоже избегали.

Хорошо, что скрытни этих историй не слышали, а то бы стало им ужасно обидно. «Да, водится, водится в лесу нечисть! – закричали бы человечки в зеленых курточках, если бы услышали людские рассказы. – И все про нее верно говорят: и заманивают, и в болотах топят, и кровь пьют. Но мы-то тут совсем не при чем! Мы с этими обороднями, утырями и киками сколько воевали, сколько наших в тех битвах полегло!» А Лесной Народ никого никогда не заманивал и не запутывал. Об этом хоть кого можно спросить – хоть сорок, хоть ежей с ужами – любой скажет. А если люди скрытня нечаянно заметили да со страху кинулись, не разбирая дороги, незнамо куда, да потерялись – кто им виноват? И насчет хворей или тем более крови – смешно такое слышать. Ну как, скажи, они могут кровь человеческую пить, если вообще на животных не охотятся и мяса не едят? Питаются грибами да ягодами, да травами сочными. Единственно – рыбу. Да, рыбу острогой бьют, на огне жарят, на солнце вялят. Но кровь тут при чем? Напраслина все.

Олак и его семья

Солнце уже наполовину поднялось над краем леса, и Олак проснулся в своей постели из травы и листьев. Проснулся, но вставать не спешил. Сначала он хотел досмотреть сон: там было что-то страшно интересное. Но пока Олак поворачивался поудобнее, чтобы смотреть без помех, сон куда-то спрятался. Вот так всегда: сны прячутся еще лучше, чем скрытни.

Тогда Олак снова открыл глаза. Над ним, закрывая небо, покачивались, шелестели листьями ветви старой липы. И вся липа, в развилке которой, высоко над землей, спала семья скрытней, тоже слегка покачивалась и тихонько гудела: росла, воду из земли тянула. Если ухо к стволу приложить, сразу услышишь.

Олак лежал с одного бока, а возле другого было место отца. Но сейчас оно пустовало. Значит, отец уже встал. Он всегда встает первым. Или на рыбу идет охотиться, или грибы-ягоды собирать. Так что с краю теперь спала мама Нарита. А рядом с Олаком сопела и даже во сне строила гримасы сестра Минки. Она маленькая, что с нее взять. Раньше Олак тоже спал в середине, а с краю ложилась мама. Но теперь Олак вырос и может лежать с краю, как и полагается мужчине. К тому же он ловко лазает по деревьям – лучше, чем отец. Может быть, даже лучше всех в Народе. Ну, почти лучше всех. Почти так же, как Прак-путешественник.

Лучше всех в Народе – это, конечно, хвастовство. Ведь Народ большой, не сосчитать. Взрослые, правда, могут сосчитать, но на то они и взрослые. Но если по-другому взглянуть, то Народ вроде и не такой большой, потому что все друг дружку знают и всегда помогут. Вроде как в семье. Да, в общем, Народ – это и есть большая семья. Говорят, есть и другие народы скрытней, живущие в далеких краях, но точно о них не известно.

Так, ладно, хватит попусту валяться! Надо составить план. Это значит – придумать, что делать. Олак в школу еще не ходит, а про план уже знает. И еще многое знает, о чем другие малыши даже не догадываются. Это потому что он наблюдательный и любо… зреющий? Зрительный? Звательный? Нет, не запомнил – слово слишком длинное. Это Мудрый Орик говорил Трику – отцу Олака. Если внимательно слушать, что взрослые говорят, многое можно узнать. Так что еще до школы будешь кое-что понимать.

Олаку уже восемь лет, нынешней зимой в школу пойдет. Вот Тинк, лучший друг Олака, на год моложе, и это сразу заметно. Малыш, одним словом. Хотя смелый, не боится участвовать в играх, которые Олак придумывает. А еще он всегда готов обсуждать всякие загадки и тайны, что встречаются на каждом шагу. Поэтому Олак с ним и дружит. Вот с сестрой Минки ничего такого не обсудишь. Во-первых, мала еще, моложе Тинка. А главное – девчонка. Правда, песни с подружками хорошо поет, заслушаешься. Этим вся польза от девчонок и исчерпывается. Разве будешь с такими говорить о Тумане, или об Огне, или о Великанах? Даже думать смешно.

