Главное… Жизнь… «THE MAIN THING… A LIFE…»

Ну, ничего другого я и не ожидала услышать. Вот почему она относилась ко мне на две трети – как к скотине, и лишь на треть – как к законной дочери.

Затем моя бывшая мама с ее новым женихом вышли из кухни, и, видимо, направились в спальню. К моему счастью, мать всегда закрывала окна только перед сном – с другой стороны, от этого в доме часто бывали сквозняки, и можно назвать чудом то, что я редко болела. Но сейчас мне это было на руку, поскольку на кухне осталась еда: половина курицы и немного картофельного пюре. К вечеру я жутко проголодалась, а потому решила тихонько поесть и прихватить с собой съестных припасов, чего я не сделала раньше.

Без шума у меня, конечно, ничего не получилось. Я зацепила рюкзаком пустую кастрюлю, когда уже собралась уходить. Но, слава богу, я быстро выскочила из окна и нырнула в ближайшие кусты у забора. Оттуда я видела, как мама подняла кастрюлю и наглухо закрыла ставнями окно. По пути я миновала свою комнату. Заглянув в нее, я обнаружила, что моей старой мебели уже нет. Вместо нее стояла новая дорогая мебель, и даже компьютер. Я сначала подумала, что обозналась, но, увидев старую философскую пометку фломастером на подоконнике со своими инициалами – «мысль о жизни или смерти – одна и та же мысль М.А.», написанную корявым почерком, я поняла, что комната, все же, моя. Ясно, что обновы предназначались не мне, а, скорее всего, мама сделала себе что-то вроде кабинета.

Я разозлилась, но когда я немного успокоилась, меня стало клонить ко сну. Ночевать на улице оказалось не так приятно, как мне представлялось ранее. Повсюду слышались странные звуки, шорохи, голоса ночных птиц. И, как назло, у бабушки забор был только для вида, весь в дырах, да и сам еле держался. Поэтому мне было жутко страшно, особенно просыпаться ночью, но, все же, снова засыпать удавалось довольно быстро.

Посреди ночи начался дождь, перешедший в грозу. К счастью, я захватила с собой непромокаемый плащ, и с помощью нескольких палок, валявшихся рядом, соорудила что-то вроде шалаша. Было сухо, но холодно, сквозняк замучил. Под звуки капающего дождя, скрутившись калачиком, я вновь уснула.

Наутро был туман и холод. Я встала, потянулась, сложила свой «шалаш», взяла вещи и двинулась в путь. Проходя мимо, я случайно заглянула в мамину комнату. То, что я там увидела, наверное, всем понятно, и не требует объяснений. Мне стало до такой степени противно, что чуть не вывернуло наизнанку. Такого разврата я еще не видела, впрочем, я вообще ничего такого не видела тогда. Я решила скорее уйти отсюда.

Утро было пасмурным, но ближе к полудню тучи разошлись, и внезапно запалило жаркое солнце. У меня, несмотря на прошлый день, темную и страшную ночь, было хорошее настроение. Я шла, думая только о встрече с отцом и братом, о том, как папа будет рад вновь увидеть меня, и мы с ним и Сережкой наконец-то пойдем в долгожданный поход. По пути мне захотелось есть и, достав припасенную со вчерашнего дня курицу, я решила перекусить на ходу. От одних только мыслей становилось светлей на душе, а еда придавала бодрости. Я шла очень быстро, мне не терпелось увидеть отца. Но на душе, помимо радости, было какое-то странное, настораживающее волнение. Как будто я опоздала куда-то. Поэтому я не останавливалась ни на минуту и при случае старалась ускорить шаг.

И вот, наконец, спустя несколько часов, я подошла к своему родному дому, было уже около двух часов дня. Но что-то было не так. Почему-то у него выстроилась огромная толпа, сплошь из автомобилистов с шоссе и жителей ближайшего поселка.

С трудом протиснувшись сквозь эту толпу, я увидела у дома машины городской скорой помощи и пожарных. У скорой стоял плачущий Сережа и звал отца. А тот лежал на носилках без признаков жизни. Меня как током ударило, я даже не могла пошевелиться, ноги онемели и подкашивались. Медики пытались вернуть его к жизни, делали массаж сердца, но, увы, безуспешно. Старший врач, наконец, вынес вердикт: «Это безнадежно, он мертв… Черт!!! Время смерти 13:52!» – и, отойдя, закурил.