Нет, с такими вопросами: о чем говорит Река, да откуда берутся Великаны, и можно ли научиться летать по-настоящему, – лучше обращаться к дедушке Скрипу. Дедушка знает почти так же много, как и Мудрый Орик. А какие сказки рассказывает, какие истории! Слушать его рассказы – это даже интересней, чем в разведчиков играть. А значит, в школе будет очень интересно: ведь дедушка Скрип там преподает древнюю историю скрытней, и можно будет его слушать каждый день.

А еще учить детей будет знахарка Олига, женщина с золотыми волосами. Она лучше всех разбирается в травах, ягодах, корнях, в болезнях и лекарствах. Олига научит детей тому, что знает сама: как растения живут, что скрывают и как это узнать.

Ну, а самые главные науки – письмо, счет и Тайны Мира – будет вести сам Мудрый Орик. Он строгий, иногда даже сердитый. Те, кто учатся, – Шлимо, Свиба, толстый Финго – рассказывают, что Орик заставляет повторять, запоминать и доказывать. Что это значит, неизвестно, Шлимо и Финго не могут толком объяснить. Только, наверное, очень страшное, потому что они всегда вздыхают и жалуются на Орика. Ну да ничего, Олак как-нибудь справится. Зато Орик покажет ученикам Священную Книгу. Книга – главное сокровище Лесного Народа. Кажется, есть и другие, но о них не говорят, особенно при детях, и Олак о них ничего не слышал. А хочется.

Ну да ладно, школа будет не скоро, а пока надо составить план на сегодня. Дел много, надо только выбрать. Можно, например, дразнить Носачей. Лесной народ Носачей не любит. Они не такие вредные, как Рыжухи или Волки, но жадные: ходят всю ночь по кустам, где скрытни спать любят, роют землю своими носами, желуди ищут, орехи, птичьи гнезда. Затоптать, конечно, не затопчут, – скрытень всегда Носача издали услышит и на дерево залезет – но сон-то пропадет! Вот поэтому Трик, отец Олака, и не любит спать на земле, как некоторые другие, а только на деревьях. Вот из-за того, что спать мешают, а еще за угрюмый и свирепый нрав, Носачей и не любят. Носачи днем залезают поглубже в чащу и лежат там, посапывают. Так можно залезть на сосну и шишки в них кидать. А те, кто поотчаяннее, садятся на нижнюю ветку елки и давай ее раскачивать. Ветка раскачается – и хлоп Носача по макушке! Он как вскочит спросонья, как бросится наутек, – только кусты трещат. Наверное, думает, что это Великан с Огненной Палкой за ним пришел. Конечно, если не удержишься да сам с ветки на Носача свалишься, он поймет, кто его побеспокоил. Тогда уж как повезет. Если ловкий – успеешь обратно залезть. А если нет – плохо будет. Поэтому детям эта забава строжайше запрещена.

А что, скажите, не запрещено? У взрослых все, что интересно, все запрещено. С Воронами играть, в Реке плавать, Огонь в лесу разжигать, перестрелку из луков устраивать, брать, что Великаны оставили… Да разве все перечислишь!

Так, из луков они с Тинком вчера стреляли. Носачей тоже не так давно дразнили. Значит… решено! План был составлен, и Олак быстро соскользнул с дерева.

Давай полетаем!

На земле Олак огляделся – все ли в порядке – и направился к зарослям бересклета. Там семья Тинка живет. Семья большая, кроме Тинка, еще две девчонки, папа с мамой, да еще дедушка Окик. Поди поищи такую развилку, чтобы всех уместить. К тому же дедушке трудно лазать по деревьям. Вот они и ночуют на земле. Трти, отец Тинка, устроил себе дом в густых кустах бересклета: тень, прохлада, и Носачи туда не ходят.

Осторожно пробираясь между кустами, Олак подкрался поближе. Ну вот, так и знал: все еще спят, а Тинк в самой середине, не подберешься. Но Олак недаром ловкий. А прутья на что? Нашел тонкий прут, протянул его и почесал друга за ухом. Тот заворочался, давай отгонять: кто это, дескать, ко мне пристал? Хвать – а нет никого. Тогда Тинк одеяло натянул на самую макушку, с головой укрылся: не приставай, глупая жужжалка, не лезь ко мне, пищун! Вы скрытней все равно не кусаете, кровь у нас невкусная; так не лезь зря, не мешай спать. А Олак снова прут протянул, одеяло подцепил – и стащил. Тут уж друг голову поднял, глаза с возмущением открыл: кто этот нахал, подать его сюда! Но увидел Олака и возмущаться перестал. Ловко выскользнул со своего места, никого не разбудил.

– Ты чего? – спросил, когда отошли подальше. – Чего будишь?

– Как чего? – ответил Олак. – Помнишь, мы полетать собирались? Ну, недавно, месяц еще молодой был?

– Ну, собирались.

– Вот тебе и ну! Тогда дождь помешал, а потом меня отец на грибы с собой взял на целый день, так и не полетали. Сегодня день самый подходящий, ветер над землей дует. И вообще, все знают, что с утра летать сподручней. Так что, идем?

– Конечно, пошли скорей! – Тинк, когда понял, в чем дело, сразу загорелся. Еще бы: полетать всякому хочется, но боязно, да и не все умеют. А Олак умеет, и Тинка, хоть и маленький, готов научить.

– Слушай, давай еще Стука позовем, – предложил Тинк. Правильно предложил: Стук тоже из их компании. Только он медлительный очень, вечно копается, и на самые отчаянные дела, где скорость требуется, его не всегда берут.

– Давай, – согласился Олак. – Если не спит. А то будишь вас тут, будишь, – все утро пройдет.

Но Стук уже проснулся, и когда услышал, куда зовут, сразу встал. Покопался, конечно, на то он и Стук, но самую малость.

Втроем они направились к высокой ели, росшей на краю ложбины. С ели чем хорошо прыгать? Лезть на нее легко, а если прыгнешь неудачно, она тебя спасет: на еловые ветки падать – совсем не то, что на землю.

Друзья быстро забрались на самый верх. По пути мало кто попался, только белка да пара малиновок. Белка покосилась, но ворчать – зачем, дескать, беспокоите, на мою елку лезете, – не стала. Да и занята была: шишки лущила и семена в дупло прятала. Она снаружи подавала, а изнутри маленькие лапки мелькали: бельчата семена принимали да по углам рассовывали.

Лесной Народ белок почитает: ведь именно от них скрытни научились летать. Так говорится в древней легенде о славном воине Обреге. Окруженный со всех сторон утырями и киками болотными, забрался Обрег на высокую ель, но утыри подожгли ее. Огонь поднимался все выше. И тогда старая мудрая белка подсказала Обрегу, что он может поступить так же, как ее племя: прыгнуть и перелететь на соседнее дерево. Воин так и поступил: окруженный белками, перелетел на другую ель, а враги ничего не заметили.

С тех пор скрытни летают. А получается это у них потому, что Лесной Народ – легкий, весу в нем немного. И если курточку пошире распахнуть, да ноги расставить – воздух тебя удержит. Правда, летают только дети, взрослые, можно сказать, никогда. Говорят, они слишком тяжелые. Олак как-то пристал к отцу: почему Обрег летал, а ты не можешь? Отец ответил, что у древнего воина плащ такой был, широкий, как воронье крыло, вот он и летел. Олак дальше пристает: ну так сшей такой плащ, папа! Но отец отговорился, что не знает, как плащ шьется, да и времени нет.

Да, белки, можно сказать, друзья: скрытни с ними только иногда спорят из-за орехов, кто первый под орешником должен собирать. И то если год неурожайный и орехов мало. А вот если ворону встретишь, то тут как судьба повернется. Бывает, что и ничего, а бывает, что ворона злая, характер у нее испортился, тогда клюнуть может. А это тебе не с пенька упасть: покалечит, как пить дать. Или если сову спугнешь. Она днем не охотится, не схватит, – наоборот, сама испугается и прочь кинется. Но когда кинется, может тебя с самой верхотуры сбросить. Некоторые, кто постарше и поозорнее, нарочно сов пугают. Но Олак этим не занимается.

Наверх залезли, огляделись. Здорово здесь! На восходе солнце поднимается, купает лучи в Реке, к полудню плывет. Там, на полуденной стороне, все лес да лес: елки темнеют, березы с дубами спокойно стоят, осина листьями крутит, ветер накликает. Если присмотреться, можно различить Дальний Утес, куда спешит Река и куда не смог дойти Прак-путешественник. И что там, за Утесом, никто не знает. Сороки туда, правда, летали и рассказывали всякие чудеса, но кто же будет верить сорокам?