Тогда у Сережи началась истерика, и он бросился к отцу: «Папа, не умирай, пожалуйста! Не умирай! Нет!!!» А я все еще не могла прийти в себя. Это был самый кошмарный сон, ставший явью. Но лишь когда первая слеза стекла по моей щеке, я вздрогнула и, упав на колени, зарыдала, закрыв руками лицо.

Стали разгонять зевак. Но я осталась, сказав, что я его дочь, и подбежала к отцу. Сережка прижался к еще теплому телу отца, и плакал так жалобно, что, наверное, даже человек с самой стойкой психикой этого не вынес бы. Я положила руку ему на плечо, он обернулся и, плача, бросился ко мне. Говорил он неразборчиво, единственное, что я смогла понять, что отец мертв. Я обняла его и попыталась успокоить. Эта боль была намного сильнее, чем все удары, оскорбления и ссоры за всю мою жизнь. Невозможно было ни скрыться от этой боли, ни заглушить ее.

В этот момент мне показалось, что прошла вечность. Тело отца накрыли простыней, погрузили в машину скорой и увезли в морг, оставив мне справку о смерти. По ней потом нужно было получить свидетельство о смерти. Я сидела на коленях, обнимая плачущего брата, и не могла поверить ни своим глазам, ни словам окружающих. Вдруг кто-то положил руку мне на плечо. Я моментально обернулась, подумав, что это отец: ладонь была такая же мягкая и теплая, как папина. Это был пожарный.

– Простите, что напугал вас, мне нужно с вами поговорить.

Хоть я и не была настроена на какой-либо разговор, но все, же согласилась.

– Простите, вы сказали, что вы его дочь?

– Да, это так, – утирая слезы и, стараясь скрыть дрожь в голосе, ответила я.

– Скажите, а кем приходится Вам этот мальчик?

– Он мой родной брат! Скажите, как это все случилось? – спросила я, еле сдерживая слезы.

– Трудно определить, но мы нашли вашего отца в кладовой, вероятно именно там начался пожар, перекинувшийся после на дом. Но он умер не от огня или угарного газа…

– Как это?..

– Ну, дело в том что, медики до отъезда сообщили нам, что он умер от сердечного приступа… Пожар начался от сигареты, упавшей в лужу керосина, вероятно, разлитого по неосторожности! Вот это было у него в руке… – И он протянул мне нашу семейную фотографию, на которой я в шесть лет, отец с годовалым Сережей на руках, а место, где была мать, выгорело. Я взяла фотографию, и слезы вновь покатились из моих глаз.

– Единственное, что странно в этой истории – огонь не опалил тело… – он на секунду замолчал, поняв, что не время обсуждать странности, – Да, кстати, а у вас двоих есть еще родственники?

– Нет! – с уверенностью ответила я, что уже являлось правдой.

– А есть, у кого поселиться?

– Нет…

– Да, ситуация… Может, вы пойдете ко мне жить, у нас места хватит!

– Нет, спасибо, мы как-нибудь сами!

– Вы уверены?

– Да, спасибо за предложение…

– По правилам вас двоих должны отправить в детдом, но, зная по себе, какая там жизнь, я вам помогу избежать этой участи. Хотя это неправильно, но там жить тоже нереально… Вы точно уверены, может, все же пойдете к нам, не можете же вы остаться на улице?!

– Нет! Не обижайтесь, но нет! Мы как-нибудь сами! – не знаю, что мной руководило в тот момент, но уж точно не здравый рассудок.

– Как хотите… Но я… Может, хотя бы временно поживете, или переночуете, ведь похороны только через три дня?! – сказал он.

Я не ответила и тихо отошла. Пожарный все понял и ушел. В то время я не могла адекватно мыслить. Команда пожарных отъехала от нашего, теперь уже бывшего, родного дома, оставив нас с Сережей одних.

Я подошла к Сереже, сидящему на полене у дерева. Он смотрел на лужу, где играли отблески солнца, и даже не замечал лучей, бьющих иной раз в глаза. Он уже не плакал, но его бросало в дрожь. Я накрыла его своей курткой, так как он был только в рубашке без рукавов и джинсах до колен, и села рядом.

– Что же мы будем делать? Одни…

– Не знаю, что-нибудь придумаем… – задумчиво, но спокойно сказала я.

Я понятия не имела что сейчас делать, и как поступить дальше. Головная боль и слабость во всем теле не давали адекватно мыслить. Мы долго сидели и временами переглядывались, пока я не нарушила тишину:

– Сереж, расскажи, как все произошло, и где ты был в это время?