На закатной стороне виден край леса. Дальше перелески, луга. Выглядят красиво, и ягоды там, по слухам, просто море, но скрытни этих мест избегают: в этих краях часто появляются Великаны. Иногда и сюда, в родные места, забредают, но редко: мешают глубокие овраги, что от Горы тянутся. Вот она, Гора, загораживает небо на полуночной стороне. Там, за Горой, Великаны и живут. Раньше об этом только от ласточек да от синиц слышали, а недавно Прак поднялся на Гору и сам увидел. Правда, издалека, близко подходить не стал. Вернувшись, рассказал, что синицы не наврали: Великаны действительно живут вроде как в скалах, хотя не таких, как у Реки, ни на что не похоже, сравнить не с чем. И весь день ревут страшно, на разные голоса. Прак не признался, но Трик, отец Олака, думает, что он испугался. Да и кто не испугается? Однако собирается еще идти, поближе подобраться.

– Ну, вот отсюда и полетим, – заявил Олак, потверже встав на ветку у самого ствола. – Помните, как я прошлый раз объяснял?

Тинк промолчал, вместо него ответил Стук.

– Я вроде запомнил, – сказал он. – Сначала куртку расстегнуть и полы крепче захватить. Потом руки и ноги пошире расставить. Потом… А потом вроде и прыгать можно. Или нет?

– А потом, когда полетите, что надо делать? – продолжал допрашивать Олак.

– Управлять надо, – решился вступить в разговор Тинк. – Одну руку чуть поднять, другую опустить, и поворачивать.

– Верно, – подтвердил Олак. – Вокруг елки поворачивайте, далеко от нее не улетайте, а то врежетесь куда, больно будет. Приземляться лучше не на землю, а на нижние ветки, помните?

– Помним, – хором оба ответили.

Наставления были закончены, можно было прыгать. И, конечно, ему первому. Однако Олак медлил. Он еще раз оглядел свою команду. Стук выглядел ничего: хоть и увалень, а спокойный, раскачивается на своей ветке, вниз заглядывает – видно, примеривается. А вот друг Тинк прижался к стволу, как к мамке, обхватил его изо всех сил. Сразу видно – боится. Нельзя его одного оставлять, понял Олак. Или вообще прыгать испугается, и тогда решит про себя, что он трус. А хуже этого, может быть, ничего нет – так про себя решить. Или прыгнет, но не по науке, а абы как, закрыв глаза, криво и косо, и разобьется. Что же, вперед себя его пропустить? Тоже не годится. А что если…

– Знаешь что? – воскликнул Олак, обратившись к другу. – Давай прыгнем вместе, а? Один я уже прыгал, а вдвоем – нет. Попробовать хочется. Поможешь?

– Ну, не знаю… А так разве можно? – Тинк так удивился, что даже бояться забыл.

– А кто сказал, что нельзя? Давай, перебирайся ко мне.

Тинк перебрался, встал рядом.

– Так, куртку расстегнул? – командовал Олак. – Теперь захвати ее здесь и здесь, и растягивай шире. Ага, вот так. И держи крепко, это самое главное! Выпустишь полу – сразу падать начнешь.

– А как же мы держаться будем? – спросил Тинк. – Если ты тоже будешь свою куртку держать, откуда еще руки взять?

Да, об этом Олак не подумал. Ну да ладно, безвыходных положений не бывает.

– Я свою полу только чуть придерживать буду, – сказал. – А так буду правой рукой твою руку держать. Вот так, видишь? Ну, все. Сейчас дам команду, и тогда оба сразу толкаемся и летим. А ты, – обернулся он к Стуку, – после нас. Всё поняли?

– Угу, – ответили оба хором.

Ну, пора! Олак стиснул ладонь друга, оттолкнулся – и прыгнул! В тот же миг, без всякой задержки, то же сделал и Тинк.

Олак чувствовал, что он словно лежит на чем-то упругом, податливом; лежит – и в то же время скользит. Он словно плавал, но не так как в воде. Воздух нес его, бесплотного, невесомого, вокруг все медленно кружилось, ветер свистел в ушах, – он летел, летел! Олак взглянул на друга: глаза блестят, рот растянулся в улыбке – хорошо!

Тут Олак заметил, что они уже далеко отлетели от ели. Уже и лощина кончилась, пора поворачивать. Но как поворачивать вдвоем? Это же надо всем телом делать: один бок поднимать, другой опускать, а как это сделаешь, если рука занята? А еще трудно было одной рукой и друга держать, и курточку сжимать. Пальцы быстро уставали. Олак почувствовал, что долго так не продержится. Надо было расцепляться. Но не испугается ли Тинк?

– Я отцеплюсь, ладно? – спросил он. Но Тинк не расслышал, даже не посмотрел в его сторону: так увлечен был, да и ветер в ушах свистит. А пальцы у Олака уже совсем устали – мочи нет.

– Расцепляемся! – закричал он изо всей силы. Тут Тинк наконец услышал, головой закивал: ладно, мол, отцепляйся!

Олак отпустил ладонь друга и сразу поднял руку, чтобы повернуть в другую сторону, чем Тинк, с ним не столкнуться. Солнце блеснуло ему в глаза, Гора проплыла вдалеке, и он снова увидел лощину и высокую ель; он летел обратно. Но летел плохо, как-то боком: рука устала, и ему никак не удавалось растянуть правую полу, как нужно. Он чувствовал, что снижается слишком быстро. Интересно, а где Тинк, что с ним? Олак посмотрел вверх и увидел друга. Тот тоже повернул, молодец, тоже летел обратно к ели, но выше Олака. И расстояние между ними все увеличивалось. Олак спускался быстрее Тинка, намного быстрее. Тот парил наверху, огибая ель, еще выше мелькнул Стук, а Олак быстро приближался к земле. Так досадно стало! Из-за этого трусишки половину полета потерял! Зачем только его с собой взял! Лучше бы один пошел!

Но злиться было некогда: надо приземляться. Олак отлетел от ели подальше, а потом круто развернулся и направился прямо на нее. Мальчишки постарше умели перед приземлением как-то так изогнуться, словно вверх лететь собрались, и приземлялись прямо на ноги. Но у Олака никогда так не получалось. Вот и сейчас вместо того чтобы плавно сесть на еловую лапу, он в нее врезался, как камень. Бух! В грудь что-то больно ударило, в лицо впились иголки. Олак схватился за ветку, пытаясь удержаться, но не смог. Соскользнул, шлепнулся на следующую ветку, закачался на ней, стукаясь обо что-то ногами. Глянул – да это же земля! Сполз с ветки, плюхнулся на четвереньки. Скорее вскочил – вдруг кто увидит, вот смеяться будут! Отбежал от елки, задрал голову: где там друзья кружатся, как у них дела?

Но не успел Олак их высмотреть, как услышал, что за елкой, совсем рядом, кто-то ходит и кашляет. Выглянул – а это старый Окик, дедушка Тинка. А Тинк вот-вот должен приземлиться! И, конечно, он и не подумает прятаться: закричит на радостях – вот, мол, я прилетел, у меня получилось! Что тогда будет! Дедушка рассердится страшно – ведь летать малышам строжайше запрещено. Но еще хуже, что он огорчится. А вот этого допускать никак нельзя: дедушка уже старенький, огорчаться ему вредно. И вообще скрытни стараются друг друга не огорчать. А кто соплеменника расстроит, обиду причинит, у того самого кошки на душе скребут, и он спешит вину свою загладить. Это уж у Лесного Народа свойство такое. Гномы, когда еще рядом со скрытнями жили, сильно над этой их чертой потешались – еще сильнее, чем над их бедностью.

Надо было дедушку Окика как-то отвлечь, чтобы на небо ненароком не взглянул, и поскорее от елки увести. Но как? Олак подумал – и придумал.

Выскочил из-за ели, подбежал к дедушке.

– Доброе утро, дедушка Окик! – говорит. – Хорошо, что я вас встретил! Все утро ищу, кого спросить.

– Чего спросить? – с опаской спросил Окик. С опаской, потому что про Олака известно, что он выдумщик и вечно взрослых разными мудреными вопросами донимает, даже к самому Мудрому Орику пристает.