– Я пошел рыбачить, несмотря на плохую погоду… А отец искал для меня новое удилище… Я даже ничего не подозревал! Честно!

– Я понимаю… А что случилось дальше?

– Ну, что дальше?.. Я уронил банку с наживкой в воду, а искать ее мне не хотелось, поэтому я пошел домой, чтобы взять еще одну. Вдруг вижу дым! Я зашел за дом и понял, что кладовка горит. Стал звать папу, но никто не ответил. Я побежал к дороге, остановил машину и попросил о помощи, у водителя оказался мобильный и он вызвал пожарных и спасателей! – он умолк на минуту и продолжил. – Ох… Я вернулся и увидел, что уже полыхает весь дом. Я звал отца… Но никто не отвечал…

Он заплакал и прижался ко мне. Тут я заметила, что погода стала быстро меняться. Подул прохладный ветер, и стало уже не так тепло и ясно. Набежали тучи, закапал мелкий дождь, хотя совсем недавно пригревало по чти летнее солнце. Мы спрятались в нашем бывшем доме, правда, это едва спасло нас от дождя. Кровля обгорела и отовсюду текла вода. Но мы нашли укромный уголок, хотя там все равно было холодно. Сережка начал замерзать, я дала ему свою теплую кофту, а сама осталась в тонкой блузке, которую мне подарил папа, на тот самый день рождения. Я специально ее надела перед тем, как встретиться с отцом.

Большая часть вещей в доме пришла в полную негодность, остальные промокли. Однако я кое-что все-таки нашла. В погребе остались кое-какие припасы, ими мы пообедали и поужинали. К тому же, там оказалось несколько тряпок и мешков, которыми мы укрылись, чтобы хоть как-то согреться. Усталость просто убивала меня.

Ближе к вечеру к нам заглянула одна старушка, которая предложила пожить у себя. Она представилась хорошей знакомой отца. Больше она ничего не сказала, но мы приняли ее предложение.

Глава №6 Смерть – лишь начало

На третий день после смерти папы были похороны, и опять погода была не очень хорошей. Правда, сначала гробовщики долго не шли на уступки хоронить отца в гробу, предлагая либо кремацию и сохранение в ячейке до захоронения, либо захоронение в «безликом кладбище» бесплатно (это участок кладбища, где хоронят и преступников, и бомжей и тех, кого не опознали), но нам помог тот самый пожарный. Он собрал в деревне денег и заплатил за место на кладбище, да и вообще оплатил похороны и поминки. Не знаю, почему он вообще стал помогать нам. Он ведь каждый день видит нечто подобное, а может и хуже, но впрягся за нас по полной программе, не требуя даже «спасибо».

Эти три дня и моменты похорон прошли, будто во сне. Только в очень болезненном сне. Поверить до конца в то, что случилось, было невозможно. Но когда провожаешь родного и любимого человека в гробу, приходит понимание того, что это последние моменты, когда ты его видишь. Нелегко сдержать слезы, да и нужно ли сдерживать?..

После похорон мы вновь остались одни. От людей, которые хотели забрать нас в детдом, мы сбежали, и от той старушки тоже, не успев ее даже поблагодарить. Едва успев прихватить уцелевшие вещи и припасы из сгоревшего дома, мы убежали в лес, где позже заблудились. Время незаметно подошло к вечеру, и надо было где-то и как-то устраиваться на ночлег.

Ночь опять выдалась холодная и мокрая – как будто в

тот день, когда я спешила домой, солнце светило нам последний раз. Дождь все лил и лил, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть. Мы расположились под деревом, хотя это не спасало от непогоды так же, как и сгоревший дом. Почти отовсюду текла вода. Мы укрылись большим куском целлофана, который я прихватила с грядок отца именно для этого случая. Однако ночевать в лесу, без огня, с одним карманным фонариком – это по-настоящему страшно. Сережка почти не спал, а я не то, что не могла глаз сомкнуть, но даже, наверное, и не моргала всю ночь. От страха любой шорох чуть ли не доводил до слез, но я старалась быть сильнее страха. К утру сон все же победил, правда, всего на час. После этого до смерти болела голова.

Еще я все время думала о том, как бы Сережка не простудился. Я отдала ему почти всю свою теплую одежду, но эти мысли не отпускали меня. Я знала, что если он заболеет в лесу, то выбраться с ним будет невозможно, и я потеряю единственного родственника. А тогда мне и самой жить не стоит.

Почти весь следующий день я не чувствовала ни ног, ни головы, поэтому мы часто останавливались, чтобы отдохнуть. Еще как назло кончилась вода. И дело уже приобретало серьезный характер. За все время, пока мы шли, нам никто не встретился, и мы не обнаружили ни одного жилища. В душе я уже давно начала паниковать, но старалась не показывать это брату и делала вид, что все под контролем.

К счастью на следующее утро мы вышли к какой-то незнакомой деревне, около которой была железнодорожная платформа. Оттуда мы добрались до города, наивно полагая, что там нам помогут, или мы там устроимся лучше, чем за городом. У меня было немного денег, раньше я их пыталась скопить на фотоаппарат и красивый костюм, который я однажды увидела, когда мы были с матерью в магазине. Будь я одна, я бы и смогла устроиться где-нибудь, но вдвоем мы быстро растратили все деньги, несмотря на то, что старались экономить.

Без крова и почти без еды, в вечных скитаниях прошел месяц октябрь. Чтобы хоть что-то заработать, мы с братом носили багаж на вокзале с перрона к такси и обратно. Работа эта, прямо скажем, экстремальная. Тогда против нас были все – милиция, сотрудники вокзала, и такие же, как мы. Последние были самыми жестокими. Милиционеры и вокзальные служащие, только прогоняли нас с «рабочих мест», а бездомные ловили нас, били и принуждали работать на них и отдавать шестьдесят процентов от выручки. Выручить получалось в лучшем случае рублей двести-триста, а отдав из них рублей сто двадцать, вдвоем жить на остаток было, мягко говоря, нереально, поэтому приходилось убегать от бездомных. Лишь чудом нам удавалось не попадаться. Однако один раз все-таки нам не повезло.

В тот день нам удалось собрать пятьсот рублей, и мы хотели уже в середине дня уйти, но выход нам преградила целая свора из шести человек разного возраста, но точно моложе восемнадцати лет. Мы рванули на пути, спрыгнув с перрона, и – через стрелки к кустам, но преследователи оказались быстрее. Нас повалили на землю и несколько раз ударили ногами, отобрали у Сережки деньги и собрались уходить, пригрозив напоследок: «Еще раз появитесь здесь, забьем до смерти!!!». Я уже готова была впасть в отчаяние, но чудо все же случилось.

– Эй вы! (нецензурная лексика)!

– Что сказал??? – обернувшись, рявкнул один из обидчиков, но тут же получив дубинкой по лицу, в крови повалился на землю. Остальные хотели сначала кинуться с кулаками, но второй взмах дубинки задел по лицу еще одного, и тут уже все кинулись наутек, нецензурно бранясь.

– Ну, как вы? Целы?

– Ох… Спасибо большое! Вы нам жизнь спасли! – вставая с земли, сказала я.

– Пустяки! Идемте скорей отсюда!

Мы спешно пошли за своим спасителем-незнакомцем.

– Меня зовут Михаил, можно просто Миша! Вам есть, где жить?

– Нет, мы скитаемся…

– Никогда не зевай, иначе пропадешь! От этих отморозков добра не жди…

– Мы просто не смогли убежать…

Мы вышли на шоссе, около которого стояло старое двухэтажное здание, на вид заброшенное.

– Я тут живу. Подрабатываю дворником по соседству. И на вокзале. Однако, похоже, теперь вокзал придется бросить…

– Извините, – опустив голову, сказала я.

– Ничего! Кстати, возьми свои денежки! – ответил он и протянул наши с Сережей пятьсот рублей.

– Ой, спасибо! – я чуть не заплакала.

– Когда же вы их успели отобрать? – спросил Сережка.

– Они обронили, когда улепетывали! – усмехнулся Миша.

Так мы остановились в этом доме. До этого, как уже говорилось, мы месяц скитались без постоянного пристанища. Хуже всего дело обстояло с мытьем и вообще личной гигиеной. К счастью, мы разыскали баню и со слезами уговорили работников разрешить нам мыться после ухода посетителей хотя бы раз в неделю.

Прошло еще полмесяца. Мы даже перестали ходить на вокзал, все время помогали Мише убирать дворы. Работа эта конечно была не менее ужасная, но зато нам не приходилось больше таскать тяжести, от которых у меня болели запястья и иногда живот. Все стало потихоньку налаживаться, и я даже начала подкапливать деньги. Но как всегда счастье длилось недолго.

Вечером пятого ноября мы пришли «домой» и сели пить чай. Через час мы легли спать. Еще часом позже хлипкая входная дверь с грохотом открылась. Мы моментально вскочили и подползли к двери. Через щель мы увидели, что в дом вбежали трое, они стали по очереди выбивать двери. Миша сказал:

– Быстро уходите! Бегите без оглядки, я их задержу!

– Но…

– Без глупостей! Бегите!

Он вышел, и трое бросились к нему. А мы, едва успев схватить вещи, выпрыгнули в окно. И побежали через кусты, затем через улицу к близлежащим домам. Забежав в первый попавшийся подъезд, мы спрятались под лестницей. Сердце колотилось так, что перехватывало дыхание. Сережка расплакался, да и у меня губы дрожали. В голове крутились только самые страшные мысли. К утру, выбравшись из подъезда, мы пошли прочь. Я так и не узнала, что случилось с Мишей. Седьмое чувство говорило мне, что возвращаться обратно опасно. Мы нашли новое пристанище в открытом подвале многоэтажки. К счастью, про него больше никто не знал, и мы там были одни.

Весь ноябрь лили дожди и мы с братом только чудом не заболели. Когда наступил декабрь, стало еще холоднее, выпал снег. А мне пришлось вновь искать работу.

Это оказалось сложнее, чем я думала. Ведь людей, которые поделятся своим куском хлеба, раз-два и обчелся, да и по возрасту я никуда не подходила. Я уже начала терять надежду, но нам, что называется, повезло, и одни уже немолодые, но и не бедные люди (что в нашей стране редкость) взяли нас к себе.

Как-то мы покупали в магазине продукты и подслушали разговор двух пожилых подруг.

– Ну, как дочь-то?

– Уехала в Москву и с концами!

– Похоже, тебе все равно?!

– Не то, чтобы все равно, но после того, что она сделала, лучше бы не возвращалась!

– Да брось! Ну, молодая, погорячилась…

– Нет! Я знаю, что такое горячка, а что – подлость!

– Эх! А у нас как не было детей, так и помрем одни.

– Ой, хватит, Марин! Что не день, так стоны по одному и тому же поводу! Тебе еще повезло, что у тебя такой дочери нет, как у меня!

– Все равно! Не понимаешь ты меня, Люда!

– А… – собеседница махнула рукой, купила сыра и пошла на выход.

Я воспользовалась моментом:

– Простите!

– Да?.. – удивленно откликнулась пожилая женщина.

– Вы не могли бы нас на зиму приютить? Нам с братом некуда идти, и скоро будет нечего есть. Мы можем вам по дому помогать, по магазинам ходить, все что скажите…

Она отвела нас в сторону от очереди.

– Я, право, в недоумении! А вы оба откуда?

– Мы за городом жили. Но наши родители умерли, и больше родственников у нас нет.

– А детдом?

– Мы убежали!

Старушка задумалась.

– По правилам я должна вас отдать на обеспечение государства…

– Прошу вас! Не надо! Иначе мы уйдем скитаться дальше.

– Но вы не понимаете! Так у вас будет возможное будущее. Или вы никогда не найдете себе пристанища и, не дай бог, помрете на улице!

– Разве умереть в детдоме намного лучше? У нас выбор небольшой…

– Эх. Ладно! Подождите, я куплю колбаски и сосисок.

Так она взяла нас к себе. Жила она со своим мужем. Старики поначалу с большой опаской относились ко мне и Сережке, все ценное прятали. Впрочем, не удивительно, учитывая природу нашего знакомства. Особенно недоверчив был дед Миша. Но спустя неделю оба вроде бы нам поверили, даже стали отпускать за продуктами, но сдачу приказывали всю возвращать. Видимо, проверяли на честность. И мы старались их не подводить.

Кроме того, вся работа по дому легла на нас, и я не могу сказать, что эта работа из легких. Каждый день они что-нибудь выдумывали. То к ним гости приходили, то они делали запасы на зиму, весну и лето с осенью, то еще что-нибудь. Хорошо было только то, что я научилась разным хозяйственным делам, например, готовить пищу, шить, делать уборку. Поначалу все из рук валилось, а потом стало получаться легко и быстро. Сережка немного стал разбираться в технике и электронике. Ему помог Михаил Яковлевич. В будущем это повлияло на его выбор профессии.

Поначалу было очень тяжело, но это воспитало во мне любовь к труду и настойчивость. Правда, иногда я настолько уставала, что еле доползала до раскладушки, падала на нее и моментально засыпала. Мне помогал Сережка, порой, даже когда я его не просила. Без его помощи я просто не смогла бы обойтись. Больше всего он любил накрывать на стол, если намечался обед или приходили гости.

Хозяева, несмотря на причуды, попались не слишком суровые. Не святые, но в целом неплохие. Пожурят иногда, погоняют, но ничего серьезного. Гостям они нас поначалу не показывали, и перед их приходом отправляли нас погулять. Но все-таки я вспоминаю их только добрым словом. Они вошли в нашу ситуацию, приютили, да и не ругали особо, если я что-то забуду сделать или случайно что-то разобью. Они видели мои старания и поощряли их.

За месяц совместной жизни они к нам привыкли, даже деньги стали давать просто так. Я вновь стала откладывать деньги на «черные дни», и на то, чтобы лучше одеться. Они, конечно, нас одели, но в детские вещи, ходить в которых было смешно. Я уж даже не знаю, где они их взяли.

Новый год мы отмечали вместе. Была и свежая наряженная елка, и много вкусной еды. В общем, атмосфера была намного более праздничная, чем в предыдущие праздники, которые я проводила с мамой.

По вечерам, когда брат ложился спать, я подолгу сидела у окна и думала о жизни, вспоминала все, что было, планировала дальнейшее. И негодовала, думая о том, что с нами случилось. Почему все эти несчастья обрушились на нас с братом? Как вообще такие люди как мать и отец, могли сойтись, пожениться и завести детей? Ведь они абсолютно разные. Этого мне так и не удалось узнать. Но самый главный вопрос, который не дает мне покоя даже сейчас: «Почему хорошие люди умирают быстрее, а плохие живут до сотни лет всем назло? Что это за глупый закон?» Не понятно было и течение нашей жизни. Сначала меня забрали от отца, я сумела вернуться, только когда он умер. Потом мать от меня отказалась… И вот мы остались с Сережкой совсем одни, без еды, денег и крова. Бывало, эти мысли доводили меня до слез, но я старалась держаться, не давала себе расклеиться и опуститься в черную меланхолию. Конечно, мне было грустно и страшно, что мы совсем одни и что мы живем в этом теплом доме только одну зиму, а потом… А что будет потом? Философский вопрос.

Однажды вечером я разбирала свой рюкзачок, где хранились наши документы, фотографии из альбома отца и деньги. И случайно наткнулась на фотографию, которую раньше не замечала. На ней был отец, еще совсем юный, в обнимку с какой-то молодой девушкой с игривой улыбкой. Я разбудила брата и спросила:

– Сереж! Извини что бужу, но мне надо узнать…

– Что? – сонным голосом ответил Сережа.

– Кто эта девушка, рядом с отцом?

Он протер глаза, взглянул на фото и сказал:

– Если я не ошибаюсь, это папина двоюродная сестра…

– Ты ее знаешь?

– Она два раза к нам приезжала погостить. Она вроде в Москве живет.

– А ты знаешь, где, или как с ней связаться?

– Нет. У отца в записной книжке был ее телефон, но книжка вроде бы осталась дома.

– Очень плохо! Ладно… Проехали… – сказала я и встала. Но вдруг он добавил:

– Я помню, как ее зовут, и вроде бы первые цифры номера телефона. (095) 452 Полежанова Екатерина Викторовна.

– Что ж ты раньше молчал!!! Мы бы уже давно пешком до Москвы дошли, и нам бы было, где жить! – вспыхнула я.

– Что ты кричишь?! Ну, забыл я! – ответил он угрюмо.

– Ладно… Прости. Надо узнать, где телефон, позвонить ей, и ехать в Москву. Иного выхода у нас с тобой нет. На улице мы просто умрем!

– Я слышал, что можно подать куда-то запрос, и по имени и номеру человека найдут.

– Надо об этом узнать. Эх… Блин!

Я сильно занервничала. Мы скитались столько времени, а выход был фактически у нас под носом. Пятнадцать минут я молча ходила из стороны в сторону, не зная, чем успокоиться и вернуть трезвое мышление. Сережа видел, как я нервничаю, и боялся нарушить тишину. Впрочем, это было правильным решением, ибо тогда все бы обрушилось на него. Но спустя пятнадцать минут гнев сменился усталостью и я легла спать, Сережка тоже повернулся к стене на своей раскладушке и засопел. Лежа в темноте, перед тем, как уснуть, я думала о том, как нам быть, куда идти и где искать Екатерину. Старикам пока ничего рассказывать было нельзя, но вопрос: к кому мы могли бы обратиться